Подчеркивалось - при выполнении плана "Грюн" нужно исходить из следующих условий: война может начаться на востоке молниеносным нападением Германии на Чехословакию, для чего германская дипломатия и секретная служба обязаны заблаговременно создать политические и международно-правовые предпосылки.
Канарис отложил перо, так и не написав ни строчки, встал и зашагал по кабинету. Смеркалось, но он не зажигал огня, медленно передвигаясь от стола к окнам, затем вдоль них - к противоположной стене, где висел большой портрет полковника Николаи . Под портретом была прикреплена полочка, на ней красовались две безделушки из фарфора и бронзы. Первая изображала лежащую на боку таксу, к которой приткнулись полдюжины щенят. Вторую, очень древнюю, вывезли из Китая. Это была сложная композиция из трех обезьян-капуцинов. Одна обезьяна напряженно всматривалась в даль. Другая слушала, приложив ладонь к уху. Третья держала палец у рта и как бы предостерегала…
Канарис задержался возле безделушек, в который раз всматриваясь в бронзовых капуцинов - это были его любимцы. Более того, он считал статуэтку неким символом секретной службы, задача которой - все видеть и слышать, самой же оставаться невидимой и неслышимой.
В отсветах угасавшего дня старинная статуэтка загадочно мерцала. Это была зеленая бронза, великолепно отполированная, и столетия не только не состарили ее, но, напротив, придали металлу какую-то шелковистость, как бы завершив то, что задумал и создал скульптор.
Канарис долго стоял возле полки, снова и снова рассматривая фигурки обезьян, их выразительные физиономии.
Вздохнув, он вернулся к столу. День выдался трудный. Сейчас он мечтал о постели - лечь, расслабиться, провалиться в сон… Но он не мог уйти, не сделав записи в дневнике. Он никогда не откладывал этого на завтра: новый день приносит новые заботы, они вытесняют из памяти то, что было накануне. Память человеческая столь несовершенна…
Он раскрыл тетрадь, поставил дату записи: 24 июня 1937 года. И снова отложил перо. Откинувшись на спинку кресла, стал выстраивать в сознании все самое значительное. Итак, война - дело решенное. Установлена даже очередность: кто будет первым объектом внимания вермахта, а кто вторым, третьим… Сейчас он отчетливо видел лицо фон Бломберга, его глаза, когда тот всем корпусом повернулся к шефу своей разведки: "Адмирал, ваши люди должны идти впереди вермахта. От того, как умело они будут действовать, зависит, сколько солдатских жизней сохраним мы для новых походов во славу фюрера и германской нации. Готовьте таких людей, такие батальоны и полки, адмирал. И мой вам совет: не теряйте ни единого дня!" И вторая реплика министра: "Господин Канарис, я предвижу танковые сражения, в которых, быть может, примут участие тысячи машин, предвижу длительную работу тысяч бомбардировщиков, чтобы привести в покорность такие страны, как Франция, Россия или Англия. И я не сказал еще ни слова о нашем морском флоте… Надеюсь, вы поняли, куда я клоню. Речь идет о горючем, господин адмирал, о той самой нефти, которой всегда недоставало Германии, но имелось в избытке у наших противников… Вчера фюрер сказал мне, что здесь он возлагает самые большие надежды на руководимое вами управление. Нет, нет, абверу не поручат поиск новых нефтяных полей, бурение скважин и добычу топлива для армии и флота рейха. Но мы требуем от вас сделать так, чтобы в случае кризисной ситуации нефтяной голод терзал не только Германию! Фюрер высоко оценивает потенциальные возможности вашей службы, и я целиком с ним согласен. На вашем месте я бы подумал о дальнейшем расширении аппарата, чтобы усилить проникновение абвера в интересующие нас страны и объекты. Таким образом, я напутствую вас в предприятии, имеющем весьма важное значение для судеб рейха. Напутствую и повторяю: не медлите, адмирал!"
Канарис снова вышел из-за стола. Но направился не к полке со статуэтками, а к карте, занимавшей всю стену. Она была так велика, что адмирал пользовался лесенкой, если требовалось взглянуть на некоторые районы земного шара.
Нефть!.. В центральной части Европы ее добывалось совсем немного. Рука адмирала коснулась карты в районе Югославии… Вот, где-то здесь. Затем Румыния: промыслы в Плоешти. Далее - незначительные месторождения в Австрии и на востоке Польши, в Драгобыче. Увы, все это не идет в сравнение с нефтяными потоками, которые хлещут из скважин на месторождениях, принадлежащих Советам.
Канарис передвинулся правее, следя глазами по карте. Вскоре он нашел то, что искал. Майкоп, прочитал он, Грозный и, наконец. Баку.
Баку… Глава абвера положил на карту обе руки, так что кружочек с названием города оказался между ладонями, долго всматривался в выдающийся в море аппендикс - полуостров, на котором была расположена нефтяная столица Советского Союза.
Минуту спустя он сидел за столом и писал, как всегда покрывая тетрадный лист неторопливыми четкими строчками.
Вот он прервал работу, поднял голову и поглядел в противоположный угол кабинета. Лампа освещала только письменный стол. Остальная часть комнаты тонула в темноте. И все же бронзовая композиция из трех обезьян мягко сияла, будто свет исходил откуда-то изнутри…
Зазвонил телефон. Это был особый аппарат, не значившийся ни в каких справочниках или списках. Номер был известен лишь особо доверенным людям, фактически - личным агентам главы абвера. Но и они могли звонить по этому телефону только в чрезвычайных обстоятельствах.
Он снял трубку, дважды подул в микрофон. В ответ послышалось то же самое, будто вернулось эхо. Канарис снова подул в трубку, но уже один раз. Вслед за тем в трубке раздались гудки отбоя.
С обеих сторон не было произнесено ни слова, но тем не менее разговор состоялся. Глава абвера положил трубку на рычаг и вернулся к дневнику. Теперь он то и дело поглядывал на часы.
Вскоре он запер дневник в сейф, вызвал автомобиль и уехал.
У газетного киоска на Вильгельмштрассе Канарис велел шоферу остановиться и купить вечерние издания. Пока тот ходил к киоску, у автомобиля побывал мужчина, по виду - торговец сувенирами или распространитель лотерейных билетов. Окно пассажирского салона было опущено, незнакомец передал в него конверт и удалился.
Поздно вечером Канарис в своем домашнем кабинете вскрыл этот конверт. На стол выпали копии документов и фотография семьи: отец и мать сидят в окружении нескольких детей.
Часть бумаг касалась личности подданного Германской империи, некоего Эбергарда Гейдриха, и свидетельствовала, что он рожден от немца и еврейки. Далее указывалось, что человек этот был опереточным актером, тенором. В заключение приводились данные о его семье, в частности о сыне - Рейнгарде Гейдрихе.
Этот последний был группенфюрером СС и руководителем РСХА - главного имперского управления безопасности, в которое входили гестапо, служба безопасности - СД, полиция безопасности, криминальная полиция…
Канарис бережно спрятал документы в конверт, подержал его в руках, как бы не желая расставаться с такой ценностью, затем положил конверт в сейф.
Дверь вделанного в стену сейфа осталась открытой - он перебирал хранившиеся там документы, некоторые из них бегло просматривал, пока не отыскал нужный. Это была картонная папка с тесемками, крытая синим блестящим коленкором. То, что хранилось в ней, Канарис считал бесценным сокровищем.
Тесемки были развязаны, папка раскрыта. В ней находились две фотографии. Канарис взял их, поднес к свету, как бы желая убедиться, что они те самые, никто не украл их, не подменил…
Оба снимка были сделаны на кладбище. Фотограф постарался, и карточки получились контрастные, четкие. Изображена была могила. На обоих снимках - одна и та же могила. Об этом свидетельствовало характерное надгробие и все, что его окружало, - деревья, кустарники, фигурное металлическое ограждение.
Чем же привлекло внимание Канариса это захоронение, - казалось бы, самое обыкновенное, неотличимое от тысяч других на кладбищах любого германского города?
На первом снимке надпись на мраморной доске надгробия утверждала, что здесь погребена Сарра Гейдрих (немецкий текст был повторен по-древнееврейски). А на второй фотографии того же надгробия была уже другая доска. Надпись гласила: "С. Гейдрих". Текст на древнееврейском языке отсутствовал.
Снимки были вложены в папку и спрятаны в сейф, где хранились многие другие ценности такого же рода и среди них - история болезни унтер-офицера Адольфа Шикльгрубера , нуждающегося в длительном наблюдении психиатров…
Адмирал уже собирался спуститься в гостиную и выпить чашечку кофе, как вдруг затявкал Зеппль. Это был любимый пес Канариса; цветной портрет таксы Зеппля висел в служебном кабинете главы абвера - неподалеку от портрета полковника Николаи и полки с тремя бронзовыми обезьянами…
Итак, Зеппль подал голос. Это могло быть только в случае, если в дом пришел посторонний. Канарис бросил тревожный взгляд на сейф и поспешил вниз.
В холле его ждал… группенфюрер Рейнгард Гейдрих!
На лице Канариса отобразилась радость, едва ли не восторг от такой неожиданной и приятной встречи. Он протянул гостю руку, и его мягкая, как у женщины, ладошка утонула в крепкой руке Гейдриха.
- Такая скучища одолевает по вечерам, - сказал Гейдрих. - Сидел дома, крепился, пока были силы. Когда стало невмоготу, решил нанести "визит вежливости". - При этих словах он ухмыльнулся, его тонкие губы растянулись в длинные полосы.
Канарис закивал в знак того, что все это ему очень хорошо понятно, и предложил гостю кресло. Но тот сказал, что лучше, если они прогуляются: ветер, который дул с утра, разогнал тучи. Сейчас он унялся, и вечер прекрасен.
Они вышли из дома. Впереди бежал Зеппль, переваливаясь на кривых лапах.
Они знали друг друга вот уже пятнадцать лет, и судьба то и дело странным образом перекрещивала их пути. Впервые они встретились в 1922 году на палубе учебного крейсера "Берлин". В ту пору Канарис был оберлейтенантом, Гейдрих - кадетом. Спустя несколько месяцев офицерский суд чести слушал дело кадета Гейдриха, обвинявшегося в какой-то уголовщине, и постановил изгнать его из флота. На суде присутствовал Канарис. Далее они встречались на партейтаге в Мюнхене и затем в Свинемюнде. К этому времени роли переменились: в Свинемюнде Рейнгард Гейдрих приезжал уже в ранге руководителя РСХА, проверяя состояние охраны участка побережья, которым руководил Канарис. И вот, наконец, пригород Берлина, где Канарис купил дом, когда был назначен главой абвера. Была ли это игра случая или нечто прямо противоположное, но дом Гейдриха оказался на той же самой Доллештрассе, что и особняк Канариса…
Так они сделались соседями. А люди, если они живут рядом, да еще и заняты сходной работой, должны общаться. Вот они и стали ходить в гости друг к другу вместе с женами и детьми, встречаться на теннисном корте и площадке для игры в крокет. Но все это было чисто внешнее. Гейдрих люто ненавидел Канариса, считая, что тот содействовал его изгнанию из флота. В свою очередь Канарис отчетливо ощущал опасность, которая всегда грозила со стороны руководителя РСХА, и накапливал материалы, компрометировавшие Гейдриха с точки зрения нацистов.
Сейчас "заклятые друзья" прогуливались по лугу, расточали друг другу улыбки, обменивались ничего не значащими фразами - маленький изящный Канарис и костлявый верзила с безжалостными глазами и орлиным носом на длинном асимметричном лице.
- Были у Бломберга? - вдруг сказал Гейдрих.
Канарис искоса взглянул на него. Конечно, шеф РСХА должен был знать о директиве военного министра относительно подготовки к войне. Но зачем группенфюрер спросил об этом? Какая преследуется цель?
Неожиданно для самого себя он взял Гейдриха под руку. Тот скосил на него глаза.
- Я вернулся от военного министра, и с той самой минуты голова у меня работает только в одном направлении.
- Ну-ну, - пробормотал Гейдрих, - выкладывайте. Любопытно, что вас заботит.
- Нефть!
Шеф РСХА снова взглянул на собеседника.
- Нефть, - повторил Канарис. - Нефтяные источники, которые будут питать моторы врагов Германии.
Гейдрих ждал, чтобы Канарис развил свою мысль.
- Чьи источники? - наконец проговорил он. - Каких государств? А, кажется, начинаю понимать… Ведете речь о России?
- Да.
- И что вы задумали?
- Пока нет планов. Они появятся, когда удастся достаточно хорошо осветить эти районы.
- "Удастся осветить"… Выходит, у вас недостает возможностей?
- Я бы не стал утверждать так категорично. Но помощь друзей никогда не помешает…
- Вон вы куда гнете! Хотите знать, чем я располагаю в России?
- Пусть даже в общих чертах, - осторожно сказал Канарис.
Гейдрих повернул голову и вперил в собеседника тяжелый щупающий взгляд.
- Надеетесь пристегнуть меня к своей лямке?
- Что же… Вы и я - мы оба тянем одну и ту же повозку, разве не так? - Канарис простодушно улыбнулся и, нагнувшись, погладил Зеппля, который, как только люди остановились, стал рыть землю и уже выкопал порядочную яму.
- Так-то оно так, - проворчал Гейдрих. И вдруг рассмеялся: - Любопытно, что вы скажете, если узнаете, что сейчас, быть может, в эту минуту, два очень умных парня из моей службы бродят по тому самому объекту?..
- Какой объект имеете вы в виду?
Гейдрих будто не расслышал вопроса.
- По моим данным, они должны были появиться там два или три дня назад, - продолжал он. - А сегодня или завтра покинут Россию.
- Я всегда говорил, что вы умеете глядеть вперед. - Канарис снова погладил Зеппля. - Что они делают в России, эти ваши люди?
- Что могут делать два агента СД, оказавшись в самом центре нефтяного царства Советов?
- Так они в Баку?
- В Баку, дорогой адмирал.
Они погуляли еще немного. Потом Гейдрих сказал, что время возвращаться домой. Завтра на рассвете он должен лететь в Австрию. Там завариваются важные дела.
И они расстались, пожелав друг другу доброй ночи.
Шестая глава
Личный самолет главы имперского управления безопасности приземлился в Берлине августовским утром, когда солнце уже основательно прогрело плиты взлетно-посадочной полосы и над бетонными дорожками, над сводчатыми кровлями ангаров и мастерских подрагивало знойное марево.
Позади была напряженная трехнедельная поездка, дни и ночи, наполненные работой: совещания с людьми своей службы, официальные визиты и встречи иного порядка, строго конфиденциальные, происходившие в самых различных местах и условиях, ибо РСХА располагало в Австрии широкой сетью агентов, в числе которых были министры и лавочники, адвокаты, промышленники, владельцы туристских отелей, военные… Гейдрих умел работать. Уж он-то знал, что иной раз самая важная информация добывается маленькими, незаметными людьми, поэтому не гнушался контактов с этой категорией "источников".
Он пожал руку пилоту, вышел из самолета. Возле трапа ждала машина. Гейдрих сел в нее. Поначалу хотел отправиться домой, чтобы выспаться, но передумал и приказал ехать на службу. Разумеется, он и так был в курсе всех дел: шифровальщик и телетайп службы гестапо германского посольства в Вене эти три недели исправно работали на своего высокого шефа. Но все равно могли быть новости…
Он не ошибся. Приняв в служебных апартаментах ванну и позавтракав, сразу же натолкнулся на интересное сообщение. Оно касалось итогов действия группы агентов. В РСХА был заведен твердый порядок, согласно которому подразделения, ведающие работой против различных стран, немедленно докладывали в главную квартиру о всех проведенных акциях. Референтура Гейдриха отсеивала второстепенное - это объединялось в ежедневных сводках. Самое же ценное попадало в особую "красную папку" на столе шефа. Впрочем, она лишь называлась так - "красная папка". На деле это был встроенный в крышку письменного стола плоский стальной ящик, оклеенный красной лакированной кожей. Ключи от весьма сложного замка ящика имели лишь два человека: тот, кто клал в ящик документы - главный адъютант Гейдриха, и сам хозяин. Документы находились здесь в дневное время, когда Гейдрих работал. На ночь они исчезали в особом хранилище.
Итак, Гейдрих раскрыл "красную папку". Ящик был полон. Но особое внимание главы РСХА привлек один документ. Прочитав сколотые бумажные листы, он усмехнулся. На память пришел последний разговор с адмиралом Канарисом. Он поглядел на белый телефонный аппарат прямой связи с руководителем абвера, но звонить не стал, вновь перечитал документ. Потом вызвал адъютанта, показал на бумаги:
- Принесите все, относящееся к делу. Хочу знать подробности.
Тот понимающе кивнул. Он тоже полагал, что дело заслуживает внимания.
Адъютант вернулся с дополнительными материалами.
- Этот человек здесь, - сказал он.
Гейдрих поднял голову, взглянул на офицера.
- Я подумал, что он может понадобиться вам, - проговорил адъютант.
- Он один?
- Да, группенфюрер.
- А женщина?
Офицер неопределенно повел плечом. Женщина была фигурой второстепенной и вряд ли могла вызвать интерес.
- Хорошо, - сказал Гейдрих. - Пусть ждет.
Зазвонил белый телефон.
- Можете идти, - сказал Гейдрих.
Адъютант вышел, и он снял трубку.
- Примите поздравления по поводу благополучного возвращения, - послышался в микрофоне глуховатый голос Канариса. - Не думал, что вы уже на месте, позвонил на всякий случай. И вот - приятная неожиданность. Здравствуйте, группенфюрер!
Гейдрих поморщился. Его раздражала всегдашняя осведомленность главы абвера о делах РСХА. И никак нельзя было докопаться до источников информации. Вот и теперь Канарис, конечно, был извещен, что он, Гейдрих, вернулся и находится у себя в кабинете.
- Здравствуйте, сосед, - пробурчал он. - Я нужен вам?
- Особых дел нет. Но вы только что из Австрии. А я давно не был там. Вот и служба моя в этой стране работает не бог весть как хорошо. Словом, получить информацию из первых рук, да еще от вас, группенфюрер!.. Скоро я должен быть в ваших краях и, если позволите, зайду, чтобы пожать вам руку.
- Хорошо, - сказал Гейдрих. - Приезжайте.
И он положил трубку…
- Адмирал Вильгельм Канарис, - доложил адъютант, распахнув дверь.
Гейдрих механически взглянул на часы. Со времени телефонного разговора с адмиралом прошло менее сорока минут. Канарис явно спешил с визитом.
Он встретил гостя посреди кабинета, подвел к дивану, усадил. Сам устроился в кресле напротив.
Принесли кофе и коньяк.
Канарис поднял рюмку:
- Вижу, что не отдохнули. Не беда, отоспитесь и войдете в норму. Ваше здоровье, группенфюрер!
Гейдрих поблагодарил, отпил из рюмки. Сейчас коньяк "не шел". Во рту была какая-то горечь. Голова отяжелела. У него все больше портилось настроение.
Канарис, напротив, был весел, сыпал словами, задавал все новые вопросы. Но Гейдрих отчетливо ощущал во всем этом наигранность, фальшь. Силился понять, зачем так спешно пожаловал руководитель абвера, и не мог. А это раздражало еще больше.