Все трое полезли на лиственницу, дон Торрибио - впереди, а Пепе Ортис - сзади. Было бы неправдой утверждать, что при всей своей львиной храбрости молодые люди оставались спокойны, пока карабкались по дереву в непроглядной тьме. Если бы возможно было вернуться назад, то они, пожалуй, и не отважились бы на такой рискованный шаг; но всякое отступление угрожало им неминуемой смертью; только и оставалось - идти вперед, на что они и решились с замирающим сердцем.
Но ими чуть не овладело головокружение, когда, добравшись до конца лиственницы, они почувствовали, что дерево закачалось с ними над пропастью…
Мы забыли сказать, охотники были в полном вооружении, что значительно затрудняло их и без того трудное предприятие; дон Торрибио позаботился связать вместе все ружья, топоры и проч. Пепе Ортис, привязал их к спине, спустился с ними на площадку, с которой он должен был, привязав их предварительно к веревке, сбросить их в грот, где их примут его спутники.
Первым прыгнул дон Торрибио, за ним дон Руис; Пепе Ортис бросил сначала оружие и наконец сам спрыгнул в грот, точно ягуар.
С каким облегчением каждый из них вздохнул, когда они опять очутились вместе! Только чудо могло спасти их.
Они снова вооружились; дон Торрибио пошел вперед, и все молча продолжали опасный путь.
В пещеру вел узкий проход, куда они вступили решительно.
Пройдя около четверти часа, охотники увидели перед собой свет, сначала слабый, но по мере их приближения становившийся яснее; вскоре им послышался звук человеческого голоса, и через несколько минут они могли различить слова.
Шел дружеский разговор между тремя лицами: одним мужчиной и двумя женщинами.
Дон Торрибио задрожал от радости, распознав эти голоса.
Донья Санта была здесь, всего в нескольких шагах от него; молодой человек, пережив такие сильные волнения, чуть было не лишился чувств, заслышав любимый голос.
- Стойте! - прошептал он, - послушаем!
- Это просто удивительно, - пробормотал дон Руис, - ведь мы дошли до конца этого невероятного следа. Какой сверхъестественный талант у этих людей! Если бы я сам не участвовал во всей прогулке, то никогда не поверил бы, что возможен такой скорый и верный результат.
Между тем разговор в пещере продолжался. Говорила донья Санта.
- Итак, вам не удалось; асиенду еще стерегут?
- Да, стерегут! - ответил Наранха сдавленным голосом.
- Боже! Неужели же мне суждено навек остаться в этой пещере?
- Вы так скучаете здесь, не правда ли? - сказал он с упреком.
Девушка ничего не ответила.
- Значит, мое присутствие так тяготит вас? Я вам противен?
- Нет, я вам обязана жизнью; вы убили подосланных ко мне убийц. Я признательна вам за эту услугу и не только ради себя, но и ради человека, которого я люблю больше моей жизни и который не перенес бы моей смерти.
- Не говорите мне этого! - проговорил он мрачным голосом.
- Отчего?
- Вы знаете, почему я вас спас, сеньорита?
- Вы говорили мне: чтобы освободить своего господина, отдав меня за него в выкуп.
- Да, для этого, но еще и по другой причине.
- А именно? Скажите!
- Нет, вы не узнаете ее. Если я вам скажу, вы проклянете меня, а я не хочу этого!
- О! Наранха, не смотрите на меня так! - воскликнула она в ужасе, - я боюсь вас!
- А! Вижу, вы поняли меня!
- Несчастный! - пробормотала она.
- Да, несчастный, и очень несчастный, - проговорил он разбитым голосом - вы никогда не узнаете, сеньорита, что я выстрадал, и как я еще страдаю: у меня в сердце ад! - Не бойтесь меня, мое уважение к вам еще сильнее того безумного чувства, которое гложет мое сердце!
- Бедный Наранха! - сказала она с сочувствием.
- Вы жалеете меня, такого дурного человека! О! Как вы добры! Благодарю и за это! Будьте счастливы!
- Счастлива, увы!
- Да, я поклялся в этом час тому назад. Человек, которого вы любите, еще раз спас мне жизнь!
- Торрибио!
- Не произносите его имени, мне это слишком тяжело. Чтобы устроить ваше счастье, я забываю все, даже свою привязанность, которая была для меня - все в жизни. Я изменяю моему господину, я отдаю его на съедение врагам! О! Какой я подлец! Но вы будете счастливы, а до остального мне нет дела. Пойдемте, уйдем скорее отсюда; если я промедлю, то у меня, может не хватить сил на эту жертву.
- Что вы хотите делать?
- Отдать вас тому, кого вы любите и без кого не можете жить!
- О! Господь вознаградит вас, Наранха, этот поступок искупает все ваши грехи!
- Идите же, идите, - проговорил он с блуждающим взором, - я за себя не ручаюсь…
- Хорошо, Наранха! - вдруг проговорил, выступая вперед, дон Торрибио. - Вы не обманули меня, помня свое обещание. И я, в свою очередь, не забуду этого!
- Вы! Вы здесь! - вскричал в ужасе самбо и добавил, говоря сам себе: - Сам Бог привел его сюда, моя жизнь кончена!
- Что вы хотите сказать?
- О! Торрибио, наконец-то вы пришли! - воскликнула донья Санта, бросаясь в его объятия, с глазами, полными слез.
- Бесценная Санта! - ответил молодой человек, страстно прижимая ее к груди.
- Уйдем, уйдем! - начала она в избытке счастья.
- Да, - вскричал Наранха глухим голосом, - уходите, уходите скорей! - И он при этом вытянул руку, точно указывая им дорогу.
Его лицо побагровело, глаза заблестели от внутренней лихорадки и сам он конвульсивно вздрагивал, следя диким взглядом за движениями девушки, увлекаемой доном Торрибио, который уносил ее на руках, так она была слаба.
Сзади этой группы шла Лолья Нера с доном Руисом и Пепе Ортисом.
Но Наранха не видел никого, кроме доньи Санты.
- Она уходит! - пробормотал он. - Все кончено, я больше не увижу ее… Я один… Я - изменник моему господину!.. Подлец!.. Подлец… Но нет, я безумец. Ведь она будет счастлива, бедное дитя! Для меня же все кончено…
Охотники и обе девушки уже подходили к выходу из подземелья; вдруг они все вздрогнули и вскрикнули. Из грота раздался выстрел: то Наранха покончил с собой.
ГЛАВА XV. В которой обнаруживается перст Божий
Было около четырех часов утра; ночь была теплая, все небо покрыто тучами; в воздухе чувствовалось удушье; ветер свистал, сгибая деревья и с треском ломая их ветви; дождь начинал падать крупными каплями; гром повторялся эхом горных пещер. Словом, все предвещало страшную грозу.
Асиенда дель-Энганьо выступала темным пятном с вершины воладеро. Казалось, ее обитатели, если таковые имелись в данную минуту, были погружены в глубокий сон.
Однако в действительности было не так, хотя из окон асиенды и не виднелось ни одного огонька.
В богатом кабинете с роскошной обстановкой сидел, не разгибаясь, человек перед столом, заваленным бумагами.
Читатель, конечно, узнал его: это был дон Мануэль де Линарес, бывший губернатор Соноры, низвергнутый президент республики трех штатов и глава страшного союза платеадос, все еще веривший в свое всемогущество.
Дон Мануэль был бледен и расстроен; его усталое лицо носило отпечаток разочарования, глаза блестели и взгляды блуждали с беспокойством, стараясь проникнуть сквозь темноту в отдаленные углы кабинета, которых лампа с абажуром, стоящая на столе, не могла осветить. Малейший шорох, стук крыльев ночной птицы о стекла пугали его; он машинально хватался за пистолеты, устремив взгляд на тень, представлявшуюся его воображению угрожающим призраком. Но, видя, что ничего не двигается, он горько усмехался, его измученная грудь вздыхала с облегчением, и он вновь принимался за прерванную работу.
Вот уже несколько дней, как в душу этого человека закрались мрачные предчувствия; то не были угрызения совести, так как он не имел души. Но все его злодеяния с поразительной ясностью вставали перед ним вереницей, и этот человек, доселе не ведавший страха, чувствовал себя способным лишиться чувств; он дрожал, припоминая количество своих жертв, и сознавал, что его час пробил и возмездие близко.
И все-таки он верил в безопасность на своей асиенде.
Враги его до сих пор не могли открыть его убежища; значит, они были бессильны. И не глупо ли так беспокоиться и создавать себе химеры, когда ему ничего не угрожает?! Ведь неприятели думали, что он скрылся в Соединенных Штатах. Теперь нужно только переждать, пока пройдет гроза, а до тех пор сидеть спокойно и не показываться. В Мексике все возможно! Вот уже прошло два месяца; весьма возможно, что через несколько дней все будет кончено, и он опять сделается властелином.
Подобными рассуждениями и еще многими другими дон Мануэль старался успокоить себя, но напрасно. Его страх увеличивался и предчувствия все также преследовали его.
Однако он окончил свою работу: все свои бумаги, перевязанные и пронумерованные, он спрятал в секретный ящик письменного стола; затем написал несколько писем и запечатывал последнее их них, когда пробили часы.
- Четыре часа уже! - пробормотал он. В эту минуту сверкнула молния, ослепившая дона Мануэля своим зеленоватым блеском; раздались раскаты грома.
- Гроза! - сказал он с досадой. - Все против нас! Что нам делать? Не лучше ли отложить отъезд на завтра? Собственно говоря, нам нечего спешить!
Он позвонил. Вошел заспанный пеон, протирая глаза.
- Вы изволили позвонить, ваша милость? - спросил он.
- Да, разбудили ли моих друзей?
- Они ждут позволения вашей милости войти к вам.
- Ах! Уже? Они, кажется, торопятся больше, чем я! - проворчал он, потом громко добавил. - Пусть войдут!
Лакей вышел, но тотчас же вернулся и пропустил дона Бальдомеро де Карденаса, дона Корнелио Кебрантадора, дона Кристобаля Паломбо и еще семь или восемь других платеадос, которые вместе с ним скрывались на асиенде. Все были в дорожных костюмах, но без оружия.
- Вы видите, какая погода, сеньоры? - сказал дон Мануэль, - разражается гроза, как нам быть?
- Через час все дороги размоет, - ответил дон Бальдомеро. - По-моему, если ехать, то надо ехать сейчас!
- Разве этот отъезд необходим непременно теперь? - возразил дон Кристобаль, - или предвидятся новые опасности?
- Опасности угрожают нам на асиенде более, чем вне ее! - сказал дон Корнелио.
- Я не понимаю вас, - сказал дон Мануэль, - о каких опасностях вы говорите?
- Не знаю, могу ли я объясняться перед всеми?
- Мы все одинаково заинтересованы в этом деле! - резко заметил дон Бальдомеро.
- Говорите же и объясняйтесь короче, дорогой дон Корнелио!
- Ну, хорошо! Раз вы желаете, я скажу правду, сеньоры!
- К делу! К делу! - закричали все присутствующие.
- Извольте, сеньоры: нас всего на асиенде двести тридцать семь человек; затем, двести пятьдесят три лошади и тридцать девять мулов, значит, всего пятьсот двадцать девять индивидуумов.
- Сумма правильна! Дальше! - раздражительно сказал дон Мануэль.
- По уставам нашего союза асиенда дель-Энганьо должна быть снабжена съестными припасами, провиантом и фуражом на пятьсот человек и столько же лошадей в течение шести месяцев. Да или нет, кабальерос? Ведь это было выписано крупными буквами в параграфе сто семьдесят восемь нашего статута?
- Да, действительно, это написано! - ответил дон Кристобаль за всех.
- Все это и было сделано, - вскричал дон Мануэль. - Асиенда изобилует всевозможными припасами; еще четыре месяца тому назад мы позаботились с доном Кристобалем и доном Бальдомеро наполнить все кладовые и амбары.
- Мы пользовались провизией только семнадцать дней! - сказал дон Кристобаль.
- Кладовые полны припасов, - заметил дон Бальдомеро, - я сам осматривал их еще недавно.
- Позвольте, господа, - прервал дон Корнелио, - дон Бальдомеро ходил в кладовые неделю тому назад, и они были полны, не правда ли?
- Я уже сказал и повторяю то же! - гордо отозвался дон Бальдомеро.
- Ну-с, кабальерос, а я сам только час тому назад заглянул в них - они пусты!
- Пусты? Не может этого быть! - воскликнул дон Мануэль.
- Вам очень легко удостовериться: посмотрите сами - пусты они, или нет.
- Здесь какие-то недоразумение; надо действительно удостовериться, не ошибся ли дон Корнелио, - сказал дон
Мануэль, - мы еще успеем уехать; однако, гроза усиливается!
В самом деле молния сверкала ежеминутно, ветер неистово ревел, потрясая асиенду до самого основания.
В эту минуту в кабинет вбежал испуганный пеон.
- Сеньоры! - закричал он. - Лошади и мулы, запертые в конюшнях… исчезли, а также исчезли и сбруи!
- Этот человек рехнулся! - сказал дон Бальдомеро.
- Вы ошибаетесь, вовсе я не рехнулся, ваша милость! - возразил дрожащий от страха пеон.
- Но это немыслимо! - воскликнул дон Кристобаль.
- Это еще не все, ваша милость; когда забили тревогу, ваши солдаты не нашли своего оружия.
- Как! И оружие похищено?!
- Решительно все!
- Странно! - проговорил дон Бальдомеро, - что тут такое делается?
- Между нами есть изменники! - воскликнул дон Кристобаль.
- Мы окружены невидимыми врагами!
- Измена! Измена! - закричали все присутствующие. И все машинально, в каком-то суеверном страхе, подошли к дону Кристобалю, стоящему перед столом.
- Полноте, сеньоры, - сказал он с презрительной улыбкой, - право, можно подумать, что вы боитесь! Что это значит?
- Это значит то, - ответил ледяной голос из самого темного угла кабинета. - Это значит, дон Мануэль де Линарес, что небо устало от ваших преступлений, и что побил час вашего суда!
- Кто смеет разговаривать так со мной? - воскликнул дон Мануэль дрожащим голосом, схватывая пистолет и прицеливаясь по направлению послышавшегося голоса.
Тогда из тени медленно вышли несколько человек, друг за другом, дошли до середины комнаты и здесь остановились.
Платеадос в ужасе следили за ними, с расширенными от страха глазами, не смея пошевелиться.
Человек, шедший во главе этой свиты, был в плаще и шляпе, поля которой не давали разглядеть его лица; его спутники остановились сзади него.
- Кто вы такие? Что вам от меня нужно? - спросил дон Мануэль дрожащим голосом. - Говорите сейчас же, или я стреляю!
- Попробуй, - холодно ответил незнакомец, - один раз тебе это не удалось, не думаю, чтобы и теперь тебе посчастливилось!
- Берегись! Дьявол, призрак, кто бы ты ни был - последний раз: отвечай, или я стреляю!
- Говорю тебе, попробуй! - вторично повторил незнакомец презрительно.
- Хорошо же! - воскликнул дон Мануэль, - пеняй же на самого себя! - С этими словами он прицелился и выстрелил. Незнакомец остался невредим.
Обезумевшие от страха платеадос столпились вместе. Дон Мануэль точно окаменел; его пальцы судорожно сжимали еще дымящийся пистолет, а глаза бессмысленно вперились в незнакомца, как будто у птицы, загипнотизированной змеей.
- А теперь, убийца, - сказал последний ледяным голосом, - посмотри-ка на меня хорошенько! Что, узнаешь меня?
Быстрым движением он сбросил с себя плащ и шляпу, его спутники сделали несколько шагов вперед, так что свет упал прямо на них.
- Дон Порфирио Сандос! - воскликнул дон Мануэль скрежеща зубами, - А, сатана! Чего ты от меня хочешь?
- Судить тебя! - спокойно отвечал тот.
- Погоди, я еще не в твоих руках - оружие пока еще со мной!
Он опять поднял свой пистолет, но тотчас же выпустил его и, спрятав голову в руки, в изнеможении опустился в кресло.
Дон Порфирио презрительно пожал плечами и, обратившись к одному из своих спутников, проговорил, указывая на платеадос.
- Капитан дон Диего, захватите этих мерзавцев. Это - сальтеадоры, бандиты, совершившие массу преступлений. Заочным решением суда они проговорены к смерти. Повесьте их всех на стенных зубцах асиенды, оставьте только двоих! - указал он на дона Мануэля и дона Бальдомеро.
Капитан поднял шляпу, - и солдаты схватили платеадос, которые даже не сопротивлялись.
Дон Порфирио, казалось, на минуту забыл о двух главных преступниках; он скрестил руки на груди и глубоко задумался.
Его товарищи смотрели на него с удивлением и беспокойством, не смея заговорить, хотя это были близкие друзья его: дон Торрибио де Ньеблас, дон Руис Торрильяс, Твердая Рука, Кастор и Пепе Ортис - все люди, усердно помогавшие ему в этой беспощадной борьбе.
Дон Мануэль и дон Бальдомеро, казалось, превратились в статуи; только их глаза, вращавшиеся в орбитах, показывали, что они живы.
Настала минута торжественного молчания. На дворе дождь лил, как из ведра; молния сверкала почти безостановочно, сопровождаемая страшными ударами грома; ветер свистел с яростью.
Вдруг со двора асиенды раздался сильный выстрел, заглушивший на секунду шум бури; окна асиенды задрожали.
Дон Порфирио поднял голову и устремил грозный взгляд на вождей платеадос.
- Суд произведен над второстепенными преступниками, - сказал он глухим голосом, - наш долг исполнен. А этих тварей предоставим судить тому, кто один имеет право на это!
Охотники посторонились и стали около стены кабинета, направо и налево.
Дон Порфирио хлопнул два раза руками. По этому сигналу вдруг раздвинулась стена кабинета, открыв громадную залу, ярко освещенную и наполненную многочисленной толпой, часть которой выступила в кабинет и молча разместилась по сторонам комнаты. Зрелище, представившееся изумленным глазам платеадос, заставило бы их содрогнутся от ужаса, но у них сделался такой упадок сил, что они не могли дать себе отчета в том, что происходило перед ними.
В нескольких шагах от стола кабинета поставили на тумбу серебряную курильницу, в которой горел слабый огонь, испуская сильный аромат своим синеватым пламенем.
Эта драгоценная курильница была та самая, которую Монтесума перед смертью передал своему родственнику Мистли Гуайтимотцину и которая заключала в себе священный огонь.
За тумбой неподвижно стояли пять стариков с длинными седыми бородами, падающими на грудь; немного впереди - два вооруженных воина, оба краснокожие индейцы, держали: один - тотем, или национальное знамя, а другой - кальюмет, трубку мира, которая никогда не должна была касаться земли.
В глубине залы, облокотившись на свои ружья, выстроились сорок солдат, все храбрые воины.
Левее, около огня, поместились двадцать индейских сашемов; во главе их находился Ястреб.
Наконец, в центре возвышалась на трех ступенях огромная эстрада, вся покрытая дорогими мехами.
На этой эстраде стояло высокое кресло с гербами, на котором восседал человек в костюме мексиканских касиков, неслыханной роскоши.
Ему можно было дать пятьдесят четыре, самое большее - пятьдесят шесть лет. Длинные русые волосы с проседью падали ему на плечи. На открытом лбу виднелись глубокие морщины, глаза были полны жизни, лицо - замечательно правильного очертания, но необыкновенно бледное - носило отпечаток грусти. Горькая улыбка, скользившая по его губам, придавала ему выражение величественности и непреклонной воли.
Твердая Рука, дон Порфирио Сандос и другие отличившиеся воины, окружили у подножия эстрады эту таинственную личность.
Дон Мануэль де Линарес и его сообщник дон Бальдомеро де Карденас остановились у стола, загроможденного бумагами, опустив головы.