Одинокий музыкант
Сверчки очень осторожные насекомые. Они отлично ощущают приближение врага по ничтожному сотрясению почвы и вовремя прерывают свои песни. Попробуйте подобраться к поющему в пустыне солончаковому сверчку. Если будете передвигаться очень тихо и только во время стрекотания, он подпустит на три-четыре метра. Но не более. И замолкнет. Тогда состязайтесь с ним в терпении, если только есть время. Если даже вы будете долго стоять на месте без движения, песня не будет продолжена. Степной музыкант ощущает присутствие человека то ли по ничтожному колебанию его тела, то ли по биению сердца, передающемуся через землю, то ли еще по чему-либо.
Не всегда легко определить по звуку и направление, где затаился певец. В ночной тишине кажется, будто песня звучит отовсюду: в этой особенности заключен какой-то секрет звучания сверчковой песни. Особенно трудно определить, где сидит поющее насекомое, если вокруг, хотя и далеко, поют другие сверчки. Их песни всегда согласованны, коллективны, представляют собой хорошо слаженный оркестр звуковой сигнализации.
Вот состязание закончено. Вы побеждены. У вас меньше терпения и свободного времени. Но десяток шагов назад - и вновь на прежнем месте из-под кустика раздается громкая победоносная песня осторожного певца пустынных просторов.
Как-то вечером в городе услышал под окном своей квартиры пение пустынного сверчка. Оно было таким неожиданным и прекрасным, что вначале я себе не поверил, подумал, что так зашумел холодильник, или в цоколе электрической лампочки нет контакта, и пробивает искра, или что-либо другое.
Но в комнату проникали звуки настоящей песни. Музыкант сидел где-то близко, не обращая внимания на то, как мимо гурьбой носились дети, проехал мотоциклист, о чем-то громко спорили соседки. Пение его было ясным, громким и удивительно чистым. Будто он старался заглушить хаос несущихся отовсюду звуков и вступил с ними в единоборство, призывая своих соотечественников к переговорам и к общению.
Не знаю, как сверчок очутился на крохотной клумбочке цветов почти в центре большого города, как уцелел от ядовитых веществ, которыми, как всегда, бессмысленно поливались деревья и сады от насекомых.
Я без труда подошел к нему почти вплотную. Сверчок не заметил меня, не обратил внимания, не прервал стрекотания.
Собака Зорька, большая умница, тоже услышала сверчка и, подражая хозяину, подобралась к клумбе, вытянулась стрункой, подняла переднюю лапку, застыла, искоса поглядывая одним глазом в мою сторону. Она не знала, что это такое, зверь, птица или не стоящая внимания козявка. А, может быть, и знала, но решила мне оказать помощь. Потом не выдержала, сунула нос в траву. Сверчок умолк, но ненадолго.
Разве дети пройдут мимо того, на что обратил внимание взрослый. Собрались толпой и так же, как и я, стали слушать крошечного солиста. Маленькая девочка стала командовать:
- Коля, замолчи, не сопи носом. Из-за тебя петь перестанет!
Звонкие трели неожиданного жителя цветочной клумбы продолжались четыре ночи. Иногда они слышались сквозь сон, и тогда чудилось, будто вокруг простираются опаленные солнцем горы пустыни, а отблески уличных фонарей на стеклянных дверках книжных шкафов - большие и яркие звезды на высоком и темном небе.
На пятую ночь сверчок умолк. Исчез. Ушел в пустыню к таким же, как он сам, от городского шума. Ушел еще для того, чтобы быть вместе с такими же, как он. Так я объяснил детям исчезновение нашего солиста. Но я говорил неправду. От города до пустыни очень далеко. Причина же исчезновения была проще. Рано утром дворник, поливая асфальт, направил на клумбу такую сильную струю воды, что даже помял цветы. Наверное, от этого и погиб наш милый музыкант. Впрочем, может быть, и не только в этом было дело.
Охотник за охотником
Очень подвижная, сильная, черная с темными пятнами на концах крыльев оса-сфекс разыскала солончакового сверчка, славящегося своей необыкновенно мелодичной песней, ударом жала с капелькой яда парализовала его и, беспомощного и неподвижного, поволокла по яркому от белой соли солончаку, чтобы спрятать в норку. В это время мы трое, стоя на коленях и склонив книзу головы, сгрудились возле раскапываемой норки, судя по всему принадлежавшей тоже солончаковому сверчку. Видимо, это место было хорошо известно черной охотнице, ранее ею обследовано, так как неожиданное появление трех фигур привело ее в замешательство, хотя вначале, ничего не подозревая, она взобралась со своей ношей на спину одного из нас.
Оса, охотница за сверчками, была неизвестна, поэтому, оставив свои дела и массу разбросанных вещей, я бросился преследовать незнакомку. На наши возгласы тотчас же выскочил из-под машины фокстерьер Кирюшка, куда он спрятался от несносной жары. Собака быстро сообразила, где находится предмет нашего внимания, и чуть было не испортила все дела своим чрезмерным любопытством. Пришлось ее привязать на поводок.
Между тем оса после недолгой заминки свободно и непринужденно потащила свою добычу ловкими и довольно большими прыжками. Она волокла его, схватив челюстями за голову и расположив туловище книзу спиной между своими ногами. Сперва она промчалась от места нашей с нею встречи метров десять почти по прямой линии, затем стала описывать широкие зигзаги из стороны в сторону, будто разыскивая что-то потерянное. Наконец, решительно повернула в обратном направлении. Иногда, оставив свою добычу на несколько секунд, оса заскакивала на растения, как будто бы ради того, чтобы осмотреться или принять решение о направлении дальнейшего движения. Ловкость и неистощимый запас энергии осы были изумительны.
Вскоре оса примчалась к месту нашей раскопки и здесь на чистой и ровной площадке юркнула в норку, утащив за собою и бездыханное тельце сверчка.
Дальнейшие ее дела были ясны. В норке оса отложит на сверчка яичко, зароет его в каморке и, закончив заботу о своей детке, отправится на очередной охотничий подвиг. Таков порядок действий сфексов. Мы предоставили ей возможность заканчивать ее дела. Для того чтобы изловить предмет нашего внимания для дальнейшего определения вида, мы водрузили над норкой полулитровую стеклянную банку и отправились продолжать прерванную раскопку.
Но случаю было угодно приготовить другой сюрприз. В стороне от нашей раскопки появилась другая оса с такою же добычей. Она, так же, как и первая, волокла самца-сверчка. Обычай был неплохой! Для процветания сверчкового общества истребление мужской части населения не столь губительно, как потеря самок-производительниц. От количества сверчков зависело и благополучие специализированных на них охотников ос-сфексов.
Пришлось опять оставить раскопку. Новая незнакомка озадачила своим странным поведением. Она недолго тащила свою ношу, задержалась в ямке возле солянок и начала старательно массировать челюстями голову бездыханной добычи. Иногда она прерывала это непонятное занятие и, обежав вокруг сверчка, вновь принималась за что-то, похожее на пассы гипнотизера. Может быть, она пыталась оторвать длинные усики, они могли мешать при переноске добычи. Но, приглядевшись, я убедился, что роскошные и длинные усики давно и аккуратно обрезаны, от них остались только коротенькие культяпки.
Но вот, наконец, кончилось загадочное представление. Оса, схватив челюстями сверчка за длинные ротовые придатки, поволокла его скачками, ловко лавируя между кустиков солянок анабазиса и татарской лебеды - единственных растений, покрывавших эту большую, белую от соли низину.
Меня стало утомлять это преследование осы с ее добычей, давала себя чувствовать и жара. Тело обливалось потом, хотелось пить, и душный влажный воздух, как нарочно, застыл. Вокруг низины на далеких желтых холмах пустыни крутились длинные белые смерчи и медленно передвигались по горизонту в одну сторону. И тогда опять произошло неожиданное.
Над сильно занятой осой в воздухе повисла небольшая серая мушка с белой серебристой полоской, разделявшей два больших красноватых глаза. Скачками прыгала оса, рывками летела над нею ее преследовательница. У мушки тоже неистощимый запас энергии, она все время продолжала свой полет и только один раз присела на несколько секунд на верхушку травинки, когда оса, попав в заросли солянок, слегка замешкалась. Так они и путешествовали около сотни метров: парализованный сверчок, черная охотница сфекс и серая охотница за охотницей мушка-тахина.
Наконец, оса направилась к норке, я едва успел изловить висевшую в воздухе мушку, почти одновременно пинцетом выхватил из норки сверчка. Оса в недоумении выскочила наружу и тоже попала в мой сачок. Счастливый своим уловом, я поспешил к банке, которой была накрыта другая норка. Но под ней было пусто.
Прошло несколько часов. Оса не показывалась наружу. Ее поведение меня озадачило. Такая быстрая, энергичная она не могла попусту тратить время. К тому же жизнь ее была скоротечна, цветков, на которых можно было бы подкрепиться нектаром, не было.
Между тем время незаметно шло, солнце склонилось к горизонту, жара исчезла, и подул легкий ветерок. Белый солончак стал совсем розовым, потом, когда солнце зашло за горизонт, и небо окрасилось красной зорькой, стал совсем синим.
Пора было кончать наблюдения над первой осой. Едва только я поднял банку, как из норки пулей выскочил черный комочек и, сверкнув крыльями, умчался вдаль. Будто оса только и ожидала, когда банка будет снята. Быть может, стекло преграждало путь поляризованному свету неба, воспринималось осой как чуждое тело и держало ее в выжидании. Ведь она ни разу не пыталась выбраться из норки.
Оказалось, что норка ранее принадлежала сверчку, ее он соорудил на время линьки. Сбоку вырытой каморки я нашел и ее пленника. Это был самец с роскошными, прозрачными, превращенными в музыкальный инструмент и негодными для полета крыльями. Он тотчас же встрепенулся, был довольно шустр, но без усов. На его груди между первой и второй парой ног лежало большое продолговатое и слегка прозрачное яичко искусной охотницы.
Наверное, охотница за сверчками оса-сфекс не столько травмировала нервное сплетение сверчка, как это якобы делают другие осы-парализаторы, сколько парализовала ядом, погружая добычу только в короткий наркоз. Было бы интересно медикам разузнать, что это за вещество.
Двухголосые солисты
Красное солнце опустилось к горизонту, быстро скрылось за ним и отразилось красной зорькой в небольшой болотистой проточке реки. Посинели далекие горы, на западе засверкала первая яркая звезда.
Мы заранее приготовили ночлег, поужинали, легли отдыхать. Над весенней пустыней еще слышны песни жаворонков. Им мало длинного дня. Крикнул несколько раз перепел. Из кустика тамариска раздалась чистая и звонкая трель сверчка-трубачика. Где-то вдали дружным хором запели на всю долгую ночь солончаковые сверчки. Им по душе только хоровое пение. Когда совсем стемнело, замолкли жаворонки, и темное южное небо разукрасилось яркими звездами, запела медведка. Ее звонкая трель понеслась над пустыней однообразным долгим и протяжным стрекотанием.
Прислушиваясь к симфонии звуков и засыпая, я различил еще один далекий и до странности знакомый звук. С Соленых озер доносилось уханье мрачной и скрытной болотной птицы-выпи.
Рано утром только одни жаворонки трепетали в небе, распевая свои несложные песни. Но они, такие обыкновенные, как-то и не улавливались слухом. Так мы к ним привыкли, что их будто и не существовало.
После завтрака, перепачкавшись в лессовой глине, я долго копаюсь, вскрывая норки муравьев. Иногда между делом улавливаю пение какого-то насекомого. Чьим бы оно могло быть? Песня несется от проточки с глинистого бережка, пронизанного ходами медведки. Она такая звонкая, как у медведки, чуть шепелявая, трескучая, хотя и в том же темпе монотонной трели. И в других местах слышна все та же мелодия. Неужели так медведка поет днем?
Медведка - родственник сверчкам. У многих сверчков дневные и ночные песни отличаются. Значит, и наша медведка двухголосая. Другого объяснения быть не может, но почему и ради чего дневная и ночная песни отличаются друг от друга?
Все же забавное насекомое медведка. Удивительно ловко она копается в почве, отлично плавает, превосходно летает и к тому же еще оказалась двухголосым солистом.
Триперстки-прыгунчики
На влажных песчаных отмелях, по берегам рек и проточек, в тугаях, приглядевшись, всюду можно заметить небольших, около пяти-шести миллиметров, темных насекомых. Они похожи и на кобылок, и на медведок, и на сверчков. Такое же продолговатое тело, округлая головка, короткие усики и мощные прыгательные ноги. Это триперстки. Такое название они получили за три длинных щетинки на лапках задних ног, образующих как бы три перста - три пальца. Вместе с кобылками, кузнечиками и сверчками триперстки образуют отряд Прямокрылых насекомых.
Триперсток мало видов. В нашей стране известен только один род с несколькими видами. Все они живут по берегам водоемов, хорошо прыгают, плавают, роются в земле, питаются растениями. Образ их жизни изучен плохо.
В урочище Бартугай у тихой проточки среди зарослей ив и лавролистного тополя, где мы остановились после путешествия по жаркой пустыне, оказалось много триперсток. Едва мы постелили на землю тент, как добрый десяток этих грациозных насекомых уселся на него и застыл, будто в ожидании дальнейших событий.
Эти малышки были очень зоркими. Стоило только приблизиться к одной из них, протянуть к ней руку, карандаш, как мгновенно срабатывали мощные задние ножки, и триперстка уносилась в неизвестном направлении. Прыжок был очень стремительным, и требовалась некоторая тренировка глаз, чтобы заметить, куда скрылось насекомое. В среднем триперстка прыгала на высоту около полуметра, описав траекторию, опускалась примерно в метре от прежнего места. Выходит, что она прыгала на высоту в сто раз длиннее своего тела, в длину же - около двухсот раз. Если бы человек обладал такими же способностями, то ему не стоило труда перепрыгивать через небоскребы высотой в двести метров; для того, чтобы преодолеть расстояние в один километр, понадобилось бы всего два прыжка.
Раздумывая о триперстках и заставляя их прыгать на тенте, я неожиданно увидел одну из них, случайно забравшуюся в эмалированную миску. Она пыталась выбраться из неожиданного плена, но каждый раз безнадежно скользила ножками и скатывалась обратно.
Терпение у триперстки оказалось отменным. Попытки вызволения из заколдованного места следовали одна за другой. Казалось, что насекомое попало в безвыходное положение, хотя и не потеряло присутствие духа. Но почему она, такая прыгучая, не могла воспользоваться своими волшебными задними ножками?
Я поднес к триперстке палец. Осторожная и бдительная триперстка мгновенно спружинила тельце, щелкнула своим безотказным приборчиком, легко и грациозно поднялась в воздух и исчезла из глаз. Какая забавная! Неужели сразу не могла догадаться. Или, быть может, подчинялась строгой традиции, принятой в ее племени: прыгать полагалось только когда грозила опасность. Все остальное время следовало ползать. Всегда не напрыгаешься! Для этого нужно немало энергии, а попусту не следует ее расходовать.
Жизнь животных строго подчинена закону экономии. Но, может быть, есть и другое объяснение. В эмалированной миске скользящей триперстке могло казаться, что она успешно передвигается вперед. Только уж слишком долго продолжалась на ее пути эта белая и гладкая поверхность.
Любители яблок
По очень крутому и затяжному подъему мы выбрались из тугаев-каньонов Чарына и оказались на обширном плато, совершенно сухом и желтом, покрытом редким и чахлым ковылем. Здесь это растение не успело выколоситься, засохло прежде времени от жаркого солнца.
Остановились остудить мотор, вспомнили про яблоки, взятые из города, и принялись за них. Место было красивое. С юга плато ограничивал невысокий хребет Кетмень. Кое-где на нем виднелись синие пятна еловых лесов. С севера темным провалом зиял глубокий каньон Чарына с зеленой полоской тугаев на дне, за ним высился пустынный хребет Турайгыр.
Только собрались тронуться в путь, как я случайно заметил возле огрызка яблока, брошенного на землю, какой-то копошащийся клубок. К огрызку яблока собрались кобылки-прусы, обсели со всех сторон, принялись жадно грызть сочную ткань. Их здесь немало. Несколько шагов сделаешь - и из-под ног, сверкая розовыми крыльями, разлетаются во все стороны целые стайки. Но кто бы мог подумать, что эти обитатели пустынь окажутся такими рьяными любителями яблок! На всех огрызках собрались компании, и к ним спешат другие. Неожиданное угощение кобылки распознают по запаху, в этом сомневаться не приходится, так как пополнение спешит к добыче только с подветренной стороны, слабое дуновение ветра разносит запах.
Хотя еда и необычна, но вкусна. Впрочем, привередничать не приходится. Кроме засохшего ковыля и скрючившегося от жары серого лишайника-пармелии, здесь больше ничего нет. И кобылки явно страдают не только от однообразия пищи, но и от жажды.
Кстати, о жажде. Может быть, кобылок привлекает не столько само по себе яблоко, сколько содержащаяся в нем влага? Проверить догадку несложно. Я наливаю в мисочку воду, отношу ее подальше от машины и ставлю на землю. Немного воды проливаю возле мисочки. Ждать долго не приходится. Вскоре к мисочке и к влажному пятнышку земли подползают кобылки, хотя возле водопоя все же не скопляется столько кобылок, сколько возле яблок. Видимо, запах тоже играет какую-то роль.
Прежде чем отправиться в путь, я бросаю последний взгляд на каньон, на голубую ленточку реки и на зеленые тугаи в окружении серо-желтой пустыни. Почему бы кобылкам ни спуститься вниз в каньон, к реке? До него не так далеко, около километра пути и двухсот метров высоты спуска. Видимо, жизненные правила кобылок не допускают дальних кочевок с мест привычных, со своей маленькой родины, где прошло их детство и юность. Но иногда, когда кобылок-прусов становится очень много, они все же начинают подчиняться закону переселения и тогда совершают массовые перелеты, собравшись стаями.