А сама Люля, вздохнув после этого, легко исчезла из их жизни. Но этот этап ее биографии не прошел даром, а имел весьма полезные последствия. Ибо дальше у девушки началась новая полоса, бурная и приятная, ― она попала в круг по-настоящему влиятельных людей. Долгое время Люля была не просто успешной на этой стезе, а даже считала себя обласканной судьбой, так как эта щедрая леди время от времени переводила ее из одного круга высокопоставленных лиц в круг еще более элитный, в сливки общества. Девчонка что называется нахваталась нужных знаний, усвоила требования столичной тусовки к своим завсегдатаям и красивым искусительницам, усвоила привычки и вкус толстосумов, своими силами прошла полный курс заколачивания денег на модном гламуре среди тех, кто томится скукой и роскошью и ищет все новых и новых ощущений. Ее средством стал невинный нетворкинг, доведенный ею, при хороших актерских способностях, до абсолюта - за это в тюрьму не сажают и не обвиняют в безнравственности, даже не обижаются. Разве что жертвы нетворкинга в душе досадовали на нее, но и то скрывали это чувство, чтобы не быть посмешищем в глазах других. И никакая бы холера с нею не случилась - Люля уже имела собственную недвижимость, солидные сбережения, знакомства и умела балансировать на грани фола, если бы у нее живчики не заиграли в результате того, что она потеряла бдительность. Да, все живут впервые…
* * *
Итак, в ответ на Татьянину откровенность Люля тоже подробнее рассказала о себе, не скрыла и первой любви к Вячеславу Емельяновичу, и жизни в Москве, правда, промолчала о приличном достатке внезапного, неожиданного происхождения.
- А потом надоело мне чужих детей нянчить, прислуживать богатеям, захотелось получить образование, стать нормальным человеком, - говорила она напоследок. - Вот я и приехала в Киев, где меня не знали.
- И что? - тихо спросила Татьяна. - Ты выучилась?
- Разве я тебе не сказала? - удивилась Люля, ловко дополняя выдуманную версию последних лет своей жизни новыми деталями: - Как раз четвертый курс заканчиваю… заканчивала… заочного отделения нашего института. Ну, должна была закончить при нормальном развитии событий, - уточнила она.
Но, уставшая от разговора, Татьяна уже слушала собеседницу невнимательно. В конце концов Люля, заметив это, притихла и скоро услышала тихое сопение спящей подруги.
Люля выключила свет. Давно прекратилось хождение в коридоре, затихли голоса в соседних купе, а к ней все не шел сон. Она долго успокаивалась после опасных приключений, свыкаясь с мыслью о кардинальных изменениях в жизни, невольно что-то вспоминала, строила планы на завтрашний день и не прекращала анализировать и взвешивать свои прежние просчеты и возможные неприятности предстоящего периода.
Как я могла влюбиться в такого урода, как Дыдык?! Бросить лучший в мире город, налаженный образ жизни, положение, связи, сойти с олимпа и замараться интрижкой с брачным аферистом… Тьху, тмутараканьская дурище, трижды хроническая дебилка! Это еще хорошо, что я не вляпалась в криминал и не попала за решетку! Чтоб тебе повылазило, если ты не видела, с кем связалась! Да на него не положила бы глаз даже ворона неумытая! Чтоб тебе лопнуть, если не понимала, что он тебя тупо использует! Лучше б тебя трясцы свели, чем так потерять достоинство, так не беречь здоровье. Гляди, Татьяна - некрасивая дальше некуда, а стремится к тихому настоящему счастью. И добьется своего, помоги ей Бог! А ты - красивая, успешная, обеспеченная, жизнью битая-перебитая - и наломала дров?! Ой глупая, ой ненормальная! Нет, недаром тебе послана эта девушка, это чтоб ты ума от нее набиралась. Надо ее держаться. Смотреть и учиться, смотреть и учиться! - приказывала себе Люля. А заодно отплатить взаимностью, ведь тебя ей тоже небо, небось, не зря послало - значит, ты должна заботиться о ней, о ее здоровье в эту трудную для нее минуту и заслужить прощение за свои грехи.
Интересно, какое впечатление у меня останется от Днепропетровска, - успела подумать Люля, почувствовав, что проваливается в сладкое забытье.
Роскошествуя в мартовских мечтах и ожиданиях, мир засыпал.
Раздел 2
1
Это весна, это просто весна, - говорил себе Григорий, гася в душе какое-то тревожное нетерпение, словно вот-вот должно было наступить исполнение давней горячей мечты.
Он сонно прошаркал по полу обутыми на босу ногу высокими калошами, металлически затарахтел в сенях, загромыхал наспех наваленной в угол утварью, затем открыл дверь, привычно цыкнув на пса, выскочившего ему навстречу, и вышел во двор. Остановился посредине, огляделся, будто впервые заметил рассветный рай, широко раскинул руки с пустыми ведрами, взглянул на небо, на легкие облака, улыбнулся еще вялым внутренним мыслям и до хруста в хрящиках потянулся. "Как только люди живут в этих каменных городах, где и ветру повеять негде? Дураком я был раньше, это точно", - подумал он и неторопливо посунулся через дорогу во двор к Сопильнячке. У нее колодец был таким глубоким, что пока достанешь ведро воды, так ухайдакаешься. Зато сама вода казалась сладкой, как из того родника, что пробился у пруда. У Грицька во дворе и своя вода была, да больно соленая и жесткая, разве что не морская.
На проселке, который Григорий переходил, по правилам оглянувшись налево-направо, машин не было - рано еще, днем вот появятся. Поэтому он остановился на самой его середине, споткнувшись о мысль про ключ с вкусной водой, и недоуменно оглянулся: расстояние между его и соседским колодцами не составляло и сотни метров. Почему же вода в них разная? Зависать на этом ему не хотелось, как еще не хотелось вообще никаких усилий. "Надо расчистить родник у пруда и накрыть оштукатуренным панцирем, а то туда ветром пылищу задувает, да и ребятня шкодит, мусор бросает. А под ним ямку выкопать и сделать криничку, чтобы не побираться у тетки Насти водой", - текли дальше его мысли.
Но углубиться и в этот вопрос он не успел. У колодца Сопильнячки стояла гнедовская невестка Дарка и старательно пыталась справиться с опущенным вниз ведром, которое, очевидно, там плавало на поверхности и не набиралось водой. "И здесь руки нужны! Дела того - на копейку, грузило приделать, а сделать некому", - вздохнул Григорий, подходя ближе.
- Помочь? - приветливо обратился он к Дарке.
Года два назад эту девицу высватали в соседнем селе за Юрия Гнедого, и она прижилась тут как своя. "Красивая девка! Но попробуй, положи на нее глаз, так Гнедой рыло начешет без долгих сборов и не крякнет. Лучше бы этот колодец отремонтировал тетке Насте, а то, гляди, на меня как раз и рассчитывает, жеребец".
- О, привет, женишок! - нахально улыбнулась Дарка.
- Какой я тебе женишок? - не растерялся Григорий. - Ты, давай, не вводи меня в искушение, а то я такой.
- Известно, какой. Снова какую-то профуру домой привез!
- Прикуси язык, детка! - прикрикнул на нее Григорий. - Это не твое дело.
- А чье? Нет, вы только посмотрите на него! - риторически обратилась она к воображаемым свидетелям. - Он подает нашим мужикам дурной пример, а ты - молчи. Да я тебе, голубок, в глаза скажу, кто ты есть.
- Ты что, не выспалась? - недоуменно заморгал глазами мужик, переминаясь с ноги на ногу.
- Сначала он привозит сюда курортную лахудру и позорится перед людьми. Теперь еще лучше - по газете черт знает кого выписал. Ты что, инвалид? По-человечески жену найти не можешь? Посмотри, сколько одиноких женщин вокруг.
- Чего ты варежку разинула? Вон люди уже из окон выглядывают. Я тебе не сват, не брат. Отцепись от меня!
- Да, разинула! Потому что моя подруга из-за тебя, паразита, под ножи пошла, а я только сегодня утром об этом узнала. Разве ты мужик? Ты - лох нечесаный. Вымахал как гагай, а настоящее чувство оценить не в состоянии. Пусть только, рожа твоя страшная, с ней случится что-нибудь плохое - я тебя прибью, не побоюсь. Ходишь здесь, зубоскалишь от дурного ума, а она там мучится.
- Дарья, - обруганный Григорий еще держал марку, хорохорился: - Прекрати молоть ерунду! Какая подруга? - его аж в пот вбросило, он, естественно, был не без греха, но чтобы посылать женщину под ножи…
- Не знаешь? - ехидно прищурила глаза Дарья.
Она уже набрала воды, перелила ее в свое ведро и стояла перед соседом, подбоченившись и отталкивая его плечом от ручки вертуна, чтобы он не отвлекался от разговора.
- Не знаю…
- А Татьяна Проталина? Не строй из себя невинность, паразит!
- Та-тья-на? - переспросил он со смесью удивления, растерянности и облегчения, и наконец вытер пот со лба, сдвинув фуражку на затылок. - Да не было у меня с ней ничего! С такой страшилкой я и за деньги не связался бы. А разве она что, забеременела?
- У таких раздолбаев, как ты, одно на уме, - резюмировала Дарка, чуть улыбнувшись при этом. - Не забеременела, слава Богу, а красоту поехала наводить, чтобы тебе, псу подзаборному, понравиться.
- А причем здесь ножи, о которых ты болтаешь?
- Так она же на пластическую операцию легла, аж в Киев подалась. Гришка! - снова повысила голос молодая женщина. - Если ты в самом деле собираешься жить с этой вертихвосткой, которая вчера свои сюда бебехи привезла, я подожгу твой гадючник вместе с тобой. Вот увидишь! У-у-ух! - она энергично замахнулась на него согнутой в локте рукой, будто именно локтем и хотела ткнуть его в рыло. - Врезать бы тебе от души да Татьяну жалко.
С этим Дарья решительно зашагала со двора, энергично поводя крутыми бедрами, а Григорий остался стоять, как кол проглотил.
Вот это да… Каждый по-своему видит мир и относится к нему.
2
После этого разговора Григорий несколько дней ходил как побитый. Во-первых, для него стало новостью, что Татьяна Проталина, школьная библиотекарша, в него влюблена. И ни разу виду не подала, хотя бы, простая душа, намекнула! А во-вторых, он не знал, что и думать о ее затее с пластической операцией. Это она потом цепляться к нему начнет или как? Не хватало еще таких хлопот на его голову! Однако интересно, давно ли у нее это. И более ли красивой она воротится в село?
Григорий Летюк был привлекательным мужчиной весьма подходящего возраста: высокий, коренастый, правда, немного флегматичный. Если не считать последнего, то его вполне можно было считать красавцем. Даже тот, кто не собирался присматриваться к нему тщательнее, не мог не заметить прямого носа, загадочных темных глаз с оливковым отливом, волнистых волос, аккуратно облегающих голову, и круглогодичной загорелости кожи или, лучше сказать, берендеевского ее цвета, через который на щеках дьявольски откровенно пробивался дерзкий румянец. Взгляд Гришкиных волшебных глаз всегда был улыбчивым и спокойным, что свидетельствовало о его молодой доверчивости и стариковской мудрости - взрывоопасной смеси для мечтательных молодок. Такое странное сочетание качеств, конечно, на самом деле не могло иметь места, однако Григорий хоть и был мало тертым калачом, зато смышленым.
От матери он взял покладистый характер, доброжелательность и отзывчивость к людям, а от отца - трудолюбие и мужской талант ко всем делам на свете.
После окончания школы, а потом и после службы в армии мальчишка мечтал уехать в город, да не удалось ему это, не успел. Сначала умерла мать, долго страдавшая сахарным диабетом, а за ней и отец не промедлил - поймал инсульт. Первая по-настоящему болезненная потеря вызвала в нем глубокое потрясение, а потом, когда в доме вторично загорелись траурные лампадки, он пережил потрясение еще раз, и его ранимая натура впечатала в себя грусть на всю жизнь. Ему часто казалось, что он просто недосмотрел своих родителей, мало уважал их, а то вдруг он начинал укорять себя в том, что иногда не считался с ними. Теперь Григорий каждый свой шаг выверял и спрашивал у себя, одобрили бы его дорогие люди, которых теперь не было рядом, и что бы они ему посоветовали. Затем в его характере прописалась нерешительность, и в спешных делах он не всегда попадал на наилучшие решения.
Родители оставили ему новый дом, который отдать в чужие руки он не отважился, а потому остался в нем жить сам. А город - романтическая мечта - продолжал манить. Григорию часто снились разноцветные огни, асфальтированные дороги, обходительные люди и красивые, душистые девушки. Живых впечатлений о городской жизни он не имел, а поэтому представлял ее себе по кинофильмам. Иногда тоска донимала так, что хотелось кричать и биться головой о стенку. Тогда в интуитивных поисках утешения Григорий ехал к сестре в Запорожье и там гулял вечером по проспектам и широким улицам, среди разгула искусственных звуков, свидетельствовавших о безвкусице тех, кто полагал, что это играет музыка, рассматривал неоновые вывески, рекламные щиты, освещенные витрины магазинов.
Эта терапия дала желаемый результат - со временем молодой мужчина стал замечать, что он лучше чувствует себя в селе. Здесь меньше шума, нет грохота и суеты и дышать есть чем. Как-то незаметно былые порывы канули в прошлое, образ Гришкиной жизни окончательно установился, но в нем, к сожалению, не обнаружилось места женщинам, по крайней мере сельским. Очень начало походить на то, что он заплесневеет холостяком. И это его не мало страшило, так как перезревшие женихи всегда вызывали у него неприязнь, как что-то противоестественное, увечное. И скоро Григорий привык целыми днями топтаться на заводе, где у него был собственный закуток - он работал инструментальщиком в механическом цехе, - а потом возвращаться домой. Его устраивал непритязательный быт, нехитрые крестьянские заботы. Летом он до самых сумерек копался в огороде, а зимой читал книги и смотрел телевизор. Мысли о том, что сюда, где все напоминало родителей, может прийти какая-то местная ворона и взяться наводить свои порядки, были ему невыносимы. Вопреки здравому смыслу он отдавал предпочтение тому, чтобы ничего не менять в своей жизни, хотя и понимал, что так долго продолжаться не должно.
На третье или четвертое лето этой маеты Григория неожиданно пригласил к себе председатель заводского профсоюза Михаил Неруда.
- Не желаешь поехать в отпуск? - спросил он Григория.
Тот опешил, но с ответом не задержался:
- Поехал бы, так некуда.
- У нас горят две путевки в Железноводск, на минеральные воды. Так разве наших домоседов оторвешь от грядок и свиней! Поедешь?
- Ну, я, предположим, согласен. А кто еще поедет, второй?
- Женька Дмитренко. Подойдет тебе такой попутчик?
…Но Женьки на курорте почти не видно было, он носился где-то по экскурсиям и фотографировал экзотику, чтобы дома было чем отчитаться перед женой.
Григорий не успевал за ним. Ему нравилось трижды в день приходить к бювету, пить горячую воду, немного пахнущую тухлым яйцом, и долго гулять среди нарядной публики. Абрисы Железной горы, вонзавшейся закругленной верхушкой прямо в небо, побуждали наблюдать движение солнца или луны, размышляя о вечности. Тешили глаз горная растительность, прыткие почти ручные белочки, местные птицы. Свежий воздух шел Григорию на пользу, его душа согрелась, освободилась от ощущения обреченности. И ей захотелось тепла, любви - большой, бездумной, пылкой. Отдых на серных водах повлиял не только на желание любить во взаимности, но и укрепил его волю. Григорий почувствовал себя смелее и начал преисполняться решительности. Это все еще только накапливалось в нем, только зрело внутри, спрятанное даже от собственного осознания, но внешние признаки не замедлили проявиться: готовность к рыцарским подвигам так и распирала душу, так и брызгала во все стороны, так и струилась вокруг него и, как все ярко выраженное, незаметной не осталась.
- Вы не обо мне мечтаете? - обратилась к нему симпатичная девушка, когда он в очередной раз уселся на парковую скамейку, не мурлыкнув к тем, кто там уже сидел. - Добрый вечер, - первой поздоровалась она и пододвинулась ближе.
- Извините, - смутился Григорий, - может, и о вас, - прибавил, смелея.
- Тогда давайте знакомиться. Меня зовут Карина, - она не подала руки, а только улыбнулась, как-то будто виновато. - Это вы простите, что я побеспокоила вас. Но здесь так мало молодежи. А вас я вижу не впервые. Вот и заговорила.
- Вы тоже лечитесь?
- Не так, чтоб очень… - с сомнением ответила девушка. - Просто приехала попить водички. Ведь это не помешает?
- Наверное, нет. Ой, а я Григорий. Назваться забыл.
Девушка была как раз такой, какая виделась ему во снах, - высокая и стройная смуглянка с горящими глазами. Они познакомились ближе, еще ближе и совсем близко. Карина оказалась затейницей, каждый день у нее созревало множество предложений относительно того, куда пойти, что посмотреть, как интереснее провести время. Ходили они и в ресторан, и в финскую баню, даже на стриптиз она его потащила - денежки так и выпрыгивали из кармана, как стрижи. Под конец отпуска у Григория даже на хлеб не осталось, хорошо, что обратный билет он взял заранее. Погуляли, одним словом.
- Ой, как я буду жить без тебя? - запричитала девушка в один из последних дней. - Зачем Бог разлуку на людей насылает…
Григорий намек понял. В тот вечер он ей ничего не сказал, промолчал, взяв тайм-аут, чтобы подумать. А чего было думать? Карина - красивая, энергичная, видно, что не глупая. Она и по хозяйству поможет, и порядок в доме будет держать. Говорит, что знает компьютер, значит, можно устроить ее на работу секретаршей, как теперь говорят - офисом-менеджером, к кому-нибудь из местных богачей. И вдобавок во всем соглашается с Григорием и в постели не ленится. С какой стороны ни возьми, она подходила ему. А то, что сирота, так и он один-одинешенек на белом свете. Его сестра или ее брат - это не помощь, не опора и не тыл, а так - лишь бы считалось, что есть родственники.
"Вот как мы здесь жили три недели, не разлучаясь, так и дома будем жить, - успокаивал себя Григорий. - Только здесь мы развлекались, а там будем работать. Чего сомневаться или бояться?".
И он привез Карину с собой. На вокзале, когда они сошли с поезда, Григория прожгла мысль, что девушке не понравится Славгород. Ведь это - почти село, а она же жила… Стоп, а где она раньше жила?
В неистовстве курортной любви он даже не поинтересовался этим. А теперь выспрашивать неудобно - как не крути, а он уже попросил ее руки и получил согласие.
Григорий остановился, вопросительно взглянул на Карину, и она ему подбадривающе кивнула в ответ. Три километра от станции шли пешком, брели полями, под посадками, чтобы меньше любопытных глаз их видело. В конце концов добрались домой, пройдя последний отрезок пути огородами.