- Беру свои слова назад, Стефан. Твоя голова тоже не соломой набита. План мне нравится. А если сорвется и никто не придет?
- Будешь звонить Шамову.
На том и договорились.
Никакого удобного места для наблюдения за лабораторией мы так и не нашли. Ночи стояли темные, издали просматривать всю огороженную территорию было невозможно. Пришлось пойти на риск. Пока не зашло солнце, полицейские патрули ходили по всем прилегающим дорогам, вновь осматривали брошенные строения, сады, сараи.
Содлаковцы уже привыкли, что полиция ищет каких-то злоумышленников, и никто не мог связать ее активность с подготовкой операции, задуманной Стефаном. А нам важно было, чтобы на короткий срок отпугнуть от района лаборатории соглядатаев, которые заметили бы, как мы - Стефан, Франц и я - поодиночке проникали в пустое здание.
Роли распределили так: Франц остался в первой комнате, куда предполагаемый диверсант должен был влезть через окно. Стефан занял свой пост в глубине лаборатории. Я засел в кабинете на широком подоконнике за плотной портьерой. Договорились ни в коем случае себя не обнаруживать и диверсанта не задерживать, пока он не приступит к своей работе и не раскроет замысла. Если спугнем раньше, может прикинуться тем самым дурнем, за которого его принял Горушка, и мы ничего не добьемся. Условились о сигналах, когда спешить на помощь друг другу, и приготовились к долгому ожиданию.
Вечером все патрули ушли, не оставив вблизи ни одного человека. Оперативный простор для неизвестного гостя был создан. Проверив пистолеты и фонари, мы разошлись по местам и затихли. Впервые после долгого перерыва я почувствовал себя в боевой обстановке. Давно не переживал тревожного ожидания, когда каждая минута ощущается на вес, а слух напряжен до того, что слышишь шорох бездушных вещей. Снова перебираю в уме, всели предусмотрено, какие могут быть неожиданности… И только вспомнив, что сижу я в мирном городке и жду какого-то, может быть, придуманного нами диверсанта, который то ли придет, то ли нет, я повеселел. Стал представлять себе, как завтра невыспавшиеся, дураки дураками будем смотреть друг на друга.
Но он пришел. Даже из кабинета я услышал, как упал на асфальт камешек, подложенный нами под раму так, чтобы он свалился, если окно откроется. Шаги его я уловил, когда он остановился у дверей кабинета. Стоял, видимо прислушиваясь. Только бы Франц не вздумал шагнуть за ним.
Он не пользовался фонарем, переступал осторожно, ощупывая ногами пол, а руками - стены. Я не видел его, но дыхание и каждое шевеление доходило до меня. Он вошел в кабинет и чуть пошумел ножкой стула. Нет, судя по звукам, не задел, а перенес стул на другое место. Мягко вздохнула прижатая кожа сиденья. Неужели уселся? Где-то на противоположной стороне как будто повернулся большой ключ в замке. И сверху, с потолка, что-то поползло вниз. Рядом с собой я услышал железный шелест скользящих тросиков.
Пора! Включаю фонарь, поднимаю пистолет и говорю: "Руки! Буду стрелять!" В то же мгновенье в кабинет врываются Стефан и Франц.
Он стоял на стуле, и свет фонаря превратил его в нелепую статую. Даже рук не поднял, просто прислонился к стене, чтобы не упасть. Теперь уже три фонаря освещали его лицо, и нашему изумлению не было меры. Перед нами стоял весельчак Билл, лихой американец. Сначала он щурился от бивших в него лучей, потом разглядел нас и улыбнулся. Да, улыбнулся совсем естественно, без тени испуга, широкой белозубой улыбкой, как будто сыграл с нами забавную шутку.
Стефан подошел к нему, провел руками по карманам, никакого оружия не обнаружил и показал на пол: "Слезай!" Мы включили электричество, все стало будничным - встретились четыре человека в кабинете и занимаются деловым разговором. Все было бы будничным, если бы не серебристый, прямоугольный ящик, свисавший с потолка на двух стальных тросах. Он выскочил из открывшейся ниши в потолке.
Стул все еще стоял у стены. А стена была голая. Только под карнизом торчал массивный бронзовый крюк, на котором висел портрет Гитлера, сброшенный Стефаном еще при первом осмотре.
Кроме английского, Билл немного владел немецким, и переговоры с ним мы вели через Франца.
- Пусть покажет, - сказал Стефан.
Билл охотно вскочил на стул и дважды повернул крюк влево. Где-то в недрах перекрытий сработала пружина, и тросики поползли вверх, унося с собой ящик. Прошло не больше минуты, и ящик исчез. Но дыра в потолке еще зияла. Билл сантиметра на два утопил крюк и повернул его вправо. Люк в потолке закрылся, даже пазов не осталось.
- Пусть крутит обратно! - скомандовал Стефан.
Билл повторил всю операцию в обратном порядке, и ящик снова повис на уровне человека среднего роста.
- Пусть откроет сейф, - продолжал командовать Стефан.
Билл улыбнулся еще шире, сел в кресло, задрал ногу на ногу и вытащил сигарету.
- Встать! - яростно крикнул Стефан.
Но на Билла его окрик не произвел никакого впечатления. Он раскурил сигарету и спокойно сказал:
- Дело прежде всего. Я работал и хочу получить свое. Но готов поделиться. Давайте договоримся.
Мы не знали, что о нем думать. С такой наглостью нам еще встречаться не приходилось. Действовал он как опытный преступник, а уличенный на месте, вел себя как простак. Или он прикидывался ненормальным?..
- Не ори на него, - сказал я Стефану, - выслушаем.
Билл, все так же чистосердечно глядя нам в глаза, рассказал, что один немец просил его забраться в лабораторию и достать из этого ящика какие-то деловые документы. Немец сказал, что уполномочен хозяевами лаборатории и на эти документы имеет право. Сам он стар и лазить в окна не может. За работу обещал Биллу три тысячи долларов. Это хорошие деньги, и Билл согласился. Он вернется из плена без единого пенса, и три тысячи ему очень пригодятся.
- Врет! - отрезал Стефан. - А кто ломал оборудование?
Билл пожал плечами. Этого он не знает. Его наняли только забрать документы.
- А почему тот немец не обратился в комендатуру?
Билл ответил, что сам поинтересовался этим, но немец сказал, что комендант может не отдать, как трофеи, а документы очень нужны. В них нет ничего военного, просто техническая документация, принадлежащая частным лицам. Поэтому Билл и согласился.
- А откуда он так хорошо знает расположение тайника, что даже фонарем не пользовался?
И это Билл объяснил вполне правдоподобно. Немец все нарисовал очень детально. А когда выносили оборудование, Билл заходил сюда и все запомнил.
- Открой сейф, - снова приказал Стефан.
- Договоримся - открою, - сказал Билл. - Из трех тысяч, которые я получу, половину мне, а полторы вам на троих по пятьсот. Это тоже неплохие деньги. Меньше чем на полторы, я не согласен.
- Объясни ему, Франц, - сказал я, - что он не получит ни одного доллара. За кражу у нас не платят, а судят. Документы я конфискую, как брошенное врагом имущество. Еще объясни. За попытку выкрасть эти документы он, Билл, предстанет перед нашим военным трибуналом. Ящик мы все равно вскроем или взломаем без его помощи. А если он нам поможет, это может смягчить приговор.
Пока я говорил Францу, Билл ничего не понимал. Это стало ясно по тому, как изменилось его лицо, когда он выслушал перевод. Наконец-то улыбка исчезла, до него дошло, что он влип. Он еще посидел, раздумывая, потом подошел к ящику, потрогал боковые стенки и одновременно нажал большими пальцами разные точки с обеих сторон. Передняя стенка отскочила. В ящике лежали четыре больших конверта с бумагами. Один был запечатан. Убедившись, что в сейфе ничего не осталось, Стефан привел в движение крюк на стене, и тросики поползли вверх.
Можно было уходить, но я не знал, что делать с американцем. Угрожая ему военным судом, я в то же время сомневался в своих возможностях. Пленный американский летчик, союзник. В конце концов, он ничего серьезного не совершил. С его точки зрения, изъять документы, чтобы вернуть их законному владельцу, было обычным доходным делом. Арестовать его? Кто его знает, какие это может вызвать осложнения с командованием наших союзников.
- Где он собирался встретиться с немцем, чтобы вручить документы и получить деньги? - спросил Стефан.
- На кладбище, у склепа. Завтра в шестнадцать часов.
Опять этот проклятый склеп.
- Вот что, Билл, - предложил я ему. - Если ты завтра поможешь нам схватить этого нациста, под суд мы тебя не отдадим. Вернешься к своим. Американские войска близко, скоро встретятся с нашими. Согласен?
Улыбка вернулась к Биллу. Конечно, он согласен. Он сам набьет морду этому гнусному немцу, втянувшему его в такую грязную историю. Тот наверняка придет с деньгами, и с него можно будет выколотить все три тысячи. Билл ведь не виноват, что документы остались в чужих руках. Он-то свою работу сделал добросовестно. Верно?
Теперь уж мы посмеялись. Пора было расходиться.
- Я его все-таки задержу до завтра, - сказал Стефан.
- Не нужно. Никуда он не убежит. Скажи ему, Франц, пусть идет домой, а завтра к шестнадцати часам явится на кладбище. Мы его будем ждать. И чтобы никому ни слова о том, что тут произошло. - Стефану я добавил: - Засаду устроим без твоих полицейских, втроем, как сегодня.
Билл понимающе подмигнул. Мы вышли по одному, с небольшим интервалом.
21
Пакет с документами, изъятыми из сейфа, я отправил с Францем часов в девять утра, а во втором часу раздался звонок Шамова.
- Здравствуй, Таранов, здравствуй, - сказал он со скорбью в голосе. - Долго я тебя оберегал, но больше мочи нет. Придется тебе дослуживать в штрафбате.
Догадаться, что это очередной треп, было не трудно, я помолчал. А Шамов ждал признаков волнения - очень радовался, когда я начинал клевать.
- Кому прикажешь сдавать дела, товарищ майор? - деловито справился я.
Он понял, что розыгрыш не состоялся, и рассердился.
- Вот что, гусь-хрустальный! Долго ты еще будешь меня подводить?
Это он вычитал в моем деле место моего рождения и присвоил мне его как прозвище - то ласковое, то сердитое, в зависимости от настроения.
- Получил документы, Василий Павлович? - напомнил я ему, что жду серьезного разговора.
- Ты меня не отвлекай. Ты лучше скажи, как мне в глаза начальству смотреть? На днях только докладывал, что сидит в Содлаке сапер, лопух к тому же, который глубже чем на лопатку ничего не видит, и что пора его гнать с ответственной и почетной должности, а ты тайком такие фортеля выкидываешь. Удочку закинул и кита вытащил. Что, ж мне теперь с тобой делать?
- То самое, что хотел. Сними, Христом богом прошу.
- Помолчи, капитан Таранов, и слушай. Документы твои - чистое золото. Это при первом знакомстве. А там, может, и на бриллианты потянут. Я-то в них ни хрена не разобрал, там каждая формула длиной в полметра. Зато академик одурел от радости. Хитер ты, гусь-хрустальный. Прикидывался Швейком, а на деле - первейший контрразведчик. Чего молчишь?
- Ты приказал слушать.
- Всему мера. Иногда нужно словечко вставить, благодарность начальству высказать. Кто тебя таким воспитал? Опять молчишь. Не я тебя уму-разуму учил?
- Так точно, товарищ майор! Ты меня с детства на верный путь поставил.
- Так и говори, когда корреспонденты набегут: всем обязан начальнику и наставнику, премудрому пескарю Шамову… Теперь - о деле. Ты сам-то в бумаги заглядывал?
- Никак нет.
- Правильно. Любопытство тебе ни к чему. Но на один документ ты зря не полюбовался. Он без всяких формул. Ты про Фарбениндустри слыхал?
- Главная немецкая химическая фирма. Так как будто?
- Угадал. А про Дюпона?
- Такого не слыхал.
- Темнота! Главная американская - порох, газы. Соображаешь?
- Никак нет.
- Нашли среди всяких бумажек документик на двух языках. И говорится в нем, что главные немецкие химики и главные американские пришли к соглашению. Какому? Совместно, в дружбе и любви сотрудничать и друг дружке помогать в разработке всяких штучек на погибель человечеству.
- Интересно, - сказал я, только чтобы вставить словечко.
- Ничего ты еще не понял. Главное, когда этот документ подписан! Шестнадцатого ноября тысяча девятьсот сорок второго года! В разгар войны! Американские химики помогали немецким убивать американских солдат (само собой - английских и наших), а немецкие деляги помогали американцам побольше убивать немцев. Лихо?
- Здорово! - на этот раз искренне изумился я. - Неужто правда?
- Документ! За подписями и печатями! Называется такая операция: бизнес. Другими словами - коммерция. Война войной, а прибыли прибылями. - Шамова так поразило коварство и алчность капиталистов, что он долго не мог успокоиться. - Вот предъявим мы этот документик американскому командованию, откроем ему глаза, пусть своего Дюпона возьмут за жабры.
- А может, и не возьмут? - высказал я свою догадку.
- Думаешь?.. - Шамов притих. - Должны бы взять - измена же налицо. Но ты, Таранов, иногда того… соображаешь. Коммерция… У них свои законы.
- Черт с ними, Василий Павлович, пусть сами разбираются.
- Где этот американец, о котором Франц рассказывал?
- Он у нас сегодня в одной операции участвует, хотим немца поймать, с которым он связан.
- Лови. Но после операции и его и немца - ко мне. Разговор будет с обоими.
- Есть!
- А теперь - на сладкое: приказано мне все твои подвиги официально оформить для доклада высшему командованию. В качестве аванса выражаю личную благодарность.
- Служу Советскому Союзу!
- Служи. Тут мне прислали в подарок ящик французского первача - "Наполеон" называется. Этим зельем только президентов поили. Так мы его с тобой отведаем.
На этом мы расстались. Но ненадолго. Пришлось мне самому возобновлять разговор куда менее приятный.
Ни в шестнадцать ноль-ноль, ни в семнадцать никто на кладбище не пришел - ни Билл, ни немец. Стефан поехал в особняк, где обосновалась английская группа, и узнал, что Билл не появлялся ни вчера, ни сегодня. Исчез без следа. Стали выяснять, когда он к этой группе примкнул и откуда взялся. Убедились, что мы со Стефаном порядочные ротозеи.
Билл пристал к англичанам недавно, когда они подходили к Содлаку. Сказал им, что пробирался на запад с французами, ни с кем не мог словом перемолвиться, поэтому, когда услышал, что рядом англичане, поспешил к ним. Представился штурманом со сбитого бомбардировщика, всех очаровал веселым нравом и умением добывать пропитание.
- А он ведь никакой не пленный, - высказал нашу общую догадку Стефан, когда мы сидели в комендатуре, стараясь не глядеть друг на друга. - Специально подброшен, чтобы выкрасть документы.
- Кем подброшен?
- Тем самым Дюпоном. Ты думаешь, ему очень хотелось, чтобы к русским попали их секреты?
Этого я не думал. Сидел и удивлялся, как он нас обвел, этот прохвост. Как мальчишек. Каким искренним выглядел, как все убедительно объяснял. Почему я не послушался Стефана и не задержал его? Хоть бы кто ударил меня по глупой башке.
- А как же?.. - не мог я собраться с мыслями. - Не мог же он один все сделать - и корзинку подбрасывать, и оборудование ломать…
- Не один. Сам же ты рассказал, что есть у Дюпона союзнички, Фарбениндустри не меньше заинтересована. Вот их агенты вместе и орудовали.
Все опять упиралось в задачу, которая возникла после разгрома лаборатории: нужно найти и обезвредить шайку, притаившуюся в Содлаке.
Давно уже с такой тяжестью на сердце не поднимал я трубку, вызывая Шамова. Как всегда, когда мне было худо, он не шутил, не подкусывал, а слушал чутко и немногословно подбадривал. Когда я закончил свой сбивчивый доклад о провале операции, он сказал:
- Вот тебе и документик. У деловых людей слова с поступками не расходятся. Обязались сотрудничать, так уж во всем… Упал духом?
- Сам из рук выпустил…
- Плохо, конечно. Но у них проигрыш выше. Документы у нас, и это самое важное. Понял?
- Так точно!
- Поэтому радоваться им нечему. Я так думаю, что на этом их деятельность в твоей вотчине кончится и они из Содлака уберутся. Хорошо бы изловить… Я посоветуюсь. Но и вы там ручки не складывайте. Ищите мазуриков. Договорились?
- Сделаем все…
- Выше голову, капитан Таранов!