- Да иди ты кобылой необъезженной к чертям собачьим! У тебя язык, что помело, а я тут связался с тобой, как с нормальной, - выругался Григорий и зашел в палату, забыв, что перед этим им владело смешанное чувство страха, вины и конфузливости.
Он обвел взглядом женщин, прикидывая, кто из них Татьяна. Никого не узнал и остановился у порога. Заметив, что на него обратилось четыре пары глаз, не стушевался, а расправил плечи, провел свободной рукой по поясу, как малые дети штанишки поддергивают, поставил сумку на пол.
- Такие все красные и распрекрасные, что глаза разбегаются, - пошутил. - Которая из вас меня узнает, та и есть Татьяна.
- Это я, Гриша, - тихо отозвалась девушка с обмотанной бинтами головой и пластырем на лице. - Здравствуй! Чего на тебя Дарка набросилась?
- И здесь слышно было? Глупая молодица, я тебе скажу. Ну проходу мне не дает, цепляется и все, - Григорий приблизился к этой девушке, взял стул, сел рядом. - Я бы тебя ни за что не узнал, - тихо сказал ей. - Ты совсем непохожей на себя сделалась. Разве что голос немного прежний напоминает. Ну что ты это выдумала, зачем? - спросил, виновато опуская глаза.
- Но ведь лучше теперь стало, да?
- Да оно же недаром женщины бегают на ту пластику, - Григорий открыто посмотрел Татьяне в глаза. - Конечно, какие-то недостатки там устраняют.
Говорить, казалось, было не о чем. Посетитель закрутился на стуле, пару раз нервно откашлялся. А потом бросил придумывать какие-то учтивые слова и взялся за дело. Он вынул из сумки принесенные гостинцы, молча поставил на тумбочку возле Татьяниной кровати. Девушка смотрела на него с любопытством, изучая и впитывая под кожу каждый его жест, пластику тела, меняющиеся выражения лица и глаз.
- Какой ты… - промолвила низким грудным голосом, и у Григория что-то екнуло внутри, оборвалось и принялось колотиться там неистово.
- Вспомнила меня? - придыханно спросил он, намекая, что знает об амнезии.
- С трудом, - в голосе девушки звенело всамделишное волнение недвусмысленного свойства. Было видно, что Григорий и в состоянии амнезии нравился ей, вызывал у нее что-то, не обозначаемое словами. - Гриша, ты мне поможешь все вспомнить? Проклятая авария…
Григорий хмыкнул, дескать, какие здесь могут быть сомнения, конечно, помогу. Он придал своему голосу беззаботности:
- А Дарку ты сразу вспомнила?
- Нет, - Татьяна засмеялась. - Ее появление здесь было для меня полной неожиданностью, и я чуть не растерялась: кто такая, как с ней держаться, о чем говорить? Но когда она начала рассказывать, как крыла тебя нелестным словом у колодца Сопильнячки, как стыдила за то, что я поехала на операцию, я сразу поняла, что это она. Глаза ничего не помнят, только кое-что напоминают эмоции, - пожаловалась Татьяна.
Григорий вздохнул, вдруг поймав себя на том, что прикидывает, каких детей может народить Татьяна, - хорошеньких или таких, какой была еще недавно. Затем он нашел, что, оказывается, в своем сознании уже давно забрал ее к себе домой, спрятал под свое крыло и ни о чем другом не заботится, как только об их будущих детях. Как хорошо, что авария не испортила результаты пластической операции, какое это для меня спасение, - невольно думал он дальше, будто в нем сидело два человека: один хлопотал и прикидывал что и как, а другой это фиксировал в сознании.
- И тебя не узнала бы, если б не услышала Даркин голос в коридоре, - между тем продолжала говорить о своем Татьяна. - Гриша, - вдруг остановилась она.
- Что?
- Ты поможешь Тамаре Михайловне похоронить девушку, которая меня закрыла от удара? - Григорий только мотнул головой, дескать, помогу. - А на Дарку не сердись. И не воспринимай ее всерьез, шути побольше. Вот она и успокоится. Я ей поручила поминки организовать, так что она тоже помогает отдать долг моей спасительнице.
- Тебя скоро выпишут?
- Обещают через неделю отпустить… - Татьяна затаила дыхание, остановившись на интонации, свидетельствовавшей, что она еще что-то прибавила бы, но видит, что Гриша собирается продолжить свою мысль.
А Григорий тем временем положил свою руку на Татьянину, лежащую поверх одеяла, легко сжал в своей ладони, затем похлопал, как это делают люди, собираясь сказать что-то важное. Татьяна, без преувеличения сказать, сызнова знакомилась с окружением, и вот такой Григорий, которого она сейчас наблюдала, ей нравился: и его внешность, и голос, и спокойный характер, и то, что он умел так хорошо смотреть на собеседника - открыто, доброжелательно, доверчиво. Как можно его обижать, такого непосредственного, искреннего человека? Она незаметным движением откинула голову назад, прикрыла веки.
- Таня, - как выдохнул, тихо сказал Григорий. - Зачем теперь что-то выдумывать, усложнять? Ты своим поступком открылась в чувствах, я… Я их принимаю и разделяю.
- Хорошо.
- Так что собирайся отсюда ехать прямо ко мне.
Раздел 4
1
После холодного дождливого апреля потеплело, и за две недели поля и луга укрылись плотными зелеными шубками, смелее защебетали птицы, зацвели сады, готовились к цветению кусты сирени и черемухи, даже затоптанные с осени дорожки зазеленели травой и укрылись желтыми доверчивыми глазками одуванчиков.
Юрий Вспышкин подъехал ко двору, где жила Надежда Рухляковая, посигналил пару раз, не сходя с мотоцикла, удерживая равновесие широко расставленными ногами.
- Ну чего шумишь? - показалась на веранде мать Надежды. - Твоя железяка и так дребезжит, как проклятая, на всю округу слышно, что ты к нам прибыл, - тетка Варька набросила на голову платок и пошла на птичий двор заниматься хозяйством.
Скоро появилась Надежда. Неспешно пересекла двор. Подошла к Юрию, невесело улыбнулась.
- Чего ты? - спросил Юрий.
- Что "чего"?
- Чего невеселая?
- А тебе не все равно? - спросила Надежда и, закусив губу, отвернулась, пошла прогулочным шагом вдоль улицы.
На какой-то миг Юрий растерялся и задержался на месте, затем подался следом без включения мотора, отталкиваясь от земли то одной ногой, то другой, в конце концов поравнялся с ней, покатил рядом:
- Садись, покатаемся, - пригласил Надежду, кивая на заднее сидение.
Девушка села сзади, обхватила Юрины плечи, отчего по всему его телу пробежала теплая волна, и он рванул с места. Выехали на проселок, повернули на целину, по низовью проехали вдоль речушки, добрались до каменки, где об этой поре цвела кашка - мелкие бледно-голубые кисточки на коротких ножках, настоящего названия которым никто не знал. А он узнал недавно, это были степные пролески - гиацинтики беловатые. А еще здесь разливали чрезвычайно волнительное благоухание фиалки.
- Ой, - Надежда подняла ноги, захлестанные влажными травами. - Снова туфли намочила, мама заругает.
Юрий подкатил мотоцикл к большому камню с вытертой до блеска спиной - здесь любила гулять и греться на солнце детвора.
- Садись на сухое.
Он вслед за Надеждой соскочил с мотоцикла, уселся рядом на валуне.
Юрий оправдывал свою фамилию - был таким заводным, что рядом с ним никому не удавалось оставаться самым собой, вместе с тем каждый беззаботно растворялся в его воле. Это просто счастье, что та воля касалась не чего-то предосудительного, а наоборот - мальчик организовывал детей, своих ровесников и друзей на полезный досуг, на пение, танцы, музицирование и подобные дела. А у кого не было способностей к художественному проявлению, тот оставался его величеством слушателем и зрителем и считал это званием самым почетным, так как артист без публики ничего не значит.
Так было в детсаде, так оставалось и в школе. С той разницей, что в старших классах Юрий из неформальных лидеров перешел на вполне официальную должность учителя пения, совмещая работу с учебой, - так случилось, что посреди учебного года эта должность неожиданно освободилась. После уроков он теперь руководил школьным хором, для которого сам писал песни. Учителя и все причастные к деятельности Юрия Васильевича, как стали называть Юрия ученики, а также их родители, гордились его достижениями - школа неизменно занимала первые места на районных и областных олимпиадах художественной самодеятельности. А еще ему приходилось руководить хором в сельском клубе. Ну, там работы было еще больше - люди в селе петь любили и без конца куда-то ездили на смотры, конкурсы и просто выступления. К такому хорошему учителю музыки и руководителю хора, который не жалел для работы своего свободного времени, здесь так привыкли, что с неприятным удивлением восприняли новость, что скоро он оканчивает школу и планирует учиться дальше.
Зачем учиться, если его и так высоко ценят, знают даже в области? Деньги он зарабатывает хорошие, дай Бог каждому, да и заработанного авторитета на его век хватит. Но не все рождаются бескрылыми, которые только и способны размышлять подобным образом. Юрий был человеком крылатым и от жизни ждал, даже требовал большего - богатых знаний, интересной работы, великих свершений и полнокровной жизни. Ему, как это было с Фридрихом Ницше, когда тот оканчивал университет, не потребовалось сдавать выпускные экзамены - учителя, как искренние коллеги, и так поставили в его аттестат хорошие оценки.
Конечно, когда по окончанию школы этот непоседа надумал махнуть аж в столицу, чтобы поступить там в соответствующее его задаткам учебное заведение, никто не сомневался, что он своего добьется. Но более других от такого развития событий проигрывала Надежда Рухлякова. Она загрустила сразу, как услышала от матери, что Юрий переписывается с московскими музыкальными училищами, - тетка Варька работала на почте и знала, кто куда посылает открытки и откуда получает корреспонденцию.
- Поедет отсюда твой избранник и забудет о нас, - сказала она дома дочке. - Кто мы такие по сравнению со столичными штучками, певуньями, как и он?
- Что же делать? - растерялась девушка. - Как быть?
- Совет один: чтобы не чувствовать себя брошенкой, лучше самой дать ему отставку.
И вот только здесь, на каменке, девушка поняла, убедилась по своим предчувствиям, что мать права. Надежда посмотрела на Юрия и со жмущей болью в сердце как бы увидела его в другой обстановке, не здесь, а где-то далеко, в замечательном мире, где есть большие аудитории с высокими потолками и огромными окнами, где чуть слышно звучит спокойная, ненавязчивая музыка и раздаются сдержанные голоса людей. То ли от него струилась какая-то не замечаемая раньше необычность, то ли излучалась его мечта и, пружиня прозрачной материальностью, отдаляла его от этих мест, людей и событий? Неизвестно, но сейчас он перестал вписываться в существующую реальность. В самом деле, эта нетронутая первозданность забудется им в шуме и гаме города, а вместе с нею забудется и какая-то там Надежда - троечница, считающая за счастье работать после школы у матери на почте. Еще хорошо, что тетка Мария Сударская идет на пенсию и там освобождается место. А то пришлось бы в колхоз проситься, на свекольные грядки.
- Чего ты молчишь? - спросила Надежда.
- А о чем говорить, когда вокруг такая красота? - не отводя глаз от мглистой дали, ответил Юрий.
- Чувствую, что скоро ты уедешь, - сказала она, - и больше мы не побываем здесь. Насматривайся, пока есть время.
- Побываем еще, - растягивая звуки, возразил Юрий. - Я же буду приезжать.
- Может, и так, но кто тебя будет ждать…
Мальчишка провел взглядом кобчика, барражирующего над недалеким холмом, - тот охотился на мышей. Затем сдвинул фуражку на затылок и улыбнулся небу. Минуту спустя вздохнул почти по-стариковски, повернулся к девушке.
- Ты только в первый год замуж не выскакивай, хорошо?
- Почему именно в первый?
- А потом убедишься, что между нами ничего не изменилось, - сказал Юрий. - Конечно, пока я не получу образование, о женитьбе говорить нечего, но сразу после этого я тебя заберу отсюда. Веришь мне?
- Дело не в моей вере.
- А в чем?
- В том, что домашняя думка в дорогу не годится. Разве все в далеких краях будет зависеть от тебя одного? Нет уж. Забудь обо мне.
- Так есть прямо сейчас забыть? - попробовал перевести этот разговор на шутку мальчишка.
Уверившись, что Надежда приняла какое-то твердое решение, он выругал себя: надо было своевременно известить ее о намерениях, поделиться планами на будущее. Теперь она обо всем узнала от матери и, конечно, перестала верить ему. Отрицать то, что он готовится уехать отсюда, неразумно, уверять, что собирался посоветоваться о своей учебе и почему-то не посоветовался, - поздно, а клясться в преданности еще каким-то способом он не умел.
- Отвези меня домой, и покончим с этим, - заупрямилась девушка. - Я тебе все сказала. Разные у нас дороги.
- Садись, - резко бросил Юрий и ударил ногой по заводному рычагу мотоцикла, одновременно поворачивая ручку газа до упора.
Он резче обыкновенного вскочил на мотоцикл, подождал, пока усядется Надежда, и рванул с места. Дорога домой показалась длинной, так как в ее конечной точке не было ни ожидания, ни надежды. У ворот мальчишка задержал Надежду, примеряясь к спокойному продолжению разговора.
- Я должен был тебе сразу сказать, что собираюсь учиться дальше, - он взял ее за руку и крепко держал, заглядывая в глаза. - Но, во-первых, думал, ты и сама это понимаешь, а во-вторых, не хотел распространяться раньше времени, хотел сначала определиться, куда податься. Извини и не думай плохого, - тем не менее он видел, что его слова не оказывают на Надежду нужного впечатления, поэтому продолжил: - Ты имеешь основания сомневаться. Дескать, скрывал свои планы… Только я не скрывал, а не информировал о них раньше времени, вот и все.
Надежда попробовала выдернуть руку.
- Подожди, - придержал ее Юрий. - Хорошо, сделаем так. Я принимаю твой вызов, а ты учти мою просьбу и в ближайший год не выходи замуж. Примитивные девушки часто так поступают: выскакивают за любого подвернувшегося назло бывшему парню, а потом всю жизнь мучаются и жалеют. Не повтори их ошибки.
- Ты хочешь, чтобы я в девках засиделась?
- Не хочу. А ты хочешь, чтобы я при своем таланте остался неучем, темным чурбаком?
- Не хочу…
- Ну вот. Пойми, я не влюбился бы в обычную девушку, - чуть успокоившись, вздохнул Юрий. - Ты у меня не дурочка какая-нибудь, чтобы нерассудительно поступать. Итак, договорились?
Надежда покорно кивнула и молча пошла в дом.
2
Видно, не просто складывались дела у Юрия Вспышкина с поступлением на учебу, потому что весь август от него нечего не было слышно: поехал и как пропал. Может, мало помогали рекомендации, которыми он запасся из школы и районо, гарантийные письма из сельсовета и колхоза, о том, что для него здесь будут держать вакансию художественного руководителя поселкового клуба, пока он не выучится. А может, как раз они и помогли. Как бы там ни было, а в сентябре он в конце концов приехал домой уже студентом Государственного музыкального училища эстрадно-джазового искусства.
- И чего же тебя на этот джаз понесло? - встретив его, когда он шел со станции в село, спросила классная руководительница Полина Карповна. - Зачем нам в селе джаз?
- Это просто училище так называется, - посмеиваясь, объяснил Юрий. - А я поступил на факультет эстрады, получу специальность "руководитель эстрадного коллектива". Это и хором можно руководить, и отдельными вокалистами. Плохо не это.
- А что? Жить там негде?
- Нет, общежитие есть, даже в хорошем месте. Просто учащимся этого училища не дают права на отсрочку от армии. Придется из-за армии прерывать учебу.
- Ну, ты же, будучи студентом музыкального училища, не попадешь служить, например, в строительный батальон! - логично рассудила учительница.
- Это правда. Единственное утешение, что где-то буду играть в военном оркестре, - согласился Юрий. - Но жалко терять время.
Дома он застал невеселую картину: бабушка старела и слабела; отец болел, и никто не знал, чем ему можно помочь, так как в больницу Василий Прокопович обращаться не хотел; а мать разрывалась между ними, тянула всю домашнюю работу на своем горбу.
За дни, пока Юрий был дома, он успел ощутимо помочь ей по хозяйству, убраться с огородом, приготовить к зимовке дом: перестирать занавески и скатерки, высушить и почистить ковровое покрытие пола, достать с чердака, перемыть и поставить двойные рамы на окна, кое-что подкрасить, что летом облупилось, и разное другое.
А вечерами они с мамой беседовали на пару, засиживаясь до ночи на ступенях веранды, планировали, как оно у них все будет дальше. Мама плакала, что нет денег для сына даже на первое время, все израсходовала на лекарство для Василия Прокоповича.
- Далеко ты заехал, а был бы ближе, так как-то перебивались бы небольшими сумами, а со столицы сюда не наездишься за червонцами, - вздыхала она. - Я, пока ты не приехал, и так и сяк примерялась - никак не выходит выкрутиться, придется твой мотоцикл продавать.
Юрий передернул плечами, сразу не найдя аргументов для возражения, а потом попробовал предложить другой выход.
- Польза от того что я буду жить в большом городе, пусть хоть и далеко отсюда, очевидная. Я там не буду баклушничать, а снова устроюсь на работу или на временные подработки. Все равно деньги заработаю. Вот только бы сейчас перехватить у кого-то… одолжить.
- Какое одолжить? Не видишь? Отец не добытчик, бабушка хворает - на них тоже деньги нужны. Нет, я сама не осилю с долгом рассчитаться.
- А через месяц-другой я уже буду присылать тебе что-то, - буркнул Юрий.
- Давай не рисковать, - настаивала мать. - Тебе сколько лет учиться?
- Четыре.
- Ну вот. И в армию заберут, еще три года сюда прибавь. Будет стоять твой мотоцикл семь лет без пользы, ржаветь. Ради чего? Да ты, если будет возможность, за это время себе на новый соберешь. Да и мотоциклы к тому времени новые будут, лучше этого.
Последний довод успокоил Юрия. В самом деле, его стригунок уже старый, теперь такие чудеса появляются чуть не ежедневно, что любо-дорого посмотреть. Правда, хорошие мотоциклы стоят дороже машины. А что дальше появится! Да и возраст у него по окончанию учебы будет уже не мальчиковый, чтобы на простеньком мотоцикле гонять.
Под вечер второго дня не удержался он, поехал к Надежде. От матери Юрий знал, что его девушка держится в селе достойно, в кино ходит, самодеятельность посещает, как и раньше, а на танцы не бегает. Работает не на почте, а в собесе - обслуживает в селе одиноких пенсионеров. Это трудная работа, хлопотливая, вся на ногах да на нервах. Так, бывает, за день набегаешься, что никаких танцев не захочешь.