Аферистка - Любовь Овсянникова 12 стр.


- Конечно, хотя ты и изменилась, - Тамара Михайловна деловито взяла свободный стул, пододвинула ближе к своей знакомой и села. Посмотрела с обязательным в таких случаях вниманием, принялась констатировать: - Похудела, кажется, стала меньше ростом. В толпе не заметила бы. И голос немного изменился. Но чему тут удивляться - ты же для того и оперировалась. Столько болеть, так похудеешь, конечно, и охрипнешь! Но в общем и целом, если присмотреться, то это ты, я вижу, - оптимистично сказала посетительница. - А ты меня узнала? А то ведь говорят, что ты… это…

Татьяна стыдливо улыбнулась, неуверенно махнула рукой, дескать, случается.

- Ничего странного. Конечно, что-то во мне изменилось, ведь многие изменения были запланированы, это ты правильно сказала. А потом в такую передрягу я попала, что не приведи Господи. Позже расскажу подробнее, не сейчас. Если честно, то… набиралась смелости для встречи. Забыла больше, чем помню.

- Все восстановится…

- Вот говорю с тобой… а кажется, что это не ты. Бред просто…

- Да ты не тушуйся! Я все понимаю. Преодолеем, Танюша. Вместе все преодолеем.

- Надеюсь. Меня не это беспокоит. Тамара, помоги в одном деле, - девушка поколебалась, вдруг ей показалось, что не к тому человеку она обратилась. Но вот сомнение отступило, и она решилась продолжать: - Ты знаешь, что в этой аварии погибла еще одна девушка?

- Слышала.

- Почему-то я знаю, что она, как и я, - сирота. Ее некому похоронить. Не могу я допустить, чтобы ее предали земле без батюшки, без креста, не отпели душу. Понимаешь?

- А кто она тебе?

Татьяна напряженно задумалась, словно прислушивалась - не тот ли это момент, когда сознание пронзают внезапные озарения. Затем отрицательно покачала головой.

- Ничего больше не помню. А может, ничего больше и не знала, - она с минуту помолчала. Потом вздохнула и продолжила: - Помоги, похорони ее по-человечески на нашем кладбище. Пусть хоть я буду посещать ее могилу, носить цветы. Ведь она меня прикрыла и этим спасла. Понимаешь?

- Даже так?

- Именно так. Меня толкнуло трубой уже тогда, когда она упала на мои колени, - Татьяна приложила руку ко лбу, прикрыла глаза, вспоминая. - Было так… Она упала на мои колени… И я тут же инстинктивно отклонилась от нее в сторону, прянула вправо, к дверце. Ну-у, я увернулась от проявившейся на этой девушке гибели! - рассказчица интонационно подчеркнула слово "гибели".

Говорила она медленно, словно не вспоминала, а комментировала картины, прокручиваемые ее восстановительным воображением, и будто с трудом находила каждое нужное слово. И будто несла суровую ответственность за все сказанное.

- Да ты не волнуйся, Тань…

- Это произошло мгновенно, но это помогло мне почуять опасность и среагировать на нее - я не просто увернулась. Я отклонилась. И естественно, при этом моя голова ушла вниз, словно я нагнулась набок. Вот что важно… - я… я отклонилась и нагнулась! Проникшие в кабину трубы прошли выше и остались в стороне, слева от меня. А меня все равно что-то зацепило… Н-не знаю. Но разве без этой девушки я выжила бы?

- У тебя всегда была хорошая интуиция, Танюша. И отличная реакция! Ты помнишь, как ловила подачи в волейболе?

Рассказчица подняла руку, помахала ею, вроде просила не мешать воспоминаниям. Тамара Михайловна притихла.

- Сначала мне казалось, что я опасность ощутила кожей, словно это был какой-то слабый толчок ветерка. Ну-у… и поэтому, придя в сознание или погружаясь в беспамятство, по инерции выволокла рядом сидящую девушку из машины - куда-то тащила ее, отдаляла от опасного места. Я тогда с уверенностью знала, что моя задача была спасти ее. А теперь точно так же знаю - закрыла она меня собой, я это тут же поняла и старалась отплатить ей взаимностью.

- Тебе не полезно волноваться… - робко произнесла Тамара Михайловна. - Я о тебе волнуюсь. Может, позже расскажешь остальное.

Татьяна покивала головой, соглашаясь.

- Да, собственно, это все, - она спокойнее и более открыто глянула на посетительницу; в глазах стоял уже не вопрос, а отсвет несомненного понимания, что ее просьба будет исполнена: - На вот, возьми на расходы денег, - Татьяна потянулась к сумочке, достала кошелек, подала подруге пачку купюр. - Этого хватит?

Тамара Михайловна сосчитала деньги, деловито вздохнула.

- Хватит, даже с избытком.

- Закажи поминки, пообедайте там, вспомните доброго и искреннего человека.

- Как же ее звали-то? Кого батюшке отпевать?

- Если бы я знала… Назови, как придумаешь, Бог разберется.

- Пусть будет Галина, как мою маму звали. А?

- Хорошо, - согласилась Татьяна. - А вот тебе мои часы.

- Зачем?

- Это опознавательный знак. У нее на руке должны быть точно такие же, только циферблат белый, а не черный. А еще у нее снесено лицо, и на бирке, какие привязывают к мертвецам, есть дата аварии. Тебе она известна. Что еще надо? Ага, вот технический паспорт на часы, здесь номер, по которому можно точно определить их после того, как совпадут внешние признаки.

- Неужели в морге напутают?

- Ну… это на всякий случай, для гарантии. Теперь такое время…

- Сама я не управлюсь, Таня, - грустно покачала головой Тамара Михайловна. - Надо же похлопотать, чтобы мне ее отдали и чтобы оформить все юридически. А это не так просто, когда ты не знаешь даже имени человека. А тем временем кто-то должен позаботиться на месте о яме, гробе, других необходимых вещах. Кого здесь позовешь, когда она чужая?

- Я все продумала, - Татьяна не хотела, чтобы этот разговор выглядел как просьба. Ведь с ее стороны это была обязанность перед погибшей, а со стороны ее подруг - обязанность перед нею. Правда, если бы она была на ногах, тогда все безоговорочно пришли бы к ней и помогали, а так… - Позови ко мне… Гришу, - решилась Татьяна выговорить это имя вслух. - Пусть завтра приедет, прямо утром постарается. Я с ним поговорю, он не откажет.

Воцарилась неловкая тишина. Тамара Михайловна посмотрела по сторонам, затем вынула из сумки целлофановый пакет с фруктами, угостила женщин, украдкой наблюдавших за беседой, и остаток положила на Татьянину тумбочку.

- Спешила утром, не приготовила ничего домашнего, извини. Как вас здесь кормят?

- Терпимо, - как-то суетливо промолвила Татьяна, явно размышляя о другом или готовясь к другому в разговоре. Так оно и оказалось, когда она продолжила: - Относительно моей памяти…

- Да выбрось из головы! - начала успокаивать ее подруга.

- Нет, Тамара, ты не понимаешь, как мне сложно. Ведь вот я смотрю на тебя и вижу совсем незнакомого человека. Можешь это понять? Я не знаю тебя. Я даже не знаю, на "ты" мы были с тобой или на "вы". Грустно, но очень нечетко помню только твои стихи, то, что они волновали мою душу, когда ты их читала. И все.

- Как же ты говорила сейчас со мной? - ошеломленно уставилась на больную посетительница.

- А я схитрила, чтобы ты не заметила моего недостатка.

- Как?

- А позвала тебя сама. И значит, знала, кто должен ко мне прийти.

- И правда!

- Тамара, - деловито наклонилась к ней Татьяна. - Моя память восстановится нескоро. Может, и не восстановится совсем и мне придется сызнова изучать мир, в котором я жила раньше. Может, с моей стороны эта бесцеремонность, но я и здесь полагаюсь на тебя.

- Полагайся, дорогая. Мы с тобой были на "ты", мы были подругами, тебя интуиция не подвела. Общими усилиями все осилим. Что я должна делать?

- Сейчас мы пойдем на прогулку, и ты расскажешь мне о каждом, с кем я должна встретиться ближайшими днями, напомнишь, как они выглядят. Затем будешь поочередно приглашать их ко мне от моего имени. Только о нашем уговоре никому ни слова. Понимаешь? Иначе говоря, пусть они знают, что у меня амнезия, но то, насколько она меня поразила, пусть останется между нами. Согласна? - Татьяна чрезвычайно мило улыбнулась, утишив голос: - Пойдешь на сговор с пострадавшей от глупости подругой?

- Это ты имеешь в виду аварию?

- Нет, свою пластическую операцию. Не поехала бы туда, так не возвращалась бы обратно и не попала бы в беду. Логично?

- О, ну да!

- Слушай, я тебе из Киева привезла чрезвычайно ценную вещь - свой горький опыт, - шутила Татьяна дальше. - Пользуйся и сама не совершай неосмотрительных поступков. Особенно ради бестолковых парней, которых потом узнать не можешь.

Может, она и не шутила бы вовсе, но ей хотелось развеять унылое настроение, которым прониклась подруга после ее признаний: Тамара должна уйти отсюда с легкой душой, без тяжелого осадка. Конечно, они еще погуляют и поговорят обо всем. Но время менять пластинку. Тамара не заметила преднамеренности этих шуток и искренне рассмеялась.

- Все ты сделала правильно. Теперь вот имеешь чрезвычайно хорошенькую внешность, даже эти бинты не могут скрыть овал лица, аккуратный носик, красивый разрез глаз. А как тебе идет прическа с распущенными волосами! Молодец, что подстриглась. Успеешь еще с бабскими калачиками на затылке походить.

Они вышли из палаты - Татьяна предупредила дежурную медсестру, что хочет немного погулять на свежем воздухе, - затем спустились на нижний этаж и вышли на улицу. Воздух, настоянный на первых цветах, окутал их теплом и ароматом. Вокруг стояла тишина, какая бывает вдали от городского грохота только ранней весной, когда нет даже шороха листвы на деревьях. Только звонкий стрекот, писк, чирикание и другие голоса птиц властвовали над миром, заполняли пространство.

- О, уже начинает цвести абрикос! - воскликнула Татьяна. - Как рано! Нынче ведь только середина апреля.

- В этом году и сирень к маю отцветет.

Девушки пошли тополиной аллеей, устеленной сброшенными недавно сережками.

- Так вот, сначала о Григории… - начала свой рассказ Тамара Михайловна.

* * *

Он не понимал, что с ним творится. В душе уже расцветала такая же весна, как и в природе, - его била дрожь нетерпения, он ждал возвращения Татьяны домой, себе в том не сознаваясь, а здесь вдруг - авария. Смешными, а иногда и небезобидными казались теперь его переживания и приготовления. Ведь, возможно, этим он спровоцировал эту беду, накликал ее? Григорий так и оставил не распакованными новенький жидкокристаллический телевизор, комплект однотипных осветительных приборов для гостиной, не говоря уже о некоторых предметах бытовой техники, блендере, например, новом утюге с навороченной доской и прочем. Покупал, старался, отгоняя от себя стыдливые мысли, что хочет выглядеть перед Татьяной более современным, более привлекательным, более тонким и отзывчивым на все новое. Разве эти его нескладные старания не были достойными ее поступка, ее отваги пойти на операцию? А что еще он мог противопоставить этой дерзновенности, этому мужественному решению, что мог поставить рядом? Чем отблагодарить девушку за самоотречение, чем возместить потери и ущерб, нанесенные операцией и всеми последствиями ее здоровью?

Григорий был сражен таким отношением к себе, тем, что для кого-то он неимоверно много значил. Прежде с ним ничего подобного не случалось. Никогда не ощущал он, пусть теперь о том ему сказала языкатая Дарка, чтобы кто-то отдавал ему предпочтение. Дарке он поверил безоговорочно и сразу же проникся ее словами.

А теперь случилась эта авария. И что, неужели все Татьянины старания выглядеть привлекательной персонально для него, о чем теперь знает все село, пропали напрасно? Разве он такой невезучий, излучает такое невезение, что заражает им других?

Говорят, ее травмировало как раз в лицо. Какое несчастье! Неужели все насмарку? Как же она перенесет такой удар, такую насмешку судьбы? А как быть ему? Ведь она на него надеялась, наверное, надеялась. Неужели ему не хватит духу подставить ей свое плечо? Она же пострадала ради него. А с другой стороны… Вдруг она останется инвалидом, так неужели ему судьбой назначено такое счастье? За что? Почему он должен калечить свою жизнь чьим-то отчаянным поступком, к которому имеет очень опосредствованное отношение?

Мучился Григорий, не спал ночами, осунулся. Знал, что если не воспримет Татьянино несчастье, как свое, не разделит его с нею поровну, то открыто его никто за это не осудит, но в душе не будут уважать. А воспримет - посчитают дураком, хотя в глаза будут хвалить. В конце концов, он живет не для людей, а для себя. А в себе он не находил ответа на эти тяжелые сомнения, не находил покоя, отстраненности от Татьяны, от ее сумасбродности с операцией, от этой аварии. Случалось, клял бедную девушку: кто ее просил осложнять ему жизнь? Лучше была бы такой, как была - неприметной, но вполне нормальной.

Ломало мужика малодушие, крушило, но, наверное, крепким он был, коли не сдавался никак. Налил уже меда в баночку, наготовил сумку с продуктами. Не знал только, под каким предлогом поехать в больницу, с какими глазами заявиться туда. Будто была в чем-то его вина. Вот глупый!

За этими размышлениями его застал звонок телефона. Это была Тамара Михайловна, учительница литературы. Он взял трубку, отрешенно поздоровался.

- Гриша, ты сможешь завтра утром быть в районной больнице? Тебя хочет видеть Таня Проталина, - просто сказала она.

Даже дернулся бедный Григорий! Не спросил зачем, не удивился этому нехарактерному для сдержанной и закрытой в себе Татьяны поступку - откровенно позвать его. Будто сразу стало ясно, что есть у нее к нему просьба, не просто так зовет - ей нужна сугубо земная помощь.

- Как она? - спросил он, и после этого первого звука сразу добавил взвешенное и конкретное: - Где ее там найти?

Трубич назвала ему палату, успокоила, что Татьяна выглядит хорошо, может, останутся рубцы от швов, но они со временем рассосутся, да и не на видном месте находятся - удачно прооперировали после травмы.

- Не знаю, что у нее получилось до аварии, но после - вполне приемлемо, - рассуждала позвонившая.

Григорий на это здорово посопел, слегка крякнул и сделал свое заключение:

- Чего уж теперь говорить…

- А почему ты не спрашиваешь, зачем она тебя зовет?

- Я и сам собирался навестить ее, - уклончиво ответил Григорий. - Надо же проведать девушку. Думаю, мужские руки ей нужны, у вас же в школе - одни женщины. Так?

- Почти, - засмеялась Тамара Михайловна. - Она нам с тобой поручает похоронить ту незнакомку, что прикрыла ее при аварии и погибла.

- Боже! - вырвалось у Григория.

- Ты что, не сможешь? - по-своему истолковала это восклицание собеседница.

- Поеду, смогу, - поспешил заверить Григорий. - Все сделаем по-людски. Конечно, и та погибшая девушка теперь нам не чужая.

Тамара Михайловна отметила, как метко Григорий назвал свойство, которое объединяло незнакомку, например, с ними - не чужая. В самом деле, фактом своего счастливого вмешательства в судьбу Татьяны та девушка стала всем славгородцам не чужой. Лучше не скажешь.

- Ты только не говори, что я тебе о ее просьбе сообщила. Я просто хочу, чтобы ты заранее настроился на хлопоты, ведь нам с тобой их больше всего перепадет. Но пусть она об этом не знает.

Григорий согласился, и они попрощались. Хорошо, что было еще довольно рано. Почти все соседи ковырялись в огородах - высаживали картофель, и то уже те, что опаздывали, так как передовики сразу после Благовещения управились. А Сашко с Оксаной высаживали лук, Сашко вынимал из корзины мелкие головки, а Оксана ловко втыкала их в грунт хохолком вниз.

- Бог в помощь, - поздоровался Григорий, подойдя так тихо, что Бегуны его не услышали.

- Ты за молоком? Так сегодня не твой день, - выпрямила спину Оксана, взявшись за поясницу правой рукой, а левой вытирая пот со лба. - Или что?

- Я к Сашке, - буркнул Григорий. - Можно тебя на минуту, - обратился он к своему законному пациенту.

- Иди, - снисходительно дернулась Оксана, отпуская мужа. - Я самая закончу.

Мужчины отошли подальше во двор, где Сашко взял старый тупой нож и начал им счищать с ботинок куски липкого грунта.

- Поможешь мне с похоронами? - без предисловий спросил Григорий. - Надо предать земле девушку, спасшую Татьяну, - объяснил, не дожидаясь вопросов.

- Спасшую? - удивился Сашко.

- Она ее закрыла собой от удара, - сказал Григорий.

- Как только успела… - удивился Сашко.

- У женщин инстинкт по этой части - зверский. Ну так что, поможешь?

- Если той, то конечно, - в своей манере выразил согласие Сашко.

Слова "если той" означали, что Гришке нужно договориться на работе, чтобы Сашка отпустило начальство.

- А ты один раз можешь сам подсуетиться? - спросил Григорий. - Заодно и мне выпросишь разрешение на отгул. Мне некогда. Я с утра должен буду ехать в морг. Согласись, не просто выхлопотать, оформить и забрать на погребение труп человека, чьего и имени не знаешь.

- Ладно, - буркнул Сашко. - Уговорил.

Сашко пообещал, что все устроит и на работе, и с копанием ямы, и организует бригаду мужчин, чтобы нести гроб. А он, Григорий, пусть позаботится о ритуальных услугах и транспорте. Затем мужчины обменялись рукопожатиями и разошлись.

Наутро Григорий был возле больницы чисто ни свет ни заря, но так рано пробиваться в отделение не посмел. Решил побродить по городку, немного успокоиться. Хотя и долго разгуливаться не мог, так как привез Татьяне не только мед, но и свежий отвар из курицы, пожаренные утром котлеты. Кто ей еще привезет свежей, вкусной и полезной еды, как не он? Учителя, живущие в государственных многоэтажках? Не смешите людей. Где они там кур возьмут? Да и не может Григорий полагаться неизвестно на кого. А так будет знать, что у Татьяны есть чем червячка заморить, если государственные харчи жиденькими окажутся.

Но вот забегали из корпуса в корпус женщины в белых халатах, и Григорий понял, что жизнь в стенах больницы забурлила - можно и себе туда отправляться.

Не описать его удивления, когда у двери палаты он нос к носу столкнулся не с кем-нибудь, а с самой Даркой Гнедой. Вредная молодичка уже выходила от больной. Значит, пока он топал вдоль забора и терял время на прогулку, она успела сюда заскочить. Как только смогла прошмыгнуть невидимой, он же от входа в корпус не отходил? А Дарка нет, не удивилась. По своей отвратительной привычке взяла руки в боки и прямо в коридоре начала на него наступать.

- Явился, не запылился! Кто тебя сюда звал? Чего приперся?

Ну точно как та зараза в рекламе, что мужу под руку язык в машине распускает, напоминая о страховке: "Чего стоим? Кого ждем?".

Григорий только отмахнулся от нее, как от мухи, и взялся за ручку двери. Но не тут-то было, напрасно он старался обойтись здесь без скандала.

- Я тебе обещала морду поцарапать, вот и поцарапаю, салабай несчастный. Не стыдно теперь людям в глаза смотреть? Я Татьяне все про тебя рассказала! - она остервенело погрозила Григорию пальчиком.

- Ты закроешь когда-нибудь свою варежку? - Григорий двинулся на Дарку с недвусмысленными намерениями. - Что ты ей наговорила? Самой не стыдно больную нервировать? Вот зараза ты конская!

А Дарка, паразитка, только рассмеялась нахально, выставляя свои тридцать два.

- Что, струсил? Да иди уже, иди! Я, наоборот, похвалила тебя, сказала, что ты всех шалапуток разогнал, - Дарка энергично размахивала сжатыми кулаками, показывая, как Гришка расправлялся с шалапутками, - газеты с бесстыжими объявлениями порвал и телевизор новый домой припер. Готовишься к приличной жизни. Ха-ха-ха!!!

Назад Дальше