Машины подходили двумя колоннами и, не доезжая до штабного автобуса метров пятидесяти, расходились вправо и влево, следуя вдоль рва. Когда каждый из грузовиков занял отведенную ему площадку, сидевший у рации в полном молчании ефрейтор толкнул в бок дремавшего майора Грабе:
- Господин майор, комендант вызывает.
Грабе торопливо вооружился переговорным устройством:
- Майор Грабе у аппарата!
В наушниках он услышал голос коменданта: "Грабе, немедленно капитана Неймана в штаб. Все!"
Нейман, Грабе и радист тотчас же уехали в Керчь на закрытом бронетранспортере. Фельдман остался наедине с дежурным по штабу офицером, молоденьким лейтенантом и, похоже, еще полностью не обкатанным спецслужбой - он никак не мог дать сигнал командам, чтобы они начинали; бледный, с перекошенным лицом, лейтенант все никак не попадал на кнопку сирены и все больше нервничал, наконец саданул кулаком по кнопке - и сирена заревела.
- Господин капитан, я с ума схожу от такого рева сирены. Уже написал рапорт, чтобы меня перевели отсюда…
- Ты трус, лейтенант! Работать надо! - закричал Фельдман в лицо лейтенанту и побежал к площадке, на которой уже стояли два черных грузовика, имеющих компрессорную газовую систему.
Поодаль от этой площадки, справа и слева вдоль рва, гремели ожесточенные выстрелы автоматов, слышались нечеловеческие крики людей, ругательства, которые тут же обрывались, а выстрелы продолжали греметь… А лейтенант Фукс Апель на своей скользкой от красного льда площадке никак не мог отвернуть крюк запора, чтобы открыть дверь закрытого кузова, и орал на Густава Крайцера, сидевшего в шоферской кабине:
- Крайцер, да помоги же! Заело напрочь!
Четверо автоматчиков, видно прозябших на ледяном ветру, пританцовывали у самого рва и тоже не откликались на призыв Апеля сбить крюк.
К Фельдману, стоявшему в нетерпеливом ожидании собственными глазами увидеть результаты воздействия выхлопных газов, подбежал ефрейтор Ганс Вульф, козырнул:
- Господин капитан! Вы меня узнаете?.. Я Вульф, сын фрау Вульф…
- Ну и что же, что ты Вульф?! - сердито отмахнулся Фельдман.
- Мы с вами из одного города…
- Ну и что же, что из одного города? Говори короче!
- Я хочу сказать, господин капитан…
- Ну?!
Вульф подтянулся на носках и зашептал Фельдману на ухо:
- В черных грузовиках одни юде! А лейтенант Фукс по крови американец! Он же не тронет своих по крови…
- Дурак! При чем тут кровь?! Помоги Фуксу сбить крюк. Я хочу видеть собственными глазами действие системы полковника Вальтера Рауфа…
Но Фукс уже отвернул крюк и, вскочив в кабину и вытолкнув оттуда техника Крайцера, завел подъемный механизм, поднял кузов почти в вертикальное положение - в ров посыпались люди, не менее полсотни человек.
Фельдман кинулся смотреть и увидел, что они все живые, не умерщвлены выхлопным газом. Он размышлял, кто же посмел по дороге с площади сенного базара не включить компрессорную систему. Случайно это или преднамеренно?..
В то время как Фельдман раздумывал, бросая исподлобья сверлящие взгляды на Густава Крайцера, на Фукса Апеля, на ефрейтора Ганса Вульфа, четверо солдат вскинули на изготовку автоматы, целясь в шевелящуюся и стонущую под обрывом кучу людей, но почему-то огня не открывали…
Наступила тишина. И в этой полной и тяжкой тишине Густав Крайцер услышал:
- Сынок! Сынок! И ты с палачами заодно?..
Он узнал голос бабушки Оксаны, у которой квартировал, и, невольно бросившись к краю обледенелого обрыва, увидел: бабушка Оксана простирала к нему красные от холода руки…
- Густав! Густав, ты же мне говорил, что я похожа на твою маму, фрау Энке… Что же ты теперь скажешь-то?! Ведь ты с палачами заодно!.. Не мучь, застрели…
Крайцер узнал и соседку бабушки Оксаны, старую портниху Гайворонскую, и ее дочь Майю, и Майиных детей - девочку и мальчика, тоже глядевших на него снизу вверх помертвевшими от страха глазами. Опознал он и Ткачука, отчаянно работавшего руками, - он все глубже зарывался под окоченелые трупы убитых, видно, в надежде укрыться от смертельных пуль.
Густав Крайцер содрогнулся: "О Германия, загляни в мою душу и пойми… О родина, одумайся! Вечное презрение всей земли накликаешь на себя…"
Он повернулся к ефрейтору - Ганс Вульф вскинул автомат, но никак не мог нащупать спусковой крючок.
- Ганс, не стреляй! - еле слышно произнес Крайцер и взглянул на Фукса: не услышал ли? Едва он вновь перевел взгляд на ефрейтора Вульфа, как тишину разорвала упругая, бесконечно длинная автоматная очередь. Запрокинулась навзничь бабушка Оксана, упала, ткнулась лицом в замерзший труп Майя, взмахнули ручонками девочка и мальчик.
Очень громко прокричал Фельдман:
- Дело не в крови! Браво, Апель! Стреляй, стреляй!
Крайцер приподнял голову: Фукс, закусив губу, бил из автомата вниз, сам весь сотрясаясь от отдачи приклада в плечо, и казалось, что он никогда не прекратит своего огня.
- Лейтенант Крайцер, что ты медлишь? Убирай машины! - трубно приказал Фельдман. - Отбой! - скомандовал он и побежал к штабному фургону.
Но стрельба и вопли обреченных и без того уже затихли. Грузовики натренированно развернулись, вытянулись в длиннющую колонну…
Съехал с возвышенности и штабной автофургон. Он еще не успел занять своего места в колонне, как к нему подъехал бронетранспортер. Из него вышел Нейман, встревоженно окликнул дежурного по штабу, но на его голос отозвался Фельдман:
- В чем дело, Иохим? Где вас черт носил?!
- Господин капитан, докладываю: русские высадили десант. Генерал граф Шпанека отдал войскам приказ об отходе из города.
- А десант большой?
- Неизвестно.
- Неизвестно?! - занервничал Фельдман. - Тогда вашему графу не снести головы! Надо с ума сойти, чтобы повернуть войска Германии на запад! Это недопустимо!
Колонна грузовиков, вытянувшаяся по направлению к Керчи, повернула вправо, в сторону Симферопольского шоссе, но так круто загибала, что головные машины уже поворачивали на запад.
В Симферополе Нейман встретился с коммерсантом Адемом, который тут же и прицепился к нему:
- Ты, Иохим, не за свой вопрос взялся. Убивай, да знай меру! Хочешь, я тебе дам протекцию на хорошую работу? Ты вполне подойдешь на место личного хранителя важного лица.
Нейман сел в свою машину и хмыкнул:
- Я и без того хранитель личной жизни фюрера! Самого великого человека в мире! - и, захлопнув дверцу, поехал.
Адем вздернул плечами, решительно подумал: "Великого! Великого!.. Пока Гитлер в наших руках, так и велик!.."
* * *
- А вот и я, - сказал Сучков, наконец опознав в окружившей его группе военных майора Русакова. - Это еще не все, Маркел Иванович. Я еще гожусь как свидетель. Значит, так, товарищ майор, жить будем… А теперь разреши мне доложить полковнику Петру Кузьмичу Кашеварову.
- Обязательно, Иван Михайлович! - ответил Русаков. - Давай в машину… И в Керчь! Но сначала в баньку и в столовую… Небось натерпелся?..
- Как водится! Но главное - насмотрелся, повидал, - ответил Сучков и отвернулся, украдкой смахнул с глаз выкатившиеся слезы.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
АК-МОНАЙ ТУМАННЫЙ
1
Вот мы, кашеваровцы, и снова на Керченском полуострове. Впереди мельтешат домишки села Багерово.
Падает мокрый снег.
Поселок Багерово разрушен, однако не полностью, не дотла, отдельные домишки уцелели, но они безлюдны - жители прячутся в катакомбах, расположенных почти рядом…
Я все смотрел на уцелевший домик в Багерово и думал: "А не обогреться ли в нем как следует, растопить печку, консервы разогреть, а то и суп приготовить!"
- Горяченьким подзаправиться бы, Ваня? - сказал я Лютову. - Сбегаю я в тот дом!
- А вдруг он заминирован? - засомневался красноармеец Мухин, попавший в нашу разведроту на Тамани, и теперь он у нас самый молодой разведчик, в том числе и по возрасту.
В домике со скрипом открылась дверь - и на крыльце появилась женщина со свертком в руках. Мы раскрыли рты, ждем, что же дальше-то будет. Сверток зашевелился в руках женщины, послышался детский плач…
Я сиганул через канаву и в один миг оказался у крыльца.
- Гражданочка, так вы тут живете?! Можно войти в дом? Нам только консервы разогреть… И чайку бы?
Женщина молча смотрела на меня, а ребенок, завернутый в фрицевскую шинель, заливался.
- Успокойте же! Ему, видно, холодно. Пойдемте в дом, я печку истоплю.
Женщина попятилась, и я вслед за ней вошел в дом. Тут она рухнула на пол - ив голос:
- Родненький! Родненький! Да откуда же ты взялся?! Да дай же я гляну в твои глазочки…
- Ну что? - сказал я, когда она посмотрела мне в лицо.
Она повисла на моих плечах и опять залилась слезами. Кое-как я уговорил ее успокоиться. Ребенок тоже утих, и я начал растапливать печь, вижу - в поддувале еще горят, мигают угли.
- Ты одна в доме?
- Нот, миленький, мы вдвоем. Только ты его не бойся, он поранен. Ганс, выходи!
Из другой комнаты появился плотный, широкоплечий мужчина с набрякшим лицом, одетый в теплое женское пальто, а на ногах немецкие сапоги, это я сразу заметил.
- Ты кто? - спросил я и снял с плеча автомат.
Мужчина зашамкал распухшим ртом и показал на взбухшую щеку от пулевой раны, потом показал язык, который, видно, был задет пулей, отчего тоже вздулся.
- Он немец? - спросил я у женщины.
- Немец! Немец! Ефрейтор Ганс Вульф. В него стреляли свои же.
Немец закачал головой, начал руками делать мне какие-то знаки, но я ничего не понял.
Женщина схватила с полочки тетрадку, позвала Вульфа к столу.
- Если вы знаете немецкий язык, то Ганс письменно ответит на любой ваш вопрос, миленький, родной товарищ…
- Ваша фамилия? - резко спросил я по-немецки. Гитлеровец написал:
"Ганс Вульф".
- Ваша часть? И кто командир?
"Зондеркоманда. Командир капитан Иохим Нейман".
- Задача вашей части?
"Убивать русских, советских на занятой нашими войсками территории".
- Ты убивал?
"Убивал. Но теперь ни за какие марки…"
- Убивал, сволочь! Убивал, гадюка! - меня всего трясло. - А тебя как зовут? - обратился я к женщине. - И почему ты его держишь в своем доме?!
- Миленький, да ведь он ранен. Потом, миленький, мы с ним из одного рва. О горе! Горе-то какое, если бы ты, миленький, видел! Ад! Ад! Всех подряд расстреливали… И мой ребеночек был там, в этом страшном рву… - Женщина покачнулась, забилась в истерике.
Я дал ей выплакаться… А Вульф все писал в тетрадке. Я прочитал, что он написал:
"Желаю найти капитана Неймана и убить его. Господин зольдат, отпустите меня. А фрау Клава без меня теперь справится, я ей немного помогал".
- Это верно?
Клава долго не отвечала.
Вульф снял с себя женское пальто, порылся за печкой, нашел там свой окровавленный мундир, надел его и подпоясался ремнем. Встал навытяжку передо мной, хотел было что-то сказать, да изо рта пошла кровь. Клава подтвердила:
- Да, это все верно… Он и печь топил, и за ребенком ухаживал, когда я готовила. Но куда его отпускать, беспомощного?! Да и кровища на нем… Его надо в госпиталь… - Клава вытерла ему рот, отвернулась к окну и ждала моего решения.
- Клава, - обратился я к женщине, - в Аджимушкайских катакомбах, возле села Партизаны, расположился наш госпиталь. Так сведи его туда и сдай врачам. Сегодня же, сейчас!..
* * *
Я возвращался из Багерово под впечатлением встречи с врачом Клавой и ефрейтором Гансом Вульфом… Ну, Клава, понятно, она советский человек, но вот Вульф немец же, за что же гитлеровские бандиты своего-то искалечили? Видно, озверели совсем…
Ко мне подбежал Лютов, он чем-то встревожен.
- Сухов, облей меня холодной водой, отрезви… Ничего не понимаю. Ты знаешь, кто теперь у нас командир взвода? Сучков!
- Какой Сучков?
- Да тот тип, которого мы с тобой выловили в озере на Ишуньских позициях. А потом он сбежал из-под допроса майора Русакова.
- Этого не может быть, Ванечка, ты что-то путаешь.
- Путаю! - взвизгнул Лютов. - Сам майор Русаков привез на мотоцикле Сучкова и объявил приказ о назначении его командиром нашего взвода.
- А что же наш командир роты, старший лейтенант Боков?
- А ему-то что! Приказ свыше не обсуждается. Однако я даю голову на отсечение, командование не разобралось в этом Сучкове. Полундра, Колька!
- Не горячись, командованию виднее…
Всю ночь Лютов не спал, посматривал на Сучкова, который тоже не спал: то ходил от бойца к бойцу, то присаживался возле бодрствующих, угощал куревом, беседовал. Подошел он и к сержанту Лютову, сидевшему у костра и поддерживавшему огонь.
- Товарищ сержант, ты меня, значит, узнал? - спросил Сучков и папироску ему протянул.
Лютов буркнул:
- Не курю! - и отвернулся.
Сучков покрутил в руках не взятую Лютовым сигарету и сунул ее себе за ухо, спросил у меня:
- Как фамилия?
- Красноармеец Сухов Николай Алексеевич.
- Все время в дивизии Кашеварова, значит?
- Значит, значит, товарищ лейтенант! - за меня резко ответил Лютов. - И он, и я с самого начала: бригада морских пехотинцев, а теперь вот стрелковая дивизия.
Сучков достал из-за уха папироску:
- Кури, сержант, и не ершись, значит… Я вот хочу спросить у вас, ребята, не встречался ли вам за это время некто Муров?
- Муров? - переспросил я.
- Муров, - повторил Сучков.
- А зачем он вам, если не секрет? - Лютов все же закурил. - Генерал он или просто так? И главное, зачем он вам, товарищ лейтенант?
- Когда я служил во львовском стрелковом полку…
- На какой должности? - поспешил спросить Лютов и раздул пламя в костре.
- Командиром взвода разведки, - ответил Сучков. - Так этот Муров, про которого я спрашиваю, значит, взял у меня тысячу рублей в долг. - На немного скуластом лице Сучкова отразилась внутренняя неловкость, он заметно стушевался и с трудом договорил: - В общем, Муров деньги эти не отдал… Может, встречали, а?
- Тяжелый случай! - произнес Лютов с явной подковыркой. - Не встречали мы твоего должника.
- Может, где и встретите…
- Закопаем сразу! - воскликнул Лютов и улегся у костра спиной к Сучкову. - Надо ж, кому фронт, а кому… должок истребовать.
Сучков встал.
- Извиняюсь, значит, - сказал он и резко повернулся, легко и ловко перепрыгнул через траншею, затем тая же ловко и легко через попавшуюся на пути груженую повозку.
- Видал? - сказал Лютов. - Кто его поймет сразу-то! С одной стороны, вроде бы и наш. А с другой стороны, разыскивает на фронте должника. Це дило треба разжуваты с самим майором Русаковым…
Через два дня, когда наша разведрота, вернее, ее второй эшелон грузился на машины, чтобы поближе быть к переднему краю, Лютов отозвал меня в сторонку.
- Ох и вляпался же я! - сказал он, оглядываясь. - Мы с тобою нашему командиру взвода и в подметки не годимся. Старший лейтенант Боков такое о нем рассказал!..
Я засмеялся. Лютов зажал мне рот:
- Не афишируй! С кем не бывает, ошибся…
2
Вчера на рассвете наша дивизия овладела населенным пунктом Марфовка. К вечеру того же дня сюда подтянулась армейская разведка, оперативная группа штаба армии. Пронырливые квартирмейстеры быстро захватили уцелевшие дома. Повсюду - и в самой Марфовке, и вокруг поселка - оборудуются землянки, блиндажи. В общем, теснота почти непролазная. Лейтенант Сучков в этой толчее не растерялся - по его распоряжению мы заняли на окраине уцелевший домик с двориком, обнесенным каменной оградой, отрыли вдоль стен траншеи. Теперь дооборудуем. Но не с той прытью взялись рыть траншеи, как сначала. Настроение не то. Гитлеровцы внезапной атакой ворвались в Феодосию и засели там, видно, основательно. На душе кошки скребут, однако надеемся, что выбьем немчуру из Феодосии. А пока уж больше двух недель дооборудуемся, окапываемся…
Старшего лейтенанта Бокова и лейтенанта Сучкова вызвали к майору Русакову, наверное, надолго. И противник молчит как рыба. Сержант Лютов говорил: "Копай, ребята, копай, чем глубже в землю, тем меньше потерь…"
Наконец возвращается Боков один, без Сучкова.
- Я вам принес новость, - объявляет он. - Создан Крымский фронт. А сегодня утром прибыл представитель Ставки Верховного Главнокомандования товарищ Мехлис Лев Захарович.
- А че он, товарищ Мехлис-то? - незамедлительно забурчал набожный Григорий Тишкин. - Че, спрашиваю, Лев Захарыч-то?
- В каком смысле? - У Бокова в улыбке расплывается лицо. - В каком смысле спрашиваете, товарищ Тишкин?
Григорий вроде тихий, однако подковыристый.
- А в таких смыслах - что это значит: пойдем дальше или же и с товарищем Мехлисом будем отсидку продолжать на этом Туманном Ак-Монае? Вот те че, товарищ старшой, - ответил Тишкин.
- Товарищ Мехлис всем известный человек! - набрасывается на Тишкина Лютов. - Товарищ Мехлис армейский комиссар первого ранга! А раньше он был наркомом Госконтроля. Ну и серый же ты, Григорий Михайлович! Оттого и в бога веруешь! Я видел, как ты крестился-молился. Ох, Григорий, твой бог до хорошего тебя не доведет.
- Изыди! - вскрикнул Тишкин и скрылся в своем окопе, который он отрыл только что как индивидуальное убежище, более безопасное, по его мнению, нежели общая траншея.
- Теперь, товарищи, о наших боевых делах потолкуем, - сказал Боков. - Создается специальная группа для перехода линии фронта и действий в тылу немцев. Подбираем командира группы. Скорее всего, ее возглавит лейтенант Сучков. Но готовить разведчиков будет сам майор Русаков. Однако об этом еще поговорим, потолкуем, а сейчас зарывайтесь в землю…
Боков, закурив, смотрит в сторону противника. Впереди слегка всхолмленная местность, припудренная легким снежком. В утренних лучах солнца искрится земля.
- Нехорошо получилось, - словно рассуждая про себя, произнес Боков.
- Что "нехорошо"? - спрашиваю.
Боков гасит папиросу, отбрасывает окурок в сторону.
- Ты вот скажи мне, - оживляется он, - много видел пленных?! Отпрянул фашист, поэтому мы так быстро проскочили эти сто километров. Проскочить-то проскочили, а хребет фашисту не сломали. Главное в бою - сломать противнику хребет, а потом бери его - не уйдет. Нынче война не та, что раньше… Раньше пространство брали, города завоевывали, а теперь надо живую силу брать. А у нас получилось не так, не так. - И, кивнув мне, признается: - Это не мои слова. Когда я был в штабе, то слышал, так говорил Русаков. Полковник Кашеваров соглашался с ним.
- Он же полковник. А мы - маленькие люди, - буркнул кто-то исподтишка.
В воздухе появляются немецкие самолеты. Они идут один за другим длинной вереницей, словно нанизанные на шпагат.
Бомбы падают между первой и второй траншеями. Комья земли попадают в окопы. Отряхиваемся и смотрим вслед уходящим бомбардировщикам. Стрекочут пулеметы, рвут воздух ружейные выстрелы, серыми кляксами вырастают на небе разрывы зенитных снарядов.
Лютов таращит глаза на тающие в воздухе точки немецких бомбардировщиков и кроет наших зенитчиков: