Гробовое молчание царило в зале, несмотря на такое многочисленное собрание.
Затем дон Порфирио взошел на эстраду и, нагнувшись к сидящему в кресле, прошептал ему несколько слов; потом занял опять свое прежнее место.
Незнакомец поднял голову.
- Мануэль де Линарес! - сказал он дрожащим голосом.
- Кто спрашивает меня? - отозвался тот, дрожа, как лист.
- Я! Разве ты не узнаешь меня? - спросил незнакомец. Дон Мануэль машинально приподнял голову.
- Граф де Кортес! - воскликнул он сдавленным от страха голосом. - Боже! Неужели мертвые воскресают?! По его телу вдруг пробежала нервная дрожь, глаза бессмысленно заворочались, руки медленно поднялись потом точно сами собой скрестились, он повалился на колени и пробормотал нечеловеческим голосом:
- Пощадите, ваше высочество! Пощадите!..
- Тебе нет пощады! - строго возразил граф. - Изменников, убийц, воров и бандитов не щадят: каждому воздается по заслугам!
- Сжальтесь! Смилуйтесь! Пощадите! - бормотал негодяй, сам не понимая, чего просил.
- Сжалиться! - возмутился граф. - И ты смеешь произносить это слово! Слушайте же все, братья и друзья мои! Я должен все сказать, чтобы наконец произвести суд.
Граф встал и обведя всех открытым и гордым взглядом, продолжал:
- Я Педро Гусман Мистли Ксолотль, граф де Кортес Монтесума, гранд Испании, касик Сиболы, я - хранитель священного огня; потомок королей Чичимеков, единственный сашем, признанный индейскими народами, я созываю сегодня Большой совет Сиболы. Кто оспаривает это право и противится созыву?
- Никто! - воскликнули все присутствующие в один голос.
- Итак, я обвиняю перед советом этого человека, моего родственника, - продолжал граф, - как убийцу и вора!
- Мы подтверждаем! - сказали дон Порфирио и Твердая Рука, протягивая руки к священному огню.
- Я обвиняю этого второго человек, как его сообщника; был еще один, но тот сам учинил над собой расправу, только что покончив самоубийством.
- Мы подтверждаем! - повторили опять те же свидетели, но на этот раз к ним присоединились дон Торрибио, дон Руис и Пепе Ортис.
- А теперь, - продолжил граф, - слушайте, хранители священного огня! Слушайте, сашемы и воины, в чем я обвиняю дона Мануэля де Линареса, моего родственника!
Этот человек, двадцать лет тому назад вконец разорившийся вследствие разврата и мерзостей своей скандальной жизни, дошел до ужасающей нищеты. Все отворачивались от него с омерзением, он издыхал с голоду. Тогда, пожалев его, я протянул ему руку помощи; я даже сделал больше: принял его в свой дом, разделив с ним все пополам; как с родным братом!
- Это правда, - сказал дон Мануэль разбитым голосом, - я подлец, - неблагодарная скотина, я забыл всякую честь и признательность… и я раскаиваюсь. Господи, сжалься надо мной!.. Пощадите меня!
- Трус! - сказал ему с презрением дон Бальдомеро. - Сумей хоть умереть-то!
- Поручив ему самое драгоценное из моих сокровищ, - продолжал граф, - моих детей, я уехал с асиенды, оставив его полновластным хозяином. И этот человек приготовил для меня западню, в которую я попался: он подослал ко мне убийц!
- Нет, нет, - воскликнул дон Мануэль, - я не искал вашей смерти, а только хотел…
- Уничтожить меня, не так ли?
- Мысль об убийстве исходила не от меня!
- К чему отпираться? - вмешался дон Бальдомеро с беспощадной иронией, - раз уже все выведено на чистую воду, то надо хотя бы умереть с достоинством! Выдержим до конца! Да, я был твоим орудием, дон Мануэль. Ты распоряжался; я исполнял твою волю. Из-за кого я отравил бедную малютку Мерседес? Ведь это ты приказал, змея! А мальчика, которого ты велел задушить и затем бросить в бездну Прииска?! Помнишь, мерзавец, как ты укорял меня, когда я тебе сознался, что пожалел невинного ребенка, улыбавшегося мне так кротко, и не убил его, а продал одному испанскому капитану? Все ужасы и пакости исходили от тебя! А я сам, без твоих дьявольских внушений, разве я сделался бы тем, что из меня вышло? Взгляни в себя, чудовище; сознайся чистосердечно в своих преступлениях, но не моли пощады, которой ты не заслуживаешь! Наранха и я, мы оба негодяи, но все же мы лучше тебя. Мы спасли твою воспитанницу, несчастную Санту, которую ты велел придушить! Наранха взялся укрыть ее от тебя. Да, ты хуже тигра, ты трусливый и злющий шакал! Постыдись самого себя, мерзавец! - И подойдя к нему, дон Бальдомеро плюнул своему сообщнику в лицо.
Эта непредвиденная сцена между двумя сообщниками сильно взволновала всех. Дон Мануэль побагровел от такого невиданного оскорбления; его глаза испускали молнии, он сделал движение вперед, как бы желая наброситься на своего обвинителя, но вдруг зашатался и, упав в кресло, заплакал.
Дон Бальдомеро пожал плечами, смерив негодяя презрительным взглядом, потом отвернулся от него и, отойдя на несколько шагов, бросил ему напоследок одно слово: "трус", но таким тоном, которого невозможно передать.
- О да! Жалкий и презренный трус! - проговорил граф. - Но пора кончить эту тяжелую сцену! И к чему было после всего продолжать еще проливать невинную кровь? Он обманул своего родственника и благодетеля, подло обокрав его! Само провидение предало его в руки человека, которого он хотел убить, и который судит его теперь! Мануэль, вот двести дней, как я издали слежку за тобой шаг за шагом, как я не выпускаю тебя из виду ни на одну секунду. Ты не сделал ни одного шага, не сказал ни одного слова без меня: я всегда был подле себя. Вспомни Лукаса Мендеса, старого слугу дона Торрибио де Ньебласа, которого ты подкупил с целью выведать секреты его господина, и который притворной преданностью залез в твою душу настолько, что ты, такой осторожный хитрец, такой пройдоха, ты безгранично верил ему и ничего не скрывал от него! Лукас Мендес, бедный жалкий старик, которого ты мог уничтожить одним мановением, - был я, жаждущий отомстить тебе!
- О, горе! горе мне! - простонал дон Мануэль.
- Да, горе тебе, негодяй! Ты пытался убить меня - а я сужу тебя. Ты хотел задушить моего сына, но он жив и ты знаешь его!
- Он жив?
- Да, он жив, и ты знаешь его! При первой встрече, он спас тебе жизнь! Ты сам чуть не узнал его на другой день после того, как он спас твою жену и воспитанницу от бешеных ягуаров!
- Что я слышу? Возможно ли? - воскликнул дон Торрибио, пораженный в самое сердце этим неожиданным открытием, и, бросаясь, как сумасшедший к эстраде. - Вы! Вы - мой отец?!
Граф, не менее взволнованный, принял его в свои объятия.
- Да, ты мой сын, мое дорогое дитя!
- Отец мой! - повторял молодой человек, рыдая на груди графа.
- Сознайся, негодяй, - начал опять старик, - сознайся, что пути Провидения справедливы и неисповедимы! Господу Богу было угодно, чтобы я, бродя в одном испанском порту, почти умирая с голоду, обратился к незнакомцу с мольбой дать мне возможность возвратиться в Мексику. Этот незнакомец был мой сын! Ни он, ни я не знали тогда этой тайны, и кто же мне открыл ее? Ты сам.
- Как, я? - прошептал бандит. - Неправда, никогда!
- Никогда, говоришь ты? Разве ты забыл, как мой сын, расставшись с тобой, чуть было не умер с горя, пораженный тем, что ты сообщил ему? Только чудо спасло его; во время долгой болезни, на асиенде дель-Пальмар, дон Порфирио, мой друг и брат, увидел на груди несчастного ребенка знаки, начертанные им самим острием кинжала.
- Я подтверждаю! - сказал дон Порфирио.
- О! - отчаянно зарыдал дон Мануэль. - О! Лучше смерть, чем такая пытка!
Счастье этих двух людей, которых он столько времени преследовал, приводило его в ярость.
- Смерть! - сказал граф. - О, нет! Ты не умрешь, ты должен жить и страдать, не надеясь найти утешение. Напрасно ты будешь призывать смерть - она долго не придет к тебе на помощь. Ты всегда был безжалостен к другим, пожинай же теперь то, что посеял! Ты любил во всем свете только двух существ: свою жену и сына!
- Что ж! - воскликнул он, предчувствуя удар. - Они в безопасности!
- Они убиты бандитами, которым ты поручил отвезти их в Мексику, убиты с целью завладеть их золотом и драгоценностями!
- Ты лжешь! О! Ты лжешь, граф, это неправда! Моя жена, мой сын!
- Оба убиты, повторяю тебе; их трупы, наполовину съеденные дикими зверями, найдены сегодня в саванне.
- А! Ты сам видишь, что лжешь! - закричал несчастный с ужасным смехом. - Разве это возможно? Напрасно стараться напугать меня, нет, нет, они не могли умереть!..
Граф сделал знак. Воины посторонились и пропустили индейцев с носилками, на которых лежали изуродованные трупы женщины и ребенка.
- Посмотри! - сказал граф. - И преклонись перед карой, которую тебе посылает Бог.
- Ах! - вскрикнул дон Мануэль в неописуемом ужасе. Он стремительно бросился к носилкам, на которые упал в рыданиях. Но тут произошло что-то странное, невообразимое. Несчастный вдруг выпрямился и поднял голову; его судорожное лицо приняло выражение безумия; изо рта показалась беловатая пена, и губы скривились в отвратительной улыбке. Он прижал к груди труп своего бедного ребенка и легким шагом направился к индейским сашемам, стоящим у возвышения. Раскланявшись с ними со странной развязностью, он сказал им:
- Вот видите, я не солгал! Вот сын графа Кортеса, моего родственника. Он поручил мне его, теперь же я отдаю его вам; он не умер, он спит, не будите его. Я вам покажу также и дочь его, она здесь. Берегите эти дорогие создания от всего дурного. Лишить отца его детей! Это ужасно! Не будите же их, они спят!.. Кто смел обвинить меня в их убийстве?
С трупом, прижатым к груди, он повалился в страшном припадке.
Ум и душа негодяя, расслабленные постоянными угрызениями и страхом, не смогли вынести этого последнего удара: он сошел с ума.
Свидетели этой сцены похолодели от ужаса.
- Отец мой, - обратился дон Торрибио с просьбой, - Бог оказался строже вас к этому чудовищу, послав ему такое возмездие. Теперь он возбуждает жалость.
- Бог справедлив! - ответил граф и, подойдя к негодяю, который катался по полу с диким ревом, сказал ему:
- Несмотря на все зло, которое ты сделал мне, Мануэль, несмотря на все, что я выстрадал из-за тебя, я не могу ненавидеть тебя, видя, какая кара тебя постигла. От всего сердца я прощаю тебе, Мануэль, мою убитую дочь, мою разбитую жизнь, мое потерянное счастье и молю Господа Бога сжалиться над тобой.
- О! Отец! - воскликнул дон Торрибио, бросаясь к нему в объятия. - Теперь мы вместе и будем счастливы!
Граф крепко прижал своего сына к груди и, подняв к небу глаза, полные слез, воскликнул в радостной надежде:
- О Боже! Неужели для меня счастье еще возможно?
К утру гроза успокоилась. Из-за горизонта выглянуло солнце среди пурпурных и золотистых облаков и осветило своими лучами группу отца и сына.
Месяц спустя в соборе Уреса происходило два бракосочетания: свадьба дона Торрибио де Кортеса с доньей Сантой дель Портильо и дона Руиса Торрильяса де Торре Асула с доньей Хесус Сандос.
Многочисленные друзья из всех классов общества Соноры составляли свиту новобрачных.
Город веселился целую неделю. Пепе Ортис, прельщенный шаловливым характером прелестной Лольи Неры, просил ее руки, на что она с радостью согласилась.
Дон Мануэль, перевезенный в дом умалишенных, умер через несколько месяцев, не придя в сознание; в последнее время его помешательство перешло в буйное сумасшествие.
По усиленной просьбе своего отца, которому он ни чем не мог отказать, граф Кортес помиловал дона Бальдомеро де Карденаса и даже снабдил его деньгами на путешествие в Соединенные Штаты.
Но этот завзятый мошенник недолго наслаждался жизнью после великодушного прощения графа: по возвращении в Мексику он был убит в ссоре из-за карточной игры, когда выходил поздней ночью из кабачка, пользовавшегося дурной репутацией.
Дону Порфирио удалось окончательно уничтожить платеадос; но их вскоре заменили новые шайки, еще лучше организованные, а потому более опасные.
Мексика разделяет с Италией своеобразную привилегию: ни та, ни другая не могут обойтись без бандитов. Хотя в Италии они начинают понемногу исчезать, но зато в Мексике процветают более, чем когда-либо.
Говорят, что это зависит от исключительного ее устройства.
Верно это или нет - предоставляем решить столь важный вопрос более сведущим людям.
Примечания
1
Клянусь святыми мощами! (исп.)
2
Боже мой! (исп.)
3
Реал - мелкая испанская монета.
4
Алькальд-майор - главный городской судья.
5
Тысяча молний! (исп.)
6
Друидический памятник. - Примеч. перев.
7
Виуэла, харана - виды мексиканских гитар.
8
Монте - мексиканская карточная игра.
9
Доброй ночи (исп.).
10
Нинья - малышка, ласковое обращение к девушке.
11
Слава Богу! (исп.)
12
Сувенир (исп.).
13
Дорогая! (исп.)
14
Всегда твоя! (исп.)
15
Сантьяго, защитим Родину! (исп.).
16
"Сантьяго!" - боевой клич испанцев.
17
Святая свобода! (исп.)
18
Ни золота, ни серебра! (исп.)
19
Без обмана! (исп.)