Ближайший сподвижник Самого, которого Лиля знала еще как сотрудника главного управления охраны, как-то пообещал ей царский портрет. И, усадив в Грановитой палате, притащил туда девочку-фотографа. Лиля поморщилась - более опытных мастеров, что ли, нет, - но сподвижник, которого все звали "дядей Женей", осадил.
- Ты на внешний вид не гляди. Во-первых, тезка моя совсем не школьница, у самой сын уже в школу ходит. Во-вторых, сфотографирует так, что Мусаэлянам с Лизуновыми и не снилось.
Пока маленькая фотографша примерялась к сложному свету Грановитой палаты, меняла объективы и насадки, готовила кресло, в которое требовалось усадить нежданно свалившуюся на ее голову неизвестную модель, Лиля откровенно разглядывала ее. Разглядывать, собственно, было нечего. Потертые джинсы, жилетка с кучей набитых чем попало карманов, за которой никакого женского естества не разглядишь, не знающие ухода коротко стриженные волосы - мальчик, да и только. Но что-то в этой странной фигуре задевало. Лиля почему-то вспомнила Иру. Сестра была такой же по-детски хрупкой, с такими же глазами - вроде бы она и здесь, с тобой, и в то же время где-то бесконечно далеко, где кроется тайна, которую никогда тебе не постичь. Проживи Ирочка еще, вдруг и она стала бы такой же - резкой, чуть погасшей? Лиля никак не могла привыкнуть к тому, что Ирочка была в ее жизни всего пятнадцать лет, а без нее прошло уже двадцать. И теперь она сама намного старше сестры.
Так невольно мысли о сестре слились в подсознании с видом этой маленькой фотографши. И долго еще потом, замечая по ходу съездов и прочих пафосных мероприятий эту обвешанную фотокамерами и нагруженную тяжеленными кофрами фигуру, Лиля вновь начинала думать о сестре и о неродившейся племяннице, которая теперь была бы уже невестой.
Все закончилось в одночасье. Виктор стал начальником аналитического отдела крупной банковской структуры и вместе с новым, выпестованным им же шефом большую часть времени проводил за границей. Сам по-прежнему наивно радовался каждой встрече с Лилей, но встречи становились все менее продуктивными. Дальше поглаживания дело не шло. Упиваясь историческими аналогиями с Жозефиной, Матой Хари, Лиля не успела дочитать книги своих предшественниц до конца и задуматься над тем, что происходит с всевластными любовницами, когда покоренный ими герой теряет мужскую силу. И находятся иные, дождавшиеся своего часа дневные кукушки, которые любовниц попросту оттесняют.
Однажды, когда она уже больше двух месяцев не видела Самого (он лечился, и лечили его теперь другие специалисты), дядя Женя позвонил ей и открытым текстом сказал, что ей лучше улететь из страны. Как можно скорее.
- Новый фаворит понес Самому гэбэшные архивы - расшифровки прослушек и прочее. Записи из твоего кабинетика лечебной физкультуры занимают там немало страниц. Торопись…
Виктор встретил ее в аэропорту во Франкфурте. Сказал, что это конец. "В гранках новой книги Самого ему уже вписали фразу о злоупотреблении его доверием и о том, что милая докторша оказалась агентом спецслужб".
- Не горюй! Мы неплохо поработали. На этом багаже можно не одну жизнь прожить и не одну игру сыграть. И они стали играть, сводя и разводя банкиров и политиков, тасуя партии и состояния, как карты в исторической колоде рубежа веков. Но не хватало главной игры, на много сотен миллионов, чтобы, красиво поставив точку, можно было удалиться на относительный покой. И Лиля вспомнила…
13
Россия - Япония - 0:1
(Женька, сегодня)
Дверца хлопает.
- Привет, Савельева!
Можно не оборачиваться. После того, как я двадцать два года назад стала Жуковой, Савельевой меня мог назвать только один человек.
- Привет, Олень!
Реву. На среднем сиденье этого коттеджа на колесиках реву так же горько и сладко, как ревела в третьем классе, когда Митька Шорохов отобрал у меня привезенную мамой из ГДР куклу с именем Винфрида. Мой сосед по парте Лешка Оленев Шороху накостылял и куклу вернул. И я ревела тогда разом от жалости к испорченной кукле и от гордости, что за меня вступился мальчик. А Олень рукой (платка у него никогда не водилось) вытирал разбитый в драке нос, старательно делая вид, что не девчонку защищал, а просто захотел лишний раз помахать кулаками.
Теперь тот же Лешка, даром что олигарх (идиотское какое-то название - олигарх!), снова рукой вытирает мне слезы.
- На платок так и не заработал?! Олень! Неявный друг моего детства.
В четвертом новая классная руководительница рассадила нас по разным партам. "После трех фолликулярных ангин тебе лучше сидеть подальше от окна. Подздоровеешь, пересажу обратно", - пообещала сердобольная учительша, да так и забыла. Напоминать нам обоим казалось тогда неприличным - задразнят. Так наша дружба из явной фазы перешла в фазу скрытую, даже от самих себя.
Последний раз я видела Оленева на собственной свадьбе. На процессе бракосочетания и празднования, заснятом папой на восьмимиллиметровую пленку, Олень мелькнул лишь однажды, с большим букетом и смешной стенгазетой от одноклассников. Говорили, что Лешка жутко напился. Сама я ни этого, ни чего другого из свадьбы не запомнила. Позднее, когда Лешкина олигаршья мощь набирала обороты и на экранах и в газетах периодически стал мелькать резкий, уверенный, чуть оплывший человек, чем-то неуловимо напоминающий моего школьного заступника, я вспомнила и его поздравление, на которое на свадьбе не обратила внимания: "Говорят, это бывает и навсегда!"
Навсегда…
Олень влил в меня что-то дорогое из тех бокалов, которые, невзирая на все зигзаги джипа, не падают со столика. Но после четвертьшведовых манипуляций тратить на меня спиртное было занятием бесполезным. Этой голове ни лучше, ни хуже быть уже не могло. Проясняться стало не от спиртного, а от Оленевых разъяснений.
Лешку нашла-таки Ленка. Через сутки после того, как я не вернулась, Ленку достали из милиции с вопросом, что ее пустая машина делает в Тверской глуши. И тогда Ленка решила, что Красный Феникс окончательно разрушил мою жизнь и спасти ее может только она. И начала действовать. Во-первых, строго-настрого наказала Арате "усилить Зону Учителей стихией земли" ("Цветок в горшке с землей поставь на окно, из которого видно Старую площадь! Нет цветка - купи и поставь!"). Во-вторых, через нашу бывшую классную руководительницу нашла телефон Лешкиной мамы, у которой, в свою очередь, выцарапала телефон его личной секретарши. В-третьих, что самое невероятное, сломала оборону последней.
- А Агату пройти невозможно! За то и держу! - гордо произнес Лешка. - Профессионал нового типа. Все знает, все помнит, чует человека за версту и нужные мысли в голову шефа вкладывает. Умница, распознала, что это важно, передала мне Ленкин вопль: "Ты срочно нужен Савельевой!" А дальнейшее было делом техники!
Ребята в камуфляжках оказались его личной службой безопасности. Тщательно законспирированной! "После Гусинского у нас, сама знаешь, частные спецслужбы не приветствуются. Мягко говоря. Эти проходят у меня как компьютерные дизайнеры". Ба-а, так и моего реального компьютерного гения перепутают с теми, кто создает виртуальное пространство столь необычным способом.
Контакты со службами безопасности прибалтийских партнеров эти "дизайнеры" надыбали быстро. И столь же быстро, не вмешивая в наши дела государство, вернее, три государства, провернули операцию по моему извлечению. На согласование ушло бы много времени. А его не было.
Вместо уверений, что с моими все в порядке, Лешка включил кассету, и на экране автомобильного телевизора я смотрела собранные фрагменты эфиров - Джой хмурится, Джой улыбается, Джой крутится на центрифуге. У Димки даже не наблюдаемые прежде мышцы обозначились. Ничего себе тренировочки! Их там что, по-настоящему в космос готовят? Куда ребенка спровадила!
- Олень, а твои компьютерные дизайнеры, случаем, не разведали, кто это меня так возлюбил?
- Разбираются. На твой след напали быстро. С теми, кто наследил, труднее. Что-то слишком высоко уводят эти следы.
- В Кремль?
- Почему спросила?
- От меня чего-то ждали во время пресс-конференции в Кремле. Только я тогда сама не знала, что ждут. А в Кремль у нас просто так не пускают…
- Значит, еще и Кремль. Мои-то раскопки пока увели севернее.
- ?!
- На Лубянку.
- Обвинений в государственной измене мне только не хватало! Не иначе как мой экс-благоверный вывез когда-то за рубеж секретные чертежи советской ЭВМ, чем окончательно подорвал технологическую мощь отечества! А мы с Димкой теперь пойдем по статье как соучастники. Судят же Пасько за такую же ересь, почему бы нас не засудить.
Кратко рассказала Лешке, чего он еще не знал, - про переданные психоаналитиком требования "фашихтрусей", про разгром в моей квартире.
- Почему же они у тебя ничего не нашли?
- В моей квартире сам черт голову сломит. Вот они и сломили. Там вещи трех или четырех поколений, ремонта отродясь не было.
- Исправим, - легко диктует Лешка. Ох уж мне эта его новая повелительная манера. Ведь не предлагает доброе дело, а именно диктует. - Мне делала интерьер дизайнерша Лика…
- Такая же "компьютерная"?
Лешка не сразу соображает, чего это я потешаюсь над словом "дизайнерша", потом машет головой.
- Эта настоящая. Оч. умненькая. Без этого идиотизма для новых русских.
- А ты какой русский? Не "новый?"
- Я другой. "Другой русский". Чуешь разницу? Лика почуяла. В большом доме теперь жена Ирка живет. А мне умница Лика рядом отдельный домик забабахала в виде моего гаража, где мы с тобой, Савельева, целовались. Там теперь и живу.
- Тоже мне скажешь, целовались! Ну целовнулись разочек. А стены там тоже плакатами с Бобби Халлом завешаны?
- Неужели помнишь?!
Лешка вскользь улыбается, а сам по телефону уже объясняет помощнице, куда и во сколько прислать дизайнершу. Я раздумываю, надо ли, хотя бы для приличия, посопротивляться, но понимаю, что для этого у меня слишком мало сил.
Когда встречаешь человека, которого не видел много лет, в первый миг каким-то подсознательным включением узнаешь его, а после, когда подсознание отключается, твоя ошарашенная логика никак не может понять - как же ты его узнал! И лицо не то, и взгляд не такой. Так и с Оленем. Вглядываюсь. Ничего общего с длинным, сутуловатым, больше похожим не на горделивого оленя, а на порывистого, плохо стоящего на ножках лосенка, у нынешнего Лешки нет. Этот в новой своей жизни, скорее, все же олень. Горделиво несущий рога, как корону. И только взгляд из прежней жизни. Голодный взгляд звереныша нет-нет да и мелькнет в унылой уверенности его нынешнего гламурного вида.
- Ты счастлив, Олень?
- А ты, Савёлка?
Олень, наверное, сейчас так же сравнивает числитель моего нынешнего состояния со знаменателем собственных ожиданий. И дробь эта получается не в мою пользу. Видок у меня еще тот - в больничной униформе, с красными точками кровоизлияний вокруг глаз и со следами всех прочих стрессов последних недель и дней, прошедших со времени взрыва моей "репутационной потери". Сколько, интересно, меня в четвертьшведовой клинике продержали?
- Какое сегодня число?
- Девятое.
- Июня, надеюсь?
- Июня, июня. Наши сегодня играют с японцами. Вон уже болельщики беснуются. Проигрываем, что ли? - Лешка машет в сторону окна, за которым мелькает Манежная площадь с увеличивающейся около большого экрана толпой и десятком конных милиционеров. - Странно, что движение не перекрыли.
- Во что?
- Что "во что"?
- Во что играют?
- У-у, да ты совсем из жизни выпала! В футбол. На чемпионате мира, в Иокогаме. Будете со своим японцем сейчас друг против друга болеть.
Ага, Лешка и про Арату знает. Значит, не достали мальчика.
- Чего смеешься? Разве я что-то смешное сказал?
- Над собой смеюсь. Этот, с позволения сказать, психоаналитик принял Аратку за моего любовника.
- И что здесь смешного?
- Олень, ты хоть и олигарх, но с мозгами у тебя… как-то не очень. Принять меня за любовницу двадцатитрехлетнего мальчишки! Ты на меня посмотри…
- Цены ты себе не знаешь, Савельева! И никогда не знала…
Приехали!
Мы действительно приехали к моему дому. Там, где, уезжая, я оставила обгоревший трупик моего "Москвича", теперь стоит лоснящийся зеленовато-серебристыми боками внедорожник явно нерусского происхождения. Рядом обнаруживается и молодая женщина, по виду которой сразу понятно - Агата. Вот Агата, и все тут! Такой и должна быть личная секретарша крупного, очень крупного предпринимателя. Не бандита, а именно предпринимателя. Мне бы только в именах не запутаться - Арата-Агата… Странно, что всего две недели назад я никого из них не знала. А теперь даже эту только что увиденную секретаршу люблю как родную. Впрочем, у "других русских" это называется не "секретарша", а "личный помощник".
- Лика подъедет в 21.00, - рапортует Агата.
- Отлично. И я вернусь к девяти. А сейчас надо туда, - бывший одноклассник машет в сторону Кремля. - Благо что близко.
И, уже садясь в свою машину, указывает рукой на зеленый джип.
- Владей!
- Олень, ты сдурел! Забыл, что я подарков, кроме как на восьмое марта, не беру.
- С той поры, как я последний раз подарил духи "Быть может"…
Ой, а ведь и правда подарил духи "Быть может" в девятом классе!
- …я пропустил столько восьмых март, что как раз и собралось на эту тележку.
- Что это? - спрашиваю зачарованно.
- "Фольксваген-Магеллан". Цвет "Патагония Грин". Полноприводной. Двести семьдесят пять лошадиных сил. Ходовая часть имеет пневматическую подвеску с активной гидравлической амортизационной системой. Назван в честь португальского путешественника Фернана Магеллана, португальское произношение Fernao de Magalhaes, - тараторит Агата.
- У нее все так от зубов отскакивает? - спрашиваю я у Оленя.
- В сортах пива пока путается. Работаем! - отвечает Лешка. И уезжает.
А я смотрю на блестящий корпус машинки и раздумываю над неразрешимой дилеммой, мучающей исключительно идиоток моего поколения. Прилично или неприлично принимать столь дорогой подарок? От душевных мук меня спасает только то, что я и близко не могу себе представить цену этого "Магеллана". Запросто ошибусь на порядок, а то и на два. Чего же мучиться.
Пока я раздумываю, а четко вышколенная Агата ждет моих дальнейших телодвижений, на улице слышится нарастающий гул, сопровождающийся странным грохотом и звоном бьющегося стекла.
Еще секунда, и… в мое необъезженное чудо цвета "Патагония Грин" на полном ходу влетает выскочивший из переулка перекошенный байкер с узким корейско-японским разрезом глаз. Кр-р-рах!
Вмятина на правой дверце размером с ванночку для младенцев. И сам байкер впечатан в бок автомобиля.
- Если это "Магеллан", то это кто? Лапу-Лапу? - машинально киваю в сторону байкера.
- Кто? - не понимает один из Лешкиных "дизайнеров", оставленных для присмотра за мною.
- Лапу-Лапу. Вождь племени туземцев острова Мактан в архипелаге, первоначально названном островами Святого Лазаря, позднее переименованном в честь наследника испанской короны Филиппа II в Филиппинские острова. 27 апреля 1521 года убил Фернана Магеллана, совершавшего кругосветное путешествие под испанским флагом. На острове Мактан был установлен памятник Лапу-Лапу как герою национально-освободительного движения, - тоже машинально тараторит ошарашенная Агата.
Из припаркованного рядом с "Магелланом" прежде не замеченного мною "Лексуса" уже возникло еще трое интеллигентного вида молодцев, в которых сразу можно распознать "дизайнеров". Причем компьютерных. На байкера смотреть жалко.
- Там… Там… - Парень кивает головой в сторону Лубянки и Манежной. - Погром! Узкоглазых бьют.
- Почему бьют? - не понимаю я.
- Наши в футбол японцам проигрывают, - запинаясь, поясняет оказавшийся "нашим" байкер с азиатскими чертами лица.
- Арата!!!
Лешкина помощница, чье имя только одной буквой отличается от имени моего японского гостя, вздрагивает, но тут же соображает, что это не о ней. Дергается и "компьютерная" охрана. Но я уже не вижу ни их, ни байкера, ни разбитого "Магеллана".
Бегом на свой этаж. В лифт даже не ткнулась, все равно не работает. Вышедшая на шум соседка не успевает открыть рта, как я, опережая ее, уже кричу:
- Здрасте, Лидьиванна, не знаю, текло или нет, меня не было, я была слишком далеко, не видели Арату?
Старушка, зачесывая старым черепаховым гребнем седенькие волосы, перепуганно взирает на грохочущую толпу. Следом за мной по лестнице бегут Агата и три "дизайнера". Завершает галопирующую процессию перепуганный байкер, который почему-то не убегает от тех, кому повредил машину, а мчится за нами, словно на привязи.
- Арата! Аратка! Араточка!
На краю тщательно разобранного стола уголком гончаровской коробки из-под сигар с надписью "Manila.Chirut" придавлена записка.
Женя-сан!Я волновался. Но звонили от твоего одноклассника со странным именем Олень. Сказали, ты скоро будешь дома. У Димки-Джоя все хорошо. Он теперь телезвезда! Твоя подруга Большая Ленка тоже звонила. Обещала приехать вместе со своим сыном с другим неизвестным мне именем Стасюлик. Но дома совсем нет еды. Большая Ленка не любит, когда нет еды. Особенно этого не любит Стасюлик. Я пойду в гастроном в здании ФСБ на Лубянке. Или в супермаркет в Охотном Ряду, напротив Государственной Думы. Скоро вернусь.
Дальше подпись и время - 16.50. На часах 18.10.
Арата! Погром! Японцы!
Бегу, наталкиваясь на людей. Все оттуда, я туда.
- Поворачивай! Куда лезешь! Там парня убили!
- Японца?!
- Хрен поймешь! Узкоглазых бьют! Суши-бар на углу разгромили. Японский ресторан на Тверской. Все подряд громят. Не лезь!
- Оле-оле-оле-у-у-у! Рассия! Вперед!
Стекла огромных витрин сыплются, как падающие на пол елочные игрушки. Размазанные под цвет российского триколора перекошенные морды орут. Опьяненные тупостью и безнаказанностью подростки крушат все вокруг. Переворачивают дорогие иномарки и простенькие "Жигульки", скачут на крышах машин, чьи хозяева имели неосторожность припарковать их там, где толпа болеет. Болеет ненавистью. И заражает все вокруг.
Бегу. Не знаю, куда и зачем, но бегу. Отыскать в этой взбесившейся толпе Арату немыслимо. Но знаю, что надо бежать. Просто потому, что нельзя не бежать. Если остановиться, то сердце, привыкшее к гонке за эти обезумевшие дни, по инерции продолжит движение и выскочит из груди.
- Рассия! Рассия!
Бегу. Четверо голых по пояс, обмотавшихся флагом погромщиков уже перевернули синий "Жигуль" и теперь запрыгивают на его оказавшееся сверху днище.
- Е-пэ-рэ-сэ-тэ - япона ваша мать!
Еще двое тычут выломанными с театральной афиши палками в горящую рядом бордовую "Ауди" и перетаскивают разгоревшиеся факелы к соседнему "Пежо". Единственный мелькнувший в толпе насмерть перепуганный мальчишка в милицейской форме со всех ног бежит мне навстречу. Улюлюкающие тинейджеры гонят его неистово, как вошедшие во вкус охотники загоняют зайцев на охоте.
- Куда же ты, мент хренов?! - вопит несчастная продавщица из ларька, витрины которого уже разбиты, а не выпавшие еще осколки нависают сверху, грозя раскроить случайному прохожему череп. Но прохожих и это не пугает. Не стесняясь продавщицы, они растаскивают с разбитых прилавков бутылки, пачки сигарет и чипсов, набивают карманы шоколадками и жвачками.