А еще через несколько дней тон Сообщений из главной квартиры фюрера резко изменился. В них появились раздраженные нотки о необходимости выравнивания линии фронта. Стали перечисляться населенные пункты, вынужденно оставленные германскими войсками. Сотрудники ГФП-721 помрачнели, притихли в недоумении. Ликуя в душе, Леонид Дубровский изобразил скорбную мину.
Он по-прежнему встречался с Валентиной и ее друзьями Леной и Иваном Козюковым, с которыми мог поделиться своими мыслями. Неожиданно в Сталине и его окрестностях появились листовки со сводками Советского информбюро. Они были написаны от руки или напечатаны на пишущей машинке.
На одном из утренних построений полицайкомиссар Майснер, потрясая в воздухе целой стопкой таких листовок, распекал сотрудников тайной полевой полиции за неумение работать. Поминутно вытирая платком запотевшую шею, он кричал:
- В эти дни, когда цвет нации проливает кровь на полях сражений, вы должны в поте лица трудиться на своем посту, чтобы обеспечить победу немецкого оружия! А вместо этого у вас под носом распространяются листовки с большевистскими воззваниями, расхищается военное снаряжение! А не далее как вчера неподалеку от Сталино пущен под откос наш воинский эшелон. И это в то самое время, когда русские перешли в наступление и германское командование напрягает силы, чтобы сдержать их!
Стоя в строю, Дубровский опустил голову, потупив взор в землю. Он боялся встретиться взглядом с полицайкомиссаром Майснером, боялся выдать охватившее его волнение. "Значит, не все упущено, значит, жмут наши. Теперь уже не зимой, а летом немцы вынуждены отступать", - раздумывал он, вслушиваясь в отрывистую речь шефа.
Всего несколько дней назад шеф, самодовольно улыбаясь, восхвалял генерала Гота и его 4-ю танковую армию, генерала Кемпфа с его оперативной группой, которые так искусно прорвали русскую оборону и скоро достигнут Курска. А сейчас в ярости брызжет слюной, распекая своих подручных.
Дубровский понимал, что под Орлом и Белгородом решается судьба всей летней кампании и от ее исхода будет зависеть многое. Именно поэтому хотелось как можно больше сделать здесь, в немецком тылу. И он был счастлив, что нашлись люди, которые слушают Москву, которые переписывают и распространяют сводки Советского информбюро.
Сразу же после построения он отправился к дежурному по штабу, чтобы доложить об уходе на биржу труда по поручению полицайкомиссара Майснера. В этот день с повязкой дежурного на рукаве был Александр Потемкин.
- Здравствуйте, Алекс! Как прошла ночь? - спросил Дубровский, входя в комнату.
- Ничего. Вроде бы все в порядке.
В это время за дверью послышался шум, топот ног, а через мгновение в комнату дежурного втолкнули двух мужчин. У них на руках были наручники. Вслед за ними вошли два тайных агента полевой полиции.
- Кто такие? - спросил у них Потемкин.
- Энтот, что помоложе, и есть Гавриленко. Командир партизанский, - сказал один из агентов, переводя дух. - На трамвайной остановке взяли. Вот и оружие при них было.
Он вытащил из карманов два пистолета "ТТ" и выложил их на стол перед Потемкиным.
- Та-ак, попался, гусь лапчатый, - проговорил тот, подходя к задержанному, которого назвали Гавриленко. - А ну подними руки!
И когда Гавриленко поднял над головой скованные кисти рук, Алекс резко ударил его ногой в пах. От боли Гавриленко согнулся, присел на корточки.
- Погоди, погоди корчиться, - сказал Потемкин. - Ну-ка встань!
Превозмогая боль, Гавриленко медленно выпрямился. На его исхудавшем лице с запавшими глазами появилась презрительная гримаса. На лбу проступили капельки пота.
- Чегой-то тяжелое у тебя в кармане? - спросил Потемкин, запуская руку в карман его брюк. - А-а! Еще один пистолет, - ехидно сказал он, показывая окружающим небольшой браунинг. - До зубов вооружился, бандюга! Ничего, теперь твоя песенка спета.
Коротким, но быстрым движением он ударил Гавриленко рукояткой пистолета по голове. Взмахнув скованными руками, тот беззвучно повалился на топчан, стоявший возле стены.
- Ты что разбуянился? - спросил Дубровский. - Он ведь полицайкомиссару живой нужен.
- Ничего, сейчас отойдет. Я ведь не сильно. - И, обращаясь к агентам, доставившим задержанных, сказал:- А ты молодец, Филатьев. Такую птицу поймал. Награды тебе не миновать.
- Это Шестопалов его опознал, - кивнул тот на второго агента. - Стоит, понимаешь ли, на трамвайной остановке и спокойненько беседует вот с этим…
- А твоя фамилия? - спросил Потемкин у второго задержанного, который, опустив голову, молча стоял чуть поодаль.
- Новиков.
Гавриленко пришел в себя, и, приподнявшись, присел на топчане. По его шее, за воротник рубахи, стекала тоненькая струйка крови.
Леонид Дубровский с силой сжал кулаки. Он готов был наброситься на Потемкина, но вместо этого, сдерживая гнев, спокойно сказал:
- Алекс, немедленно доложите полицайкомиссару о задержанных! Иначе эту радость доставлю ему я.
Он решительно повернулся к двери. И этот жест не ускользнул от Потемкина.
- Послушай! Побудь минуточку здесь, я сам сбегаю к Майснеру, - примирительно обратился тот к Дубровскому.
- Давай! Только побыстрее, а то я тороплюсь на биржу труда.
Схватив со стола пистолеты, Потемкин выбежал из комнаты. Не прошло и минуты, как он вернулся в сопровождении адъютанта полицайкомиссара Майснера.
- Гавриленко, к полицайкомиссару! - выкрикнул адъютант и чуть потише добавил:- Филатьев и Шестопалов, тоже пройдите к шефу. А этого, - кивнул он на второго, - пока в подвальную камеру.
Когда Гавриленко встал и направился к двери, Потемкин остановил его жестом. Вновь ощупал его карманы и, ничего не обнаружив, подтолкнул в спину.
Дубровский собирался выйти вслед за Гавриленко, но Потемкин придержал его за рукав:
- Погоди немножко.
- Я же тороплюсь.
- Ничего, успеешь! - рассмеялся Потемкин. Он снял телефонную трубку, вызвал конвойного и, когда тот явился, отправил Новикова в камеру. Только после этого он обратился к Дубровскому:- Тебе что, не понравилось, что я этого типа ударил?
- Откровенно говоря, это было ни к чему. Ему еще на допросах достанется. А попади ты ему в висок - и допрашивать некого было бы.
- А я уж думал, что ты его пожалел. А ты знаешь, кто это?
- Если верить этим агентам, партизанский командир.
- Командир-то командир, но ведь он еще и чекист. Капитан НКВД. Этих я бы своими руками душил. Но ничего. Полицайкомиссар сейчас на хорошем взводе. Он ему сам по первое число выдаст.
- А почему на взводе? Все из-за этих листовок психует?
- Какие там листовки! - отмахнулся Потемкин. - Мне сейчас адъютант сказал, что звонили из штаба генерала Холидта. Сообщили о начавшемся русском наступлении на широком фронте.
Дубровский еле-еле сдержал радостную улыбку.
- Неужели так обернулось? - хмуро проговорил он.
- Да-а, дела-а! - протянул Потемкин. - Еще неизвестно, чья возьмет.
- Ну, нам-то с тобой отступать некуда. Как говорят, все мосты сожжены. Если живыми к ним попадемся, петля обеспечена.
- Постараемся не попадаться. Будем обеспечивать себе жизнь на Западе!
Потемкин достал из кармана золотые часы и повертел их перед глазами Дубровского.
- Откуда у тебя это?
- У Гавриленко взял.
- Когда ты успел? Я даже ничего не заметил.
- Уметь надо, господин Дубровский! - ехидно улыбнулся Потемкин, убирая часы обратно в карман. - И вам бы пора научиться. А не то так и останетесь при своем пиковом интересе.
Дубровский брезгливо поморщился и, не говоря ни слова, вышел из комнаты дежурного.
До биржи труда было не более двадцати минут хода. Дубровский был возбужден. Всю дорогу он думал о начавшемся наступлении Красной Армии, и лишь временами память возвращала его к капитану Гавриленко, жизнь которого была теперь в смертельной опасности. Невольно вспомнил он и Ольгу Чистюхину, работавшую на бирже труда. Эта веселая, жизнерадостная двадцатилетняя девушка ведала бланками биржи труда, на которых заполнялись справки об освобождении от угона в Германию.
Еще две недели назад, проверяя списки завербованных для отправки в. Германию и контролируя работу сотрудников биржи, он обнаружил недостачу этих бланков. Из дальнейших разговоров с Ольгой Чистюхиной он понял, что она, злоупотребляя своим служебным положением, выдавала фальшивые справки родным и знакомым. Вынудив девушку признаться в этом, Дубровский пообещал держать в тайне ее проделки, но одновременно заручился ее обещанием выдавать подобные справки тем, кого он назовет.
Сегодня Дубровский впервые договорился с ней о свидании. Ему хотелось узнать, с кем связана эта девушка. Быть может, с ее помощью удастся установить связь с подпольем Сталино, в существовании которого он теперь не сомневался.
Вечером он встретился с Ольгой Чистюхиной в центре города, и та привела его в гости к своей подруге. Пили чай с сухарями, шутили. Видно было, что девушки радовались сообщениям о наступлении Красной Армии.
…Уже несколько дней продолжались допросы Александра Гавриленко. Менялись переводчики, менялись следователи. Заболевшего Карла Диля подменил Макс Борог.
Из рассказов Макса Дубровский знал, что Гавриленко, припертый к стенке показаниями провокаторов, не отрицает, что является капитаном Советской Армии, что заброшен в немецкий тыл для подрывной деятельности, но начисто отвергает свою принадлежность к руководству подпольем и потому якобы не может назвать ни одной фамилии.
- Ты знаешь, Леонид, скорей бы уж поправился этот Карл Диль! - признался Макс. - Мне так надоела эта грязная работа.
- А чем ты занимался до Гавриленко?
- О, это секрет. Но тебе я могу сказать. Вместе с моими друзьями из армейской разведки я готовил к переходу на ту сторону крупного агента.
- Стоящий парень?
- О-о! Пауль Мюллер - это птица большого полета, хотя сам он маленький белобрысый паренек с голубыми глазами и арийским носом. К тому же очень приметный. У него нет двух пальцев на правой руке.
- Чем же он может быть полезен?
- Свободным передвижением. Обыкновенный старший лейтенант возвращается из госпиталя после ранения. Побродит на той стороне и вернется с ценными данными. Штабу армии нужно ведь только то, что сконцентрировано перед нашим фронтом. А направления передвижения войск увидеть не так уж сложно.
- А разве мы собираемся наступать на этом участке?
- Мы - нет. Но русские собираются. И командованию хотелось бы знать направление главного удара.
- Значит, ты уже закончил его подготовку и поэтому тебя перебросили на Гавриленко?
- Не совсем так. Я должен еще снабдить его кое-какими материалами. Но заболел Карл Диль, и теперь у меня двойная забота. Майснер не освободил меня от той, а уже заставил заниматься этой. А ты еще спрашиваешь, где я пропадаю вечерами.
- Да, нелегко тебе сейчас приходится. А у меня тут хорошие девушки появились. Могу познакомить, когда будешь посвободнее.
- Обязательно познакомь. Та, в Кадиевке, мне очень понравилась. Надеюсь, что и здесь они не хуже.
- Хорошо! Когда освободишься - скажешь.
Они сидели в казино вдвоем за столиком и допивали бутылку итальянского вермута. Макс Борог осушил свой стакан, причмокнул от удовольствия и сказал:
- Скоро мы будем только вспоминать итальянское вино. Историческая ось Берлин - Рим треснула по самой середине. Послушай, Леонид, здесь нас никто не слышит, и я могу сказать тебе откровенно! - Макс почти прильнул к уху Дубровского. - Союзники захватили Сицилию и высадились в Италии, в ближайшие дни итальянцы сложат оружие. Русские армии стремительно наступают в летнее время. Тебе не кажется, что это начало конца тысячелетнего рейха?
- И ты доволен?
- Конечно! Я же чех. Я на всю жизнь запомнил приказ Карла Германа Франка.
- Какой приказ?
- А вот послушай. "Предписываю в служебное и неслужебное время обязательно применять огнестрельное оружие при малейшем подозрении на оскорбительное отношение со стороны чеха либо при малейшем сопротивлении при аресте. Лучше десять чехов мертвых, чем один оскорбленный или раненый немец!"
- Знаю, Макс! Об этом ты уже говорил мне. - Дубровский огляделся по сторонам.
Поблизости никого не было, лишь за дальними столиками сидели несколько унтер-офицеров.
- Я ничего не придумал. Это действительно приказ Франка. Поэтому я ненавижу немцев и хочу, чтобы их быстрее побили. И не криви душой, ты ведь думаешь точно так же, - глухо сказал Макс Борог.
- Но германская армия еще так сильна…
- Ну ладно, хватит об этом! - предложил Макс, скрывая улыбку. - Завтра нас переводят отсюда в другое помещение. Ты знаешь об этом?
- Говорят, в какую-то школу.
Макс Борог махнул рукой.
- Был я там сегодня. Видел. Еще ничего не готово. В подвальных комнатах даже не вставлены решетки.
- Значит, перенесут переезд на пару дней.
- Вряд ли. Наше здание передается штабу армейского корпуса. А он уже прибыл и спешно выгружается на станции.
- Тогда поживем немного под открытым небом! - рассмеялся Дубровский.
Макс Борог захохотал.
Но на другой день ГФП-721 действительно перебралась в школьное здание. Встали раньше обычного, и всю первую половину дня сотрудники тайной полевой полиции занимались перевозкой имущества. А после обеда, не теряя времени, следователи приступили к допросам. На этот раз Дубровский был назначен в помощь Максу Борогу. Полицейский, доставивший Гавриленко в бывший школьный класс, засучил рукава и достал из-за голенища сапога длинный резиновый шланг. Макс Борог уселся за пишущую машинку, а Дубровский остался стоять в двух шагах от Гавриленко, который присел на краешек табуретки.
Вид его вызывал сострадание. Под левым глазом синяк с желтым отливом. Верхняя губа неестественно вздулась. Рубашка была разодрана до живота.
- Макс, это ты его так? - спросил Дубровский.
- Нет. Это еще Карл Диль. А я собираюсь его сегодня выпороть, если он по-прежнему будет дурачить мне голову. Но давай начинать. В прошлый раз он не отрицал, что заброшен в тыл германской армии для подрывной работы, и говорил, что впервые попал в Сталино. Спроси у него, подтверждает ли он это?
Дубровский перевел.
- Да, это так, - устало проговорил Гавриленко.
- А подтверждает ли он, что его настоящая фамилия Гавриленко?
- Да. Я - Гавриленко.
- А вот один местный житель, который находился с ним в камере, признал в нем Александра Шведова, проживавшего ранее в Сталино. Что он на это скажет?
Дубровский в точности перевел вопрос. Гавриленко как-то сник, но тут же поднял глаза на следователя и уверенно произнес:
- Я не видел в камере ни одного знакомого и не представляю, кто мог сказать вам такую глупость. Я не Шведов. Я - Гавриленко.
- А где вы проживали в Сталино?
- Нигде. Я недавно появился в этом городе.
- Откуда вы знаете Новикова?
- Я его впервые увидел. Он стоял на трамвайной остановке, и я спросил его, как проехать на шахту Петровского. В этот момент нас арестовали.
- И у обоих обнаружили одинаковые русские пистолеты?
- Это случайность.
- А Новиков говорит, что знает вас давно.
- Видимо, его так избивали, что он стал наговаривать и на меня, и на себя.
- Понятно. Леонид, прикажи полицаю, пусть он его выпорет.
- Макс, ты не сделаешь этого. Он и без того сильно избит.
- А что я могу? Он должен кричать, иначе за дверью услышат, как мы тут мирно беседуем. Тогда и мне перепадет от шефа. Нет уж, лучше пусть Гавриленко покричит.
Дубровский вздохнул и передал полицейскому распоряжение следователя. Тот подошел к Гавриленко, взял его за руку, подвел к стоявшей у стены парте. Потом он заставил его задрать на голову рубаху и лечь на парту животом вниз. Резиновый шланг со свистом рассек воздух и опустился на оголенное тело чуть пониже лопаток. На спине осталась багровая полоса. Но лишь слабый стон вырвался из груди Гавриленко.
- Пусти! Разве так бьют? - Дубровский подскочил к полицейскому, выхватил у него резиновый шланг. - Отойди. Вот как надо.
Он высоко поднял шланг и, казалось, с силой опустил его на спину Гавриленко. Но в самый последний момент, приседая, придержал руку и прошептал:
- Кричите же громче, черт вас возьми!
Его слова возымели действие. Гавриленко закричал во весь голос.
В этот момент дверь открылась. В комнату вошел полицай-комиссар Майснер. Макс Борог вытянулся за столом по стойке "смирно". Дубровский опустил резиновый шланг.
- Что здесь происходит? - сердито проговорил Майснер.
- Я допрашиваю этого бандита, а он молчит, господин полицайкомиссар. Этот человек отрицает почти все. Его забросили к нам в тыл, а он отказывается назвать, кто его прятал. Он не признает своего настоящего имени, скрывает, кто на него работал.
- Тогда всуньте ему шомпола в колени. Но прежде я хотел бы поговорить с ним еще раз.
- Слушаюсь! Господин полицайкомиссар, прикажете доставить его к вам?
- Нет. Я буду разговаривать с ним здесь. Господин Дубровский, скажите ему, пусть подойдет.
- Встаньте! - зло крикнул Дубровский, рванув за плечо арестованного.
Гавриленко, поеживаясь, нехотя поднялся с парты, расправил плечи.
- Подойдите к столу, - приказал Майснер. Он пристально вглядывался в невысокую, исхудавшую фигуру Гавриленко, в его заплывшее синяками лицо. - Садитесь, Гавриленко! - властно, но мягким, вкрадчивым голосом предложил он. И когда арестованный опустился на табурет, сказал:- Я надеюсь, вы понимаете, что ваша жизнь в опасности. Но все зависит от вас. Вы можете сохранить ее, если согласитесь работать с нами. Немцы - народ сентиментальный. Мы умеем прощать наших врагов.
Дубровский еле поспевал переводить. А полицайкомиссар продолжал:
- Я предлагаю вам сотрудничество. И каковы бы ни были ваши идеалы, жизнь стоит того, чтобы поступиться ими. Мы не потребуем от вас многого. Единственное, чего мы ждем, - это обращение к народу. Вы скажете, что заблуждались и не поняли идей национал-социализма, что теперь вы осознали свои ошибки и готовы помогать немцам устанавливать новый порядок на вашей земле. Мы опубликуем ваши высказывания в местной газете и попросим вас выступить на городском митинге. Вот и все. Ну и конечно же вы назовете нам всех, кто содействовал вам в подрывной работе.
- А что будет, если я: откажусь?
- Вас повесят. Глупо было бы объяснять вам, как это делается. Важно другое. Даже после вашей смерти вы все равно для русских останетесь предателем. Поверьте, мы позаботимся об этом. Ваши родственники будут уничтожены вашими же единомышленниками.
Гавриленко вопросительно посмотрел на Майенера.
- Да-да! Неужели вы думаете, что русские простят ваших родных, когда прочитают в наших газетах ваше покаянное письмо?
- Но я не напишу такого письма, - решительно проговорил Гавриленко.
- Тогда вы недооцениваете наши способности. Вы наивно думаете, что мы не в состоянии сами составить такое письмо и опубликовать его за вашей подписью. Поверьте, мы делали это уже не раз и всегда попадали в точку.