"Нет уж, на этот раз у вас ничего не выйдет, - подумал Дубровский, продолжая переводить" разглагольствования полицайкомиссара Майснера. - Если только этот человек не сломится, если выстоит, я немедленно сообщу на ту сторону о его достойном поведении на допросах".
К радости Дубровского, все угрозы Майснера не возымели действия. Гавриленко не согласился сотрудничать, с немцами. Полицайкомиссар удалился ни с чем, посоветовав арестованному подумать до завтра. Вскоре Макс Борог закончил допрос, отпустил полицейского и приказал Дубровскому отвести Гавриленко в подвальную камеру.
Леонид Дубровский спустился с арестованным в подвал, где их встретил немецкий ефрейтор, охранявший заключенных. В это время дверь одной из камер открылась. Из нее вышли двое рабочих с мастерками в руках и ведрам, перепачканным цементом. Дубровский мигом вспомнил вчерашний разговор с Максом Борогом, который сказал, что в камерах еще не вставлены решетки.
Он подошел вплотную к Гавриленко и внятно прошептал:
- Цемент на окнах не успел застыть. Вытащите решетку и бегите, пока не поздно. - И тут же, переходя на немецкий, властно сказал ефрейтору:- Поместите его сюда и больше никого к нему не сажайте. Пусть подумает в одиночестве над тем, что сказал ему полицайкомиссар Майснер.
- Хорошо! - ответил ефрейтор.
Он указал Гавриленко на распахнутую дверь в камеру, из которой только что вышли рабочие.
Весь вечер Дубровский с нетерпением ждал наступления темноты. А когда ночной мрак опустился на землю и в безлунном небе ярко засветили южные звезды, он вышел на улицу и, обогнув угол школьного здания, прошелся мимо подвальных окон. Все решетки были на месте, лишь одна из них, как ему показалось, стояла чуть косо. С тревогой в сердце он отправился спать. Но еще долго подвыпивший Потемкин не давал уснуть, приставал с рассказами о какой-то красивой женщине, с которой провел этот вечер. Наконец и он угомонился. В душном воздухе повисла напряженная тишина.
Проснулся Дубровский от громкого топота ног по коридору. Хлопали двери.
- Тревога! - прокричал кто-то и стукнул в дверь его комнаты.
Быстро одевшись, он вслед за Потемкиным выскочил в коридор и помчался на построение. Солнце не успело еще взойти, но на улице было светло. Водители грузовиков прогревали моторы. К выстроившейся шеренге сотрудников тайной полевой полиции подбежал полицайкомиссар Майснер. Из его коротких отрывистых фраз Дубровский узнал о побеге Гавриленко. Через несколько минут грузовики с гестаповцами выехали в разные части города на поиски беглеца.
Только к обеду вернулись они в ГФП-721, но с пустыми руками. Гавриленко исчез бесследно.
На совещании, которое полацайкомиссар Майснер собрал в своем кабинете, присутствовали все, кто участвовал в допросах Гавриленко. Решался вопрос о мерах, необходимых для его поимки. Следователь Карл Диль, вышедший в этот день на работу, сказал:
- Господин полицайкомиссар, я имею достоверные сведения, что Гавриленко - это его подпольная кличка. Его настоящая фамилия Шведов, Александр Шведов, господин полицайкомиссар. Он коренной житель Сталино. Мне известен адрес, где проживает его мать. Я предлагаю арестовать ее и опубликовать в газете, что, в случае если он не явится в ГФП-721, она будет расстреляна.
- Это глупо, дорогой Карл. Вы плохо знаете русских, - перебил его Майснер. - Коммунисты не верят ни в бога, ни в черта. Что ему мать? Он никогда не придет к вам сам. Его надо перехитрить.
- Но как?
- Для этого я и собрал вас здесь. Нужно найти какой-то крючок, на который он клюнет. Подумайте, господа. А пока, Диль, объявите его вновь в розыск. Сообщите об этом вспомогательной полиции.
Дубровский сидел на совещании и думал, что полицайкомиссар в любую минуту может спросить, почему беглеца поместили именно в ту камеру. Но Майснера не интересовал этот вопрос. Он знал, что во всех камерах решетки были поставлены лишь в тот день, и проклинал в душе тех, кто заставил его так поторопиться с переездом из одного здания в другое.
Неожиданно Дубровскому пришла в голову мысль показать перед Майснером свое усердие. Он вспомнил про золотые часы, отобранные Потемкиным у Шведова. "Но если предложить этот план, то мать Шведова может действительно рассказать, где он скрывается, - подумал он. - Нет, этого не произойдет. Ведь Шведов узнал на допросе, что немцам известно его подлинное имя. Значит, он ни за что не пойдет к матери и постарается не поддерживать с ней связь. Все правильно. И Потемкину достанется от шефа. А я пойду с часами и предупрежу мать об опасности".
- Господин полицайкомиссар, у меня родилась идея, - сказал он твердо, вставая со стула и вытягиваясь перед начальством.
- Пожалуйста. Интересно, что вы придумали.
- Я присутствовал при обыске этого человека, когда его доставили в ГФП. Тогда дежурным был Алекс. Он изъял у Шведова золотые часы… Я думаю, что мать Шведова должна помнить часы своего сына. Если позволите, я готов отправиться к ней с этими часами. Скажу, что друг ее сына и хочу отдать ему часы, но не знаю, где он теперь находится. Быть может, в этом случае она скажет, где он?
Дубровский умолк, но продолжал стоять. Полицайкомиссар Майснер задумался на минуту.
- Это довольно банально, - проговорил он наконец, - но, быть может, это и есть тот самый крючок, на который он может попасться. Во всяком случае, попытаться можно. Пригласите сюда Алекса! - приказал он адъютанту.
Потемкина ждать долго не пришлось. Через несколько минут он уже стоял навытяжку перед полицайкомиссаром.
- Алекс, как мне стало известно, вы не упускаете возможности поживиться за счет германской армии?
Не понимая, в чем дело, Потемкин продолжал молчать, недоуменно поглядывая то на полицайкомиссара, то на присутствующих.
- Я спрашиваю, вы брали золотые часы у Шведова?
- Я не знаю никакого Шведова, господин полицайкомиссар.
- Ну, у этого, у Гавриленко? - поправился Майснер.
Лицо Потемкина вытянулось. Он знал, что если сознается, то ему не миновать наказания. Но это наказание - пустяк по сравнению с тем, что его ожидает, в случае если Майснер прикажет обыскать его вещи и там обнаружат злополучные часы. Решив сознаться, он набрал полную грудь воздуха и выпалил:
- Да, господин полицайкомиссар! Я изъял у арестованного Гавриленко золотые часы, но не успел еще сдать их на склад. Было много работы, господин полицайкомиссар.
- Хорошо, мы потом разберемся, чем вы были так заняты. А сейчас вы должны переодеться в гражданский костюм и пойти с этими часами к матери Гавриленко. Впрочем, следователь Карл Диль сам объяснит вам, зачем вы пойдете.
- Будет исполнено, господин полицайкомиссар! - с готовностью выпалил Потемкин, радуясь, что на этот раз гроза, кажется, миновала.
- Вы свободны, господа!
Майснер встал. За ним поднялись и остальные.
Как и предполагал Дубровский, мать Шведова ничего не знала о сыне. По распоряжению полицайкомиссара Майснера за ее квартирой было установлено круглосуточное наблюдение. Но и это не дало никаких результатов. Александр Шведов исчез для немцев бесследно.
15
Хмурые низкие тучи приплыли со стороны Азовского моря. Мелкий, надоедливый дождь второй день полоскал землю.
Дубровский пришел на свидание с Валентиной Безруковой в точно назначенное время. Валя, поеживаясь, стояла под деревом у самого входа в городской парк, прикрывшись рваной плащ-накидкой.
- Здравствуй, Леонид! Ты слышал новость? - спросила она, протягивая руку.
- Смотря какую.
- Сегодня Красная Армия освободила Орел и Белгород. Наступление продолжается.
- Откуда ты это взяла?
- Мне один паренек сказал. Он сам слушал Москву по радио. Еще он сказал, что в Москве сегодня будет победный салют.
Валентина радостно смотрела на Дубровского.
- У нас об этом пока ничего не известно. Вернусь к себе, постараюсь послушать сообщение из главной квартиры фюрера. Может быть, скажут что-нибудь.
- Вот было бы здорово, если бы все подтвердилось! - мечтательно прошептала Валентина. - А мы собрались в кино. Сегодня первый день новый фильм показывают. "Три брата Штрауса" называется.
- Нет, в кино нам сегодня не с руки. Дела поважнее есть, - мрачно сказал Дубровский. - Я даже гражданский костюм надел.
- Что случилось? И почему гражданский?
- Когда я в форме, ты разрешаешь провожать тебя только до угла. Боишься, соседи увидеть могут. - Дубровский огляделся по сторонам и, не приметив никого поблизости, добавил: - Мне кое-что записать нужно, а писать негде. Не могу же я под дождем строчить. Единственная надежная крыша - у тебя дома. Поняла?
- Да, конечно. Ленка теперь не скоро вернется. Мы с ней договорились, что она прямо в кино придет, - с грустью проговорила Валентина. И непонятно было, то ли она сожалеет, что не придется посмотреть новый фильм, то ли переживает, что обманула подругу.
- Тогда не будем терять времени. Пошли, - предложил Дубровский.
Он обнял ее за талию, другой рукой приподнял над собой край ее плащ-накидки. Они направились в сторону дома, обходя лужи, перепрыгивая через ручьи, мчавшиеся вдоль тротуаров.
Несколько кварталов шли молча.
- Леонид, о чем ты задумался? - спросила Валентина.
- Думаю, как помочь Ивану Козюкову.
- А что с ним?
- Пока ничего. Но я сегодня узнал, что немцы на днях начнут собирать добровольцев из числа военнопленных. Ивану не так просто будет уклониться от этого набора.
- Но ты же обещал ему помочь?
- Да. Только как это сделать?
Леонид вновь умолк. Молчала и Валентина. Через некоторое время он спросил в раздумье:
- А не махнуть ли ему через фронт, к своим? Как ты считаешь, решился бы он на такой шаг?
- Немцев он ненавидит. Он даже сам говорил, что, если бы не Ленка, ушел бы на ту сторону.
- Разве Лена против?
- Нет. Он ее очень любит и не хочет оставлять.
- Загребут в добровольцы, все равно придется оставить. А то и в лагерь угодить недолго.
- Это верно.
- А я бы ему пропуск достал. С пропуском он до фронта без особого риска доберется.
- Леонид, поговори с ним сам. Я считаю, что для него это единственный выход. Наверно, и Лена поддержит. Любит же она его.
Пока они шли к Валентине, дождь перестал. Но оба успели промокнуть. Дубровский снял влажный пиджак, повесил на спинку стула.
- Леонид, ты отвернись, я переоденусь, - стыдливо попросила девушка.
- Хорошо, я буду писать, а ты делай что хочешь.
Он достал из кармана бумагу, карандаш и уселся за стол. Комнатка была маленькой. Кроме стола, двух узких железных кроватей и комода, ничего не было. За единственным окном по-прежнему плыли хмурые тучи.
Дубровский глубоко вздохнул и начал писать:
"1. На днях к вам отправлен крупный специалист Пауль Мюллер. Едет после ранения из госпиталя в форме старшего лейтенанта. Блондин с голубыми глазами, арийским носом. На правой руке нет двух пальцев. Опасен.
2. Шестопалов Тимофей, Филатьев Петр. Оба работали до войны в депо на ст. Морозовка. Сейчас агенты ГФП в Сталино. Поймали и доставили в ГФП Александра Шведова. Последнему удалось устроить побег".
- Вот я и переоделась! - сказала Валентина, подходя к Дубровскому.
- Молодец, быстро справилась. А теперь дай-ка мне те листочки, которые я давал тебе раньше.
- Сейчас.
Валентина выбежала из комнаты. Через минуту она вернулась и положила перед Леонидом скомканные листки бумаги.
- Где же ты их прятала?
- А тут рядом, в чуланчике.
Дубровский расправил клочки бумаги, прочел не торопясь и вновь принялся писать:
"3. Дыня Александр. Романова Мария ранена. Рублева Мария. Попались в ночь на 19 июля 1943 г. при переходе фронта в районе Елизаветовки, Ворошиловгр. обл. Принадлежат к 130-й разведроте 51-й армии. Были доставлены в ГФП Сталино, затем в лагерь. Кроме своей части, ничего не сказали.
4. Бондаренко Яков. Из гор. Ромны. Тайный агент ГФП в Сталино, в Авдеевке, в Дебальцево. Вместе с казаками принимал участие в массовых расстрелах.
5. Танковые части, проследовавшие две недели назад на юг, вновь перебрасываются на север.
6. В Макеевке арестована молодежная подпольная группа. Выдал член группы Демин. Имя не установлено.
7. Летчик лейтенант Квасов. Спасся на парашюте. Доставлен в ГФП-721. Подвергался зверским пыткам - никого не назвал. На допросе выбили глаз. Геройски погиб в муках".
Дубровский закрыл глаза, подпер голову рукой. Он вспомнил, как случайно вышел во двор ГФП, когда там истязали окровавленного человека. Полицайкомиссар Майснер стоял, заложив руки за спину, и подавал команды. По его приказанию летчика Квасова привязали за руки к хвосту огромной лошади, которую заставили бегать по кругу. Квасов уже не мог кричать. Лишь временами из его груди вырывались глухие стоны. Лошадь, навострив уши и пугливо озираясь по сторонам, все бегала по кругу, ударяя задними копытами по лицу и груди умирающего летчика.
А полицайкомиссар ликовал, раскатисто смеялся.
- Этот уже не будет бомбить германские города, - сказал он, жестом приказывая остановить лошадь.
Когда лейтенанта Квасова отвязали, он был уже мертв. Слезы навернулись на глазах Дубровского. И чтобы не выдать себя, он ушел со двора. Несколько дней прошло, а он все не мог забыть эту картину.
Написав донесение, Леонид аккуратно свернул маленький листочек. Получилась тонкая трубочка величиной чуть меньше сигареты. Он положил ее в нагрудный карман пиджака, поднялся со стула и, подойдя вплотную к Валентине, опустил руки на ее плечи. Девушка вскинула голову, с нежностью заглянула ему в глаза. Леонид почувствовал, как, приподнимаясь на цыпочки, она потянулась к нему. Он понял этот порыв, обнял и, склонившись, прильнул к ее губам.
- Ты любишь меня? - спросила она, едва успев перевести дыхание.
Он молча кивнул и прижал ее голову к своей груди.
- Послушай, как бьется мое сердце. Я никогда не думал, что найду свое счастье на дорогах войны.
- А я тебя очень, очень люблю, - прошептала Валентина.
Она сказала это каким-то необычным голосом, но с такой неподдельной искренностью, что Дубровский не в силах был промолчать.
- И я. Я тоже тебя люблю. Закончится эта проклятая война, и мы будем вместе. Ты хочешь этого?
- Да, да, да.
Он вновь поцеловал ее и, чуть отстранив, но еще не выпуская из своих объятий, сказал:
- Береги себя…
Он хотел еще что-то добавить, но за дверью послышался топот, и в комнату вошли Елена и Козюков.
- Вот они где! - воскликнула Елена. - А мы из-за вас целых пятнадцать минут под дождем мокли. Думали, вы нас искать будете.
- А почему вы в кино не пошли? - спросила Валентина.
- Билетов не было.
- А вы слышали, что немцы оставили Орел и Белгород? - вмешался в разговор Иван Козюков.
- Я знаю, а Леонид не верит, - сказала Валентина.
- Нет, это точно. Сами немцы передали сейчас об этом. Сказали, что сокращают линию фронта. Видно, войск у них не хватает.
- Войск действительно не хватает, - ответил Ивану Леонид. - Поэтому в ближайшие дни они вновь будут вербовать добровольцев в германскую армию из числа военнопленных. Это я знаю точно.
Радостное выражение слетело с лица Ивана Козюкова. Он как-то сник, нахмурился. Помрачнела и Елена.
- Что же делать, Иван? - спросила она и перевела взгляд на Дубровского.
- Я думаю, пора Ивану перебираться на ту сторону, - ответил тот. - Другого пути у него теперь нет.
- Но ты обещал… - В глазах Елены застыл вопрос.
- Насчет помощи я свое слово сдержу. Достану ему пропуск для свободного передвижения.
- Тогда надо уходить, Иван! - решительно проговорила Елена.
- Конечно, пойду. Только как еще там примут.
- А это, друг, от тебя самого зависит. Впрочем, если решишься, дам тебе записку. Доставишь по назначению - гарантирую хороший прием.
- Иди, Иван, я тебя буду ждать! - Елена обвила руками его шею.
- Обязательно пойду. Другого пути у меня действительно нет. Пора искупать вину перед Родиной.
- Пропуск для поездки в Алчевск я тебе завтра через Валентину передам. А от Алчевска до Ворошиловграда недалеко. Сообразишь, как через фронт перебраться. Записку мою тоже у Валентины возьмешь. Впрочем, я задержался, пора идти. Проводи меня немного, я еще кое-что рассказать тебе должен.
Он подошел к Валентине, поцеловал ее в щеку, достал из кармана маленький, свернутый в трубочку листок бумаги.
- На, Валюша, спрячь, - шепнул он ей на ухо. - А завтра отдай эту записку Ивану да помоги ему зашить ее хорошенько. Вечером, как всегда, придешь к парку. Я тебе пропуск для него принесу.
- Хорошо, Леонид! - Валентина зажала записку в своем кулачке.
- Пошли, Иван! - Дубровский попрощался с Еленой и направился к двери. - Так вот, - начал он, когда они оказались на улице, - запомни. К нашим попадешь, скажешь, чтобы доставили тебя в штаб любой части. А там попросишь связаться с Соколом и передать, что прибыл человек от Борисова.
- Соколу от Борисова, - шепотом повторил Иван.
- Правильно. А уж когда тебя к Соколу доставят, ему и передашь мою записку. Ясно?
- Все понял.
- Тогда топай домой. Или ты к Елене еще вернешься?
- К Ленке пойду. Побуду с ней. Неизвестно теперь, когда еще свидимся. Я завтра же в ночь и уйду к нашим.
- Тогда до свидания, Иван. Счастливо тебе добраться. И не раздумывай больше.
- Да я и сам хотел… Если бы не Ленка, давно бы ушел. Спасибо тебе, Леонид. Побереги здесь Ленку.
- Не сомневайся, Иван.
Они обнялись на прощание и разошлись в разные стороны.
Дубровский шагал не торопясь. Дождь уже прекратился, но по-прежнему низкие, хмурые тучи плыли над городом, чуть не цепляясь за терриконы, возвышавшиеся над степью. В наступающих сумерках торопливо сновали редкие прохожие. На одном из перекрестков он увидел Ольгу Чистюхину. Она шла в сопровождении двух мужчин и, приметив Дубровского, отвернулась, показывая всем видом, что не узнала его.
Один из мужчин задержал на Дубровском недолгий пристальный взгляд и шепнул что-то второму. И пока тот, второй, повернув голову, изучающе оглядывал Дубровского, Леонид опознал первого. Это был Шведов. Да, да. Тот самый Гавриленко-Шведов, которому он посоветовал бежать из подвальной камеры ГФП.
От неожиданности Дубровский замедлил шаг. Те трое уже перешли на другую сторону улицы, а он все смотрел им вслед. Нет, сомнений быть не могло. Он узнал этого человека по овалу лица, по пытливому, с прищуром, взгляду. "Так вот ты какая, Ольга Чистюхина! Вот почему не хватает у тебя немецких бланков!"
Всю дорогу до ГФП он думал об этой девушке и твердо решил: ни своим видом, ни разговорами не показывать ей, что знает одного из ее знакомых.
Но через несколько дней, когда он проверял на бирже труда подготовленные списки людей, подлежащих отправке в Германию, Ольга Чистюхина сама подошла к нему и шепнула:
- Господин Дубровский, вам просили передать привет и большую благодарность.
- От кого?
- Ну, не здесь же… Подарите мне сегодня вечер, и я вам кое-что расскажу!