Дух Льяно Эстакадо - Май Карл Фридрих


Содержание:

  • ДУХ ЛЬЯНО-ЭСТАКАДО (DER GEIST DES LIANO ESTAKADO) 1

  • Глава первая. КРОВАВЫЙ ЛИС 1

  • Глава вторая. ДВОЕ НОСАТЫХ 13

  • Глава третья. ЧАС ДУХОВ 24

  • Глава четвертая. В ЮАФ-КАЙ 37

  • Глава пятая. ДОМ ДУХА 46

  • Примечания 52

Карл Май
Дух Льяно-Эстакадо

ДУХ ЛЬЯНО-ЭСТАКАДО (DER GEIST DES LIANO ESTAKADO)

Впервые повесть была опубликована в феврале - сентябре 1888 г. на страницах юношеского еженедельника "Der Gute Kamerad". В том же году в Штутгарте (Union Deutsche Verlaggesellschaft) выпущено книжное издание, заново отредактированное автором. Спустя два года, в 1890 г., повесть вышла новым изданием, но в значительно сокращенном виде. Этот вариант впоследствии неоднократно переиздавался, Полный, без купюр текст произведения был восстановлен в 1984 г. для "Универсальной библиотеки" издательства "Реклам".

Источник географических познаний К. Мая о Льяно-Эстакадо остался неизвестным. Впрочем, автор в ряде своих ранних произведений уже переносил действие в крупнейшую пустыню Северной Америки, о чем свидетельствуют сюжетные параллели, близость топонимов и имен героев. Например, судьба Кровавого Лиса очень схожа с биографией одного из персонажей романа "Лесная розочка" - негра Жерара.

При создании этой повести К. Май пользовался документальными свидетельствами путешественников. Так, для рассказа о событиях в Поющей долине он взял сведения из работы француза Рело, вышедшей на немецком языке в г. Кобленце в 1880 г.

Русский перевод повести К. Мая появился в 1892 г., в одном из выпусков приложения к журналу "Вокруг света". Он был выполнен с французского издания, являвшегося переводом сокращенной версии 1890 г., и вышел под названием "На Диком Западе" (вместе со столь же сокращенным переводом повести "Сын Охотника на медведей"). Предлагаемый читателю перевод выполнен специально для нашего собрания сочинений с берлинского издания 1895 г. (издательство "Нойес Лебен"), в основу которого положено издание 1888 г.

Глава первая. КРОВАВЫЙ ЛИС

Двое мужчин скакали вдоль ручья - белый и негр. Костюм белого выглядел весьма странно. На нем были индейская обувь и кожаные штаны, а поверх них - некогда темно-синий, а ныне совсем выцветший от времени фрак с лацканами, высокими накладными плечами и до блеска начищенными латунными пуговицами. Длинные фалды крыльями свисали по бокам лошади. На голову была нахлобучена огромная черная шляпа, украшенная желтым пером - подделкой под страусовое. Этот малорослый худощавый человек был вооружен двустволкой, закинутой за спину, ножом и двумя револьверами, торчавшими из-за пояса. К широкому поясу крепилось еще множество кошельков, предназначенных, вероятно, для боеприпасов и всевозможных полезных мелочей; однако теперь эти кошельки казались почти пустыми.

Негр отличался исполинским телосложением. На нем также были мокасины, а еще - легины того самого покроя, когда они состоят из двух не соединенных между собой штанин, так что всадник, собственно говоря, прижимается к лошади голым телом. Выгоду это дает, конечно, только при езде без седла. К этим легинам, однако, никак не подходило верхнее одеяние - форменная куртка французского драгунского офицера. Эта часть костюма, видимо, во время французского нашествия попала в Мексику, а оттуда неизвестным путем перекочевала на широкие плечи негра. Куртка была слишком коротка и узка чернокожему Геркулесу. Он не мог ее застегнуть, и поэтому виднелась широкая голая грудь всадника, естественно, не носившего рубашки, потому что на Диком Западе нет прачек и гладильщиц. Зато всадник обмотал вокруг шеи платок в крупную красную и белую клетку, связав его на груди огромным бантом. Голову он оставил непокрытой, чтобы все могли видеть завитки бесчисленных мелких жирно поблескивающих кудряшек. Вооружен он был двустволкой, а сверх того - ножом, штыком и кавалерийским пистолетом времен царя Гороха.

Измотало всадников порядком. По лошадям было видно, что сегодня они уже оставили за собой солидное расстояние, и все же животные шли так бодро и мощно, словно несли своих всадников всего несколько часов.

Берега поросли сочной зеленью, но полоска растительности была неширокой. А за нею виднелись хилые юкки, мясистые перья дикого чеснока и пожухлая медвежья трава с отцветшими стеблями, достигавшими высоты в добрых пятнадцать футов.

- Скверные места! - сказал белый. - У нас на Севере лучше. Не так ли, Боб?

- Да, - последовал ответ. - Масса Фрэнк прав. Здесь массеру Бобу не очень нравится. Скорей бы уж добраться до Хельмерс-Хоум, потому что массер Боб голоден, как кит, который готовится проглотить дом.

- Кит не может проглотить дом, - объяснил Фрэнк чернокожему, - потому что его глотка слишком узка для этого.

- Глотку можно раскрыть пошире, как это делает массер Боб, когда он ест… Как далеко еще до Хельмерс-Хоум?

- Точно я не знаю. По описанию, полученному нами сегодня утром, мы скоро уже должны быть у цели… Смотри-ка, не всадник ли это?

Он показал направо, за ручей. Боб попридержал лошадь, приставил к глазам ладонь, защищаясь от низко склонившегося к западу солнца, широко открыл по своему обыкновению рот, словно для того, чтобы получше видеть, и ответил, немного помедлив:

- Да, это всадник, маленький человек на крупной лошади. Он приближается к массеру Бобу и массе Фрэнку.

Всадник, о котором шла речь, приближался резвой рысью, но не прямо навстречу собеседникам, а так, словно бы он и не видел их.

- Странный парень! - пробормотал Фрэнк. - Здесь, на Диком Западе, обычно рады видеть человека; значит, этот путник не очень-то расположен к встрече. Либо он человеконенавистник, либо у него совесть не чиста.

- Массер Боб должен его окликнуть?

- Да, позови его. Твою слоновью трубу он расслышит скорее, чем мою свистульку.

Боб приложил ладони ко рту и заорал во весь голос:

- Эй! Эй! Стой, подожди! Зачем бежать от массера Боба?

У негра и впрямь оказался голос, способный пробудить к жизни даже человека, впавшего в летаргический сон. Всадник осадил лошадь, и оба наших знакомца поспешили к нему.

Приблизившись, они увидели перед собой не мужчину маленького роста, а едва вышедшего из детского возраста юношу. Одет он был подобно калифорнийским ковбоям в наряд из бизоньей шкуры, причем на всех швах его одеяния виднелась бахрома. На голову он нахлобучил широкополое сомбреро. Широкий шарф из красной шерсти охватывал вместо пояса его бедра; конец его свисал с левой стороны. За этот шарф были заткнуты длинный охотничий нож и два инкрустированных серебром пистолета. На коленях он держал тяжелую охотничью двустволку, а с обеих сторон седла были на мексиканский манер приторочены фартуки, прикрывающие ноги и защищавшие их от стрел и ударов копьем.

Лицо юноши сильно потемнело от солнца и, несмотря на молодость, задубело под ветром и непогодой. От левого виска наискосок через весь лоб к правой брови тянулся кроваво-красный шрам шириной в два пальца. Он выглядел весьма воинственно. Молодой человек вообще не производил впечатления незрелого и неопытного. Тяжелое ружье он держал в руке легко, словно перышко; широко раскрытые глаза удивленно рассматривали встречных; в седле он держался так гордо и уверенно, словно был мужчиной во цвете лет, так что лошадь, казалось, и не шевелилась под ним.

- Привет, малыш! - обратился к нему Фрэнк. - Ты знаешь эти края?

- Прекрасно, - тихо отвечал юноша, иронически улыбаясь - верно, тому, что спрашивавший обращался к нему на "ты".

- Знаком тебе Хельмерс-Хоум?

- Да.

- Долго еще до него ехать?

- Чем медленнее, тем дольше.

- Zounds! Ты слишком дерзок, мой мальчик.

- Я не мормонский проповедник .

- Ах, вот что! Тогда прости! Может быть, ты рассердился на меня, потому что я невежливо обратился к тебе?

- И не думал сердиться. Каждый может обращаться, как хочет, но тогда ему придется стерпеть мой ответ.

- Хорошо! Стало быть, мы схожи. Ты мне очень понравился. Вот моя рука. Называй меня на "ты". Прошу у тебя совета. Я чужой в этих краях и еду в Хельмерс-Хоум. Надеюсь, ты не покажешь мне неправильную дорогу.

Он протянул юноше руку. Тот пожал ее, насмешливо оглядел фрак и шляпу и ответил:

- Тот, кто вводит других в заблуждение, - подлец! Я, к несчастью, встречался с подобными людьми. Сейчас я как раз еду в Хельмерс-Хоум. Если хотите, поехали вместе!

Он тронул свою лошадь, и оба всадника последовали за ним, отклонившись от ручья и все больше поворачивая на юг.

- Мы придерживались ручья, - заметил Фрэнк.

- Он тоже привел бы вас к старому Хельмерсу, - отвечал юноша, - но пришлось бы сделать очень большой крюк. Вместо трех четвертей часа вы бы ехали часа два.

- Стало быть, очень хорошо, что мы тебя встретили. Ты знаком с владельцем этого поселения?

- И даже очень хорошо.

- Что это за человек?

Фрэнк и Боб с разных сторон пристроились к своему юному проводнику, заключив его в середину. Он вопросительно поглядел на них и ответил:

- Если совесть у вас нечиста, то не ездите к нему, лучше вернитесь,

- Почему?

- У него наметанный взгляд на подлость, и он строго следит за репутацией своего дома.

- Это мне нравится в людях. Следовательно, нам его нечего опасаться?

- Если вы честные парни, то нет. В таком случае он готов на любую услугу для вас.

- Я слышал, он делает запасы товаров.

- Да, но не ради выгоды, а только для того, чтобы услужить людям, проезжающим мимо. В его лавке есть все, что нужно охотнику, и притом он продает свой товар по самой дешевой цене. Но если кто-то ему не понравится, то ничего не получит и за большие деньги.

- Он, стало быть, оригинал?

- Нет, он просто изо всех сил старается держаться подальше от того сброда, из-за которого Запад стал опасным. Мне совершенно не нужно вам его описывать. Вы скоро его сами узнаете. Одно еще только хочу сказать, что, возможно, вам покажется странным и над чем даже будете смеяться: он - немец. И этим все сказано.

Фрэнк привстал в стременах и воскликнул:

- Что? И этого-то я не пойму? И над этим я буду смеяться? Что тебе взбрело в голову! Я безмерно рад тому, что здесь, на окраине Льяно-Эстакадо, встречу соотечественника.

Лицо проводника оставалось совершенно серьезным; даже улыбка его казалась такой, будто ему, в сущности, совсем и не смешно. Теперь он окинул Фрэнка спокойным, дружелюбным взглядом и спросил:

- Как? Ты немец? Это правда?

- Конечно! Разве по мне не видать?

- Нет. Ты говоришь по-английски не как немец, а выглядишь совсем как дядюшка-янки, прижатый своими племянниками к окну.

- О Боже! Что тебе пришло на ум! Я натуральнейший немец, а кто думает не так, того я познакомлю со своим ружьем.

- Для этого сгодится и нож. Но если это так, то старый Хельмерс будет рад встретиться с земляком.

- Он из Германии?

- Да, и очень высокого мнения о своей родине и своем родном языке.

- Я думаю! Теперь я вдвойне рад оказаться в Хельмерс-Хоум. Собственно говоря, я мог бы догадаться, что он немец. Янки назвал бы поселение Хельмерс-Ранч или как-нибудь в этом роде; но Хельмерс-Хоум - это имя выдает немца. Ты живешь поблизости?

- Нет! У меня нет ни ранчо, ни дома. Я - словно птица в воздухе или зверь в лесу.

- Значит, бедолага?

- Да!

- Несмотря на свою юность! У тебя нет родителей?

- Ни единого родственника.

- Но имя-то есть!

- Да, конечно. Зовите меня Блади Фокс.

- Блади Фокс? Это напоминает о кровавых событиях.

- Да, мои родители, братья и сестры были убиты в Льяно-Эстакадо вместе со всеми спутниками; я один остался в живых. Мне тогда было лет восемь. Меня нашли с раскроенным черепом.

- Боже! Ты и в самом деле оправдываешь вырвавшееся у меня слово - "бедолага". На вас напали с целью грабежа?

- Конечно.

- Итак, ты не спас ничего, кроме жизни, имени и ужасных воспоминаний.

- И это не совсем так. Хельмерс наткнулся на меня под кактусами, взял на лошадь и привез к себе. Месяц я лежал в горячке, а когда очнулся, то ничего больше не помнил, совершенно ничего. Я забыл свое собственное имя и не вспомнил его до сих пор. Только ясным остался в памяти момент нападения. Я был бы счастливее, если бы смог его позабыть, потому что тогда жажда мести не гнала бы меня снова и снова по ужасной пустыне.

- А почему тебя назвали Кровавым Лисом?

- Потому что я весь был испачкан кровью, а в лихорадочном бреду часто называл фамилию Фукс. Из этого заключили, что такова моя настоящая фамилия.

- Стало быть, твои родители тоже были немцами?

- Да. Когда я пришел в себя, то не понимал ни одного английского или немецкого слова. Я вообще ничего не понимал. Но английский-то я учил медленно, как человек, этого языка не знающий, а немецкий пошел у меня так быстро, что вскоре я бегло застрекотал на нем. Видимо, раньше я умел говорить по-немецки. Хельмерс был мне как отец. Тогда он еще жил не здесь. Однако мне у него не нравилось. Я рвался на свободу, словно сокол, у которого коршуны растерзали родителей, и он теперь кружится возле окровавленного места, пока ему не удастся наказать убийц. Его острый глаз уже открыл злодеев. Они могут быть стократ сильнее его, и он может потерять свою собственную жизнь, но он охотно отдаст ее, потому что смерть станет одновременно и гибелью убийц.

Юноша громко заскрежетал зубами и так крепко натянул поводья своей лошади, что она встала на дыбы.

- Шрам на лбу остался с тех пор? - спросил Фрэнк.

- Да, - мрачно ответил его спутник. - Но не будем больше об этом. Такие воспоминания меня сильно возбуждают, и вы должны приготовиться к тому, что я ускачу, оставив вас самостоятельно добираться до Хельмерс-Хоум.

- Да, давай лучше поговорим о Хельмерсе. Кем же он был на оставленной родине?

- Служил по лесной части. Кажется, был старшим лесничим.

- Как?.. Что?.. - удивился Фрэнк. - Я тоже!

Кровавый Лис вздрогнул от неожиданности, потом внимательно оглядел говорившего и тогда сказал:

- И ты? Тогда это будет в высшей степени радостная встреча!

- Да, я занимался такой же работой. Только если он добрался до приличной должности старшего лесничего, почему же он от нее отказался?

- С досады. Кажется, его участок находился в частном владении, а хозяином был человек надменный, грубый и вспыльчивый. Они поссорились, причем Хельмерс получил плохую аттестацию, так что нигде не мог найти места. Тогда-то он и уехал так далеко, как только смог… Видишь вон в той стороне дубовую рощицу?

- Да! - ответил Фрэнк, посмотрев в указанном направлении.

- Там мы снова выедем к ручью, а за рощей уже начинаются поля Хельмерса… До сих пор ты расспрашивал меня; теперь и я хочу навести кой-какие справки. Этого бравого негра зовут Скользящий Боб?

При этих словах Боб так подпрыгнул в седле, словно он хотел соскочить с лошади.

- А! О! - выкрикнул он. - Почему масса Кровавый Лис обзывает доброго, хорошего массера Боба?

- Я не хотел ни обзывать, ни оскорблять тебя, - ответил юноша. - Я считаю себя твоим другом.

- Зачем же тогда называть массера Боба так, как его дразнят индейцы? Массер Боб и в самом деле когда-то постоянно соскальзывал с лошади. Но теперь массер Боб скачет, как черт!

И дабы показать, что он сказал правду, негр пришпорил лошадь и галопом поскакал - к упомянутой рощице. Фрэнк тоже удивился вопросу молодого человека.

- Ты знаешь Боба? - спросил он. - Но это же почти невозможно.

- О, возможно! Я и тебя знаю.

- А ну-ка! Как же меня зовут?

- Хромой Фрэнк.

- Вот удача! Верно! Но, малыш, кто тебе сказал об этом? Ведь я здесь ни разу в жизни не был.

- О, - улыбнулся юноша, - такого знаменитого на Западе человека, как ты, надо знать.

Фрэнк напыжился, так что фрак стал ему узок, и спросил:

- Я? Знаменитый? И ты это знаешь?

- Да!

- А кто тебе это сказал?

- Старый мой знакомый Якоб Пфефферкорн, которого обычно называют Толстяк Джемми.

- Черт возьми! Мое прозвище! Где ты его слышал?

- Несколько дней назад я встретился с Джемми в Уошита-Фок, и он рассказал мне, что условился встретиться с вами сегодня в Хельмерс-Хоум.

- Верно. Значит, он там будет?

- Да! Я выехал раньше и еду сюда прямо с верховьев реки. Он вскоре непременно проследует за мной.

- Это прекрасно! Это великолепно! Значит, он рассказал тебе про нас?

- Он описал мне весь ваш путь к Йеллоустоуну. Как только ты сказал мне, что тоже был лесничим, я сразу же догадался, кого вижу перед собой.

- Теперь ты мне поверишь, что я хороший немец?

- Поверю не только в это, поверю и в то, что ты вообще хороший парень, - молодой человек улыбнулся.

- Значит, Дики не охаял меня?

- Ему это и в голову не пришло! Как мог бы он очернить своего бравого Фрэнка!

- Да, знаешь ли, мы порой спорили о вещах, для понимания которых гимназического образования недостаточно. Но это в прошлом, а теперь на всем белом свете нет лучших друзей, чем мы… Но вот Боб, вот и роща. Куда дальше?

Дальше