* * *
Люди Альфонсо работали очень быстро. Носилки были облегченного типа, из стекловолокна, с углублением по форме человеческого тела, такие используют горноспасательные команды. И все равно, чтобы нести их по пересеченной местности, требовалось четверо, а им предстоял долгий и трудный путь до самой границы.
– Менее ста километров, и вовсе не такие уж трудные, – успокаивал себя Шон. – Если поторопимся, уложимся в два дня.
Клодия приветствовала его с облегчением.
– К Джобу, похоже, возвращаются силы. Он в сознании и спрашивал о тебе. Он говорил что-то про какую-то высоту. Высоту-31, что ли?
На губах Шона промелькнула улыбка.
– Это там, где мы впервые встретились. Он тогда слегка заблудился. Помоги-ка мне уложить его на носилки.
Они подняли Джоба и положили на стекловолоконные носилки. Шон прицепил капельницу к проволочному каркасу над головой раненого и укутал его трофейным серым одеялом.
– Матату, – сказал он, вставая, – веди нас домой.
И он жестом велел первым четверым, назначенным нести носилки, занять свои места.
До восхода солнца оставалось менее двух часов, но за этот краткий период они, кажется, прожили целую жизнь, подумал Шон, взглянув на базу на вершине холма. Там все еще поднимались струйки дыма, а в лесу как раз скрывалась последняя колонна тяжело нагруженных носильщиков генерала Чайны.
Отдаленные звуки сражения наконец сменились тишиной. Контратака ФРЕЛИМО давно выдохлась, и Чайна мог снова перекинуть свои силы в опасные районы в низовьях реки Пангве.
Пока Шон наблюдал за всем этим, захваченный вертолет медленно поднялся со взлетной площадки и завис над холмом, затем совершенно внезапно нырнул в их сторону, звук его двигателя перешел в крещендо, и внезапно на Шона уставились многочисленные жерла скорострельных пушек в носу вертолета.
В то время как вертолет летел на них, он узнал лицо Чайны за бронированным стеклом кабины. Генерал взгромоздился в кресло бортмеханика, откуда можно было управлять 12,7-миллиметровыми пушками. Шон увидел, как стволы пушек движутся из стороны в сторону в поисках цели. Вертолет был всего лишь в пятидесяти футах над ними, так близко, что он даже видел, как сверкают на темном лице оскаленные в улыбке белоснежные зубы Чайны.
Их маленькая колонна еще не достигла края леса. Вокруг не было никакого укрытия, никакой защиты от ужасного оружия. Шон инстинктивно притянул к себе Клодию, пытаясь прикрыть ее своим собственным телом.
Оказавшись у них над головой, генерал Чайна поднял правую руку в ироническом приветствии, и вертолет круто повернул, взяв курс на северо-запад, быстро превратился в точку и исчез из поля зрения. Все молча уставились ему вслед, оцепенев от пережитого страха, пока Шон наконец не нарушил воцарившуюся тишину:
– Ну, пошли, ребята!
И снова солдаты взялись за носилки и двинулись вперед легким шагом, тихо напевая древнюю походную песню.
Производя разведку пути, Матату наткнулся на несколько разрозненных групп бойцов ФРЕЛИМО, но те отступали в безлюдные речные районы. После потери воздушной поддержки наступательный пыл ФРЕЛИМО, похоже, пропал окончательно, и ситуация стала расплывчатой и запутанной. Хотя им пришлось отклониться на север дальше, чем планировал Шон, Матату все же умудрился вести их, избегая прямого контакта с ФРЕЛИМО. Чтобы не снижать скорость, солдаты, которые несли носилки, постоянно менялись.
Перед наступлением ночи отряд остановился, чтобы отдохнуть и перекусить. Альфонсо вышел на запланированную связь со штаб-квартирой РЕНАМО и сообщил свои координаты. В ответ он получил лишь лаконичное подтверждение приема без каких-либо изменений приказа.
Они устроили пир из прихваченных русских консервов и покурили пахучих балканских сигарет в желтоватой бумаге.
Джоб опять пришел в сознание и хриплым шепотом пожаловался:
– У меня плечо будто лев грызет.
Шон добавил ему в капельницу ампулу морфия, и это дало такой эффект, что Джоб даже поел, сжевав несколько кусочков безвкусного консервированного мяса. Однако жажда его мучила намного сильнее, чем голод, и Шон, поддерживая его голову, помог ему выпить целых две порции на удивление вкусного русского кофе.
Шон и Клодия сидели рядом с носилками и ждали, пока взойдет луна.
– Мы опять пойдем через долину Хондо, – сказал Шон Джобу. – Как только мы доставим тебя в миссию Святой Марии, с тобой будет все в порядке. Один из католических отцов – доктор, а я смогу послать сообщение моему брату Гарри в Йоханнесбург. Я попрошу его послать самолет компании в Умтали. На самолете мы отправим тебя в Центральный госпиталь Йоханнесбурга, раньше, чем ты сообразишь, что тебя задело, парень. Там тебе будет обеспечен лучший медицинский уход в мире.
Когда поднялась луна, они продолжили путь. Была уже почти полночь, когда Шон объявил остановку на ночлег.
Из нарезанной травы он сделал себе подстилку рядом с носилками Джоба, и когда, лежа в его объятиях, Клодия уже проваливалась в сон, он прошептал ей на ухо:
– Завтра ночью я сделаю тебе горячую ванну и уложу между чистыми простынями.
– Обещаешь? – вздохнула она.
– Клянусь!
По глубоко укоренившейся привычке Шон проснулся за час до рассвета и пошел поднимать часовых на предрассветную смену.
Альфонсо отбросил одеяло, вскочил и отправился с ним. Когда они обошли часовых, то остановились на краю лагеря, и Альфонсо предложил ему одну из русских сигарет. Они курили, прикрывая ладонями огоньки тлеющего табака.
– Это правда, что ты рассказывал мне про Южную Африку? – неожиданно спросил Альфонсо.
– А что я тебе рассказывал?
– Что там люди, даже черные, каждый день едят мясо.
Шон в темноте улыбнулся, позабавившись концепции рая в представлении Альфонсо, как места, где люди едят мясо каждый день.
– Иногда им надоедают бифштексы, – подтрунил он над ним, – и тогда они выбирают цыпленка или барашка.
Альфонсо покачал головой. В то, что африканец может устать от мяса, просто невозможно было поверить.
– А сколько зарабатывает чернокожий в Южной Африке? – спросил он.
– Около пятисот рэндов в месяц, если это обычный неквалифицированный рабочий, но там много и черных миллионеров.
Пятьсот рэндов было больше, чем человек зарабатывал в Мозамбике за год, и это еще, если ему вообще посчастливится найти работу. А миллион – это была такая цифра, которая просто выходила за пределы воображения Альфонсо.
– Пятьсот рэндов. – Он удивленно покачал головой. – А разве им платят в рэндах, а не в бумажных эскудо или зимбабвийских долларах? – взволнованно спросил он.
– В рэндах, – подтвердил Шон.
В сравнении с другими африканскими валютами рэнд был так же надежен, как золотой соверен.
– И в магазинах полно товара, товара, который человек может купить на свои рэнды? – подозрительно спросил Альфонсо.
Ему было трудно представить полки, полные товаров, предназначенных для продажи, исключая шеренги трогательных бутылок с местной газированной водой и пачки дешевых сигарет.
– Все, что хочешь, – заверил его Шон. – Мыло и сахар, растительное масло и консервированная кукуруза.
Для Альфонсо все это было позабытой роскошью.
– Сколько хочу? – переспросил он. – И никаких карточек?
– Столько, за сколько сможешь заплатить, – снова заверил его Шон. – А если твой живот набит до отказа, то ты можешь купить туфли, костюмы, галстуки, транзисторные приемники или темные очки…
– А велосипед? – взволнованно спросил Альфонсо.
– Только люди из самых низов ездят на велосипедах. – Шон улыбнулся, наслаждаясь сам собой. – Остальные раскатывают на машинах.
– У черных есть собственные машины?
Это Альфонсо обдумывал довольно долго.
– А для такого человека, как я, там найдется работа? – спросил он очень застенчиво, что было вовсе не в его характере.
– Для тебя? – Шон сделал вид, что задумался, а Альфонсо покорно ждал его приговора. – Для тебя? – повторил Шон. – У моего брата золотые рудники. Ты смог бы стать бригадиром уже через год. А через два – вырасти до начальника смены. Я могу устроить тебе работу в тот же день, как ты прибудешь на копи.
– А сколько получает бригадир?
– Тысячу, две тысячи в месяц, – пообещал Шон.
Альфонсо был поражен. В РЕНАМО ему платили примерно один рэнд в сутки, причем в мозамбикских эскудо.
– Да, я бы не прочь стать бригадиром, – задумчиво пробормотал он.
– А разве хуже быть сержантом РЕНАМО? – продолжал подшучивать над ним Шон.
Альфонсо иронически рассмеялся.
– Конечно, в Южной Африке ты не сможешь голосовать, – продолжал разыгрывать его Шон. – Право голоса имеют только белые.
– Голосовать? Что значит голосовать? – спросил Альфонсо, но потом сам ответил на свой вопрос: – В Мозамбике у меня тоже нет права голоса. Никто не голосует в Замбии, Зимбабве, Анголе, Танзании. Никто не голосует в Африке, разве что пожизненно выберут президента, да однопартийное правительство. – Он покачал головой и фыркнул. – Право голоса? Ты не можешь съесть право голоса. Или надеть его, или поехать на нем на работу. За две тысячи в месяц и за полный живот ты можешь забрать мое право голоса себе.
– В любое время, когда окажешься в Южной Африке, заходи навестить меня. – Шон потянулся и посмотрел на небо.
Уже можно было различить кроны деревьев. Вот-вот должен наступить рассвет. Они загасили окурки и поднялись с земли.
– Я должен тебе кое-что сказать, – прошептал Альфонсо. Его изменившийся тон сразу привлек внимание Шона.
Он снова присел на корточки и взглянул на шангана. Альфонсо смущенно прочистил горло.
– Мы прошли с тобой вместе долгий путь, – пробормотал он.
– Долгий тяжелый путь, – согласился Шон, – но уже виден конец. В это же время завтра…
Он не стал продолжать, а Альфонсо долго не отвечал.
– Мы с тобой сражались плечом к плечу, – наконец сказал Альфонсо.
– Как львы, – подтвердил Шон.
– Я называл тебя Баба и Нкози Какулу.
– И я этим гордился, – формально ответил Шон. – А я называл тебя другом.
Альфонсо в темноте кивнул.
– Я не могу позволить тебе перейти границу Зимбабве, – сказал он с внезапной решимостью.
Шон перенес тяжесть тела на пятки.
– Это почему же?
– Помнишь Катберта? – спросил Альфонсо, и Шону потребовалось какое-то время, чтобы вспомнить это имя.
– Катберт… а, ты имеешь в виду того, с авиабазы Большая скала. Того, что помог нам провести операцию?
Казалось, все это было так давно.
– Племянник генерала Чайны, – кивнул Альфонсо. – Именно о нем я и говорю.
– Сэмми Дэвис-младший, – улыбнулся Шон. – Такой холодный равнодушный кот. Да, я хорошо его помню.
– Генерал Чайна разговаривал с ним по радио. В то самое утро с базы хеншо, после нашей победы. Я был в бункере, в соседней комнате и слышал все, что он говорил.
Шон почувствовал, как по его спине пробежал холодок, а кончики волос на затылке начало покалывать.
– И что же Чайна ему сказал? – спросил он, боясь услышать ответ.
– Он приказал Катберту дать знать зимбабвийцам, что это ты совершил налет на базу Большая скала и украл индеки, полный ракет. Он велел Катберту сообщить им, что ты собираешься вернуться в Зимбабве через долину Хондо, в районе миссии Святой Марии, и что они должны поджидать тебя именно там.
У Шона закрутило в животе, и довольно долго он не мог прийти в себя от размеров и коварства расставленного ему Чайной капкана. В этом была просто-таки дьявольская жестокость. Позволить им поверить, что они наконец свободны, дать им почувствовать, что все опасности позади, когда на самом деле они двигались навстречу такой участи, какую не мог бы уготовать им и сам Чайна.
Ярость высшего командования Зимбабве не будет знать границ. У Шона был зимбабвийский паспорт, документ довольно удобный, но который сразу же превратит его в предателя и убийцу, который не может ожидать никакой помощи со стороны. Он тут же будет передан в знаменитую зимбабвийскую Центральную разведывательную организацию и направлен в пыточные подвалы тюрьмы Чикаруби, откуда живым он уже никогда не выйдет. Джоба, невзирая на его ранение, ждет та же участь.
Даже Клодия, хотя она и является американской гражданкой, больше попросту не существует. Прошло уже несколько недель, как было объявлено о ее пропаже. К этому времени интерес к этому случаю угаснет даже в американских посольствах в Хараре и Претории. Она, как и ее отец, будет считаться погибшей и не сможет рассчитывать на какую-либо защиту. То есть, она так же уязвима, как и все они.
Ловушка захлопнулась, и выхода из нее нет. У них за спиной армия РЕНАМО, с флангов – ФРЕЛИМО, а впереди – зимбабвийская ЦРО. Им остается или слоняться по диким джунглям, или быть загнанными, как дикие животные, или умирать от голода в пустыне.
– Думай! – сказал сам себе Шон. – Ищи выход.
Они могут попробовать пересечь границу Зимбабве не в районе долины Хондо, а где-нибудь в другом месте, но ЦРО в поисках их поднимет на ноги всю страну. На каждой дороге будут установлены постоянные военные блокпосты. Без документов им не пройти и нескольких миль. А еще Джоб, что делать с Джобом? Как им пронести раненого, когда вся полиция и армия будут искать человека на носилках?
– Нам надо идти на юг, – сказал Альфонсо. – Мы пойдем в Южную Африку.
– Мы? – удивился Шон. – Ты хочешь пойти с нами?
– Я не могу вернуться к генералу Чайне, – философски заметил он, – особенно после того, как я его предал. Я пойду с вами в Южную Африку.
– Но ведь это переход длиной в триста миль, мимо двух враждующих армий: ФРЕЛИМО и южной группировки РЕНАМО. А как быть с Джобом?
– Мы понесем его с собой, – ответил Альфонсо.
– Триста миль?
– Тогда оставим его здесь, – пожал плечами Альфонсо. – Он всего лишь матабел, умрет так и так, невелика потеря.
Шон почувствовал, как у него к горлу подступают злые слова, но сумел сдержаться, пока все хорошенько не обдумал. Обдумав же предложение Альфонсо, он понял, что тот абсолютно прав. На севере сомнительное убежище в Малави было блокировано водами реки Кабора и отрядами генерала Чайны. На востоке лежал Индийский океан, а на западе поджидала зимбабвийская ЦРО.
– Хорошо, – с неохотой согласился Шон. – Юг – это единственный выход. Возможно, мы и сможем проскочить между ФРЕЛИМО и южными силами РЕНАМО. Все, что нам там придется сделать, так это пересечь хорошо охраняемую железнодорожную ветку и переправиться через Лимпопо да найти достаточно пропитания, пока мы будем идти по выжженной и опустошенной десятью годами гражданской войны территории.
– Зато в Южной Африке мы будем есть мясо каждый день, – жизнерадостно заметил Альфонсо.
Шон встал.
– А твои люди пойдут с нами?
– Я убью тех, кто не пойдет, – прозаично заявил Альфонсо. – Мы не можем отпустить их обратно к генералу Чайне.
– Правильно, – согласился Шон. – А ты по расписанию доложишь Чайне, что мы пересекли границу Зимбабве. С помощью радио мы сможем водить Чайну за нос дня четыре, а то и все пять. Он не догадается, что мы повернули на юг, пока ты будешь докладывать, что мы идем по прежнему пути и находимся вне его досягаемости. Тебе лучше бы немедленно переговорить со своими людьми. На юг лучше свернуть прямо сейчас. Поговори с ними, пока они сами не догадались, что мы что-то задумали.
Альфонсо созвал своих бойцов. В серых лучах рассвета лица шанганов, когда они собрались в круг и слушали, как Альфонсо расписывал им южный рай, в который он их поведет, казались спокойными и рассудительными.
– Мы все устали от войны, устали жить в кустах, как животные. Настало время научиться жить, как люди, найти себе жен и растить сыновей.
Альфонсо был полон пламенного красноречия, свойственного всем новообращенным, и прежде чем он закончил свою речь, Шон увидел в глазах большинства солдат выжидательное понимание и почувствовал облегчение. Впервые он начал верить, что предстоящее им путешествие действительно возможно – хотя и при достаточных усилиях и немалой доле удачи.
Он пошел сообщить о том, что им предстоит, Клодии и Джобу. Клодия как раз обтирала лицо раненого влажной тряпкой.
– Ему намного лучше. Вот что значит хороший ночной отдых.
Она умолкла, едва заметила выражение лица Шона. Настроение Клодии заметно ухудшилось, как только он рассказал, что им предстоит.
Джоб лежал очень тихо, и Шон, решив, что он опять перешел грань сознательного и бессознательного, нагнулся проверить ему пульс. Как только он коснулся его руки, Джоб открыл глаза.
– Ты доверяешь этим шанганам? – прошептал он.
– У нас не слишком большой выбор, – заметил Шон, затем резко продолжил, – мы…
– Оставь меня здесь. – Шепот Джоба был едва слышен.
Выражение лица Шона посуровело и в голосе появились злые нотки.
– Прекрати эту ерунду, – предупредил он Джоба.
– Без меня у вас еще есть шанс, – настаивал Джоб. – А если вам надо будет тащить еще и эти носилки…
– У меня двенадцать здоровых шанганов, – заметил Шон.
– Лучше пусть хоть кто-нибудь пройдет, чем мы все умрем. Оставь меня, Шон. Спасайся сам и спасай Клодию.
– Ты начинаешь меня злить. – Шон встал и сказал Клодии: – Мы выступаем через десять минут.
Весь день они осторожно пробирались на юг. Было большим облегчением то, что теперь не надо было следить за появлением в небе вертолетов, однако шанганы по привычке периодически задирали головы вверх. Чем ближе они подходили к железнодорожной ветке, тем медленнее становилось их продвижение, все больше времени проводили они, прячась в лесных зарослях и кустах, ожидая возвращения Матату, который сообщал, что дорога впереди свободна, и вел их дальше.
Ближе к концу дня Шон оставил отряд в заросшем кустарником овраге и пошел вместе с Матату. Разведчики отсутствовали почти два часа и вернулись, когда солнце уже садилось. Они тихо и внезапно появились возле Клодии.
– Ну и напугал же ты меня! – выпалила она. – Ты прямо как кошка.
– Железнодорожная ветка всего лишь в миле от нас. Охрана ФРЕЛИМО, похоже, находится в растерянности. На ветке оживленное движение военных составов, а кругом царит паника. Для того чтобы пересечь ветку, надо будет что-то придумать. Как только выйдет луна, я схожу, посмотрю еще раз.
Пока они ждали появления луны, Альфонсо установил антенну и вышел на очередной сеанс связи со штаб-квартирой генерала Чайна.
– Голубок в полете, – сообщил он условную фразу, чтобы Чайна поверил, что Шон со своим отрядом пересекли границу.
После короткой паузы, за время которой оператор, очевидно, докладывал о принятом сообщении, Альфонсо получил приказ возвращаться на основную базу к реке. Он передал подтверждение приема и выключил рацию.
– Они не будут ожидать моего возвращения еще пару дней, – улыбнулся Альфонсо, собирая рацию, – так что подозрения у них возникнут еще не скоро.
Как только бледно-серебряный диск луны показался над верхушками деревьев, Шон и Матату исчезли в лесу, чтобы провести окончательную разведку железнодорожной ветки.