Дождливым осенним утром 1919 года жители уездного города были разбужены треском, доносившимся откуда-то сверху. Наиболее любопытные вышли из домов и увидели низко кружащийся над улицами аэроплан. У реки аппарат снизился и исчез из виду. Люди побежали туда. Когда они достигли набережной, аппарат уже стоял на земле. От него спешил к горожанам смуглый мужчина, держа на руках окровавленную женщину. "Гошпиталь, - твердил он, заглядывая в глаза людям, - гошпиталь надо быстро!.."
Он был в комбинезоне и кепке, повернутой козырьком к затылку, и на шее у него болтались большие автомобильные очки на ремешке.
Полчаса спустя у аэроплана уже стояли часовые. Еще через два часа аппарат взял двух чекистов в черных кожанках и взмыл в воздух.
Вскоре в местной газете появилось сообщение о разгроме банды атамана Шерстева, последнего крупного отряда контрреволюционного войска атамана Григорьева.
Первое, что увидела Саша, когда к ней вернулось сознание, был белый известковый потолок больничной палаты. Она опустила глаза и обнаружила Энрико Гарсия. Он сидел на стуле у ее ног и спал.
Саша вздохнула. Сами собой сомкнулись веки, отключилось сознание. Но теперь она дышала ровно, глубоко.
Энрико принял все заботы о раненой, проводил возле нее дни и ночи. Отлучался лишь для того, чтобы сбегать на привоз и раздобыть какой-нибудь деликатес. Здесь весьма кстати пришлись золотые десятки, которыми атаман Шерстев расплачивался со своим пилотом.
По возвращении он демонстрировал Саше свои приобретения - выхватывал из кошелки и поднимал над головой курицу, кусок сала или лепешку сливочного масла в зеленом капустном листе. Саша обязательно должна была подтвердить: это действительно лучшее из того, что можно достать на рынке. А Энрико таращил глаза, надувал щеки и отчаянно жестикулировал: копировал спекулянтов, воссоздавая историю покупок.
Поглядеть на эти представления сбегалась вся больница. Люди толпились в дверях и покатывались со смеху. Поведение Энрико объяснялось его экспансивностью, темпераментом: испанец, горячая южная кровь.
На деле же все было иначе. Только Энрико знал, что по ночам Саша плачет: никак не может забыть погибших товарищей. Ему уже было известно, кто был Андрей Шагин и как подло с ним расправились. Ну, а убитых напарников Саши по разведке - Олеся Гроху и второго связника он сам видел в банде… Вот он и лечил по-своему Сашу - старался развеселить.
С ее матерью он познакомился, когда после разведывательного полета с чекистами посадил аэроплан на городской площади и вернулся в больницу. Ему сказали, что Саша у хирурга. Он устроился у двери в операционную и стал ждать. Почти тотчас в дальнем конце коридора появилась женщина. Сопровождал ее руководитель чекистов, которого Энрико уже знал.
Они тоже подошли к операционной. Энрико сразу понял, кто эта женщина: мать и дочь были очень похожи.
- Сеньора, - сказал он, - потеряно много крови, но рана, я думаю, не так опасна, как это кажется. Еще я свидетельствую: она мужественно держалась до самого конца. Любая мать могла бы гордиться такой дочерью. Что до меня, то перед ней я в неоплатном долгу.
Кузьмич заметил, что это он, Энрико Гарсия, спас жизнь Саше, а не наоборот.
- Ну нет! - Энрико покачал головой. - Есть вещи, которые порядочные люди ценят выше собственной жизни. Сеньорита помогла мне остаться честным человеком.
Так они познакомились, вместе провели ночь у Сашиной постели - после операции Саша была в таком состоянии, что в любую минуту могло потребоваться вмешательство врачей.
На рассвете он уговорил пожилую женщину отправиться домой и немного поспать: утром ее ждала работа в госпитале, находящемся на другом конце города.
К исходу дня, когда она снова пришла в больницу, Энрико провел ее в расположенную по соседству каморку. Там стояла раскладная койка с постелью.
- Мои апартаменты, - сказал Энрико. - Как видите, условия вполне приличные. И потом у меня нет другого жилья в этом городе.
- Для вас готова комната в моем доме.
- Как вы думаете, оставила бы она тяжело раненного товарища?
- Думаю, не оставила бы, - сказала мать и улыбнулась.
Энрико тоже улыбнулся, взял ее руку и поцеловал.
Так он добивался права неотлучно находиться возле Саши.
Она вышла из больницы через полтора месяца. К этому времени у них все было решено.
Год спустя в семье появилась маленькая Лола. Еще через два года Энрико Гарсия с отличием завершил учебу на курсах военных пилотов, стал красным командиром, получил назначение в Среднюю Азию - там все еще свирепствовали басмачи, местные власти остро нуждались в таких, как он, храбрых и умелых авиаторах. Саша отправилась с ним, а Лола осталась у бабушки.
Последние несколько лет они служили в Баку - Энрико попросил перевести его ближе к морю, которое любил с детства. Саша работала в ГПУ, Энрико командовал звеном морских ближних разведчиков - МБР. Они звали с собой и Марию Павловну, но она больше всего на свете ценила независимость и не поехала. Она и Лолу не хотела отдавать: девочка хорошо учится, занимается языками, сейчас бабушка ей нужнее, чем родители. Но Саша все же настояла на своем.
…Между тем встречное судно приблизилось. В те годы это была единственная на Каспии настоящая большая яхта - с килем в несколько тонн, уходящим под воду массивным треугольным плавником. Тяжелый киль позволял судну нести большую парусность. И сейчас, подставив боковому ветру белоснежные кливер и грот, яхта грациозно скользила по волнам.
Энрико с горящими от возбуждения глазами следил за изящным судном. Яхта принадлежала военно-морскому ведомству, стояла на якоре неподалеку от базы гидросамолетов. Он хорошо знал ее и все же всякий раз немел от восторга, когда видел судно в плавании… Если авиация была делом жизни Энрнко, то яхты, швертботы, вообще плавание под парусами - самым сильным увлечением.
- Лола! - крикнул он. - Взгляни на это чудо!
И так как дочь продолжала спать, он протянул руку и легонько пощекотал ее за ухом.
Лола проснулась, выставила голову за ограждение кокпита.
- Что это?!
Девочка показывала на берег. Там, за западной оконечностью города, полыхал пожар. Высоко вверх била струя огня, будто кто-то зажег гигантский факел. Пламя то скрывалось в бурлящих клубах черного дыма, то расталкивало дым и тогда было видно целиком.
Саша тоже увидела пожар, перебежала на корму, села рядом с Энрико.
- Нефть? - сказал он.
- Думаю, горит фонтан… - Она взглянула на мужа. - Надо быстрее на берег!
Энрико молча показал на паруса. Широкое полотнище грота, еще минуту назад упруго выгнутое давлением ветра, сейчас обмякло, пошло складками.
В сотне метров от них качалась на зыби красавица яхта. Там тоже глядели на пожар - один из членов экипажа даже влез на мачту и наблюдал оттуда. Ловя последние дуновения ветра, рулевой успел сделать поворот и положить судно курсом на военный порт. Но сейчас ветер окончательно упал, яхта почти не двигалась.
Пожар продолжал бушевать. Дым окутывал небо, растекался по сторонам, плотной пеленой ложился на землю, - казалось, огонь вот-вот охватит город.
Однажды Саше довелось видеть нечто подобное. По делам службы она была в управлении нефтетреста, как вдруг здание задрожало от грохота, рева. Все, кто был в комнате, бросились к окну. Примерно в километре от управления вырвался из-под земли черный упругий столб, мгновенно разметал решетчатую вышку и устремился в небо. Нефть била на огромную высоту, потоками низвергалась на землю… В тот раз все обошлось - фонтан "задавили", как говорят нефтяники. А пожар мог возникнуть каждое мгновение - стоило одному из камней, которые во множестве вылетали из скважины вместе с нефтью и газом, ударить по железу и высечь искру…
Так она узнала, что на промыслах не только не радуются фонтанам горючего, если нефть бьет в открытую, но считают это величайшим несчастьем, строго наказывают виновных.
Вчера ей стало известно: на промысле, расположенном в Бухте Ильича, завершается бурение новой скважины. Предполагали, что будет вскрыт еще не тронутый горизонт, очень богатый горючим.
Да, по всем признакам, фонтан ударил из той самой скважины: пожар свирепствовал в районе Бухты Ильича.
Она представила, что сейчас происходит на промысле. Пылающая нефть, хлопья жирной копоти усеивают землю на сотни метров вокруг скважины, тяжелый дым застилает окрестности. Все, что поблизости, все находится под угрозой пожара и гибели - буровые скважины и резервуары с нефтью, компрессорные установки и нефтепроводы, мастерские, гаражи, жилые дома… Кроме того, открытые фонтаны обедняют недра: из скважины вместе с нефтью бьет газ, в пласте быстро снижается давление. А энергия пласта - единственная сила, способная подгонять горючее к забоям скважин.
Все эти истины Саша познала еще три года назад, когда по прибытии в Баку была определена в отдел ГПУ, ведавший безопасностью нефтяной промышленности.
При первом же знакомстве с новой сотрудницей начальник отдела Агамиров хитро посмотрел на нее и заметил, что расположенные в различных пунктах Азербайджана четыре кавалерийских полка в эти дни превращаются в танковые. Там уже сдали лошадей, сейчас принимают технику.
Саша молчала, силясь понять, к чему клонит начальник. А тот навалился грудью на стол, приблизил к ней тонкое продолговатое лицо с крупным носом, темными насмешливыми глазами и сказал, что, по его сведениям, аналогичный процесс происходит также в Грузии и Армении.
Он выжидающе смотрел на собеседницу. "Ну, - говорили его глаза, - пошевели мозгами, чекистка!"
- Лошади кушали овес? - сказала она.
- Верно! - воскликнул начальник. - Лошади кушали овес, а машинам подавай топливо и масло: танкам, автомобилям, самолетам, подводным лодкам…
- И все это обеспечиваем мы?
- Почти все. На бакинском горючем работает три четверти советских моторов. Так что постарайтесь понять, какое значение для страны имеют нефтяные промыслы Азербайджанской республики.
- Уже поняла, - сказала Саша. И не без иронии прибавила: - Я очень смышленая.
Агамиров запрокинул голову, раскрыл рот с крупными белыми зубами, плотно смежил глаза. В комнате возникли странные булькающие звуки, - казалось, у человека рот полон воды. Так он смеялся.
Позже Саша узнала, что этот весельчак дважды был приговорен к смерти - турками и англичанами, когда те оккупировали Баку, - и оба раза бежал, проявив чудеса находчивости, а до этого имел отношение к созданию подпольной большевистской типографии в Баку, а еще раньше - к транспортировке "Правды" из-за границы… Но все это она узнала много позже. Теперь же, сидя в его кабинете и тоже смеясь, думала, что работать с ним, вероятно, будет нелегко, но что, слава Богу, он не чиновник и не сухарь.
Агамиров прошел к окну, поманил Сашу.
Здание ГПУ стояло у самого берега моря. Был вечер, залитый огнями Баку будто смотрелся в огромное зеркало бухты.
- Красиво, - сказала Саша. - Вижу, вы любите свои город.
- Он также и ваш. Теперь за его безопасность вы отвечаете не меньше, чем я.
Помолчали.
Только что взошла луна, и Каспий покрылся мелкими серебряными завитками. Ветер дул с моря, в окна вливались острые ароматы водорослей, соли, йода…
Прощаясь, начальник подчеркнул: бурильщики скважин обычно плохо знакомы с трудом работников промыслов. А промысловики, извлекающие из недр нефть, мало что смыслят в принципах переработки сырой нефти в бензины, масла и другие продукты. Это естественно: каждый занимается своим делом. Ну а чекист, обслуживающий нефтяную промышленность, обязан хорошо знать все ее отрасли. Иначе он не сможет работать.
Он проводил Сашу до двери.
- Ну что же, - сказала Саша, - буду стараться, товарищ полковник.
- Старайтесь, - кивнул Агамиров. - Нефть называют черным золотом. А вы, я слышал, неравнодушны к золоту, вообще к сокровищам. - Он хитро улыбнулся. - Одно время даже носили на себе целый ювелирный магазин!
…Прошло не меньше часа, прежде чем в море вновь потянул ветер. Теперь он дул на берег, и парусные суда набрали ход. Впрочем, им пришлось тотчас потравить паруса и изменить курс: навстречу шел пароход.
Это был "Боевой", единственное на Каспии пассажирское судно, совершавшее регулярные рейсы между портами Советского Союза и Ирана. Сейчас "Боевой" отправлялся в очередное плавание.
Вторая глава
Итак, пароход "Боевой" покидал бакинскую бухту, держа путь в иранский порт Пехлеви.
Два часа назад, когда пограничники, закончив досмотр, сошли на берег, на палубе не видно было ни одного пассажира - все сидели в каютах. Теперь же они высыпали наверх и облепили правый борт. Бинокли и фотокамеры были нацелены на западную оконечность бухты, где свирепствовал нефтяной пожар.
Позже других на палубу поднялась солидная чета. Средних лет мужчина бережно вел под руку моложавую стройную даму. По облику и манере держаться они казались англичанами или скандинавами, были хорошо одеты. На шее у мужчины висел "кодак" в футляре из черной лакированной кожи, женщина держала в руке раздвижную зрительную трубу - такие безделушки, ловко стилизованные под старину, во множестве выпускаются на потребу туристам в Швейцарии и Италии.
Проследовав на ют, где было меньше людей, они выбрали место возле спасательной шлюпки и тоже стали наблюдать за пожаром.
- Славный костер, - сказал по-французски мужчина, - и долго будет гореть, очень долго!..
Он поднес к глазам камеру, принялся устанавливав диафрагму.
- Может, не стоит? - проговорила женщина, искоса оглядывая тех, кто был поблизости. - Вдруг посчитают подозрительным…
- Подозрительно, если все снимают, а ты нет!..
На пути парохода оказались швертбот и яхта. Капитан притронулся к рукоятке сирены. "Боевой" коротко рявкнул, требуя дороги, и парусные суда поспешили уйти с его курса. Пароход солидно проследовал мимо них, стал обходить горбатый остров.
- Нарген, - сказал мужчина, - тоже, знаешь ли, интересно. Стоит, как часовой, у ворот в бухту. Значит, где-то должны быть батареи… Ну, конечно! Взгляни на верхушку горба. Вот одна из них!
- Пушек не заметно…
- Потому что стволы опущены в капониры. Зато виден дальномер - гляди, он накрыт брезентом!
- Вижу, - сказала женщина. - Только, пожалуйста, не вздумай снимать.
- Здесь ты права. - Мужчина опустил фотоаппарат.
"Боевой" обогнул остров и вышел в открытое море. Нарген заслонил горящий нефтяной фонтан - теперь можно было разглядеть лишь размытое черное пятно над горизонтом. Пассажиры стали покидать палубу.
Остров подернулся дымкой. С каждой минутой он делался меньше, будто погружался в море.
Следовавший за пароходом пограничный катер прибавил скорость, описал траекторию и лег на обратный курс.
- Все, - сказал владелец "кодака". - Прощай, Совдепия! Мы в нейтральных водах.
- А мне жаль, - сказала спутница.
Мужчина взял ее под руку, проводил до каюты.
В ресторане он заказал две порции водки, жадно выпил, потребовал еще. Он взял бы сразу бутылку, но обычно европейцы так не поступают. А он старательно играл роль европейца…
После третьей рюмки он достал платок, чтобы вытереть глаза. Очки мешали, и он снял их.
Он сильно сдал за последние пятнадцать лет - постарел, обрюзг. Под глазами набрякли склеротические мешки. Вот и бородка, которую он специально отрастил перед поездкой, очень изменила лицо. И все же Саша Сизова, вероятно, сразу узнала бы этого человека: в ресторанном салоне парохода находился не норвежский торговец Лудвиг Хоркстрем, как он значился по документам, а Борис Борисович Тулин - в прошлом белогвардейский офицер, заговорщик и убийца, осенью 1919 года арестованный ЧК вместе с Константином Лелекой и бежавший вскоре из тюрьмы, теперь же сотрудник одной из секретных служб нацистской Германии.
- Слава тебе, Всевышний! - Тулин поднял очередную рюмку, сделал короткий выдох, вылил спиртное в рот. "Вернусь, - мысленно продолжал он, сжевав половину бутерброда с икрой, - вернусь благополучно и в тот же день запалю килограммовую свечу. Спасибо, Владыка, что не обошел заботами раба твоего!"
Вояж в Советский Союз завершался без происшествий. Путешествие было начато восемь дней назад, когда в Финляндии он получил транзитную советскую визу и вместе со спутницей оказался в Москве, а затем в Баку.
В прошении о визе, поданном в советское консульство, сообщалось, что норвежский импортер восточных эмалей и чеканки следует в Иран и Ирак для закупки очередной партии товара и потому просит разрешения на транзитный проезд через территорию Советского Союза, - как известно, такой путь является самым коротким из Скандинавии на Ближний Восток… Вместе с коммерсантом следует его супруга: он пожилой человек, отягощенный болезнями, нуждается в повседневном уходе… Речь шла о Стефании Белявской, давней сожительница Тулина, а теперь и его партнерше по службе у нацистов.
В Баку Тулин и Белявская трое суток ждали парохода. Была возможность в первый же день воспользоваться самолетом и оказаться в Тегеране уже через несколько часов. Но в ответ на такое предложение представителя туристского агентства "норвежский коммерсант" горестно развел руками: увы, супруга не переносит высоты…
Истина заключалась в том, что Тулину были остро необходимы эти несколько дней в Баку. Приезд сюда за трое суток до отплытия "Боевого" был специально спланирован разведкой.
Итак, все получилось как надо. Трое суток с рассвета и до темноты он и Белявская, что называется, обшаривали город. Чету заграничных коммерсантов можно было видеть в старинной крепости и крохотных шашлычных и чайханах в нагорной части города, в древнем храме огнепоклонников и на курортном северном побережье Апшеронского полуострова и, конечно, в музеях и театрах. Их возили на нефтяные промыслы Сураханов и Биби-Эйбата, которыми особенно гордятся бакинцы, показали и "Белый город" - средоточие заводов, не менее знаменитых, чем нефтяные промыслы. И всюду Тулин фотографировал. Не сам - упаси Боже! Его собственная камера оставалась в гостиничном номере, а снимки делал специально нанятый фотограф, служивший в туристском агентстве. Уж он-то знал, что можно снимать, а чего нельзя. Тулин обещал хорошо оплатить труд фотографа и переводчика, который тоже обслуживал иностранных туристов. И слово свое сдержал.
Поведение гостей настораживало: деловые люди, твердят, что у них каждый час на учете, сетуют на то, что должны несколько суток ждать парохода, и тут же отвергают предложение воспользоваться самолетом. Коммерсант объясняет, что его жена плохо переносит полет. Но ведь путь из Хельсинки в Москву они проделали по воздуху!
Подозрения усилились, когда стали очевидны неуемное любопытство, дерзкая назойливость иностранца. Много раз Тулин подходил к черте, за которой срабатывает система защиты безопасности государства. Но он так и не переступил эту черту.
Это не входило в задачу, более того, категорически запрещалось теми, кто планировал операцию. Тулин должен был вести себя так, чтобы привлечь внимание контрразведки - и только. За ним будут смотреть в оба глаза. Быть может, выдворят из страны. Но больше он ничем не рискует.
Ему не сказали, зачем вся эта затея. Но он и сам догадывался, что в эти дни поблизости действовал еще один агент - тот, которому он, Тулин, должен был помочь остаться невидимым и неслышным…