- Третье предложение, - отвечал Кадудаль, - это приказ, который я отдам своим людям. По моему приказу триста шуанов отступят. У генерала Харти сотня солдат, я также оставлю сотню. Господа, со времен битвы Тридцати бретонцы привыкли биться один на один, грудью к груди противника, и уж скорее в одиночку против четверых, чем вчетвером на одного. Если генерал Харти действительно победитель, он пройдет по нашим трупам и вернется в Ванн. Триста шуанов, которые не примут участия в сражении, беспрепятственно пропустят его. Если же он проиграет, то не сможет сказать, что мы взяли численным превосходством. Ступайте, господин де Монтревель, ступайте и оставайтесь с друзьями. И это я уступаю вам в численном превосходстве, ибо вы один стоите десятерых.
Ролан снял шляпу.
- Что вы этим хотите сказать, сударь? - спросил Кадудаль.
- Я всегда снимаю шляпу перед тем, что кажется мне великим, сейчас я приветствую вас.
- Полковник, последний стакан вина, - предложил Кадудаль. - Каждый выпьет за то, что любит, за то, что с сожалением оставит на земле, за то, что надеется найти на небесах.
Он взял единственный стакан, наполнил его до половины и подал Ролану.
- У нас только один стакан, господин де Монтревель. Пейте первым.
- Почему?
- Потому, во-первых, что вы - мой гость, а также потому, что пословица гласит кто пьет из чужого стакана, узнает, что думал тот, кто пил перед ним. Я хочу знать ваши мысли, господин де Монтревель.
Ролан залпом осушил стакан и вернул его Кадудалю. Генерал опять наполнил его до половины и теперь выпил сам.
- Ну как, генерал, - спросил Ролан, - теперь вы знаете, о чем я думаю?
- Подскажите мне, - отвечал Кадудаль со смехом.
- Вот что я думаю, генерал, - со своей обычной прямотой отвечал Ролан, - я думаю, что вы - храбрец, и почту за честь, если сейчас, когда мы вот-вот начнем сражаться друг против друга, вы подадите мне руку.
Молодые люди обменялись дружеским рукопожатием, словно не были противниками, готовыми к схватке. То, что должно было произойти, было просто, но полно величия. Они отдали друг другу честь.
- Удачи вам, - пожелал Ролан Кадудалю, - но позвольте усомниться, что мое пожелание исполнится. Я желаю скорее на словах, чем сердцем.
- Храни вас бог, господин де Монтревель, - отвечал ему Кадудаль, - и надеюсь, что мое пожелание сбудется, потому что я всем сердцем желаю этого.
- Как мы узнаем, что вы готовы к бою? - спросил Ролан.
- По выстрелу в воздух.
- Решено, генерал.
Взяв с места в карьер, Ролан в третий раз пересек пространство, разделявшее генерала-роялиста и генерала-республиканца.
Глядя вслед удалявшемуся всаднику, Кадудаль сказал шуанам:
- Смотрите хорошенько, видите этого молодого человека?
Все взгляды обратились к Ролану.
- Да, генерал, - раздалось в ответ.
- Так вот, клянусь вечным спасением ваших предков, его жизнь священна! Вы можете взять его в плен, но только живым, и чтобы ни один волос не упал с его головы.
- Хорошо, генерал, - просто отвечали бретонцы.
- А теперь, друзья, - продолжал Кадудаль, возвысив голос, - вспомните, что вы - сыновья тех тридцати героев, которые сражались против тридцати англичан между Плоэрмелем и Жоссленом, в десяти лье отсюда, и победили их! Наши предки навсегда прославили себя в битве Тридцати, прославьтесь же и вы в битве Ста! К несчастью, - добавил он вполголоса, - на этот раз придется иметь дело не с англичанами, а с нашими братьями.
Туман рассеялся, первые лучи весеннего солнца осветили желтоватую долину Плескопа. Теперь все передвижения противников были видны, как на ладони.
В то самое время, когда Ролан возвращался к республиканцам, Бранш-д'Ор уехал, и напротив генерала Харти и Синих остался только Кадудаль с сотней шуанов. Отряд, оказавшийся ненужным, разделился надвое - одна часть отправилась в Плюмергат, другая к Септ-Аве. Дорога теперь была открыта.
Бранш-д'Ор вернулся к Кадудалю.
- Какие будут приказания, генерал?
- Только одно, - отвечал генерал шуанов. - Возьми восемь человек и следуй за мной. Когда молодой республиканец, с которым я завтракал, упадет вместе с убитой лошадью, вы броситесь на него и возьмете в плен, прежде чем он сможет оказать сопротивление.
- Да, генерал.
- Я хочу, чтобы он остался цел и невредим.
- Я понял, генерал.
- Выбери, кого ты возьмешь с собой. Когда он даст тебе слово не сопротивляться, поступишь по своему усмотрению.
- А если он не даст такого слова?
- Тогда свяжите его, чтобы он не мог бежать, и сторожите до конца сражения.
Бранш-д'Ор вздохнул.
- Невесело, - сказал он, - стоять сложа руки, пока другие развлекаются.
- Бог милостив, - отвечал ему Кадудаль, - не печалься, для каждого найдется дело, - и увидев, что республиканцы приготовились к бою, приказал: - Подайте ружье!
Ружье было подано, и он выстрелил в воздух.
В ту же минуту в рядах республиканцев ударили барабаны, возвещая начало атаки. Кадудаль поднялся на стременах.
- Дети, - обратился он звучным голосом к шуанам, - все ли помолились утром?
В ответ раздалось почти единодушное: "Да! Да!"
- Если кто из вас не успел или забыл прочитать утреннюю молитву, пусть прочтет ее сейчас!
Пятеро или шестеро крестьян опустились на колени и стали молиться. Барабанная дробь приближалась.
- Генерал, генерал! - слышались нетерпеливые голоса, - Они приближаются!
Генерал указал на молившихся шуанов.
- Справедливо, - отозвались нетерпеливые.
Шуаны один за другим поднимались с колен, одни раньше, другие позже, в зависимости от того, длинна или коротка была их молитва.
Республиканцы прошли уже треть расстояния, разделявшего противников, когда последний из молившихся встал с колен. Выставив штыки, республиканцы шли тремя шеренгами по тридцать человек. Офицеры замыкали строй. Ролан ехал крайним в первой шеренге, генерал Харти - между первой и второй. Верхом были только они. Среди шуанов был один всадник - Кадудаль.
Бранш-д'Ор привязал свою лошадь к дереву, чтобы сражаться пешим с восемью товарищами, которым было поручено взять в плен Ролана.
- Генерал, - сказал Бранш-д'Ор, - молитва окончена, все готовы.
Убедившись, что это действительно так, Кадудаль крикнул:
- Вперед, ребята, повеселимся!
Лишь только приказ был отдан, шуаны рассыпались по долине с криком "Да здравствует король!", размахивая шляпами и потрясая ружьями.
В отличие от республиканцев, они наступали не сомкнутыми рядами, а рассыпались цепью, образовав большой полумесяц, в центре которого находился Кадудаль на лошади.
Началась перестрелка. Почти все люди Кадудаля были браконьерами, иначе говоря, отличными стрелками. Помимо дальнобойных английских карабинов они были вооружены ружьями.
Хотя казалось, что шуаны, первыми открывшие огонь, были еще далеко, но несколько вестников смерти все же посетили ряды республиканцев.
- Вперед! - скомандовал генерал Харти.
Его солдаты продвигались, выставив штыки, но через несколько секунд перед ними уже никого не было.
Сто шуанов Кадудаля уже не были толпой, теперь это была цепь стрелков по пятьдесят человек на каждом фланге. Генерал Харти приказал своим солдатам выстроиться в подобие каре и скомандовал:
- Огонь!
Это мало помогло. Республиканцы целились в отдельных стрелков, а шуаны вели огонь по целому отряду, каждый их выстрел попадал в цель. Ролан понял, что занятая республиканцами позиция крайне невыгодна. Он огляделся и увидел в дыму Кадудаля, неподвижного, словно конная статуя. Предводитель роялистов ждал его. Ролан испустил крик и ринулся прямо к нему.
Кадудаль поскакал навстречу, словно желая сократить разделявшее их расстояние, но остановился в пятидесяти шагах от Ролана.
- Внимание! - сказал он Бранш-д'Ору и своим шуанам.
- Не беспокойтесь, генерал, мы готовы, - отозвался тот.
Кадудаль достал из седельной кобуры пистолет и зарядил его. Ролан, перехватив саблю, зарядил свой, пригнувшись в седле. Когда между ними оставалось не больше двадцати шагов, Кадудаль медленно поднял пистолет.
Вот осталось десять шагов. Прогремел выстрел.
У лошади Ролана на лбу была белая звездочка, и пуля попала точно в ее середину. Смертельно раненная лошадь вместе с всадником рухнула к ногам Кадудаля. Кадудаль, пришпорив свою, перепрыгнул через поверженного противника. Бранш-д'Ор с шуанами, державшиеся рядом с генералом, словно свирепые ягуары набросились на придавленного мертвой лошадью Ролана.
Молодой человек бросил саблю и попытался выхватить пистолеты, но два шуана уже держали его за руки, остальные вытаскивали его из-под лошади.
Все было сделано так ловко, что стало ясно - этот маневр был продуман заранее. Ролан рычал от бешенства. Бранш-д'Ор подошел к нему, сняв шляпу.
- Я не сдаюсь, - крикнул Ролан.
- Можете не сдаваться, господин де Монтревель, - учтиво отвечал Бранш-д'Ор.
- Почему же? - спросил Ролан, утомленный борьбой, столь же безнадежной, сколь и бесполезной.
- Потому, сударь, что вы уже пленник.
Это было настолько очевидно, что возразить на это было нечего.
- Тогда убейте меня! - вскричал Ролан.
- Мы не собираемся убивать вас, сударь.
- Так чего же вы хотите?
- Дайте нам слово, что не примете больше участия в сражении, тогда мы отпустим вас, вы будете свободны.
- Никогда! - крикнул Ролан.
- Простите, господин де Монтревель, - отвечал ему Бранш-д'Ор, - однако то, что вы делаете, нечестно.
- Нечестно! Ах, мерзавец! Ты оскорбляешь меня, потому что уверен, что я не могу ни убить, ни проучить тебя!
- Я не мерзавец и не оскорбляю вас, господин де Монтревель. Просто я говорю, что вы, не признавая своего поражения, вынуждаете нас сторожить вас и лишаете генерала девяти солдат, которые могли бы ему понадобиться. Разве так поступил с вами генерал Круглая Голова? У него было на триста солдат больше, и он их отослал. Теперь нас всего девяносто один против ста.
Ролан залился краской, но тотчас же лицо его покрылось смертельной бледностью.
- Ты прав, Бранш-д'Ор, - признал он. - Случайно я попал в плен или нет, но я сдаюсь. Иди, сражайся со своими товарищами.
Шуаны испустили радостные крики, отпустили Ролана и, восклицая "Да здравствует король!", кинулись в гущу сражавшихся, размахивая шляпами и потрясая ружьями.
VII
БЕЛЫЕ И СИНИЕ
Ролан стоял свободный, но обезоруженный как своим падением, так и данным словом. Он сел на пригорок, покрытый плащом, который еще недавно служил скатертью во время завтрака. Отсюда было видно все поле боя, и, если бы его глаза не застилали слезы стыда, он не упустил бы ни одной подробности сражения.
В дыму и пламени, яростный и неуязвимый, словно дух войны, гарцевал Кадудаль. Постепенно Ролан стал яснее различать происходившее - жар гнева осушил слезы стыда.
Там и сям посреди зеленеющих всходов, едва пробившихся сквозь толщу земли, он видел трупы дюжины шуанов. Республиканцы, взятые в кольцо на дороге, потеряли вдвое больше солдат. В стороне от гущи сражавшихся, словно раненные змеи, ползали раненые и пытались подняться.
Раненные республиканцы продолжали драться штыками, шуаны - ножами. Те из них, кто оказался слишком далеко друг от друга и не мог вступить в поединок, заряжали ружья, стреляли, встав на колено, и снова падали на землю.
Борьба было беспощадной, неутомимой и ожесточенной. Воздух над полем боя был пропитан ненавистью, всегда сопровождающей гражданскую войну, войну без пощады, без жалости, без сострадания.
Кадудаль кружил на лошади вокруг живого редута, стрелял с двадцати шагов то из пистолетов, то из двуствольного ружья. Разряженное ружье он бросал шуану и, развернувшись, получал его обратно заряженным. Каждый его выстрел попадал точно в цель. Когда он в третий раз повторил этот маневр, генерал Харти оказал ему честь, открыв по нему одному шквальный огонь. Кадудаль совершенно исчез в дыму и вспышках, было видно, что он рухнул вместе с лошадью, словно их обоих смело ураганной пальбой.
Десять или двенадцать республиканцев бросились было вперед, но навстречу им выступило столько же шуанов. Это была страшная драка, рукопашная, в которой победили шуаны, орудовавшие ножами.
Внезапно вновь показался Кадудаль с пистолетом в каждой руке. Это означало немедленную гибель двух республиканцев, и действительно, два республиканца упали как подкошенные.
Кадудаля окружили тридцать шуанов, они выстроились клином, во главе которого стоял бретонский генерал. Он подобрал ружье и орудовал им как дубиной. Каждым ударом великан повергал на землю одного республиканского солдата. Он пробил брешь в рядах республиканского батальона, и Ролан увидел, как он появился с его стороны. Словно кабан, который, развернувшись, бросается на охотника, сбивает его с ног и выпускает кишки, он вновь ринулся в открывшуюся брешь, расширяя ее.
Генерал Харти собрал вокруг себя двадцать человек, и, со штыком наперевес, они устремились вперед, на окружавшую их цепь шуанов. Генерал шел впереди, одежда его была изодрана пулями, из двух ран лилась кровь. Его лошадь была убита.
Половина солдат погибли, так и не дойдя до неприятеля, но остальным удалось прорваться сквозь цепь. Шуаны хотели преследовать их, но Кадудаль громовым голосом приказал:
- Не нужно было пропускать их, но раз уж они пробились, пусть уходят.
Шуаны беспрекословно повиновались командиру.
- А теперь, - крикнул Кадудаль, - прекратить огонь! Довольно мертвых, теперь берите пленных.
Попасть в плен на этой ужасной войне, где обе стороны расстреливали пленных, еще не означало, что сражение окончено. Синие расстреливали пленников потому, что считали вандейцев и шуанов разбойниками, Белые - потому, что не знали, куда девать захваченных в плен республиканцев.
Республиканцы бросали ружья подальше от себя, чтобы не отдавать их в руки противника. Когда шуаны приблизились к солдатам, те показали, что их сумки пусты, - все патроны были истрачены.
Кадудаль подошел к Ролану.
Все время, пока длилась эта ожесточенная схватка, Ролан сидел, не сводя глаз с поля боя. Волосы его взмокли от пота, грудь вздымалась, он ждал. Когда фортуна улыбнулась неприятелю, он уронил голову на руки и оцепенел, глядя в землю. Кадудаль вплотную подошел к нему, но он, казалось, не слышал его шагов. Молодой офицер медленно поднял голову. Две слезы скатились по его щекам.
- Генерал, - сказал Ролан, - располагайте мной, я - ваш пленник.
- Хорошо, - смеясь, отвечал Кадудаль. - Но посланца первого консула не берут в плен, его просят оказать услугу.
- Какую? Приказывайте!
- У меня нет повозок для раненых и тюрьмы для пленных. Я поручаю вам доставить раненых и пленных республиканцев в Ванн.
- Как, генерал? - вскричал Ролан.
- Я поручаю это вам. К сожалению, ваша лошадь убита и моя тоже. Но у вас есть лошадь Бранш-д'Ора, возьмите ее.
Молодой человек, казалось, колебался.
- Бранш-д'Ор получит лошадь, которую вы оставили в Музийаке, - продолжал Жорж.
Ролан понял, что хотя бы из чувства собственного достоинства следовало держаться так же учтиво, как его собеседник.
- Увижу ли я вас еще, генерал? - спросил он, вставая.
- Сомневаюсь, сударь. Дела требуют, чтобы я отбыл в Порт-Луи, а ваш долг - вернуться в Люксембургский дворец.
В то время Бонапарт еще пребывал в Люксембургском дворце.
- Генерал, что я должен передать первому консулу?
- Расскажите ему о том, что видели, и передайте, что я считаю особой честью обещанную встречу с ним.
- Судя по тому, что я видел, сударь, сомневаюсь, что вам когда-нибудь понадобятся мои услуги, - отвечал Ролан, - но все-таки не забывайте, что у вас есть друг, который сможет замолвить за вас слово генералу Бонапарту.
И он протянул руку Кадудалю. Командир роялистов пожал ее так же искренне, как и перед боем.
- Прощайте, господин де Монтревель, - сказал он. - Полагаю, излишне просить вас выступить в защиту генерала Харти. Такое поражение не менее славно, чем победа.
Полковнику де Монтревелю подвели лошадь Бранш-д'Ора. Ролан прыгнул в седло, окинул взором поле битвы, вздохнул и, простившись с Кадудалем, галопом поскакал через поля к дороге, ведущей в Ванн, чтобы встретить повозку с ранеными и пленными, которых он должен был доставить генералу Харти.
Кадудаль распорядился выдать каждому солдату экю в сто ливров, и Ролан не удержался от мысли, что командир роялистов проявлял щедрость за счет денег Директории, доставленных на запад страны Морганом и его несчастными сообщниками, которые поплатились за это головой.
На следующий день Ролан прибыл в Ванн, в Нанте сел в почтовую карету и еще через три дня уже был в Париже. Бонапарт, узнав о его возвращении, приказал Ролану явиться к нему в кабинет.
- Итак, - спросил он, едва завидев Ролана, - что он такое, этот Кадудаль? И стоило ли тебе ездить к нему?
- Генерал, - отвечал Ролан, - если Кадудаль решится перейти на нашу сторону за миллион, дайте ему два и не уступайте его за четыре.
Но такой ответ, хоть и весьма образный, Бонапарта не удовлетворил. Ролану пришлось во всех подробностях описать встречу с Кадудалем в деревне Музийак, ночной переход под необычной охраной шуанов и, наконец, само сражение, в котором генерал Харти, проявивший чудеса храбрости, потерпел поражение.
Бонапарт страстно желал, чтобы такие люди были у него на службе. Он часто заводил с Роланом разговор о Кадудале и с нетерпением ожидал, когда же разгром на полях сражения заставит этого борца покинуть стан роялистов. Но тут подоспело время перехода через Альпы, и он забыл или сделал вид, что забыл о внутренней войне ради войны внешней.
Двадцатого и двадцать первого мая Бонапарт преодолел перевал Большой Сен-Бернар. Тридцать первого числа того же месяца перешел Тичино при Турбиго. В Милан вступил второго июля. В ночь на одиннадцатое он совещался в Монтебелло с генералом Дезе, который только что вернулся из Египта. Двенадцатого его армия заняла позиции на Скривии. Наконец четырнадцатого июля он дал бой при Маренго, во время которого Ролан, устав от жизни, подорвал себя вместе с зарядным ящиком.
Бонапарту больше не с кем было беседовать о Кадудале, но он не перестал думать о нем. Двадцать восьмого июля он вернулся в Лион. Все время, оставшееся до конца года, он был занят заключением Люневильского мира.
И вот, наконец, в первые дни 1800 года первый консул получил письмо от генерала Брюна, в которое было вложено письмо Кадудаля.
"Генерал,