если бы мне предстояло лишь разгромить тридцать пять тысяч человек, которых вы бросили против меня в Морбиане, я бы, не колеблясь, продолжил борьбу, как я делаю это уже больше года, и в партизанской войне уничтожил бы всех до одного, но на их место тут же приходят другие. Продолжение войны неизбежно приведет к самым плачевным последствиям.
Назначьте день, когда мы можем встретиться, и, полагаясь на ваше честное слово, я безбоязненно явлюсь к вам один или в сопровождении моих адъютантов. Я буду вести переговоры от своего лица и от лица моих людей, и буду несговорчив только в том, что касается их интересов,
Жорж Кадудаль"
Ниже подписи Кадудаля Бонапарт написал:
"Немедленно назначить встречу, соглашаться на все условия, лишь бы Жорж и его люди сложили оружие. Потребуйте, чтобы он явился ко мне в Париж. Выдайте ему охранную грамоту. Я хочу увидеть этого человека и составить о нем собственное мнение".
Ответ Бонапарта был целиком написан его рукой, включая адрес: "Генералу Брюну, главнокомандующему Западной армии".
Генерал Брюн стоял лагерем на той самой дороге из Ванна в Музийак, где на глазах Ролана произошла битва Ста, в которой был разбит генерал Харти.
Жорж явился к нему в сопровождении двух адъютантов, которые ради столь важной встречи сменили военные прозвища на свои подлинные имена - Соль де Гризоль и Пьер Гиймо.
Брюн протянул руку Кадудалю и проводил гостей на тыльную сторону траншеи, где все четверо и уселись.
В ту самую минуту, когда должны были начаться переговоры, явился Бранш-д'Ор с письмом такой важности, как ему сказали, что он счел своим долгом доставить его генералу, где бы тот ни находился. Синие пропустили его к командиру, который с разрешения Брюна взял письмо и прочитал его. Ни один мускул его лица не дрогнул, он сложил письмо, бросил в шляпу и повернулся к Брюну:
- Слушаю вас, генерал, - сказал тот.
Через десять минут переговоры были окончены. Шуаны, солдаты и офицеры, разойдясь по домам, ни в настоящем, ни в будущем не станут подвергаться преследованиям. Их вождь поклялся, что без его приказа они не прикоснутся к оружию.
Для себя Кадудаль просил разрешения продать некоторые земли, мельницу и дом, которые ему принадлежали, и отказывался от репарации. Он намеревался уехать в Англию и жить там на деньги, полученные за проданное имущество.
Что же до встречи с первым консулом, то Кадудаль заявил, что это приглашение считает большой честью и отправится в Париж, как только закончит с нотариусом Ванна дела по продаже имущества и получит охранную грамоту от генерала Брюна.
Для двух адъютантов, которых он хотел взять с собой в Париж, чтобы они присутствовали при беседе с Бонапартом, Кадудаль требовал того же, что и для других, - забвения прошлого, безопасности в будущем.
Брюн потребовал перо и чернил. Договор был написан на листе бумага, лежавшем на барабане. Кадудаль прочитал его, поставил свою подпись и велел подписаться адъютантам. Брюн подписал договор последним, обещая лично проследить, чтобы все пункты договора были неукоснительно соблюдены.
Пока с договора снимали копию, Кадудаль вынул из шляпы письмо и подал Брюну.
- Прочтите, генерал, - сказал он, - и вы увидите, что отнюдь не нужда заставила меня заключить с вами договор.
Действительно, в письме, полученном из Англии, сообщалось, что одному нантскому банкиру были переданы триста тысяч франков с указанием предоставить их в распоряжение Жоржа Кадудаля.
Взяв перо, Кадудаль написал на обороте письма:
"Сударь,
верните деньги в Лондон. Я только что заключил мир с генералом Брюном и, следовательно, не могу распоряжаться деньгами, направленными на продолжение войны,
Жорж Кадудаль"
Через три дня после подписания договора Бонапарт получил его копию, на полях которой Брюн изложил обстоятельства, с которыми мы только что познакомили читателя.
Спустя две недели Жорж продал свое имущество и получил шестьсот тысяч франков. Тринадцатого февраля он уведомил Брюна о своем отъезде в Париж, а восемнадцатого на странице "Монитёра", отведенной для официальных сообщений, было напечатано:
"Жорж едет в Париж, чтобы встретиться с правительством. Ему тридцать лет, он сын мельника, он любит войну и у него отличное образование. Генералу Брюну он рассказал, что вся его семья погибла на гильотине, что он желает перейти на сторону правительства, и ему было обещано, что его связь с англичанами будет предана забвению. К помощи Англии он прибегнул лишь для того, чтобы бороться с террором 93-го года и анархией, в которую погружалась Франция".
Бонапарт совершенно справедливо заметил Бурьену, когда тот читал ему газеты:
- Не трудитесь, Бурьен, они пишут только то, что я позволяю.
Легко заметить, что статейка эта не только вышла из его кабинета, но и была составлена со свойственной ему ловкостью. Это была смесь проницательности и ненависти. Первый консул, предусмотрительно готовя реабилитацию Кадудаля, приписывал ему давнее желание служить правительству и, движимый ненавистью, заставлял Кадудаля обличать 93-й год.
Кадудаль выехал в назначенный день, в Париж он прибыл шестнадцатого февраля, семнадцатого прочитал "Монитёр" и заметку, где говорилось о нем. Оскорбленный тем, что было напечатано в газете, он хотел тут же уехать, не встретившись с Бонапартом. Но потом подумал, что лучше будет принять приглашение, лично изложить первому консулу свой "символ веры" и отправиться в Тюильри как на дуэль в сопровождении двух секундантов, офицеров де Гризоля и Пьера Гиймо.
Итак, через Военное министерство он уведомил Тюильри о своем приезде, и девятнадцатого февраля, на следующий же день после того, как подал прошение об аудиенции, получил приглашение во дворец.
Именно на эту встречу с таким нетерпением и любопытством отправлялся первый консул Бонапарт.
VIII
ВСТРЕЧА
Три роялиста ожидали в большом салоне, который по-прежнему официально назывался салон Людовика XIV, а в обычных разговорах - салон Кокарды. Все трое были в форме командиров роялистской армии, Кадудаль заранее обсудил это условие.
Униформа состояла из мягкой фетровой шляпы с белой кокардой, серого мундира и зеленого короткого плаща. Куртка Кадудаля была обшита золотым галуном, у младших офицеров - серебряным. Костюм их дополняли широкие бретонские штаны, серые гетры и белые пикейные жилеты.
У каждого из офицеров на боку была сабля.
Увидев их, Дюрок коснулся руки Бонапарта, который остановился и взглянул на своего адъютанта.
- В чем дело? - спросил Бонапарт.
- У них сабли, - заметил Дюрок.
- Ну так что же, - ответил Бонапарт, - ведь они не пленники. Что еще?..
- Ничего, - сказал Дюрок, - я оставлю дверь открытой.
- О нет, не вздумайте! Это враги, но враги достойные. Разве вы не помните, что нам говорил о них наш несчастный друг Ролан?
С этими словами он стремительно и без колебаний вошел в салон, где ждали шуаны, знаком приказав выйти Раппу и двум другим офицерам, которые, вероятно, по особому распоряжению, находились там.
- А, вот и вы наконец! - сказал Бонапарт, по описанию узнав Кадудаля в одном из трех офицеров. - Один наш общий друг, которого мы имели несчастье потерять в битве при Маренго, полковник Роланде Монтревель, говорил мне о вас много хорошего.
- Это меня нисколько не удивляет, - отвечал Кадудаль. - За то недолгое время, что я имел честь провести в обществе господина Ролана де Монтревеля, я смог составить представление о его благородстве. Генерал, вы узнали меня, а теперь я должен представить вам двух человек, которые сопровождают меня и также удостоены вашей аудиенции.
Бонапарт слегка поклонился, показывая, что готов слушать.
Кадудаль положил руку на плечо старшего офицера.
- Господин Соль де Гризоль еще юношей был увезен в колонии и пересек несколько морей, чтобы вернуться во Францию. Во время этого путешествия он потерпел кораблекрушение. Его нашли посреди океана, без сознания, на доске, волны вот-вот должны были поглотить его. Когда началась Революция, он был арестован, прорыл ход в тюремной стене и бежал. На следующий день он уже сражался в наших рядах. Ваши солдаты поклялись любой ценой поймать его. Во время переговоров о заключении мира они окружили дом, где он скрывался. Он в одиночку сражался против пятидесяти, но вскоре у него кончились патроны, и ему оставалось только сдаться или броситься в окно, расположенное на высоте двадцати футов. Не колеблясь, он выпрыгнул в окно, приземлился в толпу республиканцев, кубарем скатился по их спинам, вскочил на ноги, двоих убил, троих ранил и бросился бежать, вслед ему свистели пули, но ни одна не попала в цель.
Другой мой товарищ, - Жорж указал на Пьера Гиймо, - несколько дней назад был окружен на одной ферме, где он собирался насладиться несколькими часами отдыха. Ваши солдаты ворвались к нему в комнату прежде, чем он успел схватить саблю или карабин. Тогда он схватил топор и проломил голову первому, кто бросился на него. Республиканцы отшатнулись, Гиймо, размахивая топором, расчистил путь к двери, отбил удар штыка, который лишь оцарапал его, и бросился бежать через поля. Путь ему преградил забор, который охранял часовой. Он убил часового и перепрыгнул через забор. Более проворный Синий почти настиг его и собирался схватить, Гиймо обернулся, рассек ему грудь топором и, окончательно отвоевав свободу, вернулся ко мне и другим шуанам.
Что же касается меня… - начал Кадудаль, скромно поклонившись.
- Что касается вас, - прервал его Бонапарт, - я знаю о вас больше, чем вы сами могли бы мне рассказать. Вы повторили подвиги ваших предков, победивших в битве Тридцати, только вы победили в битве Ста, а войну, которую вы ведете, однажды назовут битвой титанов.
Сделав шаг вперед, Бонапарт продолжал:
- Пройдемте, Жорж, я хочу поговорить с вами.
Жорж, поколебавшись секунду, последовал за ним. Он, безусловно, хотел бы, чтобы два других офицера также могли слышать то, о чем он будет говорить с правителем Французской Республики.
Бонапарт же молчал до тех пор, пока они не отошли на такое расстояние, с которого их не было слышно.
- Послушайте, Жорж, - начал он, - мне нужны энергичные люди, которые смогут осуществить то, что я задумал. Рядом со мной билось поистине бронзовое сердце, которому я мог доверять, как самому себе. Вы знали этого человека. Это был Ролан де Монтревель. Непонятная мне тоска толкнула его на самоубийство, ведь такая смерть - настоящее самоубийство. Хотите ли вы быть со мной? Я дал вам чин полковника, но вы заслуживаете большего - я назначу вас дивизионным генералом.
- Благодарю вас от всего сердца, генерал, - отвечал Жорж, - но вы будете меня презирать, если я соглашусь.
- Почему же? - живо спросил Бонапарт.
- Потому что я присягал Бурбонам и останусь им верен.
- Так вы ни при каких условиях не встанете на мою сторону? - спросил Бонапарт.
Кадудаль покачал головой.
- Меня оклеветали перед вами, - сказал Бонапарт.
- Генерал, - сказал в ответ офицер-роялист, - позволите ли вы мне повторить то, что мне о вас говорили?
- Почему же нет? Неужели вы думаете, что я недостаточно силен, чтобы с равным спокойствием слушать хорошее и плохое о себе?
- Заметьте, - сказал Кадудаль, - я ничего не утверждаю, я только повторю то, что о вас говорят.
- Повторите, - ответил первый консул с улыбкой, в которой сквозило некоторое беспокойство.
- Говорят, что ваше возвращение из Египта было столь удачным и вы не встретили на обратном пути ни одной английской эскадры потому, что заключили договор с коммодором Сиднеем Смитом и что, согласно этому договору, вам открывался свободный путь во Францию в обмен на данное вами обещание восстановить на троне прежнюю королевскую династию.
- Жорж, - отвечал ему Бонапарт, - вы один из тех, чье уважение я хотел бы сохранить и перед которыми, следовательно, я не хотел бы быть оклеветанным. После моего возвращения во Францию я получил два письма от графа Прованского. Как вы думаете, если бы договор с сиром Сиднеем Смитом существовал, неужели Его королевское высочество не упомянуло бы о нем так или иначе в одном из двух писем, которые я имел честь получить от него? Так вот, вы прочитаете эти письма и сами сможете судить, сколько правды в выдвинутом против меня обвинении.
Собеседники, прогуливаясь, поравнялись с дверью. Бонапарт открыл ее и приказал:
- Дюрок, попросите от моего имени у Бурьена два письма от графа Прованского и мой ответ. Они в среднем ящике моего письменного стола, в красной папке.
Дюрок отправился выполнять поручение, а Бонапарт продолжал:
- Как удивляет меня простонародье своей верой в короля! Представьте, я верну ему трон, чего, впрочем, совершенно не собираюсь делать, и что станет тогда с вами, с теми, кто проливал кровь ради его восстановления на престоле? Вы даже не получите подтверждения чина, который носите. Чтобы сын мельника стал полковником!.. Да вы с ума сошли! Да где в королевской армии вы видели, чтобы полковником был человек неблагородного происхождения? Можете ли вы привести хоть один пример того, как при этих неблагодарных людях кто-нибудь пробился лишь благодаря своим собственным способностям и заслугам? А на моей службе, Жорж, вы могли бы достичь всего, потому что чем выше я поднимусь, тем выше подниму тех, кто будет рядом со мной. А, вот и письма. Подай их, Дюрок.
Дюрок принес три письма. Бонапарт развернул первое, на котором стояла дата: 20 февраля 1800 года. Мы переписали в архивах подлинный текст этого письма от графа Прованского, не изменив ни единого слова.
"Такие люди, как вы, сударь, каковы бы ни были их поступки, никогда не внушают тревоги. Вы согласились занять столь высокое место, и я благодарен вам за это. Вы лучше, чем кто-либо другой, знаете, какой силой и мощью надо обладать, чтобы способствовать процветанию целого народа. Спасите Францию от ее собственной ярости, и вы исполните главное желание моего сердца. Верните ей ее короля, и грядущие поколения благословят вашу память. Вы всегда будете настолько необходимы Государству, что, предложив вам занять важный пост, я смогу простить вас за моего предка и за себя.
Людовик".
- Находите ли вы здесь хоть одно упоминание о договоре? - спросил Бонапарт.
- Нет, генерал, - отвечал Жорж. - Вы не ответили на это письмо?
- Должен сказать, что я не считал это очень спешным делом и медлил, прежде чем принять решение. Однако ждать пришлось недолго. Несколько месяцев спустя пришло следующее письмо, без даты:
"Генерал, вы знаете, что уже давно заслужили мое уважение. Если вы сомневаетесь, что я могу быть благодарным, укажите, какое место хотели бы занимать и какой судьбы желали бы для своих товарищей. Что касается моих принципов, то я - француз: мое сердце милосердно, и доводы рассудка еще более смягчают его.
Нет, победитель при Лоди, Кастильоне, Арколе, покоритель Италии и Египта не променяет славу на суетную известность. Однако вы теряете драгоценное время. Мы могли бы прославить Францию. Я говорю "мы", потому что для этого мне нужен Бонапарт, так же как и он не справится один.
Генерал, Европа смотрит на вас, вас ожидает слава, и я с нетерпением жду того момента, когда смогу наконец вернуть мир моему народу.
Людовик".
- Видите, сударь, - продолжал Бонапарт, - в этом письме также нет ни слова о договоре.
- Генерал, я позволю себе спросить, ответили ли вы на это письмо?
- Я хотел продиктовать ответ Бурьену и подписать, но заметил, что письма от графа Прованского были написаны им лично, и мне также надлежит написать ответ самому, каким бы скверным ни был мой почерк.
Поскольку дело было важным, я старался, как мог, и довольно разборчиво написал письмо, копия которого - перед вами.
И Бонапарт подал Жоржу сделанную Бурьеном копию письма графу Прованскому. Это был отказ:
"Сударь, я получил Ваше письмо и благодарю Вас за любезные слова.
Вы не должны желать Вашего возвращения во Францию, в противном случае Вам придется пройти по ста тысячам трупов. Пожертвуйте своими интересами ради покоя и благополучия Франции, история оценит это.
Я отнюдь не равнодушен к несчастьям, постигшим Вашу семью, и был бы счастлив узнать, что Вы располагаете всем, что Вам необходимо для полного спокойствия.
Бонапарт".
- Итак, - спросил Кадудаль, - это ваш окончательный ответ, не так ли?
- Это мое последнее слово.
- Однако в истории бывали случаи…