Якорь, укрепленный на двойном канате, сразу же зацепил дно. Затем были убраны паруса, тщательно проверены скрепы мачт. С палубы убрали все лишнее, люки задраили. Люди, опасаясь, что их смоет за борт, приготовили канаты - привязать себя к креплениям судна, когда опасность будет близка.
Маленькую бортовую шлюпку подняли на палубу и плотно закрепили вверх дном. Судно развернули кормой к океану, чтобы маневрировать, когда вода начнет убывать, - только так можно устоять перед напором гигантской волны, когда она налетит с моря подобно урагану.
Якорные канаты были отпущены с избытком, в расчете на максимальную высоту вала. Это основная мера предосторожности, чтобы не пойти ко дну, в случае если опять запутается якорь, как было накануне, и не останется времени его вытянуть, когда нахлынет вал проророки.
Все готово, оставалось только ждать. Часы бежали, наступал роковой момент. Вскоре глухой рокот донесся с океана, точно далекий гром, к которому примешивались раскаты урагана.
Но вот шум возрос, стал звучным, грозным, оглушительным. Гребень пены вознесся издалека и рос, заполняя пространство от Северного мыса до берегов Мараджо. Это облако пены увенчивало собою гигантский семиметровый вал. Стена воды мгновенно встала отвесно, как скала, устремилась на приступ реки, спала и разбилась о Пунта-Гроса, вырвалась на равнину и с оглушительным грохотом распалась на тысячи брызг. Все это произошло внезапно и сильно, как взрыв.
Про-ро-ро-ка! Вот когда можно оценить всю точность этого слова-звукоподражания, какие нередко встречаются в примитивных языках!
Первые три слога и впрямь будто изображали рокот моря, когда вал несся к берегу, а последний слог - это удар всесокрушающей волны, которая все сметала на своем пути. Волна продолжала свой бешеный бег между островами. Зажатая проливами, она удваивала свою ярость, встречая препятствия, врывалась на сушу, размывала берега, потрясала своей белой гривой. Проророка кидалась на скалы, стремясь обратить их в пыль, на затопляемые ею острова, на вырванные кусты и деревья. Ничто не могло противостоять ей. Столетние деревья уносились волнами, обломки скал, глыбы земли - все это смывала вода.
Но мало-помалу далекий шум стих, прибрежные кусты вновь появились из волн, вода начинала спадать, как будто впитывалась в землю, течение замедлялось. На поверхности желтых вод остался только ковер пены, полный обломков и листьев, все это вздрагивало, словно варево, брызгавшее при закипании.
Море уже успокоилось, когда послышался издалека рокот второго вала. Он явился как и первый, но менее грозный, менее высокий, зато унес с собой еще больше обломков и пены, потому что бежал быстрее своего предшественника.
Третий вал - это просто высокая волна, она быстро прошла, замедлив свой бег перед тем, как рассыпаться.
Все закончено. Море, которое только что бушевало, теперь спокойно. Все длилось не более пяти минут.
Человек, наблюдавший этот потрясающий спектакль из надежного укрытия, мог бы подумать, что все живое здесь погибло. Но, однако, природа мудра в своих поражениях и победах, и самый ничтожный атом может уцелеть среди небывалого катаклизма.
Так же выстояло и маленькое суденышко в единоборстве с волной, прокатившейся на пятьдесят лье вверх по течению.
Поскольку Арагуари течет почти параллельно Амазонке, а устья их сливаются, то на этой реке также бывает проророка, и такая сильная, что на протяжении тридцати лье река меняет свои очертания.
И все-таки благодаря принятым мерам предосторожности и удачно занятому месту в маленькой бухточке вижилннга не только выдержала этот страшный прилив, но даже смогла им воспользоваться, чтобы продолжать путь. Мыс, который выдавался в реку, защитил судно и ослабил напор воды, хотя волна подняла вижилингу на семиметровую высоту. Кораблик, конечно, был бы разбит в щепки, если бы якорь на двойном канате - из пиасаба - не удержал его. Резко остановленный в тот момент, когда его подхватил вал, кораблик затрещал, завертелся, но остался на месте. Итауба, каменное дерево с берегов Амазонки, достойно своей репутации. Люди, крепко привязанные к мачтам, выдержали без особого вреда ужасный душ, затем вал исчез вдали с глухим рокотом.
Второй вал унес с собой кусок мыса, который исчез во мгновенье ока. Якорь запутался в тине и обломках.
Но что за беда! Третий вал уже совсем не страшен, наоборот - благодаря его помощи маленькое судно ускорило свое движение.
В тот момент, когда подошел третий вал, рулевой сильно повернул руль. Тогда вижилинга, которая уже не стояла носом к волне, круто повернулась, и капитан двумя резкими ударами ножа обрубил оба якорных каната, не заботясь более о якоре. Теперь без него можно обойтись.
- У нас нет времени его вытаскивать, - пробормотал моряк, - и потом, мы сможем за ним вернуться попозже. Отыщется в отлив!
Вижилинга, сделав полный оборот, помчалась по течению. Вскоре были поставлены паруса, и скорость движения еще увеличилась благодаря сильному восточному ветру.
Дальнейшая часть путешествия уже не содержала никаких приключений. Пользуясь двойной силой ветра и течения, судно делало восемнадцать километров в час и останавливалось только с наступлением ночи. После проророки оно прошло сто километров.
С рассветом кораблик продолжил путь. Берега реки сильно изменились. Болотистые отмели, поросшие манглиями, мало-помалу исчезли. "Лихорадочные деревья" попадались все реже, для них здесь мало соленойводы. Ведь морской прилив сюда уже не доходит.
Арагуари понемногу сужалась, но зато делалась глубже и прозрачнее. Дальше она текла между невысокими холмами - предвестниками пока еще далекой горной гряды. Воздух здесь ощущался как более сухой - никаких вредных насекомых, носителей лихорадки. Дышалось свободно, кровь нормально двигалась в жилах, и если бы днем не было так жарко, то трудно было бы вообразить, что вы находитесь под первым градусом северной параллели, то есть в ста одиннадцати километрах от экватора. Только те, кто побывал в удушливой атмосфере непроницаемого тропического леса, где реки теряются между гигантскими деревьями, смогут понять, с какой жадностью путешественник вдыхает этот пьянящий воздух.
Тем временем вижилинга, после долгих часов пути, подошла к природной гавани, несколько улучшенной руками человека. Там уже стояло несколько десятков судов разной величины и формы. Тут была коберта, водоизмещением в пятнадцать - двадцать тонн, низкая и широкая, как китайские джонки , нечто вроде плавучего дома, где семья проводит всю свою жизнь. Затем три эгарита, или речных судна, крытых соломой. Четыре или пять уба, длиною в четыре, шесть и десять метров, - удлиненные, выдолбленные из одного ствола. Отличный паровой катер, светло-серого цвета. На корме его красовалось выведенное золотом название - "Робинзон", машина была укрыта навесом из парусины.
Широкая дорога, обсаженная банановыми и манговыми деревьями, вела от этой бухты к роще. За рощей угадывались очертания большого дома.
Молодой капитан вижилинги, отдав необходимые распоряжения экипажу и проверив, надежно ли судно стоит на якоре, сошел на берег и стремительно зашагал по аллее. Три негра с пагарами (корзинами) на голове заметили прибывшего и кинулись бежать как зайцы, - несомненно, торопясь принести в дом счастливую весть о его возвращении. И точно, вдалеке раздались веселые крики, и четверо детей - два мальчугана постарше с маленькими прелестными сестричками выбежали ему навстречу с криком "Папа!. Это папа!" За ними спешила молодая высокая женщина, такая же радостная и возбужденная, как и ее дети. Она была хороша собой - золотистые волосы, голубые глаза, лицо дышало счастьем и здоровьем.
- Шарль!..
- Мери!..
Молодой капитан с порывистой нежностью обнял это прелестное создание, осыпал поцелуями белокурые и темнокудрые головки своих детей, и счастливая семья, среди возгласов, криков, поцелуев, медленно двинулась к дому.
ГЛАВА 5
Изгнанник 1851 года. - "Гвианские робинзоны". - Новые проекты колонизации. - Голет "Люси-Мери". - В путь к Спорным Территориям. - Экваториальное течение Атлантики. - Состав почвы. - Скотовод и серингейро. - Колонизаторы Арагуари. - Шесть лет спустя. - Жилище искателя каучука. - Неожиданность… - Полезное и приятное. - Полное счастье. - О газетах, прибывших из Европы. - Предчувствия. - Закон о наследовании. - Треволнения. - Удар грома. - Пожар и убийство.
Государственный переворот в декабре 1851 года сломал карьеру молодого парижского инженера Шарля Робена. Неутомимый труженик, умница, благородный человек, Робен, движимый убеждениями, создающими мучеников и героев, до конца боролся с узурпатором. Будучи тяжело ранен на баррикаде, где героически пал Боден , он выжил благодаря чуду, предстал перед смешанной комиссией и был сослан в Кайенну после жалкого подобия суда. Приговор был тем более бесчеловечен, что у молодого инженера оставались без всяких средств к существованию молодая жена и четверо сыновей, старшему из которых едва минуло 10 лет. В предыдущем романе "Гвианские робинзоны" мы поведали о том, как после тяжелых многолетних трудов эта семья сумела добиться на земле Гвианы благосостояния, почти богатства. У нас нет времени для рассказа, хотя бы в общих чертах, о том, как изгнанник завоевал свободу, описать драматический приезд его жены и детей, их встречу на острове реки Марони, нужду и лишения, пережитые ими в первое время. Читатель, которого заинтересуют эти подробности, сможет их найти в "Гвианских робинзонах", также принадлежащих нашему перу. Приключения героев не выдуманы с целью развлечь читателей, как может показаться, нет, все это - подлинные факты, собранные автором. Сперва пропитание инженера и его семьи зависело только от маленькой плантации. Затем они добывали золото, разводили скот, сумели за каких-нибудь пятнадцать лет при помощи нескольких негров создать великолепное поместье - доказательство того, насколько несправедливы предрассудки европейцев, видящих в Гвиане только место для каторги! Читатель романа узнает, как сыновья изгнанника под руководством своего отца, их ментора, получили образование, пользуясь всеми новейшими методами современной науки; как самый старший, Анри, и самый младший, Шарль, женились на двух сиротках-англичанках, жертвах кораблекрушения, в то время как два других брата, Эжен и Эдмон, уехали в Европу продолжать образование. А дальше начинается другой роман - "Охотники за каучуком", который может считаться продолжением "Гвианских робинзонов".
Вскоре просторная прежде плантация Бон-Мэр ("Добрая Матушка"), основанная на Марони повыше быстрины (имевшей прозвище "Скачка Петер-Сунгу"), стала тесна́ для трудолюбивых колонизаторов. И не потому, что прибытие новых членов семьи внесло какой-нибудь разлад, вовсе нет. Обе юные англичанки, Люси и Мери Браун, простые, добрые, любящие, были преданы своим приемным родителям со всем пылом молодых сердец, уже успевших изведать горе. Смелые и сильные, с детства привыкшие не бояться трудностей и при этом сохранившие всю женственность и грацию, они стали достойными женами колонистов. Но вскоре в обеих семьях появились дети. И несмотря на то что жизнь на плантации была так комфортна, как и представить себе не могут в Европе, сыновья инженера, ставшие уже отцами семейств, не находили более простора своим честолюбивым замыслам. Глава всей семьи, имевший рациональные и давно выношенные планы относительно улучшения и обновления колонии, согласился с тем, что надо попытаться на новом месте продолжить дело, которое так блестяще удалось в верховьях Марони. Почему бы не основать в этой южной области, столь плодородной и такой заброшенной, новую плантацию и не поручить управлять ею одному из молодых людей? Особого риска в этом не было, принимая во внимание, что теперь поселенцы располагали и людьми, и деньгами, и запасами провианта.
Проблема была всесторонне обсуждена, тщательно выработан план, и по зрелом размышлении Шарль, самый младший, объявил, что он готов отправиться на поиски места для нового поселения.
- Я намереваюсь, если вы не против, - говорил он остальным членам семьи, собравшимся на совет, - обследовать сперва район Ойяпока, хотя не слишком рассчитываю найти подходящее место в окрестностях этой реки. Это скорее для личного удовлетворения и чтобы проверить, рациональны ли были повторные попытки нашего правительства освоить эти земли, что сильно сомнительно. Покончив с этими исследованиями, я спущусь на юг по одной из больших рек, а там проникну на Спорные Территории.
- Браво, сын мой! - воскликнул старый инженер, сохранивший весь пыл молодости. - Твой план послужит осуществлению моего заветного желания, и, поскольку годы мне пока позволяют, я буду участвовать в твоей экспедиции в качестве волонтера .
- Ах, отец, будьте ее главой, прошу вас! Где найду я более опытного руководителя?
- Нет, нет! Я уже давно предоставил своим сыновьям самую широкую инициативу и должен быть уверен, что в случае необходимости они смогут проявить достаточно разума и твердости. Итак, решено, я - твой пассажир, а Ангоссо - твой боцман.
- Не правда ли, друг мой? - ласково обратился Робен к пожилому негру атлетического сложения, занятому плетением гамака для одного из детей.
- Моя поедет с радостью с молодым господином Шарлем, - весело ответил старик.
- Черт возьми, я в этом не сомневаюсь. Мы начнем не мешкая снаряжать в дорогу голет "Люси-Мери", отберем лучших из наших матросов и отправимся на Арагуари.
- Значит, вы оставляете мысль об Ойяпоке?
- Да, до поры до времени; разве что ты будешь на этом настаивать, отец.
- Видишь ли, дитя мое, я хотел бы изучить эту страну. Старые исследователи рассказывали о ней столько чудес! И жаль, что наши современные путешественники не удосужились ее посетить .
- А я предлагаю Арагуари, ведь это будет французской границей наших будущих владений. Невозможно, чтобы две столь культурные нации, как французская и бразильская, поборницы прогресса и взаимной дружбы, длили этот географический нонсенс. С другой стороны, я немало времени потратил на изучение различных материалов и дипломатических нот, которыми уже полтора века обмениваются два правительства. И это дает мне надежду, что Арагуари, или река Винсент-Пинсон, останется французской.
…Неделю спустя инженер, его сын и пять членов команды спустились вниз по течению Марони до маленького поселка Спархуина. Там стоял на якоре голет, водоизмещением около двадцати тонн. Размеры судна не позволяли ему подняться по реке выше порогов Эрмина. Вообще-то береговое плавание в Гвиане от Марони до Амазонки не представляет никакой опасности даже для таких небольших судов. Но, к несчастью, оно является долгим и трудным из-за ветров и противных течений.
Как ни испытанна была "Люси-Мери" в мореходном деле, но и ей потребовалось восемнадцать дней, чтобы добраться до устья Арагуари. Она поднялась по реке, не испытав проророки, и стала на якорь там, где недавно останавливалась вижилинга.
Путешественники, как люди, умеющие дорожить временем, тут же приступили к исследованиям. Они оставили трех человек стеречь голет и отправились пешком, захватив с собой провиант и нужные для исследования почвы инструменты.
Сперва им попадались небольшие возвышенности, а затем они оказались на обширном плоскогорье. При помощи подзорной трубы, да и невооруженным глазом, оттуда можно было разглядеть пейзаж, убеждавший в справедливости описаний старых путешественников, особенно доктора Ле Блона.
Таким образом, как и писал Ле Блон, можно было бы проехать на пироге из Ойяпока до Арагуари, не увидев моря.
Позади и немного повыше этих озер идет полоса лесов на твердой почве, недоступной для наводнений. Ширина этой полосы меняется в зависимости от изгибов рек вплоть до подножия гор, но чаще всего прерывается на открытых равнинах, которые тянутся на некотором расстоянии от гор и от моря.
Инженер и его сын прежде всего обследовали некоторые из этих первобытных лесов, которые оканчивались у плоскогорья, и убедились, что здесь встречаются в изобилии каучуковые деревья нескольких видов.
- Вот и прекрасно, - воскликнул Шарль, - после многодневных скитаний в чаще лесов я стану серингейро .
Затем он добавил:
- Каучуковая промышленность будет одной из главных отраслей моего будущего хозяйства, но это еще не все! Взгляните: прекрасные саванны тянутся до самого горизонта. Они так и просятся, чтобы на них пасти скот. Множество скота! Итак, решено, отец, я буду скотоводом и искателем каучука.
Тщательно обследовав местность - саванну и лес, изучив состав почвы и направление, в котором текли воды, путешественники отправились в обратный путь. Прикидка на будущее состоялась.