- Такой и будешь! Ведь в конце концов это ты и есть, - Люля отодвинула медицинскую справку об операции и покрутила оба снимка, сравнивая их. - Никогда бы не сказала, что это один и тот же человек, - она кокетливо взглянула на себя в зеркало за Татьяниной спиной и, щелкнув большим и средним пальцами, заверила девушку: - Летом чуток загоришь - на солнце швы быстро зарастают, - посвежеешь и будешь класс. Слушай, не зависай на мелочах! Жизнь прекрасна! Пройдет твоя аллергия, уймется воспаление, восстановится кровообращение… Ой, подруга, главное, что ты жива, видишь мир, людей, дышишь воздухом. Что еще надо? Не помешало бы, правда, поехать на море, пополоскать рубцы йотированной водичкой. Тогда они вмиг сошли бы! - Люля еще раз взглянула в зеркало: - Если тебе обрезать косы, то мы окажемся удивительно похожими. Смотри, что глаза, что нос!
- О, если бы так могло быть, то не пожалела бы волос, обрезала бы! Ты красивая…
- Да ты что, ни за какие пряники не вздумай такую красоту портить!
- А еще я, видишь, полнее… - не утихала жаловаться Татьяна.
- Похудеешь! - пообещала Люля.
- У меня губы остались толстыми…
- Это хорошо и модно! Зато они приобрели какую-то форму.
- Тебе легко говорить…
В дверь постучали, и в купе вошла проводница. Она попросила предъявить билеты и заплатить за постель.
- Что-то пить будете или намерены спать? - спросила у девчат.
- И пить будем, и спать будем! - развеселилась Татьяна. - А что у вас есть?
- Чай, кофе, прохладительные напитки. Могу что-нибудь из ресторана принести, если вы собираетесь погудеть.
- Именно погудеть! Как вы правильно сказали. Давай, Уля, прильем мое новое лицо? - предложила Татьяна.
- И за наше знакомство. Только, чур, гуляем за мой счет. Ты потратилась на лечение, с тебя грех брать деньги, а я не из бедных, - и Люля с форсом протянула проводнице откуда-то ловко добытую крупную купюру: - Значит, так. Несите нам чекушечку коньяка "Наполеон" - в ресторане должен быть в подарочной расфасовке, - кетовой икры, жаренной свининки с картофелем и побольше фруктов и овощей.
- Запивать чем будете?
- Правильно. Запивать будем чаем, - разочаровала Люля проводницу, которая думала, что у нее закажут более дорогой напиток, хотя бы кофе.
Неужели пронесло? - с затаенной радостью подумала Люля, взвешивая ситуацию, которая исподволь налаживалась.
4
Если бы рядом нашелся наблюдательный человек, то получил бы пищу для философских размышлений - девушки поразительно были похожими.
И не только внешне, где большую роль играла молодость, хороший рост, стройность, пригожие черты лица, густые пышные волосы. Но им обеим Бог послал грациозность, дар пластично двигаться, то есть фотогеничность, как сказал бы дизайнер. Они были одинаково спортивны и имели быструю реакцию на внешние раздражители, острый ум, были деятельны и бодры по темпераменту. Хотя этими добродетелями сейчас обладают почти все представители молодежи, но они не исчерпывают содержание человека. Есть еще характер, уровень осознания реальности, смелость в принятии решений, способность действовать вопреки неблагоприятным обстоятельствам. А это уже не от возраста зависит, а от умения распорядиться полученным даром, применять его практически, реализовывать в делах, поступках, в отношениях с людьми.
Что касается Татьяны, то, небось, не каждая сирота, человек без поддержки и помощи, решится изменить лицо, чтобы умаслить судьбу или, наоборот, дать ей, неласковой, пинка под зад и начать борьбу за счастье своими силами. И не каждая, как Улита, может забрать чемоданчик, в котором лежит полмиллиона буржуйских долларов, пусть своих, но из-под носа опасного вора, положившего на них глаз, и слепо драпануть в нормальную жизнь, покончив с полукриминальной романтикой и приключениями.
Воистину, человека формируют не только задатки, но и жизненный опыт, который не возникает из бездеятельности. И это сущая правда, что талантливый человек, живя в достатке и покое, может никогда не переступить порог благополучия и, как следствие, прожить бессодержательно, никогда не доводя свое личностное развитие до уровня, на какой его планировало провидение. Априори же обездоленная, забытая в злыднях людьми и небом, битая бурями и мятая на жизненной тряске горемыка наконец закаляется, накапливает эмпирические знания и достигает полностью заслуженных высот. У девушек и здесь было кое-что общее, а именно - сиротство и детские мытарства в интернатах.
- Неплохо было бы перед загулом снять уздечки, - засмеялась Татьяна, высвобождая грудь из тесного белья. - Видишь, я тоже кое-что помню из детства, - намекнула она на употребленные сленговые слова.
- Почему нет, ведь на самом деле оно у нас недавно закончилось.
Тем временем Татьяна вынула из битком набитой дорожной сумки новенькую ночную сорочку, переоделась в нее, а сверху набросила симпатичный домашний халатик. Ноги обула не в мягкие тапочки, какие обычно берут в дорогу, а в летные туфли на высоком каблуке. На всей ее одежде еще висели фабричные бирки, и девушка, радуясь этому, не торопилась их снимать.
- Покрасуюсь и разношу заодно, - показала на босоножки. - У меня всегда проблемы с новой обувью, - и принялась умываться. - А ты чего ждешь? Переодевайся, - удивилась, что Улита сидит, как и раньше, скрестив руки на коленах.
- Не во что. У меня ничего нет, подруга.
- Даже так? - Татьяна растерянно осмотрелась, будто в поисках подсказки или совета, а затем решилась: - Так возьми мое, - и она, может, из благодарности за слова поддержки, подбадривания или из какого-то другого теплого чувства вынула еще один комплект домашней одежды и подала девушке. - Шлепанцы, вижу, у тебя свои есть. Но, если хочешь сделать мне приятное, разноси это, - подала завернутые в оберточную бумагу новенькие туфли. - Как говорится, ты меня гуляешь, а я тебя одеваю.
- Ну, если так, то не откажусь.
- Ты, оказывается, не киевлянка? - Татьяна наблюдала, как Улита после умывания с удовольствием влезла в новенькую сорочку, халат, подвязалась поясом и надела великоватые для нее туфли. - Или как?
- Киевлянка я, киевлянка, - буркнула Люля, осматривая себя, как умеют это делать только женщины и только тогда, когда надевают что-то новенькое. - Боюсь, что с туфлями ничего не выйдет, они на мою ногу даже плотно не сели.
- Поноси, им не помешает.
- Ну, харе.
- Что-что? - переспросила Татьяна.
- Хорошо, говорю, договорились, - улыбнулась Люля.
- А едешь куда, не собравшись? - продолжала Татьяна, деловито одергивая и на себе обновки.
Люля остолбенела. Так бывает, что предусмотрительный и видавший виды человек, сконцентрировавшись на достижении основной цели, забывает о чем-то второстепенном или менее важном. Этот общечеловеческий недостаток всегда и приводит к раскрытию любых заговоров или тайных деяний, не говоря о преступлениях. А именно по такой дорожке шла нынче Люля, которая должна была не хуже зайца запетлять свой след, и не только от Дыдыка, а и от всех других, чтобы они ненароком не вывели его на нее. Она удачно организовала свое непосредственное бегство, а здесь недопустимо ослабила бдительность - не подумала об официальной легенде. Ведь с людьми как-то надо общаться и что-то говорить им о себе тоже надо!
"Спасибо тебе, Татьянка, за нетактичность, за всю твою открытость и доверие. Они мне идут на пользу, а я тебя, милая, отблагодарю за это", - подумала Люля, спохватившись.
- На кого-то другого обиделась бы за откровенное любопытство, а тебе, уж так и быть, расскажу. Здесь такая история, что в два слова не поместится, - тянула Люля время в поисках приемлемого объяснения.
В дверь снова постучали, и в купе вошла проводница с подносом, сопровождаемая невыносимо щекочущим ароматом только что приготовленной пищи.
- Не мало ли выпивки, девушки, для солидного застолья? - спросила она. - Это я к тому говорю, чтобы мне не бегать повторно.
- Не придется, - за обеих ответила Люля, неторопливо пересчитывая сдачу, а потом повернулась к новой подруге: - Лично я, что называется, пить не умею, пью для видимости. А ты?
- Аналогично, как говорят братцы-кролики. А с учетом моего состояния здоровья, так будя и вспоминать об этом.
Кое-как устроились с ужином и налили по полбокала красивого на цвет, душистого коньяка, выпили, провозгласив тост за удачное выздоровление от добровольной Татьяниной болезни. Приглушили голод бутербродами с икрой, зеленью петрушки, салатом из свежих помидор. Скоро опьяневших, раскрасневшихся девушек потянуло на разговоры, откровенность, искренние признания и другие сантименты. Заминка случились лишь потому, что Татьяну сдерживало Люлино замечание о неуместных вопросах, а Люлю - то, как начать отвечать на них, чтобы все выглядело естественно.
- Мне даже не с кем было порадоваться тем, что я живой вышла из больницы, - первой нарушила молчание Татьяна. - Смешно сказать, что от косметической операции я чуть дуба не врезала. Так тяжело болела, просто ужас. Больше недели меня палило, как в печке. А потом кожа пузырями взялась, чесаться начала. Боже, какие это были мучения! Думала, не выдержу.
- Все прошло, выбрось из головы и забудь. Теперь ты получила желаемую внешность. А касаемо одиночества… С сегодняшнего дня моя судьба стала едва ли не хуже, - решилась Люля озвучить наспех придуманную легенду, испытать ее на первом слушателе и, если она окажется не очень правдоподобной, своевременно внести коррективы. - Вот ты спросила, почему я в поездку не собралась.
- Извини, я не подумала…
- Нет, наоборот. Я признательна, что ты дала мне повод излить душу. Вот видишь, даже не знаю, с чего начать. Одним словом, еду, куда глаза глядят.
- А что случилось, Уля?
- Давай выпьем за меня, чтобы у меня все получилось, - предложила рассказчица.
Они снова выпили, заели паштетом из печени, жареным картофелем, консервированным горошком.
- Я работаю, или работала - не знаю, как сказать, в научной библиотеке технологического института, - начала озвучивать Люля свою мнимую историю. - Сама понимаешь, вокруг - молодежь, высокие порывы, мечты, дипломы, диссертации, защиты, банкеты. Светская жизнь. Вниманием обижена не была, но замуж не выходила - не выпадало подходящей пары. И вот приехал на защиту кандидатской диссертации один грузин из Тбилиси, Галавадзе Давид Гургенович, заочный аспирант нашего профессора Кейтельгиссера Ильи Исаевича, специалиста по кожевенному производству. Увидел меня этот Давид и запал на раз, причем, как ополоумел, - проходу не давал, руки мне при свидетелях заламывал, ревновал к каждому столбу, чуть не бил, а после ссор цветами засыпал. Ой!
На глазах у девушки выступили слезы, она отвернулась к окну, сдвинула в сторону занавеску и некоторое время наблюдала, как за стеклом проносится вязкая темень, кое-где усеянная звездами неба и земными желтоватыми огоньками. В их сиянии изредка мелькали полуразрушенные станционные сооружения, составы, багажные отделения, остатки истерзанной цивилизации, отброшенной жизни, затоптанного, затравленного прошлого.
- Сошлись мы, - продолжала Люля. - Я оставила институтское общежитие, где занимала отдельную комнату, и перешла жить к нему. К тому времени он уже осел в Киеве, обзавелся связями, квартирой, начал устраиваться на постоянное проживание. Истек месяц или чуть больше, я незаметно привыкала к ревности, старалась не подавать к ней повода. Короче, адаптировалась. Да только ему не подходило, чтобы я спокойно реагировала на сцены, которые он закатывал. Дураку хотелось воплей, проклятий, оправданий, объяснений - разной нервотрепки, это у него была такая прелюдия к сексу. Садист, короче. Начинающий, - горько улыбнувшись, уточника Люля.
Внимательно слушавшая Татьяна только покачала головой, прижимая к груди сжатые руки, мол, не бай Бог.
- Знаешь, я уже и так, и сяк пробовала, - продолжала Люля, - даже подыгрывала ему, а потом устала, надоели мне эти игры до чертиков. Как-то под вечер он, как всегда, снова завелся. Вижу, что будет всенощная. На душе сделалось невыразимо грустно. И чего это я должна пропадать смолоду - свободная, бездетная - с этим садюгой? Что он меня в люди вывел, что ли? Или на свете держит? Или я ему какая-то мазохистка? Я от души нагородила ему матюков, грохнула дверью и отправилась ночевать к приятельнице, о которой он не знал. Правда, каким-то чудом успела схватить старый ридикюль, где хранила документы.
Пожаловалась подруге, все рассказала ей. Прошу - посоветуй, что делать? А ничего ты не сделаешь, - говорит она, - он тебя от себя не отпустит, скорее задавит. И точно, прихожу утром на работу, а у меня спрашивают, почему, дескать, вернулась, передумала что ли. Спрашиваю: "Что передумала?" Дома сидеть, детей воспитывать, - отвечают. Оказывается, он уже успел побывать в отделе кадров, отдать заявление об увольнении, написанное от моего имени, забрать мою трудовую книжку и даже сообщить в трудовой коллектив, что я всем помахала ручкой.
Так я осталась не только без жилья, но еще без работы, без средств к существованию… Сбережений тоже не было. Боже, что делать? Домой к нему возвращаться боюсь, а еще больше ― не хочу. Не спускай ему этой подлости, - советует моя подруга, к которой я снова пришла с новым горем, - тебе с ним все равно не жить, так забери шмотки и беги куда подальше, а если боишься идти туда одна, давай сходим вместе. Она права, - подумала я, - ведь я свои тряпки не один год наживала. И мы пошли.
Зашли в квартиру, и я по привычке поперлась на кухню. Здесь на столе бросилась в глаза пепельница, доверху заполненная пеплом. Подошла ближе, присмотрелась, вижу, что это сожженные бумаги, а снизу выглядывает недогоревшая обложка моей трудовой книжки. Представляешь, какой гад? Сжег такой важный документ! Люля, - шепчет тем временем моя подруга, - он только что был дома, вот его портфель лежит. И правда, на стуле был оставлен портфель, с которым он не расставался, а на столе рядом с пепельницей громоздилась пластиковая сумка с продуктами, я их не успела заметить. По всему было видно - человек вернулся с работы и выскочил на несколько минут за минералкой или хлебом. Нас обеих охватил ужас. И вдруг слышим, что-то щелкает - открывается дверной замок. Он вернулся!
А мы же не успели даже нитки забрать из моих вещей. И надо скрываться от сущего маньяка, в детстве ужаленного бешеным комаром!
― Замри! Иди за мной, - шепотом позвала я подругу в коридор, чтобы спрятаться за входной дверью, и мигом бросилась туда первой. Она - за мной. Нам отлично удалась схватка с удачей - мы тихо перестояли за дверью, пока Давид прошел вглубь квартиры, а затем неслышно выскочили на улицу.
Перевели дыхание, предварительно отмахав не меньше трех кварталов, остановились - никто за нами не гонится. И вдруг вижу - подруга держит в руках этот самый истрепанный портфель Давида, что лежал на стуле в кухне. Зачем ты его взяла? - спрашиваю. А пусть, - говорит она, - не сжигает чужие документы, зараза. Чтобы ты ей сказала?
- Ага, - неопределенно отозвалась заслушавшаяся Татьяна.
- В портфеле лежали какие-то документы по торговым сделкам, банковские счета, квитанции, накладные. Он, оказывается, был совладельцем фирмы по торговле кожей. Но там еще лежала огромная бомба…
- Да ты что?! - хлопнула ладонями слушательница, сказав это на глубоком вдохе.
- Нет, в переносном смысле. Деньги там были, доллары.
- Много?
- Мне не хватило мужества пересчитать их, небось, немало. Лежали в банковских упаковках, туго набитые в целлофановый кулек. А с полсотни тех пачек таки набралось бы!
- Сотками?
- А то! Кто же другую купюру держит в загашнике?
- Это ж, мама мийя, пятьсот тысяч, полмиллиона!
- Теперь я уверена, что для него это не деньги, а пустяки. Беспокоит другое, ведь фактически мы с подругой совершили кражу. Да еще и документы стибрили, цены которым я не знаю. Вот и убегаю, подруга. Поняла? Он меня убьет, если поймает. Восточный мачо, надо считаться с темпераментом.
- Это сегодня случилось?
- Да. Конечно, немного денег я оттуда взяла, ведь из-за него я осталась голой и босой, без крыши над головой. А все остальное оставила у подруги. Меня спасает надежда, что он не сразу сообразит, чьих это рук дело. Я же свои вещи не трогала, может, он на меня и не подумает.
Пораженная услышанным, Татьяна долго молчала, мяла в руках салфетку, вздыхала. Уже был допит коньяк и сметены, как за плечи брошены, закуски.
- Вот что, - в конце концов решилась она. - Наверное, в таких серьезных случаях шикарные женщины закуривают пахитоску, - пошутила над собой, тяжело отваживаясь предложить придуманное. - Поехали со мной в Славгород. Никто тебя там не найдет.
- Это где? И что я там буду делать?
- Это большой рабочий поселок, красивый. Будешь обслуживать читателей в сельской библиотеке, она давно уже стоит закрытая - нет работника.
- А ты чем занимаешься?
- Я? - Татьяна смущенно улыбнулась.
5
Неужели пронесло? - с затаенной радостью подумала Люля, оценивая ситуацию, которая исподволь налаживалась. И не просто пронесло, а принесло результат - она получила приглашение ехать с Татьяной к ней, вот вам и тарелочка с голубой каемочкой. Пользуйтесь на здоровье.
Такая легкая победа над Татьяниной настороженностью, проявившейся в первые минуты знакомства, - даже выгода в виде приглашения ехать в поселок! - привела Люлю не просто в замешательство, а в настоящую растерянность. Да не ловушка ли это часом? Как-то все очень легко идет, неестественно. Девушка не привыкла получать подарки от капризной судьбы, разве что они были запрограммированы еще до ее рождения. Так в этом не было ее заслуги. А если взять в общем, то все, чем она жила долгое время, с трудом выхватывалось ею из кормушки жизни. Долгое время…
Улита Омахина считала себя нереализованной личностью.
Началось это давно, весьма давно. Люля мысленно хмыкнула, посмеявшись над собой, - какие ее лета, чтобы так говорить? Давно…