* * *
– Нет! – бушевал Шон. – Ни черта она не поедет. Забудь об этом, Капо. Она не поедет, и точка, черт подери!
– Я набираю стрелков, – спокойно ответил Рикардо. – Я сказал, она поедет, значит так и будет.
Они стояли рядом с "тойотой". Рикардо и Клодия встретили Шона на въезде в лагерь. Шон глубоко вздохнул и посмотрел на отца и дочь, которые стояли перед ним, одинаково упрямые и несговорчивые.
Он снова собрал всю силу легких, чтобы заорать, но потом с усилием сдержался.
– Сам подумай, Капо. Ты же разумный человек. – Он сбавил тон. – Ты же понимаешь, что это невозможно.
Отец и дочь, объединенные общей целью, по-прежнему молча смотрели на него.
– Там война. Я не могу взять ее.
– Клодия едет с нами.
– Черта с два она едет!
– А что вас, собственно, так волнует? То, что я женщина? Я могу делать все, что может мужчина, – наконец заговорила молчавшая до этого Клодия.
– Можете мочиться стоя? – Шон хотел заставить ее смутиться, вывести из себя, но она словно не заметила грубости и как ни в чем не бывало продолжала:
– Я могу делать большие пешие переходы, переношу жару и мух цеце. Я подготовлена ничуть не хуже, чем отец.
Шон подчеркнуто проигнорировал ее слова, отвернулся и обратился к Рикардо:
– Как отец, ты не можешь позволить ей это. Представь себе, что с ней может случиться, если она попадет в лапы головорезов РЕНАМО.
Он увидел, что Рикардо готов поддаться, но и Клодия тоже заметила это и, прежде чем он успел бы сдаться, взяла отца за руку и решительно сказала:
– Либо я еду, либо никто не едет, и тогда прощайтесь со своими деньгами, полковник Шон Кортни.
Она попала в точку, это было главное – полмиллиона долларов. Она победила, и они оба это знали. Но Шон не мог отступить так просто, поэтому попытался еще раз.
– Кто здесь командует, Капо? Чьи приказы я выполняю, твои или ее?
– Это не сработает. – Клодия говорила спокойно, хотя всей душой желала бы вцепиться ему в лицо ногтями и зубами и изодрать его в клочья. Издевка все еще звучала в ушах. – Мы с отцом обо всем договорились. Либо мы едем вдвоем, либо отменяем сделку. Так ведь, папа?
– Боюсь, что так, Шон. – Рикардо выглядел усталым и подавленным. – Это не обсуждается. Хочешь получить деньги – бери Клодию с нами.
Шон резко развернулся на каблуках и зашагал к лагерю. Через несколько шагов он остановился, держа руки в карманах.
Разговор на повышенных тонах привлек внимание слуг в лагере. Они толпились около столовой, выглядывали из дверей и окон хижин. На лицах отражалось опасение, смешанное с любопытством.
– Какого черта таращитесь? – гаркнул он на них. – Работы, что ли, нет? – Слуги тотчас исчезли.
Шон развернулся и медленно подошел к "тойоте", где все еще стояли Рикардо и Клодия.
– Хорошо, вы поедете, – заявил он, холодно глядя на Клодию. – Можете себе хоть шею свернуть, но на мою помощь не рассчитывайте.
– И не подумаю, – сладким голосом ответила она, зная, что это разозлит его больше, чем открытое торжество. Оба знали, что перемирие кончилось.
– Мне нужно подготовить кое-какие бумаги, Капо. – Шон направился в столовую, больше не оглядываясь.
Двумя пальцами Шон печатал на старом портативном "Ремингтоне" заявления, одно от имени Рикардо, другое – от имени его дочери. Каждое начиналось со слов: "Настоящим подтверждаю, что полностью сознаю опасность, которой подвергаюсь, и противозаконность…" Затем он напечатал расписку, которую должен был подписать Рикардо, позвал Джоба и повара, чтобы они засвидетельствовали подпись. Копии бумаг он запечатал в конверт, адресованный Риме в харарский офис, и запер их в маленьком стальном сейфе, стоящем в углу палатки.
– Что ж, за дело, – вслух сказал он.
* * *
Браконьерская экспедиция состояла из троих белых, Джоба, Матату, Пумулы и коренастого бородатого охотника по имени Дедан.
– Нас достаточно много, но ведь и бивни весят по 130 фунтов каждый, – объяснял Шон. – Матату слишком мал и помочь не сможет. Чтобы донести бивни, понадобится четверо взрослых мужчин.
Прежде чем грузить снаряжение в "тойоту", Шон приказал выставить рюкзаки, лично открыл и проверил содержимое каждого. Клодия бурно протестовала, когда он открыл ее рюкзак.
– Это вторжение в частную жизнь!
– Так обвините меня через Верховный Суд, лапочка, – заявил Шон и бесцеремонно выбросил всю косметику, оставив только три тюбика увлажняющего средства и лосьон от солнечных ожогов.
– Одна смена белья, – приказал он, вытаскивая полдюжины трусиков. – Зато носков понадобится две-три пары. Так что советую взять.
Вытащив упаковку "Тампакс", он холодно заметил:
– Значит, говорите, "все, что может мужчина, и еще кое-что"? – И добавил: – Упаковка занимает много места, поэтому упакуйте их по отдельности. – Ее плохо скрываемый гнев доставил ему невеселое удовольствие.
К тому времени, как они закончили, осталось только самое необходимое, и вес багажа значительно уменьшился. Рюкзаки распределили между участниками экспедиции в соответствии с силой и выносливостью. Шон, Джоб, Пумула и Дедан несли по шестьдесят фунтов, Рикардо и Матату по сорок, а Клодия двадцать пять.
– Я могу нести и больше, – протестовала она. – Дайте мне сорок фунтов, как Матату.
Шон даже не потрудился ответить.
– Кроме того, я ем в два раза меньше, чем любой из вас. – Но Шон уже отвернулся, чтобы проследить за погрузкой "тойоты".
Когда они выехали из лагеря, в запасе оставалось еще два часа до наступления темноты. Шон гнал машину, отчасти изливая таким образом раздражение от присутствия Клодии, и пассажиров на задних сиденьях немилосердно швыряло из стороны в сторону. Кроме того, Шон хотел оказаться на контрольной точке до наступления ночи.
Через некоторое время, немного успокоившись, Шон наконец заговорил:
– Прежде чем мы начнем нашу экскурсию в мозамбикский рай пролетариата, эту сияющую жемчужину африканского социализма, думаю, вам следует ознакомиться с некоторыми фактами и цифрами.
Поскольку никто вроде бы ничего не имел против, он продолжал:
– До 1975 года Мозамбик был португальской колонией. Почти пять столетий португальцы управляли страной и обеспечивали счастье и процветание почти пятнадцати миллионов душ. В отличие от британских и немецких колонистов, они вполне терпимо относились и к смешанным бракам. В результате возникла довольно большая прослойка мулатов, а при проводимой официальной политике – так называемой "ассимиладо" – каждый цветной, если он принимал некоторые стандарты цивилизации, считался равным белым и полноправным португальцем. Все работало очень хорошо, так поступили затем многие колониальные страны, особенно страны, входившие в Британскую империю.
– Чушь собачья, – четко выговорила Клодия. – Дешевая пропаганда англичашек.
– Англичашек? Я бы вам советовал не торопиться с выводами. Африканцы и индийцы живут сейчас куда хуже, чем во времена империи, а если ты цветной в Мозамбике, значит, ты живешь в сто раз хуже.
– По крайней мере они свободны, – отрезала Клодия. Шон рассмеялся.
– Свободны? Их экономика построена на широко известных социалистических принципах хаоса и разрушения. Это привело к ежегодному десятипроцентному росту теневой экономики со времени ухода португальцев. Внешний долг в два раза превышает годовой доход страны. Система образования полностью развалена, и только пять процентов детей регулярно посещают школу. На сорок пять тысяч населения приходится один доктор. Только один человек из десяти пьет чистую питьевую воду. Детская смертность – триста сорок из каждой тысячи новорожденных. Хуже живут только в Афганистане и в Анголе. Но, как вы говорите, они свободны. Конечно, вам в Америке, где люди едят пять раз в день, легко рассуждать о свободе. Но в Африке набитый желудок ценится куда больше.
– Не может же все быть так плохо, – возразила Клодия.
– Нет, – согласился Шон. – Все еще хуже. Я не упомянул про гражданские войны и СПИД. Когда португальцы ушли, она передали власть диктатору Саморе Машелу и его партии ФРЕЛИМО. Машел открыто проповедовал марксизм. Он просто душой не принимал всей этой чуши с выборами. Его методы руководства довели страну до нынешнего состояния и до появления движения Национального Сопротивления Мозамбика, которое друзья и сподвижники называют РЕНАМО. О нем почти ничего не известно: ни каковы его цели, ни кто его лидеры. Нам известно лишь, что они контролируют большую часть страны, особенно север, и то, что это здоровенная банда совершенно безжалостных типов.
– РЕНАМО – Народный Фронт Освобождения Мозамбика, который снабжает, поддерживает и контролирует Претория, – поделилась сведениями Клодия. – Создан для свержения правительства и дестабилизации ситуации на юге.
– Неплохо, неплохо, – одобрительно кивнул Шон. – Заметно, что вы внимательно изучали материалы Организации Африканского Единства и даже усвоили их жаргон. Если бы только у Южной Африки имелись военные и технические возможности, чтобы создать и поддерживать все это, то она была бы не только сильнейшей страной на континенте, но и управляла бы всем миром.
– Я и забыла, что вы подданный мощного государства. Вы даже и не пытаетесь скрыть своего превосходства и расовой нетерпимости. А на самом деле все очень просто: ваше правительство и насаждаемая вами расовая дискриминация – настоящее проклятие для Африки.
– Конечно, ведь это мы виноваты во всем: в эпидемии СПИДа, в голоде в Эфиопии, и в Анголе, и в Мозамбике, в падении правительств Уганды и Замбии, в небывалом размахе коррупции в Нигерии и Заире – все это грязные южноафриканские происки. Мы даже умудрились прикончить Машела. Это мы спаивали экипаж русского "Туполева" и с помощью наших изощренных методов в конце концов завербовали их… Это то, что считают правдой ООН и ОАЕ.
– Заткнитесь, а! – вмешался Рикардо Монтерро. – С меня хватит. Заткнитесь оба.
– Извини, – улыбнулся ему Шон. – Похоже, меня занесло. Просто хочу, чтобы вы знали, что ожидает нас при переходе через границу. Остается лишь надеяться, что нам не придется встретиться ни с ФРЕЛИМО, ни с РЕНАМО. Выбирать не придется. И у тех и у других пули одинаковые.
При этих словах Шон почувствовал легкое покалывание в кончиках пальцев, от волнения кровь быстрее побежала по жилам и улучшилось настроение. Он уже чувствовал знакомую дрожь нетерпения: снова лицом к лицу со смертельной опасностью, и присутствие девушки его уже больше не раздражало, а, наоборот, усиливало предвкушение приключений. Недовольство постепенно испарилось. Теперь Шон был даже рад, что Клодия рядом, а не на пути к Аляске. Он вел машину в полном молчании. Чем ближе они подъезжали к границе, тем напряженнее становилась тишина.
Шон обернулся, они переглянулись с Джобом, и тот согласно кивнул.
– Ну вот, леди и джентльмены, приехали, – спокойно сказал Шон, – Все меняется! – Он подрулил к тому месту, где дорогу пересекала каменная гряда.
– Где мы? – спросил Рикардо.
– Настолько близко к границе, насколько возможно подъехать к ней в безопасности – милях в трех. Отсюда топаем на своих двоих.
Рикардо уже собирался выходить, когда Шон резко бросил:
– Осторожно, Капо, старайся наступать на камни и не оставлять следов.
По одному они вылезли из машины, каждый со своим рюкзаком, следуя инструкции Шона ступать след в след. Матату вышел последним и отправился назад, заметая следы сухой веткой и уничтожая любые признаки того, что здесь были люди.
Из лагеря сюда с ними поехал повар, чтобы отогнать грузовик обратно.
– Ступай с миром, мамбо! – крикнул он, разворачивая машину.
– С миром? Вряд ли получится! – засмеялся Шон и отослал его взмахом руки. Затем обратился к Джобу:
– Вперед, не оставляя следов!
Ни Рикардо, ни Клодия не наблюдали раньше процедуры "неоставления" следов. Обычно во время охоты они свободно преследовали добычу. Сейчас группа шла индейской цепочкой: Джоб во главе, а остальные ступали точно ему в след. Замыкал цепочку Матату, виртуозно уничтожая все признаки прохождения отряда. Он аккуратно клал на место сместившиеся заросшие лишайником камни, возвращал в исходное положение стебли травы, легко касался земли сухой веткой, подбирал листья, упавшие с низко висящих ветвей, или поврежденные растения, на которые наступила нога человека.
Джоб избегал звериных троп и мягкой земли, выбирая самые причудливые маршруты, но двигаясь при этом удивительно быстро. Уже через полчаса Клодия почувствовала, что между лопаток и на груди в вырезе футболки выступила испарина.
Наконец Джоб привел их на вершину холма. Шон сделал знак пригнуться, чтобы не выделяться на фоне закатного неба.
Наблюдая за действиями Пумулы и Дедана, Рикардо негромко заметил:
– Они, кажется, знают, что делать. – Двое охотников расположились на флангах, даже не получив приказа.
– Да, – между ним и Клодией появился Шон, используя в качестве прикрытия низкий кустарник. – Они служили в разведвойсках, так что им не привыкать.
– Почему мы остановились именно здесь? – спросила Клодия.
– Мы находимся на границе, – объяснил Шон, – и проведем здесь остаток дня, наблюдая за местностью впереди. Как только взойдет луна, мы тронемся в путь. А пока можете расслабиться.
Он поднял свой цейссовский бинокль к глазам и стал смотреть вперед. В нескольких ярдах от него лежал Джоб и смотрел в том же направлении. Время от времени они опускали бинокли, чтобы протереть линзы или сморгнуть влагу с глаз. Клодия отметила, как они бережно относятся к оптике, но кроме этого ничто не отвлекало их от наблюдения. Они были им полностью поглощены и прекратили разглядывать открывающийся впереди пейзаж, только когда исчез последний луч солнца. Шон спрятал бинокль в верхний карман рюкзака и обернулся к девушке.
– Пора гримироваться, – сказал он.
Сначала она ничего не поняла, затем почувствовала жирную камуфляжную краску на коже и инстинктивно отшатнулась.
– Тихо, – приказал он. – Ваша белая кожа сверкает, словно снег, и годится только для укусов насекомых и солнечных ожогов.
Он покрыл краской лицо и верхнюю часть ладоней Клодии.
– Луна взошла. – Шон закончил со своей собственной маскировкой и завинтил крышку тюбика. – Можем идти.
Шон снова изменил боевой порядок, отправив на фланги Джоба и Пумулу, и сам возглавил отряд. Матату опять замыкал колонну, заметая следы.
Один раз Шон остановился и проверил снаряжение Клодии. Ослабшая пряжка на ее рюкзаке слегка хлопала в такт шагам. Настолько тихий звук, что она даже не заметила его.
– Грохочете, как полк солдат, – выдохнул он ей в ухо, пока подтягивал пряжку.
"Напыщенный ублюдок", – думала Клодия в то время, как они час за часом шли, не останавливаясь. Она так и не заметила, когда именно они пересекли границу. Лунный свет в лесу казался серебряным, и тени деревьев дрожали на широких плечах Шона, который шел впереди нее.
Постепенно тишина и лунный свет придали пешему маршу нереальность, буквально загипнотизировавшую Клодию. Она шагала, словно лунатик, и когда Шон внезапно остановился, с размаху налетела на него и упала бы, если бы он не обвил ее своей сильной рукой и не удержал на ногах.
Они стояли, не двигаясь, прислушиваясь, вглядываясь в темный лес. Когда прошло уже почти пять минут, Клодия слегка пошевелилась, пытаясь высвободиться из его объятий. Но Шон внезапно усилил хватку, и она подчинилась. С правого фланга Джоб прокричал, как птица. Шон бесшумно опустился на землю, увлекая Клодию за собой. Она напряглась, осознавая, что где-то рядом, возможно, настоящая опасность. Его объятие больше не раздражало. Инстинктивно девушка расслабилась и прижалась к нему чуть плотнее. Это оказалось даже приятно.
Из темноты донесся еще один тихий птичий крик. Шон приблизил губы к уху Клодии.
– Сидите! – выдохнул он. Она почувствовала себя одинокой и брошенной, когда он убрал руки и исчез, как привидение, в лесу.
Шон передвигался, низко нагнувшись, с ружьем в правой руке, исследуя поверхность земли левой рукой и отбрасывая сухие ветки и листья, которые могли хрустнуть под ногой. Он прополз около десяти ярдов от того места, где лежал Джоб, и оглянулся на его размытую тень. Поднятая ладонь была сигналом, и Шон сосредоточился на левой стороне, куда указал Джоб.
Минуты тянулись, а он не видел и не чувствовал ничего странного. Но он полностью доверял Джобу и продолжал ждать с терпением охотника. Вдруг он увидел пятно в ночном облаке и принюхался. И доверие, и терпение были вознаграждены. Это был едкий запах тлеющего табака, одна из дешевых португальских сигар. Он хорошо помнил этот запах. Такие сигары выпускались для партизан во времена войны в буше и, возможно, все еще выпускаются ФРЕЛИМО.
Он подал сигнал Джобу, и они двинулись вперед, крадясь абсолютно бесшумно, словно леопарды. Через сорок шагов Шон увидел тлеющий кончик сигары, когда человек затянулся. Мужчина закашлялся – влажный кашель – и сплюнул. Он находился под кроной высоких деревьев, прямо впереди. Шон хорошо различал в темноте его силуэт. Человек сидел, прислонившись спиной к стволу дерева.
"Кто он? Местный торговец? Браконьер? Сборщик меда? Беженец? Не похож ни на одного из них. Слишком собран и настороже. Наверняка часовой". Шон почувствовал какое-то движение вдалеке и распластался по земле.
Еще один человек вышел из леса и подошел прямо туда, где его встретил поднявшийся на ноги часовой. Как только тот встал, Шон увидел, что "АК-47" висел на его плече дулом вниз. Оба тихо о чем-то переговорили друг с другом.
"Смена караула", – подумал Шон, когда новый часовой прислонился к дереву, а сменившийся не спеша пошел к лесу.
"Там находится лагерь", – понял Шон.
Все еще лежа на животе, он пополз дальше, стараясь обойти стороной нового дозорного, который был не утомлен и внимательно прислушивался. Когда он отполз из зоны видимости, то привстал и, пригнувшись, быстро побежал вперед.
Шон обнаружил лагерь в ущелье перед холмами. Это был временный лагерь без землянок и хижин, только пылали два костра. Вокруг них лежало одиннадцать человек, по типично африканской привычке с головой завернувшись в одеяла. Кроме того, шесть-семь человек наверняка стоят на карауле. Небольшой отряд.
Даже без огнестрельного оружия Шон и его отряд могли справиться с ними. У них под рукой всегда были удавки из струн пианино, а с Матату всегда был нож, который он затачивал так остро, что от лезвия осталась лишь половина. В лагере никто даже не успел бы проснуться.
Шон с сожалением покачал головой. Он был уверен: либо это отряд ФРЕЛИМО, либо партизаны РЕНАМО. Не стоило ссориться с ними, кто бы это ни был, пока они не мешают охоте на слона. Шон повернул назад, туда, где его ждал Джоб.
– Одиннадцать у костра, – тихо сказал Шон.
– Я обнаружил еще двоих часовых, – доложил Джоб.
– ФРЕЛИМО?
– Кто знает? – пожал плечами Джоб. Шон тронул его за руку, и они отползли подальше, чтобы их не услышали в лагере.
– Что ты думаешь об этом, Джоб?
– Отряд небольшой, значит, мы можем просто их обойти.