- Мужчины никогда ничего не понимают, - прошептала донья Линда. - Я страдаю, сеньор.
- Страдаете? Боже мой! Сеньорита, я в отчаянии от ваших слов! Я вообразил, что вы стремитесь скорее увидеть вашего отца, и…
- Не прочь были скорее спихнуть меня ему на руки!.. Очень благодарна вам, сеньор.
- Каким тоном вы мне говорите это, донья Линда! Чем я имел несчастье прогневить вас?
- Меня прогневить! - повторила она с насмешливой улыбкой. - Ничем, сеньор, только вы ровно ничего не замечаете, так как видите только свою возлюбленную донью Флору. Что ж, это в порядке вещей, на что же я могу претендовать?..
- Что значат эти слова, смысл которых ускользает от меня, ваши упреки, наконец, не заслуженные мной? Умоляю вас, сеньорита, объяснитесь.
- Извините, сеньор, я расстроена, нервничаю, сама не знаю почему. Мне кажется, я как будто в жару. Вы же совершенно хладнокровны… Итак, остановимся на этом, мы никогда не поймем друг друга.
- Однако, сеньорита, я желал бы знать…
- Что? - спросила она, взглянув ему прямо в глаза.
- Причину состояния, в котором вы находитесь. Не скрою, что оно сильно меня тревожит.
- Благодарю за сострадание, - надменно проговорила девушка, - но поберегите его для других, более достойных сожаления, чем я: мне оно не нужно… Впрочем, вот я и дома.
- Ради Бога, сеньорита, не расставайтесь со мной таким образом, скажите мне…
- Мою тайну, не правда ли? - вскричала она со смехом, похожим на рыдание. - Молодая девушка, дон Фернандо, позволяет иногда угадывать свою тайну, но не открывает ее никогда!.. Надо уметь понять, что она хочет сказать, из того, что она говорит. Прощайте, дон Фернандо, благодарю!
Она спрыгнула наземь с легкостью птички и скрылась в дверях дома, прежде чем капитан опомнился от удивления - так поразили его, даже испугали странные слова, похожие на признание в любви.
"Неужели она любит меня?" - пробормотал он про себя.
Он бросил повод слуге, вошел в дом и велел доложить о себе дону Рамону де Ла Крусу.
Тотчас же он был принят.
Когда он входил в одну дверь гостиной, где его ждал губернатор, донья Линда выбежала в другую.
По своему обыкновению дон Рамон принялся рассыпаться в изъявлениях вежливости и горячо благодарить дона Фернандо за то, что тот любезно проводил его дочь до дома.
Капитан дал ему истощить весь запас восторженных похвал. Когда же он наконец, истощив запас красноречия, перевел дух, Лоран заговорил в свою очередь.
Не скрыв ничего, он в мельчайших подробностях поведал о страшных событиях в Пуэрто-Бельо и Чагресе, о том, как были разорены эти два города и о предполагаемом наступлении флибустьеров на Панаму. Наконец, он рассказал о постыдном побеге дона Хесуса, о том, как он бросил свою дочь и донью Линду одних, без всякой защиты, на асиенде дель-Райо, и каким образом он, Лоран, был так счастлив, что смог сопровождать донью Линду до дома и возвратить ее отцу.
Губернатор был буквально сражен страшными известиями, о которых даже не подозревал. Поступок дона Хесуса исполнил его негодования, он поклялся, что заставит его дорого поплатиться за такую низость. Но теперь нельзя было терять ни минуты. Тотчас он велел созвать именитых граждан и отправил верного человека к генералу Альбасейте с просьбой пожаловать к нему немедленно.
- А вы, граф, - обратился он к капитану, - какую роль возьмете вы себе в предстоящей кровавой трагедии?
- Самую скромную, сеньор дон Рамон, - ответил молодой человек. - Здесь я большой пользы принести вам не могу, поэтому мне лучше объехать соседние города и просить о помощи, которая, верно, вам может понадобиться.
- Мысль неплоха, действительно, и вы согласились бы…
- Очень охотно, дон Рамон… разве я не обязан служить отечеству?
- Ваше имя, ваше высокое положение придадут вес поручению, которое вы берете на себя, и будут ручательством нашего успеха. Когда вы едете?
- Меня ничто не удерживает здесь, сеньор, с этой же минуты я полностью в вашем распоряжении.
- Благодарю, граф, принимаю ваше содействие с величайшей признательностью. Сегодня же вы получите рекомендательные письма к губернаторам городов, которые объедете.
- Получив их, я немедленно отправлюсь в путь. Капитан раскланялся и отправился домой.
Мигель Баск по распоряжению Лорана поместил донью Лусию с дочерью и двумя доверенными служанками в потайных комнатах Цветочного дома, где никто не мог подозревать их присутствия.
Согласно своему обещанию губернатор прислал Лорану четыре рекомендательных письма к губернаторам ближайших к Панаме городов.
В присутствии посланника дона Рамона капитан сел на лошадь и выехал из города с шестью хорошо вооруженными слугами, но менее чем через час он уже возвращался в свой дом подземным ходом и приказывал доложить о себе донье Лусии.
Экспедиция против Панамы была чуть ли не самой смелой и необычайной из всех, когда-либо предпринятых флибустьерами. Теперь, когда место действия нашего рассказа почти исключительно сосредоточится на Панаме, мы не можем устоять против желания познакомить читателя с извлечением из дневника, в котором описывается поход флибустьеров от Чагреса через перешеек. Дневник этот вел Оливье Эксмелин, сам флибустьер и участник экспедиции, которую он описывает со строгой точностью, а главное, с восхитительной наивностью.
Надеюсь, читатели останутся нам благодарны за наше обращение к показаниям очевидца.
"В тот же день они прошли около шести испанских миль на вестах и парусах, а к ночи достигли места, называемого Рио-де-дос-Брасос. Там они задержались на несколько часов, так как идти дальше в темноте не могли; к тому же, по их соображению, тут должны были быть дома, а следовательно, и съестные припасы. Однако они обманулись в своем ожидании. Испанцы все разрушили, все уничтожили, повырывали все корни, срезали даже незрелые плоды, не говоря уж о том, что увели весь скот. Авантюристы нашли одни только пустые дома; однако и те могли послужить им для ночлега, поскольку на судах была такая теснота, что они с трудом могли отыскать место для отдыха. Вместо пищи им пришлось в эти дни довольствоваться трубкой табака, что сначала их не только не встревожило, но напротив, еще сильнее подстегнуло желание сразиться с испанцами при первой же встрече, чтобы добыть себе съестных припасов.
Девятнадцатого января, на второй день похода, с зарей авантюристы двинулись дальше. Около полудня они прибыли в местечко, называемое Крус-де-Хуан-Гальего. Тут они были вынуждены бросить свои корабли - отчасти потому, что река обмелела вследствие засухи, отчасти потому, что в воде плавало много бревен и приходилось предпринимать большие усилия, чтобы проводить корабли через эти заторы.
Проводники сказали, что тремя милями выше начинается участок, где удобно идти берегом; решено было часть войска отправить по суше, а часть по воде на каноэ. В этот вечер команды пожелали остаться на кораблях: ведь в случае нападения многочисленного отряда они все равно должны были бы отойти на суда, под защиту корабельных пушек. Когда флибустьеры двинулись дальше, на кораблях оставили сто шестьдесят человек. Последним отдали приказание простоять тут два-три дня на тот случай, если бы испанцы оказались слишком сильны и было необходимо отступить до этого места, чтобы при помощи орудий оттеснить и разбить неприятеля.
Кроме того, оставшимся на судах людям было запрещено высаживаться на берег, чтобы испанцы не застигли их в лесу и не захватили в плен, обнаружив при этом малочисленность авантюристов. Разумеется, испанцы держали большое количество шпионов для наблюдения за флибустьерами, но такого сорта люди сражаться не любят, и чтобы командиры не бросали их в бой, в донесениях о силах авантюристов они обычно утраивали число противников.
Двадцатого числа, то есть на третий день похода, Монбар послал одного из проводников с несколькими авантюристами отыскивать дорогу. Однако когда они вошли в лес, то не только не нашли никакой дороги, но и поняли, что проложить ее не представляется возможности, поскольку лес кругом был очень густой и приходилось остерегаться вражеской засады; кроме того, местность на несколько миль вокруг была сильно заболочена. Монбару пришлось перевозить свой отряд на каноэ в два приема до места, называемого Седро-Буэно, так как суденышки, полные людей, сначала должны
были высадить их в упомянутом мной местечке, а потом вернуться за теми, кто находился на кораблях.
Авантюристов начинал мучить голод; они желали бы как можно скорее сразиться с испанцами, потому что ослабели, оставаясь без пищи со времени выступления и не имея никакой возможности хотя бы подстрелить дичь. Некоторые жевали листья, но не всякие растения были годны в пищу. Стемнело, прежде чем успели переправиться, и пришлось ночевать на берегу реки с большими неудобствами, так как люди было плохо одеты, а ночи холодны.
Двадцать первого числа, то есть на четвертый день похода, авантюристы смогли продвигаться вперед одновременно, одни берегом, другие в лодках, причем и те, и другие - с проводниками. Проводники шли в двух ружейных выстрелах впереди с отрядами в двадцать, а порой и в тридцать человек, чтобы без шума накрывать засады испанцев, брать пленных, если возможно, и таким способом узнавать, велики ли силы врага. Но испанские шпионы были хитрее; отлично зная дорогу, они успевали предупреждать испанцев о приближении авантюристов за полдня до их появления.
Около полудня две лодки, которые шли на веслах впереди, повернули назад и дали знать, что впереди засада. Тотчас же флибустьеры с неимоверной радостью взялись за оружие: присутствие испанцев давало им надежду отыскать еду. Испанцы, куда бы они ни отправлялись, всегда обильно запасаются пищей. Приблизившись к предполагаемому месту засады, авантюристы с оглушительными криками бросились вперед, однако тут же застыли на месте, увидев, что враги отошли.
Испанцы действительно засели было в окопах, но узнав через шпионов, что приближаются основные силы авантюристов, сочли свою позицию ненадежной и бросили окопы, в которых могли помещаться до четырехсот человек. Окопы были обнесены в виде полумесяца частоколом из цельных толстых стволов деревьев.
Уходя, испанцы унесли с собой все съестные припасы и сожгли то, чего унести не могли. Нашлось только несколько кожаных сундуков, которые оказали большую пользу первым пришедшим. Их разрезали на куски, чтобы пустить в пищу, но приготовить не имели времени, так как следовало идти дальше.
Из-за недостатка съестных припасов Монбар торопился двигаться вперед как можно быстрее, чтобы найти наконец пищу для людей и себя. Шагая без отдыха целый день, к вечеру они наконец добрались до местечка под названием Торна Муни, где нашли еще одни окопы, брошенные наподобие первых. Эти две предполагаемые засады причинили им обманчивую радость и напрасную тревогу, так как их единственным желанием было как можно скорее дать бой испанцам.
Однако надо было подумать и об отдыхе. Наступила ночь, и в лесу царила абсолютная темнота. У кого оказалось несколько кусков кожи, те поужинали, у кого нет - остались без еды. Эти кожаные сундуки делаются из высушенных бычьих шкур и формой напоминают большие плоские корзины. Тот, кто всегда имел хлеба вдоволь, пожалуй, с трудом поверит, что можно есть кожу, и полюбопытствует, каким образом ее приготовляют для употребления в пищу.
Итак, скажу, что авантюристы сперва размачивали ее в воде, потом отбивали между двух камней и, соскоблив шерсть ножом, поджаривали на огне, после чего рубили на мелкие куски и затем уж глотали. То, что таким образом можно поддерживать существование, это факт, однако разжиреть на этой пище - вряд ли.
Двадцать второго числа, на пятый день похода, авантюристы продолжали свой путь с самого утра. К двенадцати часам они прибыли к месту, называемому Барбакоа, где вновь повстречали покинутую засаду - и опять без съестных припасов. В этом месте было несколько пустых жилищ, которые авантюристы тщательно обыскали. После долгих поисков они наконец-то наткнулись на два мешка муки, зарытые в землю вместе с двумя большими бутылями вина и плодами, которые испанцы называют плантанос. Вмиг два мешка муки были принесены Монбару, и тот поделил их между теми, кто более других нуждался в пище - для всех еды не хватало.
Кому досталась мука, тот сделал себе тесто, разведя ее водой, и небольшими частицами пек на угольях, завернув в банановый лист.
На следующее утро, двадцать третьего числа, на шестой день похода, людей уже не понадобилось поднимать утренней побудкой: пустые желудки не давали им заснуть. Итак, они выступили, как обычно, но от слабости вынуждены были делать частые привалы и подолгу отдыхать. Во время этих привалов многие авантюристы бросались в лес на поиски каких-нибудь древесных семян, чтобы хоть как-то утолить голод.
В этот же день часов в двенадцать они подошли к жилью поодаль от дороги, где нашли большое количество маиса, но еще в колосьях.
Надо было видеть, как они набросились на него и стали есть: испечь его не было ни сил, ни времени.
Немного позднее они завидели впереди индейцев, за которыми тотчас бросились в погоню в надежде напасть на засаду испанцев. У кого еще оставался маис, те бросили его, чтобы легче было бежать. Они стреляли по индейцам, некоторых убили, других преследовали до Санта-Круса, где те вплавь кинулись на другой берег реки и ускользнули от авантюристов; однако преследователи продолжали гнаться за ними, в свою очередь переплыв реку, пока индейцы кричали им: "А-а, собаки-французы, выходите в поле, мы вам зададим!"
Двадцать четвертого числа, на седьмой день после выступлении, авантюристы прибыли в селение Крус; оно стояло объятое пламенем, и в нем не оказалось ни души. Это селение являлось последним пунктом, которого можно было достигнуть водой. Именно туда доставлялись товары из Чагреса для дальнейшего следования берегом, на мулах, до Панамы, отстоящей от Круса всего на восемь миль. Флибустьеры решили, что останутся тут до ночи, чтобы собраться с силами и поискать средств утолить голод.
В местных магазинах нашли несколько кувшинов с вином и кожаный сундук с сухарями. Из опасения, как бы люди не перепились, Монбар распустил слух, что вино отравлено и запретил его пить. Некоторые из авантюристов, уже выпив на пустой желудок, почувствовали себя плохо, их стало рвать, и это убедило всех в том, что действительно в вино подсыпан яд. Разумеется, после этого его пить не стали.
Тем не менее оно не пропало даром. Были среди флибустьеров и такие люди, которые не смогли удержаться от выпивки даже перед лицом верной смерти от яда.
На другой день, двадцать пятого числа, Монбар отобрал двести человек и разослал их вперед на разведку, а главное, чтобы по возможности окружить неприятеля и рассеять свои силы, не подвергая их опасности быть застигнутыми врасплох на предстоящем переходе от Круса до Панамы, где дорога во многих местах была крайне узкой, так что двенадцать человек с трудом могли идти по ней рядом. Двести человек, выбранные Монбаром в передовые патрули, были вооружены лучше всех и являлись самыми искусными стрелками с Тортуги и Санто-Доминго. Они состояли по большей части из французских буканьеров, и эти двести человек стоили шести сотен других.
Монбар сформировал из своего отряда главный корпус, авангард и арьергард и расположил войско ромбом. В таком порядке Монбар вел авантюристов от Круса до Панамы.
Часов в шесть он достиг ущелья, называемого Темной Губой. Название было очень метким: солнце никогда не освещало его. Внезапно на авантюристов посыпались тучи стрел, которые убили человек восемь-десять и столько же ранили. Флибустьеры тотчас заняли оборонительную позицию, но не знали, что предпринять, видя перед собой одни только скалы, деревья и овраги. Был дан залп наугад.
Однако, при всей уязвимости такой обороны с завязанными глазами, на дорогу упали Два индейца: один, весь в крови, приподнялся и хотел вонзить в француза стрелу, которую держал в руке, но другой авантюрист перехватил его руку и мгновенно заколол… Когда индейцы увидели, что их воин убит, они отступили, и с этой минуты в авантюристов не было выпущено ни единой стрелы. Дальше на дороге нашли еще двух или трех мертвых индейцев. Надо сказать, что место это представляло большое удобство для засады: сотня решительных человек могла бы преградить авантюристам проход, если бы стойко отбивались. За этим ущельем флибустьеры вышли в большую долину, где сделали привал для перевязки раненых. Между тем индейцы то и дело рыскали вокруг них. Нередко они даже кричали: "На равнине, на равнине мы с вами разделаемся, собаки-французы!"
В этот же вечер авантюристы были вынуждены рано остановиться на ночлег; начинался дождь. С величайшим трудом они отыскали некоторое подобие приюта и немного пищи. Испанцы, как всегда, все уничтожили и угнали скот. Чтобы раздобыть хоть что-нибудь, флибустьерам пришлось уклониться в сторону от дороги. В полумиле от нее они набрели на ферму, строения которой не были сожжены, но их было не достаточно, чтобы разместить всех. Решили так: укрыть от дождя по крайней мере боевые припасы и оружие, а стеречь их поочередно по взводу из каждой роты, дабы в случае тревоги каждый знал, где его взять.
На девятый день похода, двадцать шестого числа, то есть на следующее утро, Монбар приказал зарядить все ружья, чтобы в случае надобности они от дождя не дали осечки. Приказание было исполнено. Флибустьеры опять двинулись в путь. Дорога предстояла очень тяжелая, местность была открытая, нигде ни деревца; солнце пекло немилосердно.
К полудню они взобрались на гору и оттуда увидели Южное море и большое судно с пятью барками, которое выходило из Панамы, направляясь к островам Товаго и Тавагилья, отстоящим не более чем на три или четыре мили. Тут отвага снова наполнила сердца флибустьеров; и еще больше они возликовали, когда спустились с горы в обширную долину, где паслось много скота. Они тотчас же разогнали стадо и перебили всю скотину, которую им удалось догнать…"
Здесь мы прервем эти записи, так как читатель достаточно мог уяснить себе страдания и лишения, вынесенные флибустьерами во время тяжелого перехода через перешеек.
Береговые братья не могли выступить из Чагреса ранее чем по прошествии десяти дней. Этот срок оказался необходим для восстановления в городе некоторого порядка, иначе он не мог бы служить надежным убежищем на случай неудачи и поспешного отступления.
К тому же сказывался недостаток и в живой силе: множество буканьеров было тяжело ранено и убито на Санта-Каталине, в Пуэрто-Бельо и, наконец, в Чагресе, где испанцы оказали отчаянное сопротивление, несколько раз дело доходило до рукопашной, и следовательно, потери авантюристов в живой силе достигали значительных размеров.