XLI
СКОРБНЫЙ ПУТЬ
Когда Бонапарт и Шатобриан расставались не столько как начальник с подчиненным, готовым выполнить его приказы, сколько словно два атлета, померявшихся силой перед новым поединком, генерал Орденер отправлялся на заставу в Страсбург.
Едва прибыв на место, он явился к дивизионному командиру, у которого был приказ подчиняться всем распоряжениям Ордеисра, даже если их смысл не будет ему раскрыт.
Тотчас же начальник дивизии отправил генерала Фрирьона, триста человек 26-го драгунского полка, понтонеров и все необходимое, что потребовалось, в распоряжение генерала Орденера.
Из Шелештадта генерал Орденер послал переодетого квартирмейстера жандармерии в Эттенгейм, чтобы убедиться, что принц и генерал Дюмурье еще там.
Квартирмейстер по возвращении доложил, что оба находятся в Эттенгейме.
Немедленно генерал Орденер отправился в Риснау, куда добрался к восьми вечера. На пароме и пяти больших кораблях пересекли Рейн по намеченному маршруту.
К пяти утра дом принца был полностью окружен. Разбуженный лошадиным топотом и попыткой взломать ворота, принц вскочил с кровати, схватил двуствольное ружье и, открыв окно, прицелился в гражданина Шарло, полковника 38-го эскадрона национальной жандармерии, кричавшего прислуге и другим обитателям дома, которых заметил в окнах:
- Откройте, именем Республики!
Выстрелить принцу не удалось, на счастье гражданина Шарло, поскольку полковник Грюнштейн, спавший в комнате рядом с принцем, поспешил к окну, из которого принц пытался стрелять, и, положив руку на ствол ружья, сказал:
- Монсеньор, вы хотите себе навредить?
- Вовсе нет, дорогой Грюнштейн, - ответил принц.
- В таком случае, - произнес Грюнштейн, - не сопротивляйтесь, это бесполезно. Мы окружены, я заметил блеск множества штыков. Тот, кого вы взяли на мушку, - полковник жандармерии; убив его, вы погубите себя и всех нас.
- Хорошо, - произнес принц, отбрасывая ружье, - пусть войдут, но только взломав ворота; я не признаю Французскую Республику и не открою ее людям.
В то время как ворота пытались взломать, принц поспешно одевался. Раздавались крики "Огонь! Огонь!", но как будто издалека. Человека, попытавшегося добежать до церкви и позвонить в колокол, задержали, тот, кого приняли за генерала Дюмурье, был взят без сопротивления (мы знаем, что это был не Дюмурье, а Тьюмери); принца вывели из его покоев, и, пока упаковывали его бумаги, он был препровожден на мельницу около Тюильри. Ломать ворота не пришлось: квартирмейстер Пферсдорф, отправленный накануне в Эттенгейм и указавший полковнику Шарло дома, где жили люди принца, проник во главе нескольких жандармов и дюжины драгунов 22-го полка в здание через ратушу, перебравшись через стену, окружавшую двор.
Собрав арестованных, тщетно пытались найти среди них Дюмурье. Допрошенный принц заявил, что Дюмурье никогда не был в Эттенгейме и он даже не знает его в лицо. Арестованы были: Принц, маркиз де Тьюмери, барон Грюнштейн, лейтенант Шмидт, аббат Вейнборн, старинный член Страсбургского епископства, аббат Мишель, секретарь того же епископства, Жак, доверенный секретарь герцога Энгиенского, Симон Ферран, его лакей и двое слуг по имени Пьер Пулен и Жозеф Канон.
Герцог Энгиенский выразил вначале большое беспокойство, что его отправят в Париж.
- Теперь, когда меня задержали, - говорил он, - первый консул посадит меня в тюрьму. Я жалею, - добавил он, - что не выстрелил в вас, полковник; я бы вас убил, ваши люди стали бы стрелять в нас, и сейчас для меня все было бы кончено.
Подготовили телегу, устланную соломой; в ней пленников, окружив их двумя рядами стрелков, и довезли до берега Рейна. Принца на корабле перевезли через Рейн, затем пешком довели до Плобсхейма и, поскольку все эти переходы заняли много времени, там остановились пообедать. После обеда герцог сел в коляску вместе с полковником Шарло и квартирмейстером жандармерии. Еще один жандарм устроился на козлах с Грюнштейном.
В Страсбург прибыли около пяти часов вечера; остановились у полковника Шарло.
Через полчаса герцога в фиакре привезли в крепость, где он нашел своих товарищей по несчастью, доставленных кто на телеге, кто на деревенских лошадях. Комендант крепости собрал их всех в помещении приемной. Туда внесли матрасы, и трое часовых, двое - в комнате, один - у двери, сторожили их в течение ночи.
Принц спал беспокойно; то, как разворачивались события, тревожило его. На память ему приходили те предупреждения, которые он постоянно получал, и он упрекал себя за невнимание к ним.
В пятницу шестнадцатого марта его уведомили о переезде; генерал Леваль, комендант Страсбургской крепости, и генерал Фрирьон, арестовывавший его, посетили его. Обращение было сдержанным, тон - холодным. Герцога поместили во флигель справа от входа в крепость, его комната через коридор сообщалась с комнатами г-д Тьюмери, Шмидта и Жака. Однако ни он, ни его люди не имели права выходить.
Впрочем, ему дали надежду, что разрешат гулять в маленьком садике за флигелем. Охрана из двенадцати солдат и офицера сторожили у входа.
Его разлучили с графом Грюнштейном, которого поместили в другой части двора.
Принц с огромной печалью переносил эту разлуку.
Он стал писать своей супруге. Закончив письмо, передал его генералу Левалю, прося отослать его.
Ответа он не получил, его печаль перешла в подавленность. Ему была запрещена любая переписка. В половине пятого пришли осматривать его бумаги; полковник Шарло вместе с комиссаром безопасности вскрыл их в его присутствии.
Бумаги просмотрели довольно поверхностно. Запаковали их в отдельные конверты и отослали в Париж.
Принц отправился спать в одиннадцать часов вечера и, хотя был измучен, не мог уснуть. Начальник крепости, г-н Машин, навестил его, когда он лег в постель, и попытался успокоить несколькими ободряющими словами.
В субботу, семнадцатого, герцог Энгиенский не получил никакого ответа на письмо, посланное им принцессе де Роган; он был близок к отчаянию. Ему принесли на подпись протокол о вскрытии его бумаг; вечером ему объявили, что ему разрешено гулять в саду вместе с другими арестантами в сопровождении офицера охраны.
Ужинал он довольно спокойно и лег спать.
В воскресенье, восемнадцатого, за принцем пришли в половине второго ночи; дали времени наспех одеться и проститься с друзьями. Его увели одного с двумя жандармскими офицерами и двумя жандармами. На площади перед церковью ждала карета, запряженная шестеркой лошадей; его усадили в нее; лейтенант Петерман и один жандарм сели рядом с ним, вахмистр Блитерсдорф и другой жандарм - на козлах.
Карета, увезшая принца, прибыла двадцатого в одиннадцать часов утра на столичную заставу. Там она стояла пять часов, во время которых, конечно, были продуманы все детали последовавшей затем ужасной трагедии. В четыре часа пополудни карета по внутренним бульварам направилась по дороге в Венсенский замок; добрались только ночью.
Консулам республики требовалось время, чтобы выпустить следующее распоряжение:
"Париж, 29 ванщоза XII года Единой и Неделимой Республики.
Правительство Республики постановляет следующее:
Бывший герцог Энгиенский, обвиняемый в том, что поднял оружие против Республики, в том, что состоял и до сих пор состоит на содержании Англии, а также участвует во всех заговорах, которые эта страна устраивает против внутренней и внешней безопасности Республики, должен предстать перед военным судом, состоящим из семи членов, назначенных генерал-губернатором Парижа, на судебном заседании в Венсенском дворце.
Верховный судья, военный министр и генерал-губернатор Парижа ознакомлены с данным постановлением.
Бонапарт.
Гуго Маре.
Генерал-губернатор Парилса
Мюрат".
По военным законам командующий гарнизоном должен сформировать военный суд, собрать его и отдать приказ о выполнении судебного решения.
Мюрат был одновременно губернатором Парижа и командующим парижским гарнизоном. Когда он получил для подписи постановление консулов, только что приведенное нами, то выронил бумагу из рук, настолько был раздавлен горем. Он был благородный человек, не слишком рассуждающий, но добрый. Он приветствовал арест герцога, потому что беспокоился за своего шурина, которому вечно грозят новые заговоры. Но когда герцога арестовали и на него возложили обязанность выполнить ужасающие решения, следующие из этого ареста, его сердце дрогнуло.
- А! - в отчаянии вскричал он, бросая на пол шляпу. - Так первый консул жаждет запятнать мой мундир кровью!
Потом подбежал к окну, распахнул его и прокричал:
- Запрячь карету!
Как только ее подали, он вскочил в нее со словами: "В Сен-Клу!"
Он не хотел сразу же подчиняться приказу, который считал позором и для Бонапарта, и для себя.
Еще с порога он заговорил о той буре чувств, которая разыгралась в его душе. Бонапарт, желая скрыть свое собственное беспокойство, отвечал нарочито невозмутимо, назвал нерешительность Мюрата предательством и наконец сказал:
- Что ж, раз вы боитесь, я сам буду отдавать и подписывать приказы, которые должны быть сегодня исполнены.
Мы помним, что первый консул распорядился о возвращении Савари с Бивильской заставы, куда тот был послан дождаться принцев и арестовать их. Савари был одной из тех редких натур, которые, если уж служат, то отдаются телом и душой; у него не было своего мнения, он любил Наполеона; у него не было политических убеждений, он обожал первого консула.
Действительно, Бонапарт сам отдал распоряжения, сам их подписал, но затем велел Савари доставить их Мюрату для исполнения.
Распоряжения были твердыми и ясными. Мюрат, которого первый консул разругал в прах и оскорбил, изрыгал проклятия и рвал на себе волосы. Но ему пришлось отдать следующий приказ:
"Правительству Парижа,
29 вантоза XII года Республики.
Командующий армией, губернатор Парижа.
Во исполнение постановления правительства, сегодня, ввиду того, что бывший герцог Энгиенский должен предстать перед военным судом, состоящим из семи членов, назначенных генерал-губернатором Парижа, последний, чтобы определить состав данного суда, назначает в него следующих лиц: генерал Юлен, командующий консульской гвардии пеших гренадеров, председатель,
полковник Гитон, командир 1-го кирасирского полка, полковник Базанкур, командир 4-го полка легкой пехоты, полковник Равье, командир 18-го линейного полка, полковник Барруа, командир 96-го линейного полка, полковник Рабб, командир 2-го полка муниципальной гвардии Парижа,
гражданин д'Отанкур, майор элитной жандармерии, на которого возлагаются функции капитана-докладчика.
Суд незамедлительно должен собраться в Венсенском дворце, чтобы там же осудить обвиняемого, исходя из полномочий, данных постановлением правительства, копия которого будет передана председателю.
И. Мюрат".
Мы оставили пленника по прибытии его в Венсен. Коменданта этого дворца-тюрьмы звали Арель, он получил эту должность в благодарность за пособничество в деле Черакки и Арены.
По странному совпадению его жена оказалась молочной сестрой герцога Энгиенского.
Он не получил никаких приказаний. Его только спросили, есть ли у него место для пленника, он ответил, что нет, только его собственная комната и зал совета.
Тогда ему приказали немедленно приготовить помещение, где пленник мог бы спать и ожидать приговора.
Приказ сопровождался распоряжением заранее рыть во дворе могилу.
Арель ответил, что последнее затруднено, поскольку двор крепости вымощен камнями. Стали искать, где можно вырыть нужную яму. Остановились на том, что используют уже готовый оборонительный ров, окружавший дворец.
Принц прибыл в Венсен в семь часов вечера. Он умирал от холода и голода, но выглядел не опечаленным, а лишь слегка обеспокоенным. Его комнату еще не протопили, комендант принял его в своих апартаментах. За сдои для него послали в деревню. Принц сел за стол и пригласил коменданта разделить с ним трапезу. Арель отказался, но не ушел, чтобы быть в распоряжении принца.
Тот задал ему множество вопросов о Венсенской крепости, о событиях, которые здесь происходили. Рассказал, что вырос в окрестностях этого замка. Вел он беседу легко и доброжелательно.
Наконец, вспомнив о своем теперешнем положении, произнес:
- Да, знаете ли вы, дорогой комендант, что со мной собираются сделать?
Комендант не знал и ничего не мог сказать на этот счет. Но его жена, лежавшая в постели за пологом, слышала все, что происходило; и приказ вырыть могилу так ясно открыл ей будущее, что она изо всех сил сдерживала рыдания.
Мы уже говорили, что она была молочной сестрой принца.
Утомленный путешествием, принц поспешил лечь в постель. Но прежде чем он смог уснуть, лейтенант Нуаро, лейтенант Жакен, капитан д'Отанкур и пешие жандармы Нерва и Тарсис зашли в его комнату. С ними был гражданин Молена, капитан 18-го полка, избранный секретарем суда. Начали допрос.
- Ваше имя, фамилия, возраст и род занятий? - задал вопрос капитан д'Отанкур.
- Меня зовут Людовик-Антуан-Генрих де Бурбон, герцог Энгиенский, рожден 2 августа 1772 года в Шантийи, - ответил принц.
- Когда вы покинули пределы Франции?
- Точно сказать не могу, но думаю, что 16 июля 1789 года, вместе с моим дедом принцем Конде, отцом герцогом Бурбонским, графом Артуал его детьми.
- Где вы жили после того, как покинули Францию?
- После отъезда из Франции я последовал за родней из Бергена в Брюссель, оттуда мы направились в Турин, к королю Сардинии, где прожили около шестнадцати месяцев, оттуда вместе с родителями я уехал в Вормс, жил в его окрестностях на берегу Рейна; затем, когда была сформирована армия Конде, я вступил в нее, а до этого проделал кампанию 1792 года в Брабанте с войсками герцога Бурбонского, в армии герцога Альбера.
- Где вы обосновались после того, как между французской республикой и австрийским императором был заключен мир?
- Мы закончили последнюю кампанию в окрестностях Гратца; там армия Конде, состоявшая на английском довольствии, была распущена. Я добровольно остался в Гратце на восемь-девять месяцев, ожидая новостей от деда, отправившегося в Англию и обсуждавшего там вопрос о моем содержании. В это время я испросил разрешения кардинала де Рогана на переезд в его владения, в Эттенгейм на Брисгау. В течение двух лет я жил там. После смерти кардинала я официально попросил у баденского курфюста позволить мне остаться, и такое разрешение было мне дано.
- Бывали ли вы когда-нибудь в Англии, предлагала ли эта держава вам содержание?
- Я никогда не был в Англии, однако Англия выплачивает мне содержание, и это - единственный источник моих доходов.
- Поддерживаете ли вы отношения с французскими принцами, укрывшимися в Лондоне, и давно ли вы виделись с ними?
- Естественно, я веду переписку с отцом и дедом, но я не видел их, насколько помнится, с 1794 или 95 года.
- В каком чине вы служили в армии Конде?
- Командира передового отряда; а до 1796 года я служил волонтером в штаб-квартире моего деда.
- Знаете ли вы генерала Пишегрю?
- Насколько помню, я никогда его не видел, не имел с ним никаких сношений; знаю, что он хотел увидеться со мной, но я рад, что этого не произошло, потому что, говорят, он пытался воспользоваться какими-то гнусными средствами.
- Знаете ли вы господина Дюмурье и связаны ли вы с ним?
- Знаю не больше, чем Пишегрю, я никогда его не видел.
- Не посылали ли вы после заключения мира писем во Французскую Республику?
- Я писал нескольким друзьям, но письма такого содержания, которое не может беспокоить правительство.
На этом капитан д'Отанкур закончил допрос, подписал его, а за ним поставили свои подписи командир эскадрона Жакен, лейтенант Нуаро, два жандарма и герцог Энгиенский.
Но прежде чем поставить подпись, герцог приписал шесть следующих строчек:
"Прежде чем подписать данный протокол, я настоятельно прошу предоставить мне приватную аудиенцию у первого консула. Мое имя, ранг, мой образ мыслей и ужасающее положение, в котором я нахожусь, вселяют в меня надежду, что он не откажет в моей просьбе.
Людовик-А.-Г. де Бурбон"
На это время Бонапарт укрылся в Мальмезоне и велел не беспокоить его. Именно туда он обыкновенно сбегал, когда хотел остаться наедине со своими мыслями.
Г-жа Бонапарт, молодая королева Гортензия и вся женская половина двора были в отчаянии. Симпатии этих дам были совершенно роялистскими. Несколько раз Жозефина, не боясь дурного настроения Бонапарта, вторгалась к нему и упорно донимала вопросами.
Бонапарт отвечал ей преувеличенно грубо:
- Замолчите и оставьте меня в покое, вы - женщины и ничего не смыслите в политике.
Сам же он вечером двадцатого марта был рассеян, подчеркнуто невозмутим, прогуливался, размашисто шагая, держа, по обыкновению, руки за спиной и наклонив голову. Наконец сел за стол, на котором были расставлены шахматные фигуры, и громко спросил:
- Может, кто-то из дам составит мне партию в шахматы?
Г-жа де Ремюза поднялась, села напротив Бонапарта, но через несколько минут он бросил игру и, не извинившись перед ней, вышел.
Чтобы наконец развязаться с собственной затеей, Бонапарт и накинулся, как мы видели, на впавшего в отчаяние Мюрата.
Между тем по окончании допроса принц был настолько истомлен, что мгновенно уснул. Но едва прошел час, как в его комнату снова вошли.
Принца разбудили, попросили одеться и спуститься в совещательную комнату.
У председателя суда г-на Юлена была необычная военная карьера. Уроженец Швейцарии, он родился в Женеве в 1758 году, как все женевцы, стал часовщиком. Маркиз де Конфлан, пораженный высоким ростом и отличной фигурой молодого человека, назначил его своим егерем. При первых выстрелах штурмовавших Бастилию Юлен прибежал к ним, одетый в великолепный, расшитый кружевами камзол, отчего и был принят за генерала. Он не стал исправлять их заблуждение, возглавил группу самых отчаянных и одним из первых ворвался во двор королевской тюрьмы. С той поры он стал носить звание полковника, которое у него никто не оспаривал, а шестью неделями раньше описываемых событий получил патент генерала. Выказанная им храбрость особенно примечательна тем, что, едва крепость была взята, он заслонил собой ее коменданта де Лонэ и, пока было возможно, защищал его, то есть пока его не повалили на землю; увы, он не смог, как известно, помешать изрубить бедного офицера на куски.
Быть может, в память об этом гуманном поступке он и был назначен председателем военного суда, решавшего участь герцога Энгиенского.