- Лорд Утред, ты пришел с одним отрядом воинов. Мы, разумеется, боимся тебя. Кто же не боится Утреда Беббанбургского? - произнеся эту лесть, он отвесил мне поклон, сидя в седле.
- Но одного отряда не хватит, чтобы исполнить желание леди Этельфлед. - он подождал моего ответа, но я ничего не сказал. - Можно я скажу, что озадачивает меня? - спросил он.
- Скажи, - ответил я.
- Уже четыре года ты, лорд Утред, выполняешь волю Альфреда. Ты убиваешь его врагов, возглавляешь его армию, обеспечиваешь безопасность королевства, но взамен за свою службу имеешь только один отряд воинов.
У других есть земли, большие дома, их кладовые ломятся от богатств, шеи их женщин украшены золотыми цепями, и они могут вести в бой сотни верных людей, а человек, обеспечивший их безопасность, ходит без награды. Почему ты терпишь такого неблагодарного повелителя?
- Я спас тебе жизнь, - ответил я, - а ты озадачен неблагодарностью?
Он довольно рассмеялся.
- Он берет тебя измором, потому что боится тебя. Они уже сделали из тебя христианина?
- Нет.
- Тогда присоединяйся ко мне. Мы с тобой, лорд Утред, мы выкинем Этельреда из его замка и разделим Мерсию между собой.
- Я предложу тебе земли в Мерсии, - сказал я.
Он улыбнулся.
- Владения в два шага длиной и в один шаг шириной? - спросил он.
- И в два шага глубиной, - ответил я.
- Меня сложно убить, - сказал он. - Боги явно любят меня, так же как и тебя. Я знаю, что Сигурд проклинает тебя после Йолля.
- Что ты еще слышал?
- Что солнце всходит и заходит.
- Получше смотри на него, - сказал я, - потому что можешь увидеть не так уж много рассветов и закатов.
Я неожиданно подтолкнул коня вперед, заставив скакуна, на котором сидел Хэстен, попятиться.
- Слушай, - сказал я резким голосом, - у тебя есть две недели, чтобы уйти отсюда. Ты понял меня, неблагодарное собачье дерьмо? Если через две недели ты еще будешь здесь, я сделаю с тобой то же, что с твоими людьми у Бемфлеота.
Я взглянул на двух его спутников, затем опять на Хэстена.
- Две недели, - сказал я, - а потом придут западно-саксонские войска, и я сделаю из твоего черепа чашу для питья.
Я конечно же лгал, во всяком случае о приходе западно-саксонских отрядов, но Хэстен знал, что эти отряды дали мне численное преимущество для победы в Бемфлеоте, поэтому ложь была правдоподобной.
Он начал что-то говорить, но я развернулся и пришпорил коня, дав Меревалу знак следовать за мной.
- Я оставлю Финана с двадцатью воинами, - сказал я мерсийцу, когда мы достаточно далеко отъехали от Хэстена, - не пройдет и двух недель, как вам надо ожидать нападения.
- Со стороны Хэстена? - с сомнением спросил Меревал.
- Нет, от Сигурда. Он приведет по меньшей мере три сотни человек. Хэстену нужна помощь, и он будет добиваться расположения Сигурда, сообщив ему о моем приезде. Сигурд приедет, потому что хочет моей смерти.
Конечно, я не был уверен, что это случится, но я думал, что Сигурд не устоит перед наживкой.
- Когда он придет, - продолжил я, - отступайте.
Идите в леса, будьте впереди него и доверьтесь Финану. Пусть Сигурд теряет своих воинов на пустой земле. Даже не думайте сражаться с ним, просто идите впереди него.
Меревал не спорил. Вместо этого он недоуменно взглянул на меня после непродолжительного раздумья.
- Господин, - спросил он, - почему Альфред не наградил вас?
- Потому что он не доверяет мне, - сказал я, поразив своей честностью Меревала, который уставился на меня с широко раскрытыми глазами, - и если ты хоть немного верен своему лорду, - продолжил я, - ты скажешь ему, что Хэстен предложил мне заключить союз.
- И я скажу ему, что ты отказался.
- Можешь сказать, что я заинтересовался, - вновь поразил я своего собеседника. Я пришпорил коня.
Сигурд и Эорик приготовили для меня западню, которая почти сработала, теперь же я расставлял ловушку для Сигурда.
Я не надеялся убить его, пока нет, но я хотел заставить его пожалеть о попытках убить меня. Но сначала я хотел узнать будущее. Пришло время отправиться на север.
Я дал Сердику свою хорошую кольчугу, шлем, плащ и коня. Сердик был ниже меня, но достаточно высок, и одетый в мою одежду, со скрытым пластинами шлема лицом, он вполне мог сойти за меня.
Я отдал ему свой щит с нарисованной волчьей головой и велел ему показываться ежедневно.
- Не подходи близко к стенам, - сказал я, - просто дай ему понять, что я наблюдаю за ним.
Свое знамя с головой волка я оставил с Финаном и на следующий день уехал вместе с двадцатью шестью воинами на восток.
Мы выехали до рассвета, так что ни один из разведчиков Хэстена не видел нашего отъезда, и двигались в сторону восходящего солнца. Когда становилось светло, держались лесистых местностей, но продолжали ехать на восток. Лудда по-прежнему оставался с нами.
Он был плутом, вором и нравился мне. Лучшим в нем было его удивительное знание Британии.
- Я постоянно в пути, господин, - объяснил он мне, - вот почему я знаю дорогу.
- Всегда в пути?
- Если ты продал кому-то два ржавых железных гвоздя за кусок серебра, то не захочешь попасть в его руки на следующее утро, господин, так ведь? Ты уедешь, господин.
Я рассмеялся. Лудда был нашим проводником и вел нас на восток по римской дороге, пока мы не увидели селение, от которого в небо поднимался дым, и тогда мы сделали широкий крюк на юг, чтобы не быть замеченными. Здесь не было дорог между селениями, только пастушьи дорожки, ведущие на холмы.
- Куда он ведет нас? - спросил меня Осферт.
- Букестанес, - ответил я.
- Что там?
- Земля принадлежит ярлу Кнуту, - сказал я, - тебе не понравится то, что там, поэтому я не скажу.
Я бы лучше взял с собой Финана, но я поручил ирландцу держать Сердика и Меревала подальше от неприятностей. Мне нравился Осферт, но иногда его осторожность скорее мешала, чем помогала.
Если бы я оставил Осферта в Честере, он бы слишком поспешно отступил при появлении Сигурда.
Он бы чересчур ограждал Меревала от неприятностей, уйдя вглубь приграничных лесов между Мерсией и Уэльсом, и Сигурд, скорее всего, прекратил бы преследование. Я хотел раззадорить и подразнить Сигурда и верил, что Финан справится.
Пошел дождь: не тихий летний дождик, а ливень, вслед за которым задул резкий восточный ветер. Наше странствие стало медленным, жалким и более безопасным. Безопасным, потому что мало кому захотелось бы выйти на улицу в такую погоду.
Когда мы встречали незнакомцев, я называл себя лордом Кумбраланда, едущим выказать почтение ярлу Сигурду.
Кумбраланд был захолустьем, мало кто из лордов ссорился из-за него. Я провел там какое-то время и мог ответить на любой вопрос, но никто из встретившихся нам людей не хотел их задавать.
Мы поднялись на холмы и через три дня прибыли в Букестанес. Он лежал в лощине среди холмов и представлял собой городок, построенный рядом с кучкой римских сооружений, сохранивших каменные стены, но чьи крыши давно уже были покрыты соломой.
Защитного частокола не было, но на краю города нам преградили путь трое мужчин в кольчугах, вышедшие из лачуги.
- Вы должны заплатить за въезд в город, - сказал один из них.
- Кто вы? - спросил второй.
- Кьяртан, - ответил я. Именно этим именем из моего прошлого я назывался в Букестанесе, так звали злобного отца Ситрика.
- Откуда вы? - спросил мужчина. У него было длинное копье с ржавым наконечником.
- Из Кумбраланда, - сказал я.
Все трое ухмыльнулись.
- Из Кумбраланда, да? - сказал первый, - здесь вы не сможете расплатиться овечьим дерьмом. Он рассмеялся, довольный собственной шуткой.
- Кому вы служите? - спросил я его.
- Ярлу Кнуту Ранульфсону, - ответил второй, - наверно, о нем слышали даже в Кумбраланде.
- Он знаменит, - сказал я, изображая благоговение, затем заплатил им серебром от разрубленного на куски браслета.
Я немного поторговался с ними, но не сбивая сильно цену, потому что хотел посетить город, не вызывая подозрений. Поэтому я заплатил серебром, которое едва мог позволить себе, и нас пропустили на грязные улицы.
Мы укрылись на обширной ферме в восточной части городка. Фермой владела вдова, которая давно забросила разведение овец и жила за счет путешественников, искавших горячие источники, которые славились целебной силой. Хотя сейчас, по ее словам, источники охранялись монахами, которые требовали серебро с любого, прежде чем тот войдет в старинную римскую купальню.
- Монахи? - спросил я ее, - я думал, что это земля Кнута Ранульфсона.
- А ему какое дело? - спросила она. - Пока ему платят серебром, ему все равно, какому богу они молятся.
Она была саксонкой, как и большинство жителей городка, но говорила о Кнуте с нескрываемым уважением.
Ничего странного. Он был богат, опасен, и говорили, будто он самый лучший мечник во всей Британии.
Говорили, что его клинок - самый длинный и смертельный в стране, поэтому его называли Кнут Длинный Меч, и помимо этого Кнут еще был ревностным союзником Сигурда.
Если бы Кнут Ранульфсон знал, что я в его землях, то Букестанес кишел бы датчанами, охотящимися за моей головой.
- Так ты здесь, чтобы посетить горячие источники? - спросила вдова.
- Я ищу колдунью, - сказал я.
Вдова перекрестилась.
- Господь да сохранит нас, - сказала она.
- Что нужно сделать, чтобы увидеть ее? - спросил я.
- Заплатить монахам, конечно же.
Христиане такие странные. Они утверждают, что у языческих богов нет силы, и что старое колдовство так же фальшиво, как мешочки Лудды с железом. Но при этом когда они болеют, или их постигает несчастье, или если они хотят детей, они идут к заклинательнице, колдунье, которая есть в любой местности.
Священник читает проповеди против таких женщин, объявляя их злом и еретичками, а на следующий день платит заклинательнице серебром, чтобы узнать свое будущее или убрать бородавки на лице. Монахи Букестанеса не были исключением.
Они сторожили римскую баню, пели в часовне и брали серебром и золотом за организацию встречи с aglæcwif.
Аglæcwif - это женщина-монстр, и именно такой я считал Эльфадель. Я страшился ее и хотел услышать, поэтому послал Лудду и Райпера договориться о встрече. Они вернулись и сказали, что заклинательница желает золота. Не серебра, золота.
Я взял с собой деньги на эту поездку и почти все их пустил по ветру. Мне пришлось взять золотые цепи Сигунн и две из них отдать монахам. Я поклялся, что однажды верну драгоценные звенья.
На закате второго дня нашего пребывания в Букестанесе я отправился на юго-запад к нависавшему над городом холму, на котором находилась древняя могила - зеленый курган на пропитанном влагой холме.
У этих могил были мстительные духи, и меня пробирал озноб, когда я направился по тропинке в лес из ясеней, бука и вяза.
Мне сказали, чтобы я шел один, и если ослушаюсь, колдунья не появится, но сейчас я очень хотел, чтобы кто-нибудь прикрывал меня со спины.
Я остановился, слыша только дуновенье ветра в листве, шум падающих капель и журчание ручья неподалеку.
Вдова сказала, что некоторые ждали по нескольку дней, чтобы получить совет от Эльфадель, а другие отдавали золото или серебро, приходили в лес и ничего не находили.
- Она может растаять в воздухе, - сказала крестясь вдова. Однажды, по ее словам, пришел сам Кнут, а Эльфадель не явилась.
- А ярл Сигурд? - спросил я ее. - Он тоже приходил?
- Он приходил в прошлом году, - сказала вдова, - и был щедр. С ним был саксонский лорд.
- Кто?
- Почем мне знать? Они не останавливались в моем доме. Они остановились у монахов.
- Расскажи все, что помнишь, - попросил я ее.
- Он был молод, - сказала она, - с длинными, как у тебя, волосами, но он все-таки был саксом.
Большинство саксов обрезают волосы, а датчане, наоборот, отращивают.
- Монахи называли его саксом, господин, - продолжала вдова, - но кем он был? Я не знаю.
- Он был знатным?
- Он был одет как лорд, господин.
На мне была кольчуга и кожаный жилет. Никаких опасных звуков в лесу слышно не было, и я шел вперед, отклоняясь от мокрых листьев, пока тропинка не уперлась в известняковую скалу, рассеченную гигантской трещиной.
По крутому утесу стекала вода, и из расщелины хлестал поток, вспененный добела. Омывая упавшие камни, он растворялся в лесу. Я осмотрелся, вокруг никого не было видно и слышно.
Мне казалось, что даже птицы не пели, хотя это наверняка было самовнушением. Ручей громко шумел.
Я заметил следы на гальке и камнях рядом с ручьем, но ни один из них не выглядел свежим, поэтому я сделал глубокий вдох, вскарабкался по камням и вступил в узкую пасть пещеры, окаймленную папоротником.
Я помню, какой страх испытывал в той пещере. Было страшнее, чем при Кинуите, когда люди Уббы составили стену из щитов и пришли убивать нас.
Я прикоснулся к молоту Тора на груди и произнес молитву Хёду, сыну Одина, слепому богу ночи. Затем на ощупь двинулся вперед, пригибаясь под каменным сводом, серый дневной свет быстро ослабевал.
Я дал глазам привыкнуть к темноте и продолжил движение, стараясь оставаться выше потока, который струился через наносы щебня и песка, скребущие по сапогам.
Медленно я продвигался вперед по узкому и низкому проходу. Становилось холодно. На мне был шлем, и уже не раз я задевал им за скалу.
Я зажал в кулаке молот, висящий на груди. Эта пещера несомненно была одним из входов в потусторонний мир, где находятся корни Иггдрасиля, и три норны вершат наши судьбы.
Это было место для гномов и эльфов, для темных существ, которые появляются в нашей жизни и рушат наши надежды. Я боялся.
Скользя по песку, я ощупью двигался вперед и почувствовал, что проход закончился, и теперь я находился на большом звучном пространстве. Я увидел слабые проблески света, но не знал, могу ли верить глазам.
Я снова прикоснулся к молоту и положил руку на рукоять Вздоха Змея. Я стоял, не шевелясь, среди звуков стекающей воды и шумящего потока и пытался расслышать звуки, исходящие от человека.
Я сжимал рукоять меча, моля слепого Хёда указать путь в кромешной тьме.
И появился свет.
Нежданный свет. Это были просто несколько свечей, но скрытые завесой, которую внезапно подняли, и их маленькие, дымные язычки казались ослепительно яркими в абсолютной темноте.
Свечи стояли на камне с ровной, как у стола, поверхностью. Кроме свечей, на нем были нож, чашка и кубок. Свечи освещали помещение высотой с приличный дом.
Нависающий свод пещеры состоял из бледного камня, который выглядел, как будто был заморожен из жидкого состояния. Жидкий камень, с синими и серыми прожилками, и все остальное я увидел за мгновение, затем уставился на существо, глядевшее на меня из-за каменного стола.
Она была похожа на темный плащ в темноте, неясный силуэт в тени, искаженную сущность, aglæcwif, но по мере того как мои глаза привыкали к свету, я рассмотрел, что она была крошечной, по-птичьи хрупкой, старой как время и с таким темным и морщинистым лицом, что оно выглядело как выделанная кожа.
Ее черный шерстяной плащ был грязен, капюшон наполовину скрывал ее черные с проседью волосы. Это было само уродство в человеческом обличье, колдунья, aglæcwif, Эльфадель.
Я не двигался, а она молчала. Она просто вглядывалась в меня, не мигая, и я чувствовал, как страх вползает в меня, и вдруг она поманила меня рукой, похожей на когтистую лапу и прикоснулась к пустому кубку.
- Наполни его, - сказала она. Голос звучал, как ветер в камнях. - Наполнишь?
- Золотом, - говорила она, - или серебром. Но наполни.
- Ты хочешь еще? - спросил я раздраженно.
- Ты хочешь заполучить все, Кьяртан из Кумбраланда, - отвечала она, и перед тем как произнести имя, она мгновение помедлила, как будто подозревала, что оно фальшивое, - поэтому да. Я хочу еще.
Я почти отказался, но признаю, что я испугался ее могущества, поэтому вытащил из мошны все серебро, пятнадцать монет, и положил его в серебряную чашу. Она самодовольно улыбнулась, услышав звон монет.
- Что ты хочешь узнать? - спросила она.
- Всё.
- Настанет время жатвы, - снисходительно сказала она, - затем придет зима, после зимы наступит время сева, еще одна жатва и еще одна зима, и так до конца существования мира, люди будут рождаться и умирать, вот и все.
- Тогда расскажи о том, что я хочу узнать.
Она помедлила, затем почти незаметно кивнула.
- Положи руку на камень, - сказала она, но когда я положил левую руку плашмя на холодный камень, она покачала головой. - Правую руку, - велела она, и я послушно положил правую руку вместо левой.
- Переверни, - прохрипела она, и я перевернул руку ладонью вверх. Глядя мне в глаза, колдунья взяла нож и криво ухмыльнулась, приглашая убрать руку, а когда я не пошевелился, внезапно чиркнула ножом поперек ладони.
От подушечки большого пальца к основанию мизинца и еще раз - крест-накрест. Я смотрел на ручейки крови из двух свежих порезов и вспомнил крестообразный шрам на руке Сигурда.
- Теперь, - сказала она, отложив нож, - с силой шлепни рукой по камню. Пальцем она указывала на гладкую середину камня. - Шлепни тут.
Я с силой ударил по камню, и удар разбрызгал капельки крови вокруг грубого отпечатка ладони, изуродованной красным крестом.
- А теперь помолчи, - сказала Эльфадель и сбросила плащ.
Она была голой. Тощая, бледная, уродливая, старая, сморщенная и голая. Груди - пустые кожаные мешки, кожа - сморщенная и пятнистая, руки как у цыпленка.
Колдунья протянула руку и распустила скрученные на затылке волосы: черно-седые пряди рассыпались по плечам как у молоденькой незамужней девушки. Это была пародия на женщину, колдунья, и я вздрогнул, взглянув на нее.
Казалось, она не замечала мой взгляд, уставившись на кровь, блестевшую в пламени свечей. Кривым как коготь пальцем коснулась лужицы крови, размазывая ее по гладкому камню.
- Кто ты? - спросила она, и в ее голосе проскользнуло неподдельное любопытство
- Ты знаешь, кто я.
- Кьяртан из Кумберланда, - сказала она. В горле у нее заклокотало, что, вероятно, обозначало смех, а затем окровавленным пальцем она коснулась кубка. - Выпей это, Кьяртан из Кумберланда, - сказала она, произнеся имя с угрюмой усмешкой, - выпей все!
Я поднял кубок и выпил. На вкус это было отвратительно. Горько, тухло и застывало в горле, но я выпил все.
А Эльфадель засмеялась.
Я мало что помню об этой ночи и хотел бы забыть большую часть из того, что помню.
Я проснулся голым, замерзшим и связанным. Лодыжки и запястья были связаны кожаными ремнями, завязанными вместе, чтобы соединить конечности. Слабый серый свет просачивался сквозь щели и туннель, освещая большую пещеру.
Пол был бледным от помета летучих мышей, а моя кожа запачкана моей же блевотиной. Эльфадель, сгорбленная и мрачная в своем черном плаще, склонилась над моей кольчугой, двумя мечами, шлемом, молотом Тора и одеждой.