Отворилась, пропустив Полетаева, и затворилась дверь.
За столом остались двое.
- Могли бы настоять и оставить этого молоденького сержанта разделить с нами хлеб-соль, - с ухмылкой заметил Саид-бек.
- В игре не стоит заходить слишком далеко. Этого правила придерживаются не только артисты, - ответил Камынин. - Чем объясните появление энкэвэдиста? Неужели успели наследить?
- Я чисто работаю, - обиделся Саид-бек.
Стоило сержанту госбезопасности выйти из дома, как от стены отделился Мокей Ястребов. В глазах его застыл немой вопрос. И, предупреждая расспросы, Полетаев сказал:
- Все в порядке. Напрасно спешили.
- Чего меня с собой не взял?
- Нас никто не приглашал. Хватит и того, что я незванно-непрошенно явился.
- Дарья-то, небось, рада-радешенька?
- Спрашиваешь! К тебе бы сын приехал - тоже несказанно был бы рад.
Мокей посуровел:
- Мой не приедет. Мой в сыру землю закопан, чуть попозже Дарьиного мужика.
- Извини, к слову пришлось.
- Чего уж там…
- Сколько лет они не видались?
- Много. Почитай с тридцать пятого, когда Иван на побывку приезжал. Выходит, шесть лет минуло. Тогда он еще в лейтенантах ходил.
Полетаев резко повернулся.
- Кто?
- Чего "кто"? - переспросил конюх. - Про сына Дарьи Камыниной и Петра Камынина толкуем.
- Как ты его назвал? - перешел на шепот сержант. - Почему Иван? Его зовут Федором! Камынин Федор Петрович!
- Это старшего Федором нарекли.
Григорий Полетаев крепко схватил Мокея за отворот дождевика и притянул к себе.
- Не шути! Ежели запамятовал…
- Какие шутки? - обиделся конюх. - Я ж Ивана еще бесштанным пацаненком знал. На моих глазах вырос.
- В документах он Федор! Камынин Федор!
- Да… - конюх не договорил: - Федор?! Так энто, знать, старшой! Белопогонник! У самого Шкуро служил!
Мокей оттолкнул Григория и ринулся в дом. Перемахнул ступеньки крыльца, навалился на дверь и влетел в горницу.
- Возвернулся, паскуда? Думаешь, забыли в Венцах о твоих прежних делишках? - прерывисто дыша, выкрикнул с порога конюх, ненавидящим взглядом сверля приподнимающегося со стула Камынина. - За братана Ваню решил теперь спрятаться? Нет и не будет тебе места на родной земле!
Мокей надвинулся на Камынина и начал вырывать из кармана гранату. Но не успел: в бок Мокея Ястребова уперлось дуло револьвера. Саид-бек мягко спустил курок, затем еще раз.
Выстрелы в горнице с низким потолком прозвучали, глухо. И Мокей стал оседать. Чтоб удержаться, он судорожно схватился за скатерть, собрал ее в кулак, потянул за собой и, сметая на пол тарелки, рюмки, свалился у стола.
Все произошло за считанные секунды. И появление старого колхозного конюха, и брошенные им слова обвинения, и выстрелы Саид-бека.
Камынин взглянул на дверь в соседнюю комнату, потом на Саида, собрался строго отчитать напарника за поспешность, но услышал "Руки вверх!" и замер.
- Руки! Поднимите руки! И не пробуйте шевелиться! Стреляю без предупреждения! - повторил Полетаев. Он стоял на пороге. Дуло вороненого "ТТ" было направлено на Камынина.
"Жаль, отдал гранату Мокею! - подумал Григорий. - С одним пистолетом двоих не задержать. Придется стрелять - другого выхода нет. По ногам, чтоб живыми взять…"
Камынин чуть шевельнулся.
- Ну! - прикрикнул Полетаев. Не имея возможности одновременно следить за двоими, он перевел взгляд, а с ним и пистолет с Камынина на Саида, потом обратно на Камынина, отчего на миг один из диверсантов оказался вне поля наблюдения.
И этого мига было достаточно Саид-беку. Натренированно и заученно, не вынимая руки из кармана, он выстрелил сквозь ткань кителя в молодого сержанта, зная, что не промахнется.
Полетаев отлетел в сторону и выстрелил в Камынина, затем в Саида.
"Зря это я… - подумал сержант госбезопасности. - Поспешил… - Он упал, больно ударившись плечом о спинку стула и, чтоб увернуться от выстрелов, резко перевернулся. - Зря…" - вновь подумал Григорий и собрался было вскочить, но на него навалилась неведомая тяжесть, которая сдавила дыхание, сделала руки бессильными, веки налила свинцом.
Последним, что мелькнуло в сознании сержанта госбезопасности, проваливающегося в небытие, было опять же недовольство собой, своими поспешными действиями…
В горнице пахло порохом. В углу под божницей сидел, скрючившись, Федор Камынин, в стороне, с оскалом рта, лежал Саид-бек, рядом Мокей Ястребов. У двери, продолжая сжимать в руке "ТТ", привалился к стене Григорий Полетаев…
15
Снег на дороге раскис, смешался с вязкой глиной, образуя грязные лужи. Забитые почерневшими сугробами низины пропитались сочащейся вешней водой и стали непроходимыми. Лед на Медведице вздулся, посинел - до ледохода оставались считанные дни.
Курганников стоял на крыльце и жмурился на яркое солнце.
Услышав хлюпанье воды, лениво разжал веки.
По проулку, опираясь на суковатую палку, шел казак со спутанной нерасчесанной бородой. Не глядя себе под ноги, он ступал в лужи, зарывал в них сапоги, отчего ошметки грязи попадали на шаровары с нашитыми на них потускневшими лампасными лентами. Позади казака вышагивал Фиржин.
- Куда теперя? - не оглядываясь, спросил старик.
- Прямо! - приказал Фиржин и брезгливо обошел лужу.
- Перекурить треба.
- Потом накуришься.
Казак послушно зашагал дальше.
"Стар и немощен, чуть ли не на ладан дышит, - отметил Курганников. - По сведениям же ему пятьдесят с гаком. Неужели так жизнь скрутила?"
У клуба старик с Фиржиным остановились.
- Ну и ходок! - Фиржин провел ладонью за воротником шинели. - Еле поспеваю. Клюка, что ли, помогает таким шустрым быть?
Старик хмуро потребовал:
- Веди уж.
- Да пришли.
Казак поднял голову и из-под распущенных мохнатых бровей снизу вверх глянул на возвышающегося над ним Курганникова.
- Здорово, Горбунков! - поздоровался руководитель десантной группы. - Тимофеем Матвеичем кличут?
- Угадал, - угрюмо буркнул старик и язвительно добавил - Как хошь зови, лишь бы в печь не клал, гражданин начальник.
- Почему "гражданин"?
- Так мне привычней. Для меня товарищ - серый волк.
- В лагере привык начальников гражданами звать? Или на высылке в Красноярском крае?
Старик повел плечом:
- За осемь годков жизни в зоне и пять в лесхозе ко всему стал привычен. Допрос приехали снимать? Иль в район повезете? Тогда сразу скажу: я свой срок от звонка до звонка оттрубил и под чистую вышел. Не беглый.
- Но без права проживания на родине?
Старик насупился, свел на переносице брови, грузней оперся на палку.
- Чего же ты, Матвеич, опять супротив закона пошел? Кажись, грамотный, в лейб-гвардии Атаманском полку служил, до вахмистра дослужился. Шашкой с темляком награжден за храбрость. Сколько ты ею в Питере рабочих на демонстрациях порубал, сколько своим конем потоптал? Не считал? А у господина Мамонтова скольких большевиков к стенке ставил и без зазрения совести расстрелял? Скажешь, что тоже подсчет не вел? Иль память к старости отшибло? Могу напомнить, как окружной атаман тебя лобызал и деньгами богато одарил, как атаман Краснов в Ростове жал руку. Цела его бурка или износилась? Та самая, которую тебе за заслуги перед отечеством его превосходительство со своего плеча надел?
В глазах старика зажегся огонек. Тимофей Горбунков перестал сутулиться, стал выше ростом, забыл о палке.
- Желаешь спросить, откуда я все про твое прошлое знаю? Ведь этого даже в твоем лагерном личном деле нет. Потому как сумел скрыть от органов и суда. Не то бы вышку получил. Чай, точит думка, откуда мне ведомо про бурку с генеральского плеча? Ведь только двое вас тогда было, ты да Краснов. Мне многое про тебя, Тимофей Матвеич, известно, и такое, что ты сам позабыл или не желаешь ворошить в памяти. - Курганников раскрыл портсигар с выгравированными на крышке буквами "РККА" и предложил старику: - Угощайся московской "звездочкой".
- Обожду, - проглотил собравшуюся слюну старик.
- Ведь просил покурить.
- Расхотелось.
- Как желаешь. А его превосходительство атаман Петр Николаевич Краснов, промежду прочим, тебя хорошо помнит и высоко ценит за честную службу царю и отечеству. И недавно почивший в бозе Кирилл Владимирович тоже не забывал, любил предаваться приятным воспоминаниям.
- Какой Кирилл Владимирович? - дрогнул Горбунков.
- Августейший великий князь. Его величество Романов. Местоблюститель престола русского, старший в роде царском, двоюродный брат убиенного венценосного помазанника божьего, самодержавнейшего, благочестивейшего государя императора Николая Второго! Еще в шестнадцатом году на пасху, в Царском Селе ты на параде лихо рапортовал преемнику царствующей династии, за что удостоился от них благосклонности и похвалы.
Палка выпала из рук старика. Но Горбунков не стал нагибаться за ней. Он сделал нетвердый шаг к крыльцу, сорвал с головы шапку.
- Перекрестись, - разрешил Курганников. - Ты не ослышался. Мы знали за кордоном, что вахмистр Тимофей Матвеевич Горбунков остался верен святому делу освобождения нашей великой и неделимой отчизны от большевиков, полон решимости вновь встать под боевые знамена Войска Донского.
- Ваше благородие… Верой и правдой… - стараясь побороть дрожь на губах, поспешно забубнил старик. - Все энти годы… Думал, уж не дождусь…
- Полно, успокойся.
Боясь не устоять на подкосившихся ногах, Горбунков налег грудью на перила и восторженным взглядом "ел" Курганникова.
- Много лестного наслышан о твоей непримиримости к нашему врагу и выпавших тебе за это невзгодах в большевистских тюрьмах и лагерях. Теперь-то, надеюсь, закуришь?
Горбунков неловко подцепил корявыми пальцами в портсигаре папиросу и сунул ее под прокуренные усы.
- То-то же, - похвалил Курганников. - Если бы не открылся - напомнил еще кой-чего из твоей биографии, что известно единицам, а всякие оперы из энкавэдэ понятия не имеют. Перейдем к делу. Сколько в хуторе партийцев?
- Ровно десять! - с готовностью и поспешностью отрапортовал старик. Он перекинул папироску в угол рта, вытянул руки по швам. - Было Десять! Шестеро по мобилизации ушли, точнее, добровольно в армию записались! Теперь в Артановке в наличии четверо! - Горбунков сорвал с головы шапку и достал из-под ее подкладки мятый листок. - Тута у меня все! Адресочки, партийный стаж и прочие сведения! Заранее на карандаш взял, знал, что понадобятся. Еще имеется списочек сочувствующих большевикам. По алфавиту, все честь по чести!
- Хвалю!
- Рад служить, не жался живота своего!
- Верные люди есть?
- Подобрал! Немного, правда. Поискать - так еще сыщем. Это тех, кто до поры затаился. С оружием только бедно. У меня лично на базу карабин закопан и "лимонки". Еще до ареста схоронил.
- Вооружим кого надо. Что касается местных большевиков, то они уже под запором. Адреса в Совете раздобыли и взяли из постелей тепленькими. А собранные тобой анкетные сведения как нельзя кстати: на основании их объявим партийцам приговор.
- Дозвольте мне?
- Чего позволить? - не понял Курганников.
- Доверьте мне тутошних большевиков к праотцам отправить! Двадцать годков об этом мечтал.
Руководитель разведгруппы с интересом посмотрел на старика, который стоял навытяжку, выпятив грудь.
- А справишься?
- Рука не дрогнет, ваше благородие!
- Сейчас народ соберется на хуторской сход. Тебя старостой поставим. Оправдай доверие.
- Не мастак я речи говорить, - предупредил старик. Курганников успокоил:
- Речей не требуется. Нужны активные действия, а с этим ты справишься.
Огонек папиросы достиг мундштука - в нос ударил едкий запах тлеющей бумаги, и Курганников, скривившись, выбросил окурок, смяв его носком сапога. Затем втолковал старому казаку:
- Наша задача - подготовить округу к приходу немецких частей. Мобилизованную красную молодежь повернем на свою сторону. Хутор очистим от всяких большевистских агитаторов. Кто пожелает народ мутить и крамолу распространять, таких без разговора на месте расстреляем. Впрочем, тебя этому не учить.
… Курганников Иван Иванович , 1887 года рождения, уроженец Урюпинска, русский, капитан царской армии. Участвовал в формировании на Дону Добровольческой армии. Примыкал к Савинкову и с ним входил в Донской гражданский совет под председательством генерала Алексеева. Активный участник эсеровского мятежа в Ярославле. С отрядами Булак-Булаховича проводил кровавые налеты на советские города в Белоруссии. Был начальником охраны князя Кирилла Романова в Ницце (Франция), сотрудничал с польской разведкой, французской "Сюрете жэнераль". В 1936 году был перевербован абвером и продолжал активно участвовать во враждебных действиях против СССР. Тогда же вступил в эмигрантский "Союз защиты родины и свободы", позже член РОВСа и национал-социалистической партии Германии.
В 1940 году дважды забрасывался на территорию СССР. В июне 1941 года фланировал по дорогам Белоруссии, железнодорожным узлам Западного особого военного округа, собирая сведения о дислокации, передвижениях, боеготовности Красной Армии.
Совершал теракты против старшего командирского состава.
В порядке исключения получил чин майора германской армии.
Руководитель десантной группы.
Словесный портрет : брюнет, рост выше среднего, лицо овальное, лоб средний, брови дугообразные, глаза серые, шея мускулистая. Особые приметы: залысины, сломана переносица, шрам у левого виска.
Обращаем внимание на особую опасность, которую представляет разыскиваемый…
16
Со всех концов Артановского к клубу стекались люди. Многие хуторяне вели с собой детей - пронесся слух, что после собрания покажут кино. Укутанных в одеяльца грудных младенцев женщины несли на руках, осторожно обходя лужи.
У дверей клуба гомонили мальчишки. Тут же чадили самокрутками старики.
Хуторяне рассаживались по лавкам и продолжали начатые еще на улице неспешные разговоры. Говорили о разном. Интересовались здоровьем друг друга, ходом сбора подарков для фронтовиков, отелом коров на ферме, жаловались на отсутствие писем от мужей, на отбившихся от рук без отцовского глаза сыновей, горевали, что с раннего утра перестало работать радио - громкоговорители в домах онемели.
Перед сценой, где в глубине на стене висело полотнище экрана, крутилась малышня. На нее не действовали окрики взрослых. Споря из-за мест, дети задирались, за что получали подзатыльники от дедов и матерей.
Под низким потолком гудели голоса. Они смолкли, лишь когда на сцену поднялся Курганников. Сняв шинель и оставшись в гимнастерке с отпоротыми петлицами, перетянутый ремнями портупеи, он заслонил собой экран и повелительно поднял руку.
- Граждане вольного Дона! Казаки и казачки! Не удивляйтесь, что я не назвал вас "товарищи" - отныне и навсегда это навязанное большевиками слово изымается из речи! К вам вновь возвращаются привилегии, какие были вероломно отняты жидовско-большевистской властью, поработившей свободолюбивое донское казачество! С удовольствием передаю привет от атамана Краснова. Он помнит о вас, молится за вас, верит, что казаки встанут под овеянные славой знамена Донского Круга и грудью выступят на защиту родины! В борьбе с Советами вы не будете одиноки, к вам идет великая германская армия, призванная окончательно покончить с коммунистами, установить на нашей многострадальной родине новый порядок, новый государственный строй!
Курганников откашлялся в кулак, оглядел жителей хутора:
- Непобедимая германская армия, прошедшая с победоносными боями всю Европу, к началу лета промарширует по Красной площади Москвы, как это уже было в оккупированных Германией столицах Франции и Польши, Югославии, Чехословакии и Румынии! Дни большевиков сочтены! Они еще обороняются, но это агония перед смертью! Долой коммунистов-большевиков!
Последнюю фразу Курганников выкрикнул и сразу услышал настороженную и тяжелую тишину. Дети, и те приумолкли.
- Отныне вы станете жить и трудиться на благо родного Дона и себя лично. Вам и вашим детям не придется гнуть спины! Вместе с новым надежным порядком придет изобилие и достаток в каждый дом! Всех ждет счастливое будущее без опостылевшего каждому большевистского господства!
Почувствовав необходимость передохнуть, Курганников подумал, что для него легче прыгать с парашютом и проводить теракты, нежели произносить речи.
"Я, вроде Горбункова, не мастер на всякие речи. Лучше бы эту работенку поручить Эрлиху: как-никак "белая кость", из графов, образованный…" - решил Курганников и всмотрелся в хуторян.
- А чего собрание без Кирьяныча проводим? - спросили из задних рядов. - Мы привыкли, что завсегда председатель сход открывает!
- Кто интересуется? - зычно крикнул Курганников.
В зале задвигались, приглушенно заговорили.
- Большевизм будет искоренен с корнем! И начнем с местных партийцев, кто лизал пятки Советской власти! Всех их ждет угодное богу возмездие!
С разных концов клуба раздались голоса:
- Кирьяныч справедливый! Нечего его искоренять! И остальных из Совета и правления тоже!
- Сами их выбирали, без принуждения! Сами уважение и доверие оказали!
- К стенке, что ли, как в гражданскую? Тогда вы больно скоры были на расправу!
- Брось про возмездие гутарить! Подавай всех наших!
- Ти-хо! - стараясь перекричать гул голосов, приказал Курганников. - Судить их будем! Бывшие активисты сейчас под арестом! А кто недоволен - можем рядом с ними поставить! - И добавил, как отрубил: - С прежней властью покончено раз и навсегда! Хутор переходит на самоуправление. Во главе становится староста. - Руководитель десантников отыскал взглядом в первом ряду Тимофея Горбункова: - Подымайся, Матвеич.
Старик степенно и важно одолел ступеньку и встал рядом с Курганниковым.
- Прошу любить и жаловать вашего старосту! Рассказывать о нем не буду - все хорошо его знают.
- Как не знать! - ответили из зала. - Одна кличка ему: "Жандарм" и еще "Душегуб"!
- Разговорчики! - прикрикнул Курганников, чувствуя, как по виску ему за ворот скатывается струйка пота. - Не жалея жизни, Горбунков грудью стоял за отечество и за это безвинно страдал многие годы! Верный делу освобождения народа, Тимофей Матвеич назначается старостой и командиром сводного хуторского отряда самообороны!
Курганников похлопал старика по спине - дескать, смелее! - и чуть подтолкнул.
Горбунков залез пятерней в бороду, еще больше растрепал ее, почесал подбородок, насупился, крякнул и выдохнул с хрипом:
- Давить всех антихристов будем! Рубить христопродавцев и богоотступников будем! Старую жизнь возвернем, без коммунии!
И он рубанул сжатым кулаком, словно в руке был клинок шашки.
Низкорослый, жилистый, Горбунков смотрел куда-то поверх голов хуторян. В глазах старика светился огонек жгучей ненависти, неуемное желание немедленно, на скорую руку, расправиться со всеми, кто стоит на его пути.