- Вы хорошо сделали, капитан. Я очень рад видеть сеньору, я весь к ее услугам, хотя и сожалею, что она не выбрала Для разговора более удобной минуты; мои обязанности помешают мне наслаждаться ее разговором так долго, как я желал бы.
- Я могу подождать, - заметила гостья, - пока ваши занятия не позволят вам дать мне аудиенцию. С вашего позволения, я останусь здесь до тех пор, пока не окончится ваш совет, а потом вернусь на "Тигр" в лодке, которая доставила меня сюда. Это задержит отъезд капитана всего на несколько минут; я хочу сказать вам очень немногое.
- Ваши желания - приказ для меня, сеньора, - отвечал Монбар. - Впрочем, - прибавил он, протянув руку в сторону моря, где были видны лодки, направлявшиеся к фрегату, - вы видите, что, к моему величайшему сожалению, в данную минуту у меня нет никакой возможности говорить с вами; сюда по моему приказанию прибывают офицеры. Сделайте мне честь, располагайтесь пока что в моей собственной каюте. Как только я освобожусь, я тотчас поспешу к вам.
Донна Клара поклонилась в знак согласия на предложение Монбара, поблагодарила Франкера и пошла за юнгой, которому адмирал приказал отвести ее в свою каюту. Лодки начали подплывать к фрегату, и капитаны один за другим поднимались на палубу, где были приняты со всеми почестями, принятыми в военном флоте всех стран для приветствия высших офицеров.
Монбар стоял у трапа и пожимал руки своим товарищам, обмениваясь с ними дружескими словами по мере того, как они появлялись на палубе его фрегата.
Капитаны сошли в залу совета, приготовленную для их приема; два флибустьера с ружьями караулили дверь - совещание было тайное. Посреди залы был поставлен круглый стол, покрытый зеленым сукном, вокруг него расставили стулья.
Всего явилось пятнадцать капитанов; это были самые знаменитые предводители флибустьеров. Мы уже называли их имена. Монбар был председателем совета вместе с Морганом. Франкер, самый младший, исполнял должность секретаря; на столе перед ним положили бумагу, перья и чернила. По безмолвному приглашению адмирала капитаны сели.
По законам флибустьерства, когда какой-нибудь предводитель устраивал экспедицию и имел в своем распоряжении только один корабль, он не мог принять никакого решения без согласия своей команды, которая, так же как и он, имела выгоды в успехе экспедиции и, следовательно, имела право голоса в совете. Всякий план принимался единогласно или отвергался, и тот, кто предлагал его, не имел права обижаться на исход голосования. Когда речь шла о такой важной экспедиции, как та, которую на сей раз собирались предпринять флибустьеры, закон несколько изменялся, то есть команды передавали всю власть своим капитанам, которые заседали в совете вместо нее. Но результат всегда был один и тот же: лишь единогласие решало вопрос; одного голоса было достаточно, чтобы отвергнуть предлагаемый план.
Такой способ действия, в принципе очень хороший, так как соблюдал всеобщие интересы, грешил тем, что часто обсуждение длилось нескончаемо и не приводило ни к какому результату. Однако мы должны признаться, что в тех случаях, когда высшие офицеры были знаменитыми командирами, офицеры, пользовавшиеся не столь широкой известностью, очень редко противоречили им и подавали голос за вносимые предложения, что значительно упрощало решение вопроса.
До открытия совета Монбар дал отчет своим товарищам в том, каким образом удалось ему завладеть испанским фрегатом и четырьмя бригантинами, и принял поздравления с подвигом, доставившим ему прекрасный корабль, не только самый лучший во флибустьерском флоте и прекрасно вооруженный, но и поставивший испанцев, по крайней мере на время, в крайне сложное положение, отняв у них возможность предпринять что-либо серьезное против Береговых братьев.
Волнение, возбужденное рассказом Монбара, утихло. Его попросили открыть заседание, что он и сделал немедленно среди всеобщего волнения и любопытства.
- Братья и друзья, - сказал он, - с удовольствием отмечаю то, что наконец вы достигли того места, где я назначил вам свидание, и находитесь рядом с богатым берегом, который испанцы назвали Золотой Кастилией. Цель нашей экспедиции уже не является для вас тайной - или, по крайней мере, вы догадываетесь об этой цели. Но чтобы не оставалось никаких сомнений и поскольку час решительных действий пробил, я открою вам свой план: я хочу завладеть Маракайбо и соседними с ним городами. Что вы об этом думаете, друзья мои?
- Адмирал, - ответил Морган от имени всех, - мы думаем, что это намерение достойно вас, и с радостью присоединяемся к вам.
-Должен вам признаться, братья, - продолжал Монбар, - что это предприятие задумано не мной; воздадим каждому по заслугам. Идея принадлежит Филиппу д'Ожерону, который уже несколько дней осматривал этот берег, когда я и несколько моих товарищей внезапно встретили его на берегу. Мы оказались там случайно, когда буря потопила мое судно, слишком старое, чтобы выдержать в открытом море серьезный шторм. Обратитесь же с похвалами к нашему молодому и храброму товарищу, потому что именно в его голове зародилась эта дерзкая мысль, а я только развил ее и сделал возможной, старательно изучив окрестности Маракайбо и собрав необходимые сведения, чтобы с вашей помощью привести ее в исполнение.
У офицеров, восхищенных скромностью Монбара, вырвался вздох удовольствия: все они были прекрасными знатоками подвигов всякого рода, но лишь немногие из них чувствовали себя способными к подобному самоотвержению.
- Теперь, когда вы знаете цель, к которой мы стремимся, продолжал Монбар, обращаясь к Моргану, - соблаговолите, господин вице-адмирал, сообщить мне о ваших действиях после отъезда из Пор-де-Пе.
- Мое донесение будет коротким, адмирал, - сказал он. - Нам постоянно благоприятствовал попутный ветер. В четырех лье от острова мы соединились с другими судами и все вместе, как коршуны, налетели на Арубу. Вы не отдали мне приказаний на этот счет, но поскольку я подозревал, что место общего сбора, назначенное для встречи с вами, должно находиться недалеко от того места, которое вы намеревались атаковать, я стремился пресечь нежелательные слухи и поэтому завладел островом. Местные жители очень бедны и немногочисленны, они вовсе не ожидали подобного нападения с нашей стороны и дали себя обезоружить, даже не пытаясь оказать бесполезное сопротивление. Я велел потопить все суда на случай, если бы кто-нибудь вздумал бежать, выставил на берегу часовых, а для пущей предосторожности поставил опытных людей караулить в лодках, делая вид, будто они занимаются рыбной ловлей. После нашего прибытия десять каботажных судов пристали к острову. Нет необходимости говорить, что ни одно из этих судов не ушло в море; мы взяли их в плен, что немало удивило их, - прибавил Морган, смеясь. - К этому мне нечего прибавить, адмирал.
- Примите мои искренние поздравления, любезный Морган, - ответил Монбар, - трудно было провести это дело с большим тактом и большей ловкостью. Впрочем, назначив вас вице-адмиралом флота, я знал, на что вы способны, и был спокоен. Теперь речь идет о том, каким образом мы можем высадиться на берег незаметно для неприятеля. Вопрос серьезный: город, который мы собираемся брать приступом, расположен на берегу озера. Он хорошо защищен, имеет многочисленный гарнизон под начальством опытного офицера, который будет храбро защищаться. Я в этом убежден, потому что прекрасно его знаю. Теперь пусть говорит Филипп д'Ожерон, который тщательно изучил положение неприятеля и которому, как я уже имел честь вам сообщить, пришла первая мысль об этом предприятии. Говорите же, брат, мы слушаем вас, - обратился он к молодому человеку. Филипп встал, краснея и смущаясь от похвал своего командира и в душе оскорбленный насмешливыми взглядами кавалера де Граммона; он понимал, что кавалер, чья наблюдательность еще усилилась из-за ревности, угадал его тайную мысль и причину, по которой ему захотелось овладеть именно Маракайбо, вместо всякого другого пункта, такого же богатого, где-нибудь на побережье. Однако он сделал над собой усилие, подавил волнение и решительно заговорил.
- Если вы желаете узнать мое мнение, братья, - сказал он, - хотя я самый младший среди вас и мой опыт почти ничтожен, однако я не стану отказываться от вашего приглашения и докажу свое повиновение, в нескольких словах сообщив вам все, что знаю. Как вам сказал адмирал, город хорошо защищен. Мне кажется, что было бы благоразумно, прежде чем предпринять что-либо против него, удостовериться, известно ли кому-нибудь о нашем присутствии на этом берегу. Здесь плавают множество каботажных судов, многие ходят только на веслах и, несмотря на нашу бдительность, могли пройти незаметно от нас ночью. Наши суда совсем не похожи ни на испанские, ни на голландские, так что, если это случилось, мы непременно будем узнаны и по всему побережью поднимут тревогу. Таким образом люди, на которых мы хотим напасть врасплох, завлекут нас самих в сети, которые мы хотим им расставить.
- Ваше замечание совершенно справедливо, - ответил Монбар, взглянув на других капитанов. - Какие меры вы предлагаете принять для того, чтобы удостовериться в истине?
- Мы видели здесь несколько испанских бригантин. Очень легко захватить одну из них. Мы заставим наших пленников сообщить нам сигналы, известные часовым на берегу. Бригантина войдет в озеро, дойдет до Маракайбо и вернется обратно с сообщением о том, что видела. Если мое предложение будет принято, я прошу назначить меня командиром бригантины.
- А я, брат, прошу позволения ехать с вами, - сказал де Граммон с иронией.
Филипп поклонился ему с насмешливой улыбкой и сел на свое место.
- Есть ли у вас, братья, какие-либо возражения против этого предложения? - спросил Монбар.
Никто не ответил.
- Раз так, буду говорить я, - сказал Монбар. - Замечания Филиппа д'Ожерона справедливы, более того, я считаю их обоснованными; действительно невозможно, чтобы флот из пятнадцати вооруженных кораблей мог незаметно приблизиться к берегу. Следовательно, о нашем присутствии здесь должно быть уже известно. Тревога наверняка поднята. Я абсолютно убежден, что в ту самую минуту, когда мы с вами совещаемся, во всех местечках люди хватают оружие и повсюду готовятся к решительному сопротивлению. Именно поэтому предложение нашего брата Филиппа, как мне кажется, не должно быть принято: во-первых, если мы его примем, то потеряем драгоценное время, чем наши враги с радостью воспользуются, чтобы укрепиться и скрыть богатства, которые мы ищем; во-вторых, каковы бы ни были известия, которые доставит нам бригантина по возвращении, даже если предположить, что испанцы не откроют хитрости и позволят бригантине беспрепятственно выполнить задание, эти известия будут совершенно бесполезны при высадке, которую мы собираемся предпринять, поскольку, я полагаю, Филиппу д'Ожерону, так же как и мне, хорошо известно расположение здешних мест и он прекрасно знает, что всякий другой путь для нас закрыт и что пытаться высадиться где-то в другом месте, чтобы потом пешком добираться до Маракайбо, значило бы рисковать лишиться всех наших людей. Ведь эти места изобилуют болотами, рытвинами, бесчисленным множеством рек, лесов с деревьями, острые листья которых режут, как сабли, и, помимо всего прочего, здесь обитают племена неукротимых дикарей и людоедов, от которых нам пришлось бы беспрестанно отбиваться.
- Было бы чистым безумием подвергаться подобным опасностям без всякого возможного результата, - заметил Морган.
- Каково ваше мнение? - спросил Пьер Легран.
- Я угадываю мысль адмирала! - вскричал Олоне, ударив кулаком по столу. - Он хочет храбро идти вперед и прямо атаковать город! Черт побери! Будь этих демонов-испанцев десять против одного, разве мы не сладим с ними? Нам не впервой!
- Говорите, адмирал, говорите! - вскричали капитаны.
- Да, говорите, Монбар, - продолжал Олоне. - Только вы способны возглавить это дело.
- Братья, - ответил Монбар, вставая, - Олоне угадал мое намерение: я считаю, что нельзя дать врагу времени опомниться, надо решиться на немедленный приступ города. Я жду вашего решения.
- Бычье сердце! - вскричал Олоне; это было его любимое выражение. - Никто не будет против, я ручаюсь за это, ведь совершенно ясно, что всякий другой план невозможен.
- Члены совета принимают план, предложенный адмиралом, - провозгласил Морган, посовещавшись с капитанами, - и просят как можно скорее привести его в исполнение.
- Братья, - сказал Монбар, - флот снимется с якоря через два часа. Прошу вас быть готовыми к высадке. Возвращайтесь на свои корабли, чтобы сделать последние приготовления. Совет окончен. Любезный Морган, вас я попрошу еще на несколько минут задержаться; нам нужно как следует обо всем договориться.
- Я к вашим услугам, брат, - ответил Морган. Капитаны поклонились и вернулись на свои шлюпки - все, кроме Моргана, который остался в каюте вместе с Монбаром, и Франкера, который, как и обещал, ждал, прохаживаясь по палубе, донну Клару, чтобы отвезти ее обратно на свой корабль.
ГЛАВА XVIII. Агуир
В то время как флибустьеры приближались к острову Аруба и останавливались там, чтобы оттуда, по их выражению, налететь, как коршуны, на Маракайбо, этот несчастный город, не зная ужасной опасности, нависшей над его головой, смеялся, плясал - словом, пировал напропалую.
В сезон прибытия судов из Европы испанский флот вошел в бухту и бросил якорь перед городом.
Колонисты, остающиеся одни восемь месяцев в году, слишком удаленные от таких больших центров, как Веракрус, с трудом могли доставать вещи первой необходимости, которых у них совершенно не было, и потому с живейшим нетерпением ждали появления кораблей, чтобы обменять табак, какао, строевой лес, золото, серебро, жемчуг на различные европейские товары: инструменты, муку, материи и многое другое.
На этот раз корабли прибыли прямо из Кадиса, не останавливаясь ни в какой гавани, так что они доверху были наполнены грузом.
В город беспрестанно входили мулы, тяжело навьюченные тюками из асиенд; они проходили по улицам, весело бренча бубенчиками.
По приказанию губернатора на Пласа-Майор, Главной площади, были раскинуты шатры, выстроены навесы для временных магазинов. Одним словом, это была ярмарка, которая должна была продлиться месяц и во время которой, по милости прибытия чужестранцев, население города увеличилось почти вдвое.
По вечерам улицы освещались как бы по волшебству и на всех площадях танцевали с тем увлечением и с теми веселыми криками, которые составляют самую привлекательную сторону характера южных народов, столь веселых и беззаботных.
У дона Фернандо д'Авила было много дел. Он должен был поддерживать порядок в этой толпе и наблюдать, чтобы торги шли честно с обеих сторон, потому что европейские купцы, зная, как нужны их товары, и будучи очень жадны, без всякого зазрения совести запрашивали сто пиастров за вещь, стоившую десять. Из-за этого вспыхивали споры и ссоры, которые губернатор улаживал с большим трудом, так как и колонистов, и испанцев очень трудно было урезонить.
Поэтому дон Фернандо против своей воли вынужден был уделять очень мало времени своей питомице, которая почти всегда оставалась одна взаперти в своих комнатах. Но девушка не жаловалась на одиночество, напротив, она была ему очень рада, ведь таким образом она могла без всяких помех думать о том, кого любила. Большую часть дня девушка проводила, сидя на балконе, спрятавшись за шторой, пристально устремив глаза на озеро, погруженная в бесконечные мечтания. Иногда она приподнимала голову и, обращаясь к нье Чиале, сидящей возле нее и перебирающей четки, говорила своим нежным голоском:
- Не правда ли, кормилица, мой возлюбленный скоро вернется?
Старуха с досадой качала головой; она не отвечала или бормотала какие-то слова, которые девушка не могла расслышать. Правда, она вовсе и не слушала, что говорила кормилица, а предпочитала улыбаться своим мыслям и вновь возвращаться к своим сладостным грезам.
Два или три раза нья Чиала старалась дать ей понять, что гораздо лучше было бы, вместо того чтобы вести затворническую жизнь, выходить вместе с ней из дома, осмотреть город, посетить европейские лавки, наполненные восхитительными безделушками, которые так нравятся женщинам - и знатным дамам, и горничным - и за которые столь многие из них отдают свою душу в когти дьяволу.
Донья Хуана на каждую подобную просьбу своей кормилицы отвечала сухим "нет" или возражала, что ей не нужны ни кружева, ни вещицы, что ей хорошо дома, и тотчас погружалась в свои прерванные размышления.
Однажды утром при возобновлении настойчивых просьб ньи Чиалы девушка, печальная в этот день, сама не понимая отчего, так как вроде бы ничто не оправдывало такого расположения ее духа, с досадой оставила свое место на балконе и направилась к двери, без сомнения с намерением отвязаться от настойчивых просьб старухи, запершись в своей спальне или в будуаре, когда вдруг дверь отворилась и на пороге показался дон Фернандо д'Авила.
- Милая Хуана, - сказал он без всяких предисловий, - я пришел просить вас поехать со мной в гавань. Говорят, что у капитана корабля "Тринидад" есть чудесные кружева и великолепные материи. Он хочет показать их вам, поскольку уверен, что ваш вкус будет определять здешнюю моду и что товары, выбранные вами, будут иметь огромный сбыт. Он пригласил нас также позавтракать на его корабле. Я принял приглашение за себя и за вас. Этот капитан - прекраснейший человек, и мне не хотелось бы рассердить его. Приготовьтесь же, но поскорее, потому что капитан ждет нас на пристани и сам доставит на свой корабль.
Молодая девушка закусила губу, состроила гримаску и, поздоровавшись с своим опекуном, которого она еще не видала в это утро, медленно ответила:
- Я нездорова и не могу выезжать, сеньор, я буду очень вам благодарна, если вы избавите меня от этой поездки.
- Ну, ну! - ответил он с улыбкой. - Напротив, вы никогда не были так здоровы! Вы свежи и румяны, как роза. Будьте добры, Хуана, не отказывайте мне. Вы заставите меня не сдержать свое слово, что будет очень неприятно для меня и очень огорчит доброго капитана. Кроме того, я убежден, что свежий воздух пойдет вам на пользу.
- Я постоянно повторяю ей это, а она не желает меня слушать, - заметила старуха, обрадовавшись подоспевшей помощи.
- Молчите, кормилица, - сердито воскликнула девушка, - вы только и умеете, что мучить меня.
- Как дети неблагодарны, Господи Боже мой! - прошептала старуха, сложив руки и устремив взор к небу.
- Могу я надеяться, что вы поедете со мной, Хуана? - вновь спросил дон Фернандо.
- Если вы требуете, сеньор…
- Давайте же договоримся, милое дитя: я ничего не требую, я прошу. Если вам это неприятно, я беру назад свою просьбу, не будем больше говорить об этом; я извинюсь перед капитаном. Как вы сами понимаете, если вы останетесь дома, то и мне незачем отправляться к нему на корабль.
Он поклонился своей питомице и сделал несколько шагов по направлению к двери.
- О! Простите меня, сеньор, - воскликнула донья Хуана, поспешно подходя к нему и взяв его за руку, - простите, если я рассердила вас. Я сама не знаю, что со мной происходит. Это независимо от моей воли. Я никогда не чувствовала себя подобным образом.
- Неужели вы действительно больны? - спросил губернатор с отеческой заботливостью.