- Уж не морем, конечно! Это было бы сущим безумием - плыть в пироге без воды и припасов. Да еще с далеким заходом в море, чтобы не застрять в прибрежном иле. Я не трус, но у меня прямо мороз по коже, как подумаю о смерти бедного Жиро, по прозвищу "Губи-Кошель". Был он ловким малым, да его сожрали живьем пальмовые крабы… Вот что мы сделаем. Как только подойдут товарищи, на лодке доберемся по заливу до Маури. Днем спрячемся в речных зарослях, там нас никому не отыскать. Ночью переправимся через Маури и доберемся до дороги в Апруагу. А там до городка Кау рукой подать. Правда, дорога плохая, каменистая, идет по гребням гор. Шею можно сломать. Ну да ладно. Местные жители проходят ее за день, а мы пройдем за ночь. Как доберемся до местечка Кау, украдем лодку, проплывем по каналу до Апруаги, пересечем реку - вот вам и полпути, без особой усталости. Затем мы очутимся в дикой местности, где ни еды, ни жилья нет и в помине. Надо будет идти вперед по солнцу. Зато уж не придется осторожничать. Нам предстоит пересечь реки, леса, долины - да мало ли что еще! Но это все пустяки - ведь от Апруаги до Ойяпока меньше пятнадцати миль. От силы два дня пути. Как только доберемся до другого берега Ойяпока, считай, мы уже дома.
- Тихо, вы! - раздался в ночной тишине грубый голос. - Только тебя и слышно, господин Луш. Орешь, как стая попугаев.
- Гляди-ка, Шоколад! Добро пожаловать.
- Да, это я с остальными. У нас дурные вести. Тревога, друзья! Погоня! В бухте две шлюпки с вооруженными людьми. Да еще большой вельбот с гребцами-арабами. Уж не знаю, что с ними случилось, орут как бешеные: "Аруа!.. Аруа!.."
- Тысяча чертей, вот мы и влипли. И зачем ты пришил того араба?
- Да пусть их! - невозмутимо произнес Луш. - Мы им пока еще не попались.
ГЛАВА 2
Погоня. - Возможные последствия убийства араба. - Под манглиями .- Шесть часов в иле. - Поиски. - Мучения. - Прилив. - Индокитайское судно. - Вынужденное гостеприимство. - Сильные средства господина Луша. - Спасение сообщника. - На Крик-Фуйе. - Маури. - От Ремира до Кау. - 50 километров в горах. - Жандармы "с длинными саблями". - Голод. - Устрицы. - Возле Апруаги. - Плот. - На охоте. - Что означают слова "двуногий скот".
Итак, как объявил беглец по прозвищу Шоколад, две лодки с вооруженной охраной пустились в погоню. Арабы вскоре заметили убийство их товарища и яростными воплями разбудили охрану. Надзиратели не беспокоились бы особо из-за обычного побега. Но тут, ввиду серьезности момента, они немедля снарядили в погоню лодки с вооруженными людьми. Гребцы обычно не слишком спешат догонять сбежавших товарищей и облегчают им путь своей пассивностью и деланной неловкостью. Но при виде трупа соплеменника голос крови заглушил все. Братство каторги было забыто, и они стали яростными преследователями. В один миг шлюпки были спущены на воду и охранники, вооруженные до зубов, с мощными фонарями в руках, заняли свои места. Для тех, кто знаком с Кайеннской бухтой, очевидно, что во время прилива беглецы могли направляться только к берегу между каналом Лосса и Крик-Фуйе. Поэтому поиски начались прежде всего здесь. Около часа потратила охрана, обыскивая бухточки и заливы, мангровые заросли, пока не увидела вдали силуэт стремительно мчавшейся лодки. Арабов тоже охватил охотничий азарт, их гортанные крики: "Аруа! Аруа!" - понеслись далеко вокруг. С возраставшей яростью, горя желанием поймать убийцу, они гребли с небывалой силой и мало-помалу начали догонять беглецов. Их разделяло около двухсот метров, когда лодка Луша достигла устья канала, заметного во время прилива только по деревьям, выступающим из воды. Здесь пирога резко повернула и скрылась в непроходимых зарослях высотой более метра.
Каторжники из береговой тюрьмы сообщили беглецам с "Форели" о погоне, грозившей помешать их смелому замыслу. Но матерый волк, известный нам под именем Луша, был и впрямь чрезвычайно находчив. У него немедленно созрел в голове новый план, - правда, довольно рискованный, любому нормальному человеку он показался бы гибельным, но молодчиков такой закалки, как эти каторжники, было не так-то просто запугать.
- Все в поду! - скомандовал Луш шепотом. - А ты, Шоколад, оставь лодку на плаву, пусть ее несет течение!..
- Но я не умею плавать! - жалобно заныл Нотариус.
- Ну так оставайся в лодке, олух, да смотри не разевай рот, не то утоплю! Так! - продолжал Луш, увидев, что все беглецы, кроме него самого и Нотариуса, очутились в воде. - Цепляйтесь за борта лодки и потихоньку шевелите ногами. Я вас отведу в такое место, где охрана нас не сыщет.
Легкое суденышко, повинуясь веслу в руках каторжника, проскользнуло в невероятно запутанную густую заросль мангровых корней, и безбрежная зелень поглотила его. Добраться до беглецов, спасшихся благодаря своей дерзости, можно было теперь разве что чудом. В этот момент крики ярости и разочарования долетели с залива. Арабы и охранники завидели пустую лодку. Каторжники явственно расслышали слова одного из преследователей:
- Ладно же! Эти негодяи попрыгали в воду, как кайманы, но завтра, еще до рассвета, весь берег будет оцеплен. И ни один из них не уйдет. Если они не околеют в этом иле, то пусть меня дьявол заберет, если мы их не сцапаем, когда они будут оттуда выползать. Эй вы, поворачивайте назад! Охота на сегодня закончена.
- Пусть никто не шевелится! - прошипел Луш. - Они могут сторожить нас здесь, пока не начнется отлив.
Прошел час, другой, а дикая энергия беглецов не иссякала. Лодка была слишком мала, чтобы вместить всех, поэтому четверо самых крепких остались в воде, уцепившись ногами за корни. Прилив явно пошел на спад. Течение подняло со дна и закружило зловонный липкий ил. Там, где плескались еще недавно невысокие желтые волны, возникла мерзкая клоака, по которой, как шарики на ножках, проворно бегали маленькие крабы с голубым панцирем. Манглии точно вырастали из воды на своих узорчатых пьедесталах, корнях; все восемь человек оказались теперь в иле возле лодки.
Близился рассвет. Уже пробудились хохлатые цапли, фламинго и ибисы , возможно почуявшие близость человека.
- Ну, друзья, за работу! - прошептал Луш, до этого времени не проронивший ни слова. - На нас могут устроить облаву по илистой отмели. Хотя она и покрыта илом, но под ним на метр твердая почва. До нас могут прекрасно добраться.
- Верно, - заметил Шоколад, - по отмели можно ходить. - Я знаю это место, не раз тут подбирал водяных птиц - охотники стреляли с китобойной шлюпки в заливе.
- А этого надо избежать во что бы то ни стало, - продолжал Луш. - Надо спрятать под илом пирогу. Мы опять ее спустим на воду, когда начнется вечерний прилив. А сами, чуть что подозрительное - зароемся по самые уши в эту вонючую жижу. Но сначала хорошенько вымажем илом лица и шляпы, так, чтобы даже в двух шагах от нас никто ничего не заметил. Давай-ка и ты, Маленький Негр, намажься хорошенько, а то твоя рожа блестит, как начищенный сапог… Так-то оно безопаснее. К тому же тех, у кого нежная кожа, вот как у Нотариуса, меньше будет жалить мошкара и всякие насекомые.
Тем временем разом рассвело, как это всегда бывает в экваториальных странах.
Ввиду особо отягчающих обстоятельств, при которых был совершен побег, администрация каторги приняла самые энергичные меры к поимке преступников. Многочисленная охрана реквизировала все свободные лодки на судах и мобилизовала часть муниципальной полиции. Одни прочесывали по всем направлениям окрестности залива, другие обшаривали баграми илистые отмели, бесстрашно продвигаясь вперед по этой мягкой почве и местами проваливаясь по пояс. Неустанные поиски продолжались все утро, несмотря на трудности и усталость. Было настоящим чудом, что беглецы до сих пор не попались на глаза охотникам за людьми - ведь их шаги и голоса слышались совсем рядом. Погрузившиеся по самые уши в зловонную жижу, дрожащие от страха, умирающие от голода, промерзшие до мозга костей… Уже около двенадцати часов они пребывали в воде. Можно представить, каково им было! Но вскоре их муки должны были еще возрасти, так как близилось время прилива. Издалека уже доносился грохот прибоя, который должен был выгнать каторжников из убежища, как выгоняет наводнение диких зверей из их нор. Преследователи, правда, тоже отступили, но с таким расчетом, чтобы отрезать с суши все пути к бегству, а те, что находились в лодках, приготовились с приливом заплыть в густой мангровый подводный лес.
- Думаю, мы влипли, - тихо проворчал Шоколад, с трудом выбираясь из тины. - Надо пускаться вплавь, если мы не хотим утонуть, а как только мы поплывем, тут-то нас и зацапают!
- Не сразу, - отозвался Луш. - Пусть каждый уцепится за мангровые корни и ждет первой волны, не высовывая носа. Мы просидели двенадцать часов в иле, теперь просидим столько же в воде… Эх, да ведь выбора у нас нет!.. - Тут он насторожился, во что-то вгляделся. - Ах ты, черт! Я на это и не рассчитывал.
- В чем дело?
- Видишь там, метрах в ста от нас, коричневую крышу? Между зарослей, в бухте? Это, должно быть, рыбачья лодка аннамита .
- Ну и что из того?
- Тихо! Подымите пирогу так, чтобы ее подхватило волной, да не забудьте взять тесаки. Теперь двигайтесь за мной ползком, поближе к заливу, к той лодке!
Семь человек, выпачканных тиной и грязью, выполнили приказ своего предводителя и с грехом пополам двинулись в указанном направлении. Но вдруг налетела первая волна прилива, которая сразу накрыла их с головой и потащила, как соломинки. Они отчаянно уцепились за корни, перевели дух и приготовились двигаться дальше.
- Эй! - хладнокровно сказал один из них. - Нас всего семеро, вместе с Лушем. А где восьмой?
- Нотариус не явился на перекличку, - отозвался Луш, - тем хуже для него. Давайте-ка, остальные, вперед.
- Да вот же он… Ударился головой о корень, видно, в беспамятстве. Но я не оставлю его здесь, - сказал Шоколад, взваливая Нотариуса себе на плечи.
Набежала вторая, затем третья волна. Каторжники пустились вплавь и доплыли до края залива. Луш не ошибся. Это была лодка - сампан , с грубой крышей из листьев. На носу ее невозмутимо сидел аннамит, занятый починкой сети. Бандит бесшумно нырнул, влез на борт сампана и ткнул под нос азиату лезвие своего тесака.
- Ни звука, а то прирежу!
Человек, застигнутый врасплох, с ужасом забормотал на кайеннском наречии:
- Не надо моя убивать, Луш.
- Закрой пасть!.. Нас тут восемь человек… Спрячь нас на своей посудине. Если охранники спросят, не видал ли ты нас, скажешь, что нет. И гляди, ни слова, ни звука лишнего, а то, пока нас схватят, я тебе нож в глотку загоню по рукоять. Ясно?
Остальные, мокрые и грязные, взобрались в это время на борт. Шоколад тащил Нотариуса за воротник блузы - он так и не захотел его бросить. В один миг арестанты залезли под кучу сетей, канатов, тряпок и всякого барахла, которое аннамит держал на сампане, и рыбак снова занялся своим делом. Этот маневр прошел никем не замеченным, так как сампан был закрыт со всех сторон изгибами берега. Теперь беглецы могли опасаться только обыска. Но, как им стало известно впоследствии, судьбе было угодно, чтобы сампан был обыскан еще в самом начале этой охоты на людей. Охранники не нашли на лодке ничего подозрительного и, уставшие, после долгих и бесплодных поисков возвратились на понтон. Они решили, что бандиты утонули. А беглецы между тем утоляли голод сырой рыбой из запасов аннамита. Азиат, сам бывший каторжник, осужденный на вечное поселение, не хотел и не мог отказать в помощи старым товарищам по каторге. Когда наступила ночь, Луш приказал ему отвязать лодку и доплыть от Крик-Фуйе до Маури. Азиат повиновался, вручил весла своим непрошенным пассажирам, и вскоре тяжелая лодка, управляемая сильными руками, заскользила по волнам канала. Двух с половиной часов им хватило, чтобы добраться до Маури, которое было чем о вроде устья, при слиянии Каите и Орапю.
Желая использовать еще три с половиной часа, что оставались до конца прилива , беглецы не мешкая поднялись по реке, минуя батарею Трио, еле видную в темноте, и величественные холмы Ремира, где мирно прожил в течение двадцати лет член Конвента Бийо-Варенн, сосланный в Гвиану в 1795 году.
Каторжники гребли с такой энергией, что смогли добраться почти до холмов Рура, выше по течению залива Габриэля. Напротив находился причал Ступана. Так как дальше плыть было невозможно, они подвели сампан к правому берегу и высадились на нем, получив от азиата изрядную долю свежей рыбы, несколько пригоршней муки, соли и огниво. После чего хозяин лодки, но не положения, который, несомненно, был рад, избавившись от своих сомнительных гостей, немедленно отправился назад, пользуясь отливом на Крик-Фуйе. Беглецы отнюдь не чувствовали себя в безопасности, хотя и были далеко от тюрьмы. Они поспешили укрыться в густой чаще деревьев, которыми зарос весь берег. Скоро должен был наступить рассвет, и, как говорил Луш, следовало потихоньку сматываться подальше от местечка Рура.
- Потому что, овечки мои, - продолжал главарь, - тут есть не только мировой судья, на него-то я чихал, но и бригада жандармов, а к ним я чувствую глубокое почтение. Я вовсе не впечатлителен, но созна́юсь вам, что от вида белых шлемов и кожаных ремней жандармов "с длинной саблей" у меня руки-ноги отнимаются.
- Ты прав, - сказал Красный, - и я того же мнения, что страх перед жандармом есть начало мудрости.
- Невольной мудрости, черт возьми! Но будь спокоен… Мы попозже уж вознаградим себя за это невольное уважение к хижинам местных негров. Ведь их так хорошо было бы попотрошить!
Но о последнем нечего было и думать. Из соображений безопасности беглецы с удвоенной осторожностью, скрываясь под деревьями, обошли местечко и добрались до первых гор, хребет которых отделял городок Рура от Кау.
Такой маневр исключал всякую опасность. Каторжники с трудом карабкались по крутой каменистой тропе, заросшей с обеих сторон деревьями, которые не пропускали света. Им не грозило встретить кого-либо, так как мало кто из людей рискнул бы сюда забраться. Таким образом, благодаря безлюдью, они, несмотря на страшную усталость, шли почти без передышки и за один день одолели без малого пятьдесят километров, разделявшие эти два селения. Изможденные, умирающие от голода, не имея ничего из еды, кроме остатков уже протухшей на жаре рыбы, они свалились, как загнанные звери, на берегу реки Кау и заснули мертвым сном.
На следующий день, однако, голод взял верх над усталостью и разбудил их еще до рассвета. Беглецы пересекли вброд мелкую в это время реку, обошли городок и двинулись вдоль канала длиною в двадцать километров до места впадения в Апруагу. Через последнюю надо было переправиться по возможности благополучно.
Но, как ни была велика энергия и выносливость этих людей, пятеро из восьмерых не могли больше двигаться. Кроме того, голод терзал их и лишал всякой активности. Они были уже близки к тому, чтобы сожалеть о бобах, которыми их кормили после каторжных работ.
Луш, бывший намного старше своих товарищей, сохранял ясный ум и твердую волю, но тело его было совсем разбито. Только Геркулес и Шоколад еще были полны сил. Правда, оба они были сложены на славу, имели могучие мускулы и представляли собой великолепные образцы человеческой породы. В то время когда Нотариус хныкал, как дитя, и говорил о том, чтобы пойти и сдаться в тюрьму Кау, а другие его молчаливо одобряли, Луш послал двоих здоровяков на поиски гвианских устриц, которые тысячами лепились на корнях манглий. Они собрали множество этих моллюсков и вскоре принесли их, использовав рубахи как большие мешки.
Несчастные пожирали скользкую снедь с небывалой жадностью, компенсируя количеством недостаток качества, и муки голода вскоре утихли. К беглецам снова вернулись бодрость и надежда.
Так как украсть лодку, проходя мимо Кау, не удалось и надо было по возможности поскорее переправиться через Апруагу, то неутомимые Геркулес и Шоколад отправились на поиски легкой древесины, годной для постройки плота. Почти сразу же они набрели на место, где во множестве росли полые деревья с гладкой и блестящей корой - местные жители называют это чудо природы "пушечными деревьями". Геркулес и Шоколад начали усердно рубить их своими тесаками. Недалеко росли густые заросли бамбука - его молодыми побегами можно было связать плот. В довершение удачи, ленивец, который обгладывал ветви одного из деревьев, упал на землю, не выпуская ветки. Он был мгновенно убит одним ударом ножа, честно поделен пополам и съеден сырым.
После трех часов неустанной адской работы плот кое-как смастерили. На него поместили Нотариуса и Луша с примитивным веслом. Остальные плыли рядом, держась за плот, - это помогало им экономить силы. Местность была совершенно пустынной, и плот, который немного отнесло течением, пристал к другому берегу.
- А теперь, дети мои, - весело вскричал Луш, - главное, не лишиться ума на радостях. Самое трудное уже позади, и мы почти выиграли дело. Начнем с того, что разберем плот, его присутствие может нас выдать, а обломки пустим по течению.
Ты, Маленький Негр, макака моя, разденешься догола, как наш праотец Адам до грехопадения. Можешь, впрочем, стыдливости ради оставить себе набедренную повязку из холста. Любой из местных жителей, кто встретит тебя в таком наряде, решит, что ты - туземец. Никто не заподозрит в тебе беглеца с каторги, уж будь уверен. Подходи к жилью, только если представится случай стянуть что-нибудь: козленка, поросенка, курицу, короче, любую еду. Иди и постарайся не попасться!
Ты, Мабуль, отправишься с Шоколадом и постараешься достать каких-нибудь плодов или дичи. Кривой и Красный подождут отлива и наберут устриц и ракушек. Геркулес останется со мной и с Нотариусом, пусть пока отдохнут.
Вот и все. За дело, ангелочки мои, и возвращайтесь не с пустыми руками, а то скоро мы все проголодаемся.