Не в силах сдержать слезы, навзрыд заплакали, заголосили казачки, но хорунжий прикрикнул "цыц!", и женщины замолкли, правда, ненадолго. Они крепче прижимали к себе детей и не позволяли им смотреть на экзекуцию.
Лишь когда и второй комбедовец - совсем еще мальчишка - лег возле первого с рассеченной спиной, когда взмокшие от усердия казаки отбросили шомпола, хорунжий позволил людям разойтись.
- С каждым богоотступником, кто за Советы держится, так же будет! - Вновь перекрестившись на церковь узловатыми пальцами, он закатил к небу глаза: - Прости, господи!
- Что же это? - повторял Петряев, сидя на сундуке и обхватив голову руками. - Я не думал, не подозревал!
- Побудьте тут - и не такое еще повидаете, - заметил Калинкин. - Они, - интендант кивнул на окно, - артисты, прошу прощения, в деле измывательства над народом.
Время в тесной ризнице тянулось медленно. Сколько еще им придется оставаться среди церковной утвари, не знал никто. Когда же хутор начал тонуть в сумерках, Магура решил сделать вылазку: в церкви шестеро находились, словно в мышеловке, офицер мог вспомнить о своем приказе попу отслужить молебен и вернуться. Да и кто-либо из хуторян рано или поздно расскажет белогвардейцам о странниках во главе с матросом, которые появились у них поутру и интересовались комбедом. Так что сидеть в четырех стенах опасно, надо выбираться из хутора.
Словно догадавшись, о чем размышляет комиссар, Людмила Добжанская сказала:
- Вам выходить нельзя - можете попасть на глаза казакам. Лучше пойду на разведку я. И не спорьте: женщина меньше привлекает внимания.
- Господи! Спаси и помилуй рабу твоя! - прошептал попик и истово стал креститься.
11
"Для осуществления плана наступления германских войск с помощью донских казаков на Москву нам нужно обезопасить правый фланг, что могло быть достигнуто только после взятия Царицына".
Генерал Э. Людендорф
Людмила прислушалась. Но массивные церковные стены не пропускали шумов. Тогда, осторожно толкнув дверь, младшая Добжанская проскользнула на паперть.
На площади было безлюдно. У коновязи нетерпеливо били о землю копытами кони.
Девушка сбежала по ступеням, оглянулась по сторонам и замерла: прямо на нее из проулка вышел офицер во френче, перетянутом ремнями портупеи.
- Мила? Не может быть!
- Здравствуй, Сигизмунд.
Офицер сделал шаг к актрисе, взял ее за плечи и всмотрелся в лицо.
- Боже! Я не думал, не мечтал… Ты - и здесь, в этом селе, у этой церкви! - от волнения глотая слова, торопливо говорил Эрлих, боясь, что все это ему снится и стоит проснуться, как Людмила Добжанская тотчас пропадет. - Ничуть не изменилась! Все такая же ослепительно красивая, какой я впервые увидел тебя на арене цирка на арабском белоснежном скакуне! Я и сейчас слышу гром аплодисментов! Я - безусый юнкеришка, и ты - примадонна цирка!
- У тебя плохо с памятью - она подводит, - заметила Людмила. - Тогда ты уже не был юнкером, тебя произвели в офицеры. Вспомни: отец прислал поздравление, и ты показывал мне его депешу.
- Да, ты права… Я увез тебя в ресторан прямо после представления - ты лишь успела переодеться! За нашим столом все рвались выпить шампанского именно из твоей туфельки, а ты порывалась уйти, и мне все время приходилось тебя удерживать!
Людмила кивнула:
- Я помню и как неделю спустя после того вечера ты уехал в столицу: генералу Эрлиху было нетрудно выхлопотать сыну отпуск.
- Отец умер в шестнадцатом, осенью.
- Извини, не знала. Как не знаю его имени, а значит, и твоего отчества. Иначе не назвала бы просто Сигизмундом.
- Зачем ты так? Ведь мы же старые друзья, нас столько связывает.
- Ты хотел сказать "связывало"?
- Пусть я виноват, что не написал тебе. Но меня перевели в Галицию, направили в новый полк! Но что я лишь о себе да о себе? Как ты? Почему здесь, в этой глуши, отчего не в цирке? Ты должна все-все рассказать. - Эрлих взял девушку за руку. - Мы снова вместе и нас уже ничто не разлучит!
Людмила вновь грустно улыбнулась:
- Тогда на вокзале ты, помнится, обещал то же самое.
Сигизмунд Эрлих ввел Людмилу Добжанскую в комнату, где пол был усыпан чабрецом, и усадил на плюшевый диван.
- Сейчас придет вестовой и приготовит ужин. А пока рассказывай.
- Я не знаю, что тебя интересует.
- Меня интересует буквально все! Впрочем, ты, конечно, голодна. У меня все перемешалось: наступление, захват этого хутора и, главное, встреча с тобой!
Эрлих был растерян и поэтому излишне суетился, чего прежде за ним не замечалось. Людмила смотрела, как он не находит себе места, как нервно поламывает до хруста пальцы рук, и невольно вспомнила освещенный фонарями перрон Самарского вокзала, возбужденные глаза Сигизмунда, его бессвязные слова: Эрлих уже тогда, осенью пятнадцатого, был далеко от нее, переживая встречу со столицей и родителями…
- Я боялся рассказать о тебе матери, зная, что со своими взглядами на брак единственного сына она, конечно, будет против нашего союза! Когда же наконец решился поведать о решении связать свою жизнь с твоей, закрутился как белка в колесе. Но поверь: я всегда помнил о тебе!
Людмила, чуть наклонив голову, слушала уверения Эрлиха и не могла им поверить: "Глаза выдают его - они лгут. Он был безразличен к моей жизни и судьбе".
- Прости, если, конечно, можешь, - попросил Эрлих. - Постарайся понять и простить. Пусть не сейчас, пусть позже. Я безмерно виноват! Трудно поверить, что судьба оказалась столь щедра и подарила встречу с тобой! Две большие радости в один день! Ты - и наше успешное наступление! Мы продвинулись на сотню верст к Волге. Если бы к нашему Войску Донскому под командованием генерала Краснова примкнула Добровольческая армия генерала Деникина, мы бы уже захватили Царицын и шли на Москву. В наших руках Ростов и Батайск, почти весь Верхне-Донской округ, Усть-Медведицкая станица. Мы перерезали железную дорогу и оттеснили красных к Елани. Если бы не распри среди командования двух армий, если б удалось объединить белое движение юга, спустя неделю я имел бы счастье видеть тебя вновь на манеже!
Сигизмунд опустился перед Людмилой на колени и приник губами к руке девушки.
"Он думает сейчас больше о наступлении своей армии, нежели обо мне, - невесело подумала Людмила. - Успех белого движения для него дороже всего. Он все так же себялюбив, каким был прежде в Самаре…"
- Ты что-то говорил об ужине, - запомнила девушка.
Эрлих поднялся с колен:
- Извини, у меня кругом пошла голова!
12
"Царицын даст генералу Деникину хорошую чисто русскую базу, пушечный и снарядный заводы и громадные запасы всякого войскового имущества, не говоря уже о деньгах. Кроме того, занятие Царицына сблизило бы, а может быть, и соединило нас с чехословаками и Дутовым и создало бы единый грозный, фронт. Опираясь на Войско Донское, армии могли бы начать свой марш на Самару, Пензу, Тулу, и тогда бы донцы заняли Воронеж…"
Атаман П. Краснов.
"Напрасно отпустил одну! Не имел права отпускать!" Стоило Людмиле выскользнуть из церкви, Магура тут же бросился к двери и приоткрыл ее.
"Куда она в самое пекло?" - с беспокойством подумал комиссар, следя, как девушка переходит площадь. Он собрался позвать Людмилу, но тут рядом с Добжанской вырос офицер.
"Погорела! Арестует без документов!" - подумал Магура, но к своему удивлению увидел, что офицер разговаривает с девушкой как со старой знакомой, а затем взял под руку и увлек за собой.
Уже не раздумывая, комиссар вышел из церкви. Держась заборов, он крадучись двинулся за офицером и Людмилой. Когда же они вошли в калитку, Магура обошел забор палисадника и оказался перед растворенным окном, откуда доносились приглушенные голоса.
- Придется ждать, когда мы войдем в столицу. Впрочем, Питер теперь не столица: Ленин со своим Совнаркомом перенес столицу в Москву.
- Я хочу попросить тебя, Сигизмунд. Обещай, что не откажешь и исполнишь мою просьбу. Если тебе дороги прошлое и чуть-чуть я…
- Как ты можешь в этом сомневаться? Я готов выполнить любое твое желание.
- В этом хуторе я не одна.
- С мужем? Ты замужем?
- Нет. Со мной мои друзья, тоже артисты. И мама. Сейчас все они бедствуют, голодны…
- Как попали в расположение наших войск? Впрочем, мы так успешно наступали, так быстро захватили этот населенный пункт, что мой вопрос излишний. Но все же, почему ты и твои коллеги здесь, вдали от цирковых манежей? Сколько вас?
- Со мной шестеро.
- Если никто не имеет отношения к красным, я, конечно, помогу. Где они сейчас? Прикажу вызвать есаула и привести их.
"Пора", - решил Магура, когда офицер вышел из горницы, оставив Людмилу одну. Он раздвинул на подоконнике горшочки с геранью и шепотом приказал:
- Лезьте в окно! Только быстрее!
Людмила оглянулась:
- Нас выпустят из хутора. Я попросила, и мне обещали…
Магура не стал ничего слушать и требовательно повторил:
- Перелезайте! Только цветы не свалите.
Он помог девушке вылезти, перебежал с ней улицу и нырнул в сад, где с цепи рвался потерявший голос пес с подпалиной на боку.
- Повезло, что в дом увели, а не в каталажку. И еще, что охрану офицер не поставил.
- Меня не арестовывали, - сказала Людмила. - Я знакома с этим офицером, вернее, была прежде знакома.
- Ясно, - кивнул Магура.
Несколько шагов, и они оказались в церкви, в ее полумраке.
- Белым известно, что в хуторе шесть чужих - мы, значит, с вами. Еще минута, и начнут искать. Весь хутор перероют. Жаль, пешими далеко не уйти.
- Почему пешими? - спросила Людмила. - Тут за углом стоят подводы и тачанка, а рядом стреноженные кони, вы, видимо, позабыли, что мама и я работали в цирке наездницами. Запрячь лошадей не составит труда.
- А ведь и верно! - обрадовался Магура, но засомневался: - Сумеете?
Возле тачанки жевали сено расседланные кони. При виде незнакомых людей вороной жеребец с поседевшей гривой угрожающе оскалил желтые плоские зубы, упрямо замотал головой, но, стоило Людмиле похлопать его по лоснящемуся крупу, он успокоился.
Девушка подвела коня к тачанке с расписанной цветами спинкой, где стоял английский пулемет системы "льюис". Тем временем Добжанская запрягала второго дончака. Кони вели себя послушно и лишь нетерпеливо били о землю копытами.
- Кто такие? А ну, геть от коней! - раздался сонный голос.
Привстав с расстеленной на сене попоны, с одной из подвод таращил глаза казак с разлохмаченной шапкой волос.
Он собрался снова прикрикнуть, но не успел: Калинкин огрел его по голове прикладом, и казак, даже не охнув, свалился.
- Шибче! - шепотом попросил интендант и огляделся по сторонам, опасаясь, что к тачанке выйдет кто-либо из страдающих бессонницей белогвардейцев. - Шибче запрягайте! - повторил Калинкин.
- Мы готовы, - сказала Добжанская. Она сидела на широких козлах рядом с Людмилой и держала вожжи.
- Прошу, - пригласил в тачанку Кацмана и Петряева комиссар. Когда же певец замешкался, помог ему одолеть ступеньку и плюхнуться на обитое кожей сиденье. - Поехали! - приказал Магура.
13
Добжанская тронула вожжи. Кони натянули постромки, сделали первый шаг. Под колесами проскрипела сухая земля, и тачанка мягко покатила по проселку. Последним, схватившись за обочья, в таганку на ходу вскочил и устроился на подножке Калинкин.
"На околице могут быть выставлены посты. Если не спят казаки и нарвемся на них - несдобровать…" - подумал Магура, заправляя в "льюис" пулеметную ленту.
Пара дончаков шла еще разнобоисто, но пускать коней в галоп было рано, и Добжанской приходилось сдерживать их бег.
Миновав старый комлистый тополь, выросший чуть ли не посередине улицы у колодезного сруба, тачанка свернула в проулок.
Вокруг было тихо, даже дворовые собаки, и те не нарушали лаем тишину. В окнах домов горели редкие огни.
Калинкин передернул затвор винтовки, и лязганье металла показалось удивительно громким. Интендант виновато улыбнулся, дескать, я ни при чем.
У моста с обломанными перилами хутор кончался. Дальше шла ровная, уходящая к горизонту дорога.
"Если засады тут нет, - считай, что проскочили… - решил Магура. - Жаль, темнеет нынче поздно. Да и луна, будь она неладна, свое полнолунье справляет!"
Тачанка въехала на мост.
"Неужели пронесло?" - успел лишь подумать Магура, как впереди выросли два казака, держащие наперевес карабины.
- Сто-о-ой! - приказал тот, что был поближе. Широко расставив кривые ноги, рослый, в накинутой на плечи бурке, казак загораживал тачанке путь. - Кто такие? Пароль знаете? А ну сигай, туды-растуды вас, с брички! И документ доставайте!
Из-за спины матери и дочери Добжанских комиссар видел широкоскулое, чуть расплывчатое и белесое под луной лицо казака, его надвинутую по самые брови фуражку с кокардой.
"Стрелять несподручно. Да и нельзя - мигом всю округу взбаламучу…" - понял Магура, до боли в ладони сжимая рукоятку маузера.
- Подъезжай! Да не шебуршись. Оружие имеется? - Казак всмотрелся, увидел на козлах женщин и удивился - Бабоньки? Куды энто затемно направились? Уж не на свиданьице ли? Тогда в самую точку попали!
- Нас тут тоже двое! - добавил второй казак.
Тачанка медленно двигалась по мосту. Когда же до казаков оставалось несколько метров и Магура, а с ним остальные на тачанке, могли разглядеть кривую ухмылку грузного казака, Добжанская гикнула и огрела коней кнутом.
Пристяжной налетел грудью на не успевшего увернуться казака, свалил и подмял его. Второй казак вовремя отскочил в сторону, но, не удержавшись на краю моста, полетел в речушку.
Под колесами прогромыхали доски.
Тачанка вырвалась на дорогу.
Теперь путь до самого горизонта был свободен.
- Ловко вы! - похвалил Добжанскую Магура.
- Не ожидал, что рванете. Чуть не выпал, - добавил Калинкин. - Оно, конечно, к коням вы привычны, не то, что мы. Слово секретное для них знаете? То-то они сразу вас послушались.
Кони бежали резво, позади тачанки подымалось облачко пыли.
Темнела кромка горизонта. Круглолицая луна в поднебесье молочным светом заливала округу и тачанку на дороге.
14
Калинкин, не желая теснить Кацмана и Петряева, оставался висеть на подножке. Шапка съехала у него на затылок, готовая упасть с головы, но интендант не поправлял ее.
"Солдатик умен и расторопен, - покосился на Калинкина певец. - Я бы мог остаться в церкви или у подвод, и комиссар, из опасения, что шум поднимет казаков, не посмел бы настаивать на моем отъезде. Да, мог остаться! Но это было бы в высшей степени неблагородно с моей стороны по отношению к остальным и граничило с предательством. Именно так!"
Дорога бежала на взгорье к виднеющейся вдали дубраве.
"Один чистокровный дончак с хорошим экстерьером, - отметила Добжанская. - Если надеть на него гурт и пустить по манежу в галоп - можно вольтижировать. Впрочем, о чем это я? Разве сейчас время и место думать и мечтать о манеже?"
- Армия Краснова захватила Ростов и Батайск, планирует взятие Царицына, - не оборачиваясь, сказала Людмила.
- Откуда известно? - встрепенулся Магура.
- Еще они перерезали железную дорогу. Наступает лишь Донская армия. Деникин не примкнул к ней, - не отвечая на вопрос, продолжала девушка. И, чтобы комиссар не сомневался в точности сведений, добавила - Я запомнила почти дословно.
Все на тачанке уставились на Людмилу. Магура с восхищением, Добжанская с удивлением, Калинкин с уважением. Мало что понявший Кацман захлопал глазами. А Петряев, услышав о планах белогвардейцев, которые перечеркивали его надежду наконец-то сытно поесть и отоспаться, прошептал:
- О боже!
- Красный Царицын им не взять, - твердо сказал Магура.
- Ни в жизнь! - согласился Калинкин. - Пусть хоть две ихние армии идут, все равно Царицын нашенским останется!
- В царицынском цирке братьев Никитиных я имел удовольствие работать весь летний сезон 1906 года. Сборы были довольно приличными, - желая вставить в разговор о Царицыне и свое слово, сказал Кацман.
- На дрова его разобрали, - сообщила Людмила.
- На что? - переспросил Кацман.
- Пришлось тамошний цирк минувшей зимой пустить на растопку. В городе было катастрофически плохо с топливом, мерзли, в первую очередь, дети.
- Покончим с беляками и разрухой - новый построим, почище старого, - пообещал интендант.
Тачанка мягко покачивалась, вздрагивала на ухабах.
От тишины и спокойствия вокруг невольно клонило ко сну. Первым уснул, уткнувшись в спину Магуры, фокусник, вторым езда укачала Петряева: он погрузнел, обмяк, уронил голову на грудь. Задремал в обнимку с винтовкой устроившийся в ногах у певца и Калинкин. Не спали, не позволяя себе расслабиться, лишь трое: Магура - он зорко смотрел на убегающую назад дорогу - и Добжанская с дочерью.
Проселок стал круче - тачанка с трудом одолела пригорок. Когда же дорога легла под уклон, дубрава стала совсем близко и под колесами снова закурилась пыль, на плешивом кургане, привстав на стременах, замаячили всадники в фуражках с красными околышами. Грохнул, разрывая полуночную тишину, выстрел.
- Казаки, пропади они пропадом! - в сердцах чертыхнулся Калинкин.
- Они самые, белопогонники… - сквозь сжатые зубы процедил Магура и приник к прорези прицела "льюиса".
15
"Краснов стремился овладеть Царицыном потому, что этот город был центром сбора краснопартизанских сил. Красные партизаны тянулись к Царицыну, так как в лице царицынского пролетариата видели своего союзника в жестокой борьбе с объединенными силами белогвардейцев… Не было тогда на юге России города, равнозначного Царицыну. Знали это и красные и белые, знали и стремились во что бы то ни стало - одни удержать его, а другие овладеть им".
Комбриг С. М. Буденный.
Не дожидаясь приказа, Людмила стегнула дончаков, и те понеслись, разбивая копытами дорогу, утрамбованную колесами проехавших прежде бричек.
Один из казаков свистнул, пришпорил коня и ринулся с кургана. За ним поскакали остальные. В лунном свете матово сверкали клинки.
- Восемь, девять… Десять! - подсчитал преследователей Калинкин. - И не спится же вражьей силе! - Он попытался устроиться с винтовкой рядом с "льюисом" и Магурой, но мешали Кацман с Петряевым. - Геть с сиденья! - приказал артистам интендант.
Конный казачий разъезд спустился с кургана, копыта коней коснулись дороги.
Магура давно поймал в прорези прицела вырвавшегося вперед чубатого казака, давно держал на мушке круп его норовистого коня.
"Рано. Пока рано, - приказал себе комиссар. - Еще чуток…"
Когда же рядом с первым казаком замаячил пригнувшийся к седлу с шашкой наголо и второй, Магура задержал дыхание и нажал гашетку. "Льюис" словно проснулся: вздрогнув и задрожав в руках пулеметчика, он сухо и отрывисто выпустил короткую очередь, за ней - другую. Пули подняли с дороги фонтанчики земли. Куцехвостый мерин споткнулся, подогнул передние ноги и, подминая казака, свалился.
- Один есть! - обрадовался Калинкин. - С почином тебя, комиссар!