Боевая линия постепенно сжималась вокруг дома, который, подобно грозному Синаю, был окружен вспышками огня и клубами дыма.
ГЛАВА XIX. Как флибустьеры вышли победителями и взяли Панаму
Монбар продолжал идти так быстро, как только было возможно, пока наконец не достиг очень густого леса, в который углубился без колебаний. Вскоре дорога стала так плоха, что авантюристы были вынуждены пролагать себе путь топорами, и действительно, понадобилась вся неодолимая энергия этих железных людей, чтобы не отступить, встречая на каждом шагу бесконечные затруднения и преграды.
Марш по лесу, в котором было едва три мили, отнял целый день.
Вечером кое-как расположились биваком и легли вповалку, даже не перекусив. Монбар подозревал, что испанский лагерь находится где-то поблизости, и запретил разводить огонь, чтобы не выдать своего приближения; единственное, что он позволил своим людям в виде утешения, - это закурить.
На другое утро, чуть занялся рассвет, был отдан приказ выступить. Снова двинулись в путь.
К полудню авантюристы взошли на вершину горы, откуда увидели наконец испанское войско, которое с таким упорством преследовали и которое никак не могли уловить.
Войско это, в три тысячи человек, шло в образцовом порядке; яркие камзолы пехотинцев и кавалеристов блестели и переливались вжарких лучах солнца. Судя по всему, испанцы были преисполнены воинственного пыла.
Флибустьеры испустили скорее рев, чем крики радости, при виде всего этого войска и уже готовы были ринуться на него, но Монбар удержал их. Знаменитый предводитель Береговых братьев понимал, что минута решительного боя еще впереди, и не хотел излишней поспешностью поставить под сомнение успех экспедиции. Он приказал тотчас разбить лагерь; втакой поздний час дня он не хотел завязывать сражения - лучше было дождаться следующего утра и начать его на рассвете.
Однако, чтобы дать испанцам ясно понять о своей решимости не отступать ни на шаг, он велел распустить знамена, бить в барабаны и трубить в горны, как бы в знак вызова.
Испанцы не замедлили ответить тем же и со своей стороны стали на биваках на расстоянии пушечного выстрела от авантюристов.
При заходе солнца Монбар удвоил число часовых, выставил патрули и велел несколько раз бить тревогу, чтобы его войско было настороже, но флибустьеры так радовались предстоящему бою, что застать их врасплох было бы невозможно, а поскольку разводить огни запрещалось и теперь, то им ничего не оставалось делать, как запустить зубы в еще остававшиеся у них куски сырой говядины и предаться отдыху.
Часам к десяти вечера Хосе, пробравшись с риском для жизни между испанскими постами, прибыл в стан авантюристов и велел немедленно отвести себя к Монбару.
Знаменитый авантюрист, изнемогая от усталости, лег, завернувшись в плащ, на кучу сухих листьев маиса, с трудом набранных солдатами, чтобы устроить нечто вроде постели. Он уже засыпал в ту минуту, когда в палатку вошел Хосе, однако сейчас же открыл глаза и встал.
- Ну, что нового? - спросил он.
- Много нового, - ответил вождь.
- Сколько человек в отряде, который стоит перед нами?
- Три тысячи под командой генерала Альбасейте.
- Далеко мы от Панамы?
- В двух милях.
- Приведен ли город в готовность к обороне?
- В определенной степени: из мешков с мукой устроили зубчатые редуты, хорошо вооруженные артиллерией, починили городскую стену и подготовили несколько засад; но не тревожьтесь, ваша задача - только одолеть войско, которое находится перед вами, я же ручаюсь, что введу вас в город так, что вы даже сабель не обнажите, в нем почти совсем нет защитников.
- Как же так? А где же войско?
- Войско рассеяно повсюду. Я не знаю, что за ослепление напало на испанцев, но достоверно то, что они разбросали своих солдат по всем направлениям для защиты деревень и городков на морском побережье; самая значительная сила теперь перед вами, да и то генерал Альбасейте силой завербовал даже кордильерских да августинских монахов, и Бог знает кого еще!
- Это хорошие вести!
- Очень хорошие, но мне остается еще сообщить дурные.
- Гм! Посмотрим… - промолвил Монбар, нахмурив брови.
- Курьер, направленный вами к Лорану, был захвачен и убит испанцами, которые обнаружили при нем ваше письмо. Губернатор собрал всех солдат, какие оказались под рукой, и теперь полторы тысячи человек оцепили дом капитана.
- Полторы тысячи!
- Не меньше; город располагает всего одним войском, и сегодня утром оно должно было выступить, чтобы усилить отряд генерала Альбасейте, а вместо этого оно теперь занято осадой дома капитана.
- Ей-Богу! - вскричал Монбар с восторгом. - Этому молодцу Лорану на роду написано одному пожинать все лавры в этой экспедиции! Честное слово, счастье так и валит ему! Итак, он держит в бездействии тысячу пятьсот человек?
- Да, но держит-то за счет своего здоровья!
- Ерунда! Выпутается, и опять именно ему мы будем обязаны победой. Завтра у нас и так будет довольно противников, а если бы к неприятелю подоспело это подкрепление, мы просто погибли бы.
- Но теперь может погибнуть он.
- Полно! Лорану - и погибнуть! Видно, ты не знаешь его, любезный Хосе. Сражение - его стихия. Ему известно, что я близко, и он будет держаться во что бы то ни стало! Завтра я разобью испанцев, пройду по их телам и выручу его.
- Дай-то Бог, адмирал!
- Бог даст это, любезный друг, щеголям-испанцам не устоять против нас. Могу представить себе, как этот черт Лоран тешится там вволю! Счастье сопутствует ему! Ему постоянно везет, ей-Богу! Я просто начинаю завидовать.
Хосе совсем оторопел от того, как Монбар принял весть, по его мнению очень дурную; он не понимал непоколебимой веры флибустьеров в их счастливую звезду, веры, благодаря которой они со смехом пренебрегали всеми опасностями и видели одну лишь победу там, где всякий другой ожидал бы только смерти или поражения.
- Больше тебе нечего сообщить? - спросил адмирал.
- Есть. Испанцы пытались отбить назад Пуэрто-Бельо и Чагрес.
- Ага! Ну и что же?
- Морган и Медвежонок Железная Голова разбили их наголову. Эти два отряда были посланы несколько дней тому назад из Панамы.
- Собаки-испанцы просто сошли с ума, честное слово! Лучше бы они сосредоточили все свои силы здесь, они бы им очень пригодились!
- Теперь поздно, даже если они и спохватятся: два ваших помощника полностью уничтожили оба их отряда.
- Решительно, провидение за нас… Ложись возле меня, Хосе; вздремнем на несколько часов, любезный друг, сдается мне, завтра день будет не только светлый, но и жаркий, - заключил он шутливо.
На другое утро, чуть только забрезжил свет, испанцы протрубили подъем. Монбар тотчас отозвался тем же.
Вскоре авантюристы увидели несколько эскадронов кавалерии, которые подошли для наблюдения за ними.
Монбар приказал солдатам готовиться к бою и спустился в долину.
Оба войска храбро двинулись навстречу друг другу.
Теперь мы дадим слово Оливье Эксмелину, который лучше, чем кто-либо, в состоянии описать неслыханную битву, где он лично участвовал и мужественно исполнил свой долг.
Мы в точности передаем его рассказ, не считая себя вправе изменить в нем хоть одно слово.
"…Когда все было готово, Монбар велел своему войску выстроиться в боевом порядке, но лишь для видимости: этих людей никто не удержал бы в рядах, как это делается в Европе.
Двести человек охотников были посланы против кавалерии, намеревавшейся ударить по нам, гоня перед собой две тысячи разъяренных быков. Но испанцы наткнулись на две преграды: во-первых, они угодили в топкое место, где лошади никак не хотели идти вперед; во-вторых, охотники, высланные к ним навстречу, упредили их и, став на одно колено, открыли убийственный огонь; одна половина стреляла, пока другая заряжала. После каждого их выстрела падали наземь или человек, или лошадь.
Эта бойня длилась около двух часов. Испанская кавалерия полегла вся, за исключением человек пятидесяти, обратившихся в бегство.
Между тем собиралась двинуться вперед и пехота испанцев, но, увидев, что кавалерия разбита, только дала залп, побросала оружие и пустилась наутек, вереницей огибая пригорок, который скрывал ее от флибустьеров, вообразивших, что испанцы хотят зайти им в тыл.
Итак, кавалерия была разбита, разъяренные быки метались из стороны в сторону, погонщики никак не могли справиться с ними. Заметив это, авантюристы послали против них нескольких храбрецов, те ринулись на стаю животных со страшными криками и размахивая намотанными на дула ружей тряпками; быки в ужасе рванулись прочь с такой силой, круша все на своем пути, что погонщики и сами были рады убраться.
Когда авантюристы заметили, что враги не смыкают рядов, а напротив, бегут врассыпную, то погнались за ними и захватили большую часть испанцев, которые и были умерщвлены.
Несколько монахов, взятых в этом числе и приведенных к Монбару, немедленно подверглось такой же участи.
После сражения Монбар созвал всех, чтобы напомнить, что времени терять нельзя, что позволить испанцам собраться в городе означало лишить себя возможности овладеть им. Следовало идти к Панаме, не теряя ни минуты, и стараться прибыть к городским стенам одновременно с испанцами, чтобы не позволить им укрыться за укреплениями.
Он на ходу устроил смотр своих сил, и оказалось, что потери составили всего два человека убитыми да два - ранеными.
Быть может, принимая в соображение неравенство сил с одной и с другой стороны и ожесточенность схватки, многие сочтут выдумкой, что авантюристы потерпели такой незначительный урон, а испанцев полегло до шестисот.
Не могу, однако, не упомянуть об этом, так как сам был тому свидетелем".
Повествуя о таких невероятных событиях, необходимо привлекать свидетельства очевидцев, дабы не навлечь на себя подозрения во лжи, но рассказ Оливье Эксмелина носит такой отпечаток правдивости, что нельзя подвергать его сомнению.
Авантюристы едва дали себе время второпях перекусить и тотчас двинулись к городу.
Войско разделилось на две части.
Первый отряд в пятьсот человек под командой Польтэ отважно пошел к Панаме, нисколько не скрываясь и стреляя в испанцев, которые бежали от этих людей, точно от демонов, изрыгнутых адом.
Второй отряд, также в пятьсот человек, под командой Монбара и Олоне углубился в лес, следуя за индейцем Хосе, служившим ему проводником.
Было десять часов утра.
Вокруг Цветочного дома не стихало сражение.
Целых тридцать часов авантюристы, мало-помалу оттесненные к дому, где заперлись накрепко, вели неравную борьбу со своими врагами.
Дорого поплатились испанцы за свои весьма скромные успехи. Каждая разрушенная стена, каждая взятая баррикада стоили им громадных потерь, груды тел лежали вокруг дома, превращенного в крепость.
Испанцы задыхались от бешенства и прилагали неистовые усилия, воодушевляемые беспримерной храбростью губернатора.
Действительно, дон Рамон де Ла Крус сражался с неустрашимостью, которой восхищались даже флибустьеры; двадцать раз они могли бы убить его, но Лоран строго приказал щадить его жизнь; пули так и свистели близ его головы, люди вокруг падали замертво, один он оставался цел и невредим.
На этот раз доном Рамоном руководило не чувство долга, а мщение, он сражался для себя. Этим и была вызвана безумная смелость, с которой он очертя голову кидался в самую гущу схватки.
Разумеется, для флибустьеров было проще простого бежать и скрыться от неприятеля, ведь им были известны тайные подземные ходы, о существовании которых никто из испанцев и не догадывался. Но цель их была иной.
Составляя авангард Береговых братьев, они своим сопротивлением отвлекали отряды испанцев, которые, примкнув к войску генерала Альбасейте, могли отразить атаку основных сил флибустьеров, но теперь, сосредоточенные у Цветочного дома, своим бездействием способствовали успеху авантюристов и, быть может, облегчали им победу. Каждая минута, выигранная осажденными, была поистине драгоценна для их товарищей. Итак, им надо было держаться во что бы то ни стало, не отступать ни на пядь и пасть на своем посту.
Они стояли с холодной решимостью, невозмутимые и непоколебимые, как люди, которые готовы пожертвовать жизнью, но тем не менее хотят продать ее как можно дороже.
Их потери, в сущности довольно незначительные, при их ограниченном числе были, однако, чувствительны: у них убили человек десять и столько же ранили; следовательно, более четверти всего их наличного состава выбыло из строя.
В довершение всех бед у них подходили к концу порох и пули.
Дважды Мигель Баск и Тихий Ветерок предпринимали отчаянные вылазки с целью отнять у испанцев боеприпасы и возвращались с добычей, но она была крайне скудна.
Лоран переменил тактику: он отобрал лучших стрелков, и огонь вели поддерживали они одни, остальные только заряжали и подавали им оружие.
Выстрелы, правда, теперь раздавались реже, но в то же время стали более меткими и действенными, от каждого из них валился человек.
Прекрасный Лоран стоял у окна со своими двумя ангелами-хранителями, доньей Линдой и доньей Флорой, и беспрестанно стрелял из ружей, которые поочередно подавали ему девушки, заряжая их своими нежными ручками.
В глубине комнаты отец Санчес, которого беспокойство выгнало из асиенды дель-Райо, стоял на коленях подле доньи Лусии, пораженной шальной пулей, пока она молилась за сражающихся; монах перевязывал ее рану, удостоверившись, что она не смертельна.
Поразительное и величественное зрелище представлял этот полуразрушенный дом с гордо развевающимся над ним флибустьерским знаменем, который то и дело опоясывался молниями ружейных вспышек и клубами дыма и оставался непоколебимым, несмотря на всю ярость нападавших.
Дон Рамон ошибочно истолковал тот факт, что выстрелы флибустьеров стали раздаваться реже; он вообразил, что их силы иссякают, и решился последним усилием захватить Цветочный дом.
Собрав всех солдат вокруг себя, он ободрил их короткой речью и во главе испанцев ринулся к дому.
Произошло страшное столкновение.
Карабкаясь по спинам товарищей, хватаясь за все, что попадалось под руку, испанцы наконец достигли окон первого этажа. Они кинулись на авантюристов и схватились в рукопашную, один на один, грудь с грудью.
Дон Рамон ворвался в гостиную, словно тигр. Увидав, что Лоран отчаянно отбивается прикладом от наседавшей на него кучки солдат и, как на бойне обухом убивают быков, валит всех вокруг себя, губернатор кинулся к нему, подняв пистолет, с яростным криком удовлетворенной мести, но на его крик ответил другой, отчаянный, душераздирающий, и в ту минуту, когда дон Рамон спускал курок, донья Линда стремительно бросилась вперед.
- Отец! Отец! - вскричала она.
Раздался выстрел, девушка вздрогнула и медленно опустилась к ногам дона Рамона.
- Слава Богу, он спасен! - прошептала она и распростерлась на полу.
Бледный от ужаса, с каплями пота на лбу и стоящими дыбом волосами, с пеной на губах, ничего не видя, ничего не слыша, дон Рамон шаг за шагом пятился к окну и выпрыгнул в него, с отчаянием восклицая:
- Моя дочь! Я убил свою дочь!
С этими словами он бросился бежать, как будто его преследовало страшное видение.
Бегство дона Рамона увлекло за собой солдат; через пять минут все оставшиеся в живых испанцы были оттеснены к окнам и вышвырнуты вон. Правда, вскоре они вновь собрались с силами и стали готовиться к повторной атаке.
Лоран кинулся к донье Линде, возле которой суетились донья Флора и отец Санчес и которая улыбалась, несмотря на причиняемые раной страдания.
- Бедное, бедное дитя! - воскликнул молодой человек с живейшей скорбью. - Боже мой, и это ради меня!
- Разве я не ваш ангел-хранитель? Вы спасены, - промолвила она со спокойной и кроткой улыбкой. - О, я счастлива! Как я счастлива!
Голос доньи Линды слабел. Она взяла руку доньи Флоры, вложила ее в руку Лорана и чуть внятно прошептала:
- Любите друг друга… Ведь и я любила вас, - прибавила она, и судорожное рыдание вырвалось из ее груди.
Глаза девушки сомкнулись, голова откинулась назад, и она застыла в неподвижности.
Даже флибустьеры, эти суровые и неумолимые люди, утирали украдкой глаза, чтобы скрыть навертывавшиеся слезы.
- Боже мой! - вскричал Лоран. - Она умерла!
- Умерла, моя сестра умерла! - вскричала донья Флора в отчаянии.
Отец Санчес покачал головой.
- Нет, - сказал он, - это только обморок.
- О! Значит, она спасена!
- Не льстите себя безумной надеждой, рана чрезвычайно опасна.
По знаку монаха авантюристы с трогательными предосторожностями перенесли девушку в соседнюю комнату, где уже расположилась донья Лусия; донья Флора шла за ними, заливаясь слезами.
Вдруг невдалеке от Цветочного дома раздался громовой залп из орудий. Испанцами овладел невыразимый ужас, они мгновенно обратились в бегство.
- Не унывать, ребята! - зычно крикнул Лоран. - Открывайте двери, чересчур уж долго сидели мы здесь взаперти; наши товарищи идут к нам на помощь! Ударим-ка по этим испанским собакам! Не щадите этих убийц женщин! Помните о донье Линде!
Авантюристы ответили громкими криками, к которым примешивался глухой рокот, доносившийся из подземелья.
Вдруг потайные двери разлетелись вдребезги, и толпа флибустьеров во главе с Хосе, Монбаром и Олоне ворвалась в дом.
Братья-матросы пожали друг другу руки.
- Я ждал тебя, - сказал Лоран.
- Я здесь, - только и ответил Монбар.
Два необыкновенных человека поняли друг друга без лишних слов.
Флибустьеры высыпали из дома и с яростью устремились на испанцев, которые тщетно пытались оказать сопротивление.
Почти в то же время появился Польтэ; точно тигр, прыгнул он в самую гущу врагов, сметая всех попавшихся на пути испанцев.
Последние защитники города попали между двух огней; почти все они полегли на месте.
Отряд под командой Польтэ шел к Панаме дорогой из Пуэрто-Бельо, которую никто не охранял; когда авантюристы достигли стен города и увидели, что никто даже не пытается преградить им дорогу, что на стенах нет ни души, они забыли предостережения Монбара и рассеялись во все стороны грабить и гоняться за испанцами, которые при одном виде авантюристов в ужасе бежали.
Флибустьеры беспрепятственно добрались до площади Пласа-Майор, где неожиданно были встречены жестоким залпом из шести орудий, поставленных перед церковью.
Взбешенные тем, что один залп уложил на месте человек пятьдесят, флибустьеры очертя голову ринулись на орудия, не давая испанцам времени перезарядить их, и без всякой жалости перерезали всех артиллеристов.
Этот-то залп из орудий и дал знать Лорану о прибытии товарищей.
Между тем богатейшие торговцы города сложили в лодки самое ценное из своего имущества с целью спастись бегством на остров Товаго; флотилия галионов тоже попыталась сняться с якоря и выйти в открытое море. Но несчастные испанцы обманулись в своих надеждах: корвет "Жемчужина" и каравелла "Святая Троица", на рассвете пришедшие под испанским флагом на рейд Панамы, внезапно подняли флибустьерский флаг и открыли убийственный огонь по баркам и галионам.
Им пришлось сдаться.