Тут бы Сверлилкину сообразить и сказать: мол, я такого станка никогда и в глаза не видел, откуда мне его видеть, но он, не подумав, выпалил:
- Проще, чем сверло заточить! Работали и на таких. - Он тут же спохватился, заметив, что механик вдруг вздрогнул и уставился на него, словно впервые видел. Его худое лицо с большими мешками под глазами на мгновение осветила тень желчной улыбки.
- Вот что… работали, говоришь! А ну-ка, зайди в контору!
Придя в контору, механик уселся на свой стул и, внимательно глядя на Сверлилкина и что-то раздумывая, машинально достал портсигар, долго разминал тонкими пальцами сигарету, потом прикурил от потайной зажигалки, вделанной в портсигар.
- Ишь ты! Никогда такой не видел!
- Да неужели! Не видел, значит. А полуавтомат видел, говоришь? Где же это? В МТС?
Только тут Сверлилкин понял, что попался. Ну и башка у этого механика! В МТС же одно старье, а не станки…
- Хочешь, я тебе скажу, откуда ты, - почему-то вздохнул механик. - Из Ленинграда. Да, да! Нечего головой мотать! Эти полуавтоматы были закуплены в Бельгии. Всего одна партия. Она вся была направлена в Ленинград, я это отлично знаю. Так почему ты врал про МТС? С какой целью? Молчишь, да?
Механик аккуратно загасил сигарету, придавив её о край пепельницы и взялся за трубку телефона.
"Пропал", - понял Сверлилкин
- Комендатуру мне, - сказал механик, глядя куда-то через голову Сверлилкина. - Это еще что за представление! - кинул он трубку и, встав, подошел к окну.
За секунду до этого Сверлилкин, лихорадочно думающий, как бы спастись от беды, приметил на подоконнике большой разводной ключ. Он уже собирался схватить его, но тут невольно взглянул в окно и чуть не вскрикнул от неожиданности.
По улице, вздымая пыль кривыми, как колесо, ногами, вразвалку двигался конюх Шашкин. Рука его цепко держала за воротник упирающегося, нахохленного, как воробей, Митьку. В другой руке конюх тащил знаменитый Митькин мешок, чем-то набитый.
"Опять мина! - мелькнуло в голове у Сверлилкина. - Пропал Митька!" И в ту же секунду, не соображая, что делает, он схватил с подоконника разводной ключ и опрометью кинулся на улицу.
Сам он, уже не раз прощавшийся с жизнью и встречавший смерть лицом к лицу, еще каких-нибудь два месяца назад бывший там, где стоило только на секунду приподнять голову - и целый рой вражеских пуль молниеносно вылетал, чтобы убить тебя, и в то же время, стоило только врагу приподнять голову, как он тут же всаживал в него автоматную очередь, - сам он всё ещё не мог привыкнуть к тому, что живым ходит среди немецких солдат и каждый раз внутренне дрожал от неистового клокотавшего в нем желания броситься на горло любому из фашистов, и пусть потом с ним делают что угодно - он уже не раз простился с жизнью, но только бы не видеть, как они тут хозяевами расхаживают по русской земле и никто не заставляет их распластаться от страха в придорожной канаве, свалиться прямо в грязь и ползти под огнем, спасая жизнь, ползти наподобие мерзких червей!
Но еще страшнее было ему видеть предателя, ибо тут уж он никогда и никак не мог себе объяснить: что же это за русская душа, способная предать другие русские души… Этого он не мог себе объяснить!
Разводной ключ был новым, завернутым в промасленную бумагу, - Сверлилкин спрятал его за спину, подбегая сзади к толстому Шашкину. Ничего! Сейчас он спасет пацана, да ещё, может, успеет и того провокатора трахнуть, пока он звонит по немецкому телефону!
Но не успел он добежать, как с треском распахнулось окно, и механик Соколов закричал:
- Шашкин! Подойдите к окну! Немедленно!
"Вот сволочь! - выругался про себя Сверлилкин. - И тут успел!" Нападать на конюха было поздно, ибо тот послушно подошел к самому окну и стоял теперь не задом, а лицом к Сверлилкину.
- Куда тащишь мальчишку? - высокомерным тоном спросил механик, стоя в раме окна, словно в раме картины, и глядя совсем не на Шашкина, а внимательно наблюдая за Сверлилкиным.
- В комендатуру, господин инженер! Куды ж его ещё! - быстро отвечал упарившийся Шашкин, оттирая от пота раскрасневшееся толстое лицо. - Фу, не идёт, скотина, всё упирается, упирается, да я всё одно дотащу! От Шашкина-то не уйдешь! Поглядите-ка, что у него здесь, - тряхнул он мешком.
- Сверлилкин! - закричал механик. - Немедленно прекратите! А ну-ка, ко мне в кабинет! - и он угрожающе положил руку в карман пиджака.
"Пистолет у него там", - понял Сверлилкин. Ничего не оставалось делать. Надо было идти назад.
Механик Соколов, подождав, пока он вернется в контору, всё с тем же высокомерным выражением лица спросил у Шашкина:
- Так что у него в мешке? - и, повернувшись к Сверлилкину, приказал: - Ключ дай сюда! Вот так-то лучше. Сейчас и с тобой разберёмся! Ну! Что ты там мямлишь! - крикнул он Шашкину. - Спички? Какие еще спички?
- Простые спички, - Шашкин, придавив Митьку к стене плечом, начал развязывать мешок. - Сейчас, сейчас… ну ты! Стой у меня, не дергайся! - Он развязал мешок и вывалил прямо в пыль груду спичечных коробков. - Видали? Те самые, которыми поджигают! Говори! - встряхнул он Митьку. - Чего поджигать намерен?
- Зачем тебе столько спичек, парень? - спросил механик.
- Мерину и то ясно, зачем! - крикнул Шашкин. - Поджигать собрался!
Механик, поморщившись, усмехнулся.
- Поджигать и одной коробки хватит. Что-то ты путаешь, конюх!
- Ничего я не путаю, - заскреб затылок Шашкин. - Для чего ж тады ему спички-то? Смотрю - скупает, скупает… - Тряхнув Митьку, конюх спросил: - Куды тебе они? Чё молчишь? На сало, что ли, менять задумал, а! По деревням идти задумал?
- Вот это верней будет! - снова усмехнулся механик.
- Всё одно надо бы в комендатуру. Не лишне. Там проверят… - проворчал Шашкин, но механик холодно перебил его:
- Зря в комендатуру ходить не рекомендую. Там хватает дел и без твоих подозрений. Отпусти мальчишку, пусть идёт менять свои спички!
- Ладно, - раздосадованный Шашкин пнул Митьку ногой. - Убирайся! А ты, - заглянул он через окна на Сверлилкина, - смотри у меня! Ещё кормлю такого беса!
- Кормишь! Кожа да кости! - коротко сказал механик, отходя от окна и снова берясь за трубку телефона.
Он быстро что-то проговорил по-немецки, потом, подождав немного, уже по-русски поздоровался с комендантом:
- Добрый день, господин комендант! Прошу одну минуту.
Видя, что Сверлилкин зашевелился, механик снова сунул руку в карман.
- Господин комендант! - не сводя глаз со Сверлилкина, продолжал механик. - Мне нужен новый шофер! Да, да! Этот сегодня чуть не угробил новую самоходку. Ясно, господин комендант. Я его вам пришлю. Только прошу шофёра получше! Спасибо, господин комендант. Ещё одна маленькая просьба. У меня работает мастер Светилкин. Тот самый, да, да. Отличный мастер, господин комендант! Пре-крас-ный! Только очень голодает. Он живет у конюха Шашкина, а тот мог бы его столовать получше! По моим сведениям мог бы! Большое спасибо, господин комендант. До свидания, господин комендант!
Сверлилкин ничего не понимал. Кто же он, немецкий механик Соколов?!
- Ступай, становись на полуавтомат! Я тебя по разговору ещё тогда в комендатуре мог бы разоблачить! Такой выговор только у ленинградцев бывает! - хмуро заключил Соколов. - Тоже - конспиратор! Иди к станку. Иди, иди.
Сверлилкин уже заканчивал шестерни, когда из конторы вышел механик Соколов.
- Ишь ты! Ловко управляешься, - похвалил механик. - Жаль, я тебя раньше не знал, взял бы в экспериментальную лабораторию. У тебя спички есть? Барахлит зажигалочка, хоть и берлинская. - Прикурив, механик вдруг спросил: - Смешной пацаненок, верно? Кто ему морду так разукрасил?
- Немец.
- Неужели! А за что же?
- Ни за что!
- Совсем ни за что? Не верю.
- За машину его прицепился.
- Вон что… так-так… - механик Соколов задумался, потом, покачав головой, сказал: - Дело-то совсем не такое простое, каким я его себе представлял. Этому пацану лучше палец в рот не класть! С костью откусит! - он подумал ещё немного и неожиданно попросил: - Найди-ка мне два болта и гайку. Живо!
"Снова загадки, - недовольно думал Сверлилкин, роясь в верстаке, - болты ему с гайкой понадобились. А при чём тут Митька, спрашивается".
Будучи сам человеком очень простым, прямодушным, Сверлилкин терпеть не мог скрытных, туманных людей. Пойди догадайся, что у такого на уме! Какую он штуку сейчас отмочит? Если по-простому мерить, то механик Соколов служит немцам и обязан его, Сверлилкина, отправить немедленно в комендатуру, и дело с концом! А он не отправляет, и вот тут что-то не то… Во всяком случае, надо быть с ним начеку!
- Вот болты.
- Спички еще дай.
Механик навинтил гайку на один из болтов всего на два оборота, потом стал соскребать серу со спичек об острый край гайки. Когда сера заполнила гайку, механик осторожно ввернул в нее второй болт.
- Такую пушку видел?
- Какая уж там пушка, - недоверчиво покосился Сверлилкин. - Спички есть спички! Ими не выстрелишь.
- Да, да! Не выстрелишь! Ну-ка, пригнись!
Механик размахнулся и с силой швырнув болты, угодил головкой в стальную плиту, на которой выправляли валы.
Раздался гулкий выстрел, болты разлетелись невесть куда, а гайка с силой врезалась в потолок, оставив на нем вмятину и просыпав на пол серую штукатурку.
- Мина, - сказал Сверлилкин, не веря глазам.
- Бомба, - усмехнулся Соколов. - А есть еще поджигалы. Берешь трубку, приделываешь ручку…
- Эти я знаю, - перебил Сверлилкин. - Мастерили рыбу глушить.
- Правильно. Надо только спичек побольше, - механик помолчал и добавил: - Смотри за пацаненком! Ты меня понял, надеюсь!
"Ну и голова, - восхищался Сверлилкин. - А ведь прав. Пацан-то с характером, оказывается. Ишь, морду ему разбили, так он успокоиться не хочет… Неужели сам взрыватель смастерить задумал? Если так, то у него ещё есть мины!"
Глава V
ПЕРВЫЙ ВЗРЫВ
Ого! Давненько не приходилось ему видеть такого стола! Ну и Шашкин! Для кого это он так расстарался?
На столе, поблескивая прозрачными кристалликами соли, нежно розовел шпик, румянилась в блюде печеная картошка, пузырился квас в коричневом жбане, крутобокие крупные яйца грудились в миске, желтел мед в стакане, белела простокваша в горшке и сметана в плошке…
- Я потом… я потом приду, - попятился Сверлилкин назад к двери. - Гостей ждёте, так я потом…
Ласточка, худая, как палка, всплеснула руками:
- Куда ж ты, а? Тебе ж, чай, заготовлено. Сам-то сейчас явится, за бутылкой направился. Садись, садись.
Сверлилкин не верил своим ушам. Спятила.
- Садись же, сокол ясный!
Пожав плечами, "сокол ясный" присел на краешек скамьи.
- Сейчас я жаренку из печки выволоку, - Шашкина, отодвинув заслонку, полезла в печь ухватом.
В избу шумно ввалился Шашкин. Вытащив из кармана бутылку с прозрачной жидкостью и хлопнув ею перед Сверлилкиным, Шашкин заорал:
- Первач! Не веришь? Могу побожиться! Сам такого не пивал еще, а тебе раздобыл1 Пей! Бери! Хватай всё! Давай, что же ты сидишь-то? Ах, молчун! Не сказал ведь, что с комендантом-то лично знакомец! Я бы тебя разве так харчевал бы?! Я-то за им слежу, дурак, слежу, а он… Да ты ешь, ешь! Вызвал меня давеча-то комендант, иду, и душа трясется, а комендант как заорет, знает ведь по-русски, как орать-то: "Ты что, моего лучшего механика голодом моришь, да? Убиваешь его, да?! Моего лучшего механика!" - Шашкин насильно сунул ложку в руку Сверлилкину и пообещал: - Ешь! Таперя каждый день тебя так харчевать буду! Коменданту только скажи, ладно?!
"Вон оно что! - чуть не прыснув от смеха, подумал Сверлилкин. - Вон оно что… ну уж, если так…"
И, усевшись на лавке поудобнее, он начал уписывать за обе щеки всё, что было на столе. И сало упругое розоватое, и румяную картошку со сметаной, и холодные крутые яйца.
- Чарку бери! - стоял у стола Шашкин.
Сверлилкин не забывал и чарочку, не обращая внимания на их жадные взоры.
"Если так - ничего не оставлю, - веселился в душе Сверлилкин. - Ай, да механик Соколов!"
- Ростом-то мал, жрать-то удал, - не выдержал наконец Шашкин, но тут же спохватился: - Ешь, ешь! Только коменданту чтоб было сказано! А так - ешь всё, чёрт с тобой!
Но где тут маленькому Сверлилкину съесть всё, когда на столе такие горы! Почувствовав тяжесть в желудке, поняв, что наполнен едой по самое горло, Сверлилкин поднялся из-за стола.
- Убирать? - спросила Шашкина.
- Ну да! Попозже приду, доем, - огорошил её Сверлилкин. - Полежу пойду часок…
- А работать сегодня не будешь? - робко спросил Шашкин. - Там самовар принесли…
- Какая теперь работа! Устал. Целый день на ногах, это ж не сверло заточить!
И он пошел к себе в сарай.
- Оставайся уж здесь, - сказал ему вдогонку Шашкин, - мы тебе не на лавке теперь постелим-то! На печи!
- Да ну… я прохладу люблю!
Дверь в сарай была приоткрыта, но Сверлилкин не удивился: заказчики частенько дожидались его прихода в сарае.
- Кто здесь? Постой, неужели ты, Анна?
- Я вас давно дожидаюсь, - почему-то шепотом ответила мать Митьки. - Да вы никак навеселе… - Она вздохнула. - Тогда ладно…
- Что случилось? - встревожился он, сразу трезвея, понимая, что Анна зря не придёт. - Выпил я… не обращай внимания! Что с Митькой?
- Плохо, - она тихонько всхлипнула. - Письмо нашел.
- Анна! - вскрикнул он, увидев, что женщина покачнулась и вот-вот упадет. - Садись на постель, садись… давай помогу, вот так, Аннушка, так, милая… письмо? Какое письмо?
- Про отца. Не ведал ведь он-то, что батьки нашего больше нет… Я скрывала. А зачем? Все одно ведь узнал… Ох, да разве жить-то возможно, никаких возможностей нет… возьму я Митьку-то, да и зальемся вместе, - заплакала она навзрыд.
- Как зальетесь, как зальетесь? Не понимаю?
- В реке, - с трудом выдохнула она, - утопимся… Жизнь называется… Ходют все, ровно ничего не случилось вид делают, а горе-то у всех одно, только за жизнь убиваются, а какая ж тут жизнь, - она совладала с собой, оттерла слёзы и поднялась. - Митька-то вас зовёт, зачем - и не ведаю! Что передать-то?
- Сейчас, сейчас, - засуетился он. - Иди, я мигом.
Анна ушла. Сверлилкин побежал в избу и, не обращая внимания на Шашкиных, быстро рассовал по карманам яйца, взял два огромных ломтя хлеба и положил между ними всё сало, что было на столе, потом, прихватил стакан с мёдом, не говоря ни слова, выбежал из избы, оставив Шашкиных в полном негодовании и изумлении.
Анна ждала его на своем крыльце.
- На чердаке Митька-то, - сказала она. - Калина с им там, родственник наш. Пастух-то сухорукой, поди, знаете его? Полезайте, вон лестница.
Сверлилкин мигом забрался на чердак, пригляделся и увидел сидящих рядком Митьку и пастуха Калину.
- Митьк, а Митьк, Митька, ну пошто ты молчишь, Митька, - тряс мальчишку за плечо Калина. - Ты возьми и зареви, тебе полегче будя… Ну, зареви…
Митька сидел неподвижно, как деревянный. Даже заметив Сверлилкина, не пошевелился.
- Окаменел ровно, - сказал Калина, обращаясь к Сверлилкину. - Что теперича делать-то… Война!
Лицо у Калины робкое, голос тихий. Калека. Сухая рука висит, как плеть, глаза у Калины всё время в землю смотрят, такие они у него пугливые.
- Митьк, а Митьк… зареви…
Анна тоже поднялась наверх, подошла к сыну и молча стала гладить его по голове, приговаривая:
- Прости, сынок… не могла я… прости уж… Ты и верно поплачь, сынок, полегчает.
- Не плачь, Митька, - сказал вдруг Сверлилкин таким голосом, от которого все вздрогнули. - Не смей! Слушай, я тебе сейчас все расскажу про себя. - Он помолчал и добавил с силой: - И про Ленинград!
- У немцев Ленинград-то теперь, взяли давно! Чего тут рассказывать! - сказал Калина.
- Что ты болтаешь, убогая твоя душа! - вскипел Сверлилкин. - Взяли! Слушаете немецкую брехню! Я сам оттуда, ясно?
И он стал рассказывать им о Ленинграде ничего не тая, всю правду. Про голод и холод, про снаряды, рвущиеся на улицах, и авиабомбы, разламывающие огромные дома надвое.
Но странное дело: чем больше рассказывал он всю эту страшную правду, тем твёрже становился его голос, под конец в нём зазвучали чуть ли не победные гордые ноты. Лицо Сверлилкина разгорелось, он стал смешно жестикулировать руками, что свидетельствовало о сильном волнении, глаза засверкали. Не узнать стало маленького седого человечка - он словно бы вырос сразу, рассказывая, как приходилось по шесть раз за одно утро ходить в атаку под Пулковым, а по ночам разминировать проходы в проволочных заграждениях, чтобы наши разведчики смогли по ним безопасно проползти за вражеским "языком".
- Вот как там воюют, - заключил он, оттирая с лица проступивший от волнения пот. - Смерть что… о смерти никто не думает! Какая тут жизнь, если немцы Ленинград возьмут!
Все долго молчали, потом Анна сказала с каким-то тоскливым, щемящим сердце удивлением:
- Осподи, осподи-ии! И как же он держится-то?.. как его немец ещё весь не пожёг и не забрал?
- Заберёшь, как же! Когда там каждый пацан, каждая женщина и последний инвалид ему в горло штыком уперлись. Попробуй одолей! Это не сверло заточить!
Калина шумно вздохнул и по-прежнему недоверчиво покачал головой. А Митька вдруг вскочил и, повернув к Сверлилкину побелевшее, с ещё незажившими синяками лицо, выкрикнул:
- Дело у меня к тебе, дяденька Сверлилкин! Завтра приходи в ту баню. Мы с тобой куда-то пойдем, ладно?
- Ладно, ладно. Только вечером.