Впервые полностью переведенный на русский язык роман "Охотники за каучуком" является продолжением романа "Гвианские робинзоны".
Содержание:
Часть первая - БЕЛЫЕ КАННИБАЛЫ 1
Часть вторая - НА НИЧЕЙНОЙ ЗЕМЛЕ 32
Часть третья - ХИННАЯ ДОЛИНА 68
Эпилог 100
Примечания 101
Луи Буссенар
ОХОТНИКИ ЗА КАУЧУКОМ
Часть первая
БЕЛЫЕ КАННИБАЛЫ
ГЛАВА 1
Ночной лов рыбы. - На штирборте понтона .- Спальня каторжников. - Драма на батарее "Форель" в ночь на 14 июля. - Господин Луш. - Убийство. - Побег. - В пироге .- Сообщник. - Наживка негра. - Четверо негодяев. - План господина Луша. - По поводу спорной территории между Францией и Бразилией. - Маршрут. - На Крик-Фуйе. - Тревога!
- Ну что, клюет?
- Вроде бы.
- Вот и ладно.
- Глянь-ка на удочку!
- Потише, потише, старина Геркулес.
- Да, старею я, нервы не выдерживают. Как начинается клев, прямо сам не свой делаюсь.
- Да тише ты, олух. Воображаешь, что шепчешь, а сам орешь, как обезьяна. Надзиратели услышат!
- Сегодня же праздник - четырнадцатое июля . Они, конечно, пили целый день и сейчас дрыхнут без просыпу.
- Хватит болтать, придержи язык и будь начеку!
- Если б только можно было загасить этот чертов фонарь!..
- Только без глупостей! Знаешь, как я заработал себе два года двойных кандалов? Вот так же пытался сбежать, как мы сегодня. И влип. А все из-за чего? Задул я плошку, а чад от фитиля всех наших разбудил. Ну, они подняли шум, побоялись, что из-за меня им достанется. Примчались надзиратели и вмиг скрутили господина Луша! Так что из-за фитиля я и погорел.
Легкий шорох лески, похожий на шуршание гремучей змеи в траве, прервал этот тихий разговор. Геркулес взялся за дело. Уже не слушая Луша, он продолжал тянуть и методично сматывать лесу.
Трое других собеседников тоже замолчали. Несмотря на показное хладнокровие, их охватила тревога, почти что ужас. Компания была как на подбор. Одеты все одинаково - в блузы и штаны из грубого холста, на головах - соломенные шляпы. Бежать собрались босиком. Грубые башмаки, связанные шнурками, красовались у каждого на шее. Все трое стояли возле маленького окошка, пробитого в стене, угрюмой, как всякая тюремная ограда. Помятые бледные лица, с которых даже тяжкий труд не сумел стереть печать порока и жестокости, казались еще более мрачными в тусклом свете фонаря, еле-еле мерцавшего под потолком безрадостного жилища.
Внезапно резкий толчок потряс все помещение. Послышался скрежет. Четверо мужчин пригнулись. Кто-то прошептал:
- Ну, слава Богу! Прилив начинается.
Толчки и скрежет продолжались. Наконец медленно покачнулось и завращалось все тяжеловесное строение.
- Понтон уходит от волны, - произнес тот же голос, - нельзя терять ни минуты!
Как, очевидно, уже догадались читатели, замышляли побег заключенные. Тюрьма их была устроена на батарее старого фрегата , превращенного в плавучий острог. Маленькое окно, возле которого они стояли, - не что иное, как люк, а низкий потолок, освещаемый фонарем, - палуба старого судна.
Вдоль стены напротив четверых любителей ночной рыбалки тянулся бесконечный ряд гамаков, закрепленных между двумя длинными параллельными планками. Начало и конец этого ряда терялись во тьме, только те, что находились у фонаря, висевшего под потолком, были слабо освещены. Так выглядело это место отдыха изгоев общества, где они ненадолго высвобождались из-под ярма, на которое обрекла их карающая рука правосудия.
В описываемый момент все, за исключением нашей четверки, были погружены в тяжелый непробудный сон. Стоит ли удивляться, что после каторжного труда этих несчастных мучили кошмары! Работа на износ, до полного истощения, беспощадное тропическое солнце сделали свое дело: каторжников подтачивали болотная лихорадка и малокровие. Они сгрудились здесь, как затравленные звери. Что ютилось в их подсознании? Сожаления о своей разбитой жизни, о днях, томительно однообразных, словно звенья одной цепи? Или же мечты о том, как вырваться из этого постылого рабства?..
Время от времени кто-нибудь из спящих глухо стонал и метался на своем ложе. Где ты, желанное забвение? Все тело болит, сон - и тот превратился в каторгу… Через минуту храп возобновлялся, пока снова чьи-то стоны не прерывали общий сон.
Несмотря на открытые окна, воздух в помещении был очень тяжел. Неописуемый смрад, похожий на мускусный запах каймана и на удушливую вонь козла! От испарений множества тел, скученных на слишком тесном пространстве, фонарь едва не гас. Такое зрелище представляла собой тюрьма старого фрегата "Форель", стоявшего на рейде Кайенны в ночь на 14 июля.
Теперь представим себе такую картину.
Пробило одиннадцать часов ночи. Вдалеке был слышен шум города, где отмечали национальный праздник. Крики и песни долетали до рейда. Ракеты пронзали темноту, как огненные змеи. Гремели выстрелы, слышалась монотонная и непрерывная дробь негритянских барабанов, без которых не обходился ни один местный праздник. Матросы береговой охраны братались с морской пехотой, артиллеристами, торговцами, ремесленниками, чиновниками. Все, от мала до велика, шумно веселились, смешавшись с моряками. Только на фрегате, этом пристанище отверженных, царила мрачная тишина.
Но вот Геркулес, тянувший лесу все осторожнее, почувствовал сопротивление.
- Все в порядке! - воскликнул он. - Рыбка клюнула. - В этот момент что-то легко ударилось о борт фрегата на уровне ватерлинии .
- Сдай! - распорядился человек, назвавшийся господином Лушем.
- Ну, - сказал Геркулес, - пришло время поговорить начистоту. Ты задумал дельце в одиночку, господин Луш, и я хотел бы знать, как мы выберемся из этой посудины.
- Тихо!
Как ни был слаб удар, он разбудил араба, одного из каторжников. Араб приподнялся на своей постели и увидел четверых человек возле окна. Спрыгнув на пол, он подошел к ним.
- Ты бежать! - резко сказал араб Лушу.
- Твое какое дело? - грубо возразил тот.
- Я хотеть идти тоже.
- У нас, сынок, нету лишних мест. Я тебе не мешаю пристать к другому этапу, а у нас уже полный комплект.
- Я хотеть идти, или кричать и будить стража.
- Ах, каналья, да ты хочешь нас всех засыпать! Погоди же!
Луш кинулся было на араба, уже открывшего рот, но Геркулес его опередил. Свободной рукой он схватил непрошенного свидетеля за горло и сдавил так сильно, что несчастный свалился как подкошенный, с выпученными глазами и высунутым языком.
- Нельзя терять ни минуты, - просипел Луш. - Держи-ка!..
С этими словами он подал Геркулесу конец троса, обмотанного вокруг пояса под рубашкой.
- Привяжи трос к люку, - приказал он, - спусти его наружу и полезай. Рыбка, что ты ловил, - это пирога с веслами. Поторопись-ка! Остальные - следом за тобой. Я выйду последним.
Три человека, не заставив себя ждать, поочередно исчезли в отверстии люка. Точнее сказать, едва протиснулись через него - так оно было узко.
В это время араб, которого все считали задушенным, пришел-таки в себя.
- Вот мерзавец, - прошептал главарь, - а я-то думал, что Геркулес пришил его. Сейчас заорет, поднимет шум, и нас сцапают! И нет даже завалящего ножа под рукой, перерезать ему глотку! А, да у меня же есть моя штучка!
Сказав это, Луш подошел к своей постели, порылся в груде тряпок, составлявших его гардероб, и вытащил оттуда длинный медный гвоздь. В свое время он извлек его из обшивки корабля, в порыве дикой хитрости, присущей каторжникам, и заботливо припрятал, до подходящего случая. И вот случай представился! В два прыжка Луш оказался возле араба и загнал тому гвоздь в висок. Затем, желая удостовериться, что на этот раз смерть наступила, а может быть, из утонченной жестокости, каторжник охватил голову араба двумя руками, прижал к полу и еще раз надавил на гвоздь с такой силой, что острие вышло с другой стороны. Несчастный не издал даже стона. Тогда убийца быстро задрал блузу своей жертвы. Он знал, что искал: убитый, запасливый, как все арабы, имел на теле кожаный пояс, а в нем - деньги. Луш пробурчал:
- Одним махом два дела сделаны! И от стукача отделался, и монеты приобрел. А денежки везде пригодятся!
Совершенно хладнокровно бандит проскользнул в бортовой люк и спустился вниз по канату. Убийство, побег - все произошло так молниеносно, что ни спящие в трюме, ни охрана в каютах под мостиком ничего не услышали. Беглецы уселись в легкую лодку, взяли каждый по веслу и молча начали грести к югу . Каторжники быстро добрались до илистого берега, поросшего мангровыми зарослями , и проплыли еще около двух километров без передышки. Теперь они находились возле устья большого канала, идущего к юго-востоку и обрамленного рядами деревьев.
- Стоп! - скомандовал разместившийся на носу лодки Луш. - Мы первые прибыли на свидание, и у нас есть время поболтать, пока другие появятся. Надо только причалить.
- Ну что же, поговорим, - сказал один из беглецов, до той поры угрюмо молчавший.
- Пришла пора раскрыть вам мой план. Если кто струхнет, может вернуться назад в тюрьму!
- Никогда! - в один голос вскричали трое.
- Так в добрый час! Тем более что первый, кто туда вернется, рискует встретить очень плохой прием.
- Ну, без глупостей, - насторожился Геркулес. - Разве я слишком сильно взял в оборот арабишку?
- Араб уже ни на кого не настучит. Он лежит на палубе с тринадцатидюймовым гвоздем в виске.
- Черт с ним! Но ты, видно, хочешь, чтобы мы все головы лишились, если нас поймают!
- Ладно, я все возьму на себя. Одним больше, одним меньше, какая разница. Вы хорошо знаете, что я был приговорен к смерти, потом пожизненно, потом к ста с лишним годам… и хуже мне от того не стало. Дела свои я веду честно и готов получить по заслугам, если нас зацапают ищейки. Сам подставлю шею под топор, а вы схлопочете всего два года кандалов. Но поговорим о деле, а то мы все не о том. Вчера в полдень, вернувшись с работ, я повстречал в порту Жан-Жана, этого длинного черномазого с Мартиники, его помиловали лет пять назад. Ты не знавал его, Нотариус, так как в ту пору еще не ишачил на властей.
- Продолжай, - глухо перебил человек, которого Луш насмешливо назвал этим прозвищем.
- Тут меня и осенило, как заставить его помочь нам с побегом. Я ведь давно замышлял это дельце. Поболтав с ним на досуге, я узнал, что он служит матросом. На тапуйе - это такое туземное суденышко, ходит между Кайенной и рудниками Марони. Жан-Жану не улыбалось оставаться в праздник на борту, пока хозяин и все остальные будут гулять. Он мне простодушно сказал, что пошел бы и сам на танцульки, будь у него хоть грош в кармане. Ну, я и смекнул.
"Жан-Жан, - говорю я ему, - тут у меня завалялась монета в двадцать франков, и отчего ж не отдать ее старому товарищу? Но при одном условии: сегодня вечером, в десять часов, ни раньше ни позже, ты не побоишься пойти на риск. Привяжешь лесу к обрывку каната, что будет свисать из двенадцатого люка штирборта "Форели". Леса должна доставать отсюда до твоего тапуйя. А потом спокойно вернешься к себе на судно, загрузишь пирогу - положишь в нее четыре весла, четыре фляги, четыре длинных ножа и мешок с маниоковой мукой . Затем крепко привяжешь конец лесы к этой пироге. Понял?"
"Моя понял, - ответил черномазый, лукаво подмигивая. - Я согласен, но ты заберешь моего дружка Амелиуса".
"Он же работает на берегу!"
"Это меня не касается… Твоя должен его предупредить".
"Ладно, держи монету!" - сказал я.
И вот Жан-Жан, как вы знаете, сдержал слово. В назначенный час Геркулес выудил пирогу, в которой мы теперь сидим.
- А как же твое обещание? Ведь Амелиуса, или как мы его зовем, Маленького Негра, с нами нет!
- Потерпи, Нотариус. Ты знаешь, честный каторжник всегда держит слово. Уж я расстарался, чтобы его предупредить, и мне повезло. На разгрузке корабля с быками я увидел Шоколада с Кривым и Психа, высокого араба, у которого на виске вытатуирована синяя молния. Они взялись передать Амелиусу что надо - при условии, что их тоже прихватят.
"Ладно, - согласился я. - Встречаемся после полуночи в северной части Крик-Фуйе (Обысканный залив). Кто придет первым, подождет других".
"По рукам, - ответил Кривой. - Я займусь остальными, мы вечером не вернемся в тюрьму, а сразу сбежим, я украду лодку на канале Лосса́ - и в путь на Крик-Фуйе".
Вот как обстоят дела, дети мои! Пролог пьесы сыгран, пора приступать к первому акту!
- Начало неплохое, - заметил Нотариус после некоторого раздумья, - а дальше-то что? Скоро побег откроется, и за нами пошлют погоню. Будут травить, как бешеных собак… Придется очертя голову мчаться через лес, где полно разных зловредных гадов и насекомых. Да и диких зверей предостаточно…
Насмешливый хохот был ответом на этот перечень опасностей, поджидавших беглецов. Луш саркастически возразил:
- И глуп же ты для ученого, как я посмотрю!.. Властям наплевать на беглых каторжников, они думают, что нам отсюда никогда не выбраться. Да только не на дураков напали! Правда, почти все, кто сбегает, потом без памяти рады вернуться назад, если не подохнут от голода и лихорадки. Еще как счастливы бывают, когда им на лапу кандалы с ядром прицепят!
- Значит, я был прав!
- А я тебе опять говорю, ты глуп! Заруби себе на носу, что этими олухами не командует Луш, краса и гордость всех гвианских каторжников, отъявленный плут, скажу не хвастая! Луш давно уж все обдумал… он ничего не делает наспех, как могло бы вам показаться, когда мы так скоренько убрались из тюряги. План-то был готов давно… А сегодня вечером подходящий случай выдался, и я его не упустил, вот мы и здесь.
Эта хвастливая речь была встречена одобрительным ропотом.
- Видите ли, друзья, побеги редко удаются, а все из-за чего? Из-за того, что совершаются наобум, без подготовки. Ссыльные из Сен-Лорана попадают в лапы голландцев, а те их живо отправляют обратно. В этой паршивой стране беглых выдают. А те, кто пытается добраться по суше в Английскую Гвиану, терпят такие муки, что у тебя, мой бедный Нотариус, просто бы волосы встали дыбом. Но мы в Кайенне, в тридцати лье по прямой от страны, которая просто рай земной для тех, у кого нелады с обществом. Ни тебе губернатора, ни консулов, ни каторги, ни ищеек! Человек там свободен, как звери в лесу. Ни власти, ни закона! Можно без хлопот грести золото лопатой и делать что вздумается, даже творить добро, коль придет такая блажь!
- И что же это за страна такая? - вопросил Геркулес, выслушавший все это с раскрытым ртом.
- Так называемая Спорная Территория Гвианы. Не принадлежит ни Франции, ни Бразилии. Она не меньше, зато плодороднее и здоровее этой чертовой колонии, с которой мы скоро распростимся.
- Но там, наверное, уже есть свои колонисты!
- И богатые притом!
- Велика важность! Мы займем их место и будем жить на всем готовом.
- А как туда добраться?
- Сущий пустяк для таких парней, как мы, закаленных каторгой и без предрассудков. Мы теперь милях в тридцати - тридцати пяти от этой территории, она от нас отделена рекой Ойяпоком. Кладем для верности миль сорок. Значит, это с неделю хода.
- Ты прав. А как нам отсюда выбраться?