Девушка купила сумку и наконец-то спрятала в нее свою опасно заметную ношу, кое-как успокоившись. Сдерживая желание мчаться быстрее, направилась к дверям вокзала. Неожиданно заметила у входа яркий стенд со свежей еще краской - только что обновили и повесили - "Их разыскивает милиция" и остановилась возле него…
На Киев давно легли густые сумерки, и звуки, живущие вокруг, показались ей более тихими.
2
- Ну так всего вам хорошего? - все еще не веря внезапному счастью почему-то спросила Люля. - А я спешу, - и вовсю рванула к билетным кассам.
Там у каждого окошка, как пчелы возле летка, толпились люди, по два-три человека в шеренге, выстроившись в подобие очереди, которая продвигалась весьма медленно. Люля подергалась туда-сюда и скоро поняла, что ничего сделать не сможет, что должна стоять как все. Но ведь отныне это для меня норма, вот и нечего трепыхаться, напомнила она себе, гася желание быстрее расправиться с проблемами.
- Кто на московский экспресс, не стойте! - донеслось из окошка, около которого Люля пристроилась к потенциальным пассажирам. - Билетов нет!
Возле кассы лбом об стекло бился растерянный мужик, похожий на женатое ракло.
- Я еду по вызову, вот телеграмма, - совал он под нос кассирше желтую бумажку. - Мне два билета до Тулы, там моя мама умирает.
- По предъявлению телеграмм даем только на похороны. Мужчина, отойдите от окна. Не мешайте работать!
- Боже милостивый, - воскликнул тот. - Что же мне делать? - он все еще торчал там и, казалось, уже не хотел ничего другого.
В толпе ожидающих своего счастья послышались возбужденные голоса, нетерпеливые и решительные:
- Тебе, голуба моя, может, бо-бо сделать? - люто прохрипел какой-либо штымп, протискиваясь поближе к кассе и наклоняясь к окошечку. - Какое ты имеешь собачье право футболить этого пацана? - он ловко орудовал локтями и извертывался, чтобы купить билет без очереди.
- Ну, что там такое!
- Пусть разбирается со своими проблемами где-то в другом месте и не тормозит очередь!
- Да прогоните этого наглеца! Гляди, как толкается?
- Вы что, люди? Помогите же ему!
- У меня есть два билета до Москвы, только на завтра, - неожиданно для себя сказала Люля.
- Мне подходит! - обрадовался мужик у кассового окошка, махая оттуда рукой.
- Тогда взамен отдайте мне свою очередь.
- С удовольствием! Проходите! - счастливое разрешение проблем у того, кто застрял на передовой в боях за билеты, потонуло в неудовлетворенном гуле остальных.
Таки фортуна держала ее за крепачку, снова поворачивалась к ней некультурным местом, чтоб ей пусто было. Тю, вот дура, такое молоть о своей кровной судьбе! - упрекнула себя Люля.
- Да что же это такое делается? Один там стоит полчаса, другой без очереди прет, а теперь еще и эта лезет вперед!
- Не пропускайте ее! Пусть они в стороне за билеты рассчитываются.
- Да она же спекулянтка! Ну-ка чеши отсюда! - толкнул Люлю какой-то придурок.
- Спокойно, дядя, держи карман шире, сейчас насыплю неприятностей, - и она пристально и со значением воткнулась взглядом в его глаза.
- Ты что, сдурела? Я нечаянно, - покрылся испариной задорный мужичок.
Эта перепалка вмиг сделала людей немыми, и в очереди воцарилась тишина. Ага, сейчас я разобьюсь в щепки и устрою вам здесь бесплатный цирк, ждите, - улыбнулась про себя девушка, затем похлопала придурка по спине:
- Я тоже пошутила, не бойтесь, - и начала пробираться в кассу, впрочем, с успехом, мало похожим на победу.
- На Москву билеты проданы на неделю вперед! - известила рудера, сидевшая в кассе, заметив приближение Люли. - Можете не торопиться, девушка.
Толпа снова ожила, и каждый ее член превратился в плечо, которое знало одно - не пропускать Люлю в свои ряды.
- Пропустите ее, это моя знакомая! - воскликнула чита, до этого тихо скрывавшаяся за спиной того, кто должен был ехать к больной мамочке, и которая с его уходом добралась до заветного окошка. - Проходите, проходите! - и протянула Люле руку, словно высвобождая перед ней дорогу.
- А вы куда берете билет? - ни с того ни с сего спросила Люля.
- До Днепропетровска.
- Какое везение! Так берите и мне, чтобы я к вам не проталкивалась, - и от этого внезапного решения к ней пришла какая-то спокойная и стойкая уверенность, что она туда и собиралась ехать, что это в ее случае - лучший вариант.
Через головы людей, которые так и торчали прочной обороной, Люля, не пересчитывая, подала деньги за проданные до Москвы билеты.
- Вам какой? - спросила добровольная помощница. - Купейный?
- Какой будет, - ответила Люля, облегченно вздыхая как после тяжелой работы.
Она улыбнулась неизвестно кому и отошла в сторонку, поджидая свою неожиданную спасительницу.
Днепропетровск… Что-то давнее и очень щемящее зашевелилось в ней. Оно разлилось по телу теплой волной, отчего ноги ослабли, даже руки безвольно опустились вниз. А на лице Люли непроизвольно заиграла, как у придурковатой, безотчетная улыбка. Такой и застала ее чита, подошедшая с билетом.
- Как вас звать? - первой заговорила она. - У нас одно купе, поэтому давайте познакомимся. Я Татьяна, - первой назвалась она полным именем.
- Улита, можно Люля.
- Какое редкое имя! Банальные слова, но вы же понимаете, что это так и есть, - тарахтела Татьяна. - Почему вдруг Люля? Звучит легкомысленно.
- Я себя в детстве так называла. А вы можете предложить что-то лучшее?
- Улита звучит неплохо. Что здесь еще придумывать?
- Хорошо тебе говорить, - с досады Люля перешла на "ты", - когда ты носишь имя пушкинской героини. А меня назвали так в честь маминой бабушки и у меня не спросили. Заметь, не в честь маминой мамы, а маминой ба-буш-ки. Этому имени сто лет в обед, а они мне его припаячили. Вот и мучаюсь.
- Напрасно. Я буду называть тебя Улитой, - Таня тоже перестала выкать.
- Хоть горшком! - Люле хотелось скорее смыться отсюда, забиться в какой-нибудь закуток, так как казалось, что на нее с любопытством посматривают подозрительные кобчики. Возможно, они просто глазели на красивую синичку, но все равно ей хотелось избавиться от этих взглядов, успокоиться и отдышаться в безопасном месте. - Извини, мне надо отойти, - оборвала она разговор, озираясь вокруг себя.
- У нас есть свободного времени не больше пятнадцати минут, - предупредила удивленная Татьяна. - Куда ты идешь?
- Пересечемся, - бросила Люля и без объяснений шмыгнула прочь.
Если бы рядом нашелся наблюдательный человек, то получил бы пищу для философских размышлений - девушки поразительно были похожими.
3
На Киев давно легли густые сумерки, и звуки, жившие вокруг, показались ей притихшими.
Еще на подходе к десятому вагону, куда у нее был билет на место номер семь, Люля определила, что он спальный. "Ничего себе! - саркастически хмыкнула в адрес Татьяны, - по виду обычная бычка, а гляди-ка, куда конь копытом, туда и жаба клешней, в СВ ездит, не хочет на втором плёнтаре перебиваться".
Она нашла свое купе, где уже удобно расположилась неожиданная попутчица. Татьяна успела включить телевизор, прицепленный высоко над откидным столиком, и, влезши на мягкое сидение с ногами и задрав главу, с любопытством смотрела, как очередной судья развешивал плохо спандеренную лапшу на уши ротозеям передачи "Суд идет".
Понятно, старые передачи крутят в записи, - Люля быстрым глазом осмотрелась по месту.
- Где здесь мой бамбетель, это? - показала на пустой диван. - Убери из-под ног свои шкрабы, - толкнула ногой Татьянины туфли.
- Да, - неотрывно глядя на экран, ответила Татьяна. Но вмиг ее внимание к передаче, выражение лица, как и вся осанка, сделались какими-то деланными, ненастоящими. - Улита, ты что, сидела в тюрьме?
- С чего ты взяла? - остолбенела та.
- Говоришь как-то странно…
Это замечание вмиг отрезвило Люлю. Господи, я же должна быть как все! - вспомнила она. Как все - это как кто конкретно? А вот как Татьяна, например, - ответила она себе и принялась внимательнее присматриваться к той, которую ей послало провидение примером для подражания.
- Нет, конечно, - сказала в ответ чистую правду. - Не сидела, слава Богу. Извини, что напугала тебя. Я нервничаю, а в таком состоянии всегда вспоминаю детдом и тамошнюю лексику.
- О, так ты воспитывалась в детдоме? Где? - неприязнь к Улите, уже чуть не пустившая ростки, вмиг исчезла, и Татьянино сердца заполнилось чувством теплым, сызмала знакомым. - Я тоже сирота. Представляешь?
- Почему сразу не сказала, что взяла билеты на спальные места? - вместо ответа спросила Люля, теперь уже умышленно пряча в грубоватый тон досаду от собственного промаха. - А если бы у меня денег не хватило?
- Взяла, какие были, сама же так сказала, - напомнила Татьяна и начала что-то искать в сумочке. - Ведь ты дала мне достаточную сумму. Забыла? Возьми вот сдачу, - она достала и подала спутнице приготовленные купюры.
- Ага, - индифферентно буркнула Люля, взяла сдачу и подчеркнуто небрежно бросила в тумбу под своим сидением опостылевшую клетчатую сумку, вспомнив, что отдавала новой знакомой для покупки одного билета до Днепропетровска все деньги, полученные за два билета до Москвы. - Не забыла, но мало ли что могло случиться. Хорошо. Поехали, значит? - и она обезоруживающе улыбнулась, подводя этим итог разговора.
- Поехали, - повторила Татьяна севшим на глуховатый регистр голосом, как бывает в скрытом волнении или при упоминании о чем-то затаенном. - А что с тобой? Почему ты нервничаешь?
- Дорогой разберемся, устала я, - улыбнулась Люля, только теперь она опустилась на сидение и расслабленно откинулась на спинку, ощущая блаженство от того, что страх угомонился, отпустил душу и тело. - Хорошо, что ты так удобно устроила нас обеих. Ага?
- Хм! - и себе обрадовалась Татьяна, невольным движением подобрав ноги и окончательно отвлекаясь от передачи.
Сейчас, присмотревшись внимательнее, она отметила, что Люля одного с нею роста, разве что немного щуплее и тоньше в кости. У нее было приятное открытое лицо с большими зелеными глазами и чуть продолговатым, но до умиления утонченным носиком. Светлая кожа, возможно, портила бы общее впечатление, если бы на нее не отбивалась привлекательность и свежесть скульптурно очерченных вишнево-сочных губ. Какая красивая!
Татьяна горько вздохнула и привычным движением поправила платок на голове.
"Так вот почему она показалась мне колхозницей, - отметив этот жест и в конце концов обратив внимание на платок, поняла Люля и своевременно приструнила себя во второй раз, выругав за сленг. - Может, она прошла лечение облучением? Облысела после этого, вот и закрыла голову". Но вслух спрашивать не стала: вдруг девушка в самом деле смертельно больна. Вон, и бледная она, даже желтоватая и осунувшаяся, а под глазами у нее залегли синяки.
- Сниму все же, - отважилась Татьяна, снимая головной убор, и Люля чуть не прянула от нее испуганно, едва нашла силы скрыть удивление и как-то удержаться. - Пусть голова подышит.
Сейчас было модно носить платок, завязав его узлом на шее поверх третьего конца, чтобы он плотно облегал лоб, вроде по-мусульмански. Но это не всем к лицу, а только тем, кто имеет красивую форму черепа и короткую стрижку. Девушка же, сидевшая напротив Люли, повязала платок на голову по-бабьи, с глубокими складками на щеках, за счет чего лоб был-таки весь закрытый, но узел размещался на подбородке. Свободный третий край платка спадал на спину, пузырился, бугрился на плечах, и поэтому не видно было, что под ним пряталась роскошная прическа.
И все же картина открылась страшная. Нет, лысой Татьяна не была. Но все ее лицо розовело свежими шрамами. Такие же шрамы, только более широкие и пестрые, окаймляли лицо на лбу и висках. А вокруг ушей расплывались сине-желто-малиновые разводы, как от сильных ушибов.
Разбитная, быстрая на язык Люля, которую невозможно было поймать и в ложке воды, потеряла дар речи, сидела окаменело и только хлопала ресницами и хватала ртом воздух. А Татьяна спокойно подняла на нее зеленые глаза, большие, доверчиво распахнутые, очень похожие на ее собственные, и провела рукой по прическе, гладко зачесанной и собранной чуть ниже макушки в тугой калачик. Сначала ощупала его, а затем вынула оттуда несколько шпилек и тряхнула головой, рассыпая по спине целое сокровище - шелковистые густые волосы русыми волнами упали ниже талии, рассыпавшись по дивану вокруг нее.
- Прямо цесаревна! - с искренним восхищением сказала Люля, так как молчать было неудобно, ведь Татьяна знала, что представляет собой яркое и противоречивое зрелище. - Таким богатством владеешь и молчишь.
- Разве что только этим, - смущенно потупила взор Татьяна. - А лицо? - она вопросительно подняла взгляд.
- Что это у тебя? - отважилась Люля спросить.
- Пластическая операция… Неудачно провели.
- Зачем она тебе нужна была, такой молодой? - в Люлиной голове пчелами зароились разные проекты и нечеткие, расплывающиеся идеи по устройству своего будущего. Пластическая операция… А что? Это вариант.
- Сильно некрасивой я была. Вот посмотри, - она достала из сумочки пластиковый конверт на кнопке и из кучи бумажек достала бумажную копию своей фотографии дооперационного периода. - Обрати внимание на нос и губы.
Люля поднесла бумажку ближе к свету и начала рассматривать. Судя по увиденному, Татьяна была права, решившись корректировать то, что ей дала природа. Большой нос с задранным кончиком, от чего обыкновенный насморк сразу становился заметным, имел еще и крупные ноздри. Под стать носу были и губы - полные, широкие, аморфные и бесцветные, верхняя из которых делилась пополам глубокой впадиной. Со съехавшими вниз уголками, тяжелые, они, казалось, оттягивали вниз все лицо, делая его почти квадратным. Обвислые щечки окончательно придавали Татьяне сходство с беззлобным бульдожкой. Разрезы больших открытых глаз, прекрасных внутренним светом, к сожалению, у висков тоже норовили сползти вниз. Все Татьянино лицо напоминало гипертрофированную маску трагика, вытесненную на лике Квазимодо. Его не спасала даже невинная улыбка, не хуже, чем у Моны Лизы.
О, теперь Люля поняла, что наивность, написанная на лице дурнушки, совсем не украшает ее, а раздражает, словно подчеркивая, что к некрасивости Бог прибавил еще и глупость. Святая простота - надо же такое придумать? - естественным образом гармонирует только с приглядными формами, наводя на них окончательный блеск и создавая то, что художники издавна воспевали в женщине. Оно лукаво не имеет названия, и каждый называет его по-своему. Но, если сказать искренне, но косвенно, то это - отсутствие духовности и соображения. Зачем мужчинам в женщине ум, мудрость, жизненные прозрения? Пхе!
- Я здесь еще юная, семнадцати лет, - словно угадав Люлины мысли, объяснила Татьяна. - Некрасивая да еще и глупенькая. Вообще завал.
- Хотя должна была бы набраться ума, если в интернате воспитывалась, - по-свойски пожурила девушку Люля.
- Конечно, но меня там жалели. А вот дали такую справку, - Татьяна подала еще одну бумажку, - для получения паспорта на новый облик. Здесь приклеена старая фотография, удостоверяющая, какой я была, и та, которая демонстрирует, какой я вышла после операции. А теперь посмотри и сравни. Что скажешь?
- Ты правильно сделала. Не сомневайся.
- Ой, не знаю. Обещают, что эти шрамы зарастут, рассосутся, побледнеют и их не будет видно. Если бы хоть не аллергия! Представляешь, мало того, что в ранку попала инфекция и вызвала воспаление, так еще и эта зараза прицепилась как раз, когда пришлось сражаться с осложнением. Ну никак не давала лечиться! Вот, - она протянула Люле еще одну фотографию, - здесь мне наложили макияж и сфотографировали на новый паспорт. Такой я должна стать после полного выздоровления. Ну как?