- Да, если бы меня не тревожила мысль, что он тоже может быть скомпрометирован из-за меня, - ответил раненый. - Стоит ли моя жизнь того, чтобы ты ради нее подвергал опасности женщину, подобную твоей кузине, и такую выдающуюся личность, как доктор Парсеваль, наш дорогой учитель?
- Стоит, стоит, дорогой Луис, поверь мне! - с жаром воскликнул дон Мигель. - Кто же и достоин жертв, как не человек, который покрыт ранами и тем не менее все еще беспокоится о других?.. Но, успокойся: ни моя кузина, ни доктор Парсеваль не будут скомпрометированы. Я ничего не делаю опрометчиво и все отлично обдумал, прежде чем везти тебя сюда... А если бы им и пришлось пострадать, то они сочтут это только за честь, потому что этим они только засвидетельствуют свою принадлежность к числу честных людей, восстающих против зла. Наше общество в последнее время стало состоять только из убийц и их жертв; раз мы не хотим быть убийцами, то уже одним этим выказываем готовность сделаться жертвами.
- Все это так, но все-таки нисколько не утешает меня. Доктор Парсеваль пока еще ни в чем не был замечен, а приглашая его ко мне, ты навлекаешь на него подозрение.
- Но я не с крыши зову его сюда, не объявляю на весь город, что мол, смотрите, добрые люди, сейчас прибудет в этот дом, к "унитарию", дону Луису Бельграно, раненному наемными убийцами Розаса, доктор Парсеваль!.. Ах, дорогой Луис, кого же можно было пригласить, как не его? Ведь, в сущности, ты, я, все наши друзья, все наше поколение, побывавшее в здешнем университете, - все мы не что иное, как живые улики образа мыслей доктора Парсеваля. Мы - воплощение его идей, его произведение, помноженное на громадное число патриотизма, продукты его совести, его философических мыслей. С высоты своей кафедры он зажег в нашей душе любовь ко всему прекрасному и великому: к добру, к свободе, к справедливости! Наши друзья, которые сняли белые перчатки, чтобы взяться за шпагу, и соединились под знаменем Лаваля, - все они Парсевали. Фриас - доктор Парсеваль армий; Альберди, Гутьерес, Иригойен - доктора Парсевали печати. Сам ты, лежащий здесь, предо мной, весь в крови, рисковавший своей жизнью, чтобы бежать из угнетенного отечества, - тот же доктор Парсеваль, со всеми его чувствами и мыслями... Однако, что же это я болтаю! - перебил сам себя дон Мигель, увидав струившиеся из глаз раненого слезы. - Прости, пожалуйста, меня, я не буду больше затрагивать струн твоей души... Ради Бога, положись только на меня, и все будет хорошо... А в крайнем случае, если мы и попадем хотя бы к самому черту, то в аду нам, право, не будет хуже, чем в Буэнос-Айресе... Ну, будь умником, успокойся и лежи смирно. Я пока пойду поговорю с Гермозой.
Отерев другу слезы чистым батистовым платком, взятым с кресла, на котором сидела раньше хозяйка дома, и поцеловав горевшее лихорадочным румянцем лицо дона Луиса, он пошел в кабинет, смахивая на ходу с ресниц собственные слезы.
Впоследствии мы поближе познакомимся с этим превосходным молодым человеком, не уступавшим ни одному из мужчин в храбрости и ни одной женщине в нежности чувств.
Когда он вошел в кабинет, донна Гермоза сказала ему:
- Мигель, я положительно не знаю, что мне делать с тобой и твоим другом. Вам необходимо переменить платье. Твое все в крови и в грязи, а у дона Луиса, кроме того, оно все разорвано. Где мне достать для вас подходящие костюмы? Не могу же я предложить вам свои!
- Отчего же, милая кузиночка? - весело проговорил дон Мигель. - Посмотри, какая красавица выйдет из дона Луиса, если только сбрить ему усы и бородку!.. Нет, нет, я шучу! - поспешил он добавить, видя, что молодая женщина смотрит на него в недоумении. - Костюмы у нас будут, не беспокойся; я уже обдумал этот вопрос. Я пришел поговорить с тобой о более важном... Скажи, пожалуйста, кому из своих слуг ты больше всего доверяешь?
- Хусто Марии - эта служанка, вывезена мною из Тукумана, - и маленькой Лизе.
- Какие у тебя еще, кроме этих, слуги?
- Кучер, повар и два старых негра - сторожа.
- Кучер и повар - белые?
- Да.
- Хорошо. Итак, белых, потому что они белые, черных, потому, что черные - но, как только наступит утро, спровадь их всех подальше.
- Разве ты думаешь...
- Я ничего не думаю, а только сомневаюсь... Милая Гермоза, я знаю, что тебя должны любить все твои слуги, потому что ты добра, богата и справедлива, но при настоящих условиях, в которых находится наша страна, достаточно пустяка, чтобы слуга превратился в смертельного врага. Людям, желающим вредить, открыт путь доносов, и по одному слову какого-нибудь лакея, который сочтет себя оскорбленным, гибнут целые благородные семейства в когтях Mac-Горки. В Венеции во времена совета десяти и то было сноснее, чем сейчас у нас, в Буэнос-Айресе. Более всего можно нам полагаться на мулатов. Негры слишком много возомнили о себе, белые слуги почти все развращены, но мулаты, благодаря своему удивительному стремлению подняться посредством просвещения, почти все поголовно враги Розаса, так как они знают, что "унитарии" все люди просвещенные и поэтому вполне сочувствующие им...
- Хорошо, Мигель, я утром отошлю их всех от себя, - перебила молодая женщина, все время боровшаяся с собой, прежде чем прийти к этому решению.
- Да, милая Гермоза, это, к сожалению, необходимо, - произнес молодой человек, отлично понявший, что происходит в ее душе. - Этого требует безопасность дона Луиса, моя и даже твоя собственная... Надеюсь, ты не раскаиваешься в гостеприимстве, оказанном тобой несчастному...
- О, что ты, Мигель! Как можешь ты думать что-либо подобное!.. Мой дом и все мое состояние - к услугам твоим и твоих друзей.
- Благодарю. Злоупотреблять твоим великодушием мы не будем. Дон Луис не пробудет здесь ни минуты больше, чем потребует необходимость, - дня два или, в крайнем случае, три.
- Этого слишком мало, Мигель! - горячо проговорила донна Гермоза. - Он, очевидно, тяжело ранен и стаскивать его так скоро с постели - значит, убить его. Я свободна, живу совершенно изолированно, потому что по своему характеру люблю уединение; только изредка принимаю какую-нибудь из своих подруг или из приезжих родственников и еще реже выхожу сама... Я даже придумала, куда можно поместить дона Луиса, - в левый флигель дома. Туда никогда никто не заходит.
- Вот это отлично! - воскликнул молодой человек. - Может быть, там и для меня найдется местечко - хотя бы на эту ночь?
- Конечно, найдется, мой друг, - с улыбкой ответила донна Гермоза. - Пойдем, я тебе покажу это помещение.
Глава IV
ДОКТОР ПАРСЕВАЛЬ
Молодая женщина достала из ящика письменного стола ключ, взяла свечку и повела своего кузена через смежную комнатку, в которой спала крепким сном ее любимая горничная - подросток, - Лиза, во двор, к небольшому флигельку, состоявшему из галереи, где можно было прохаживаться в дурную погоду, и нескольких комнат.
Отперев наружный вход, донна Гермоза прошла галерею и вступила в прекрасно меблированную комнату.
- Вот, - сказала она, поставив свечку на стол,- помещение, которое я рекомендую тебе. Здесь недавно жил один родственник покойного мужа, приезжавший на несколько дней из Тукумана... Ты, кажется, еще ни разу не был здесь?
- Нет, я всегда думал, что здесь живет прислуга.
- При муже кое-кто из прислуги, когда ее было больше, действительно жили здесь, а теперь, когда я сократила свой штат, этот флигель у меня служит исключительно для гостей... Я недавно так была поражена неожиданностью, что совершенно забыла об этом флигеле... Вот смотри, здесь есть все, что может понадобиться для дона Луиса.
Она открыла комод и вынула оттуда чистое постельное и столовое белье и приготовила постель, между тем, как Мигель тщательно осматривал соседние комнаты - гостиную и столовую. Окна последней комнаты были прямо против окон гостиной главного здания, где в настоящую минуту лежал дон Луис.
- А куда выходят окна этой комнаты? - осведомился молодой человек, возвратившись в спальню.
- На галерею, через которую можно выйти с другой стороны прямо к воротам и к железной решетке, огораживающей дверь. Через эти ворота и вышел на улицу Хосе, не проходя домом.
- Это хорошо устроено... Однако, мне кажется, я слышу какой-то шум...
- Да... топот лошадей.
- Ага! Это, наверное, Хосе с доктором Парсевалем. Впрочем, убери-ка пока свет в ту комнату, - проговорил молодой человек, выбегая в галерею к окну, которое выходило как раз к воротам.
- Кто это? - с сильно бьющимся сердцем спросила донна Гермоза, тоже вышедшая в галерею из столовой, где оставила свечу.
- Они... доктор Парсеваль и Хосе, - ответил дон Мигель, прижавшись лицом к окну. - О, милый, неоцененный Парсеваль!.. Пойдем, Гермоза, встречать его.
Донна Гермоза побежала за свечкой, догнала кузена, который ощупью пробирался к выходу, сгорая от нетерпения поскорее повидаться с доктором Парсевалем.
Хосе догадался провести своего знаменитого спутника, профессора философии и доктора медицины Парсеваля, который тоже ехал верхом, прямо во двор, где его и встретили молодые люди.
- Благодарю вас,- тысячу раз благодарю, дорогой профессор, - говорил дон Мигель, пожимая руку Парсевалю, который, несмотря на свои пожилые годы, ловко спрыгнул с коня.
- Ведите меня скорее к Бельграно, мой друг, - сказал Парсеваль, не любивший благодарностей.
- Сейчас, - ответил дон Мигель, вводя ого задним ходом в кабинет донны Гермозы. - Все ли вы взяли с собой, что нужно для перевязки, как я просил вас? - продолжал он, указывая на ящик, который Парсеваль нес под мышкой.
- Думаю, что не забыл ничего, - ответил старик, вежливо ответив на приветствие донны Гермозы, которой он не видал на дворе, так как она раньше вошла в дом. - Если мне что-нибудь и понадобится, то разве только бинты.
- Полотна для них я могу дать вам, сколько угодно, - проговорила донна Гермоза, удаляясь в свою спальню.
- Дон Луис находится вот здесь, в гостиной, - объяснял дон Мигель доктору. - Само собой разумеется, что остаться здесь он не может, поэтому мы решили перенести его в левый флигель, на дворе, где есть вполне удобное помещение. Вы желаете осмотреть его сейчас же здесь или после перенесения его во флигель?
- Я должен освидетельствовать его немедленно, - решил доктор.
- Не нужен ли я вам еще? - спросил Хосе, появляясь из спальни. - Донна Гермоза прислала меня сюда. Лошадей я поставил в конюшню.
- Отлично, - сказал дон Мигель. - Пока пойдите назад к донне Гермозе и научите ее делать бинты. Вы должны это знать, потому что вам приходилось ухаживать за ранеными.
- Да, случалось, сеньор, - проговорил старик, уходя назад в спальню.
- Теперь, дорогой учитель, - продолжал дон Мигель дрогнувшим голосом, - я должен повторить вам то, что уже сообщил в своей записке: раны дона Луиса официальные, серьезные.
Он подчеркнул последнее слово.
- Это я и так понял бы, - произнес доктор. - Я знаю, что дон Луис не забияка и не будет понапрасну подвергать опасности ни чужую жизнь, ни свою собственную.
- Так пожалуйте сюда, - сказал молодой человек, движением руки приглашая доктора пройти в гостиную.
При легком шуме шагов по паркету, больной повернул голову и, увидев доктора, сделал было попытку приподняться.
- Лежите, Бельграно, лежите, - мягко проговорил Парсеваль. - Перед вами только доктор.
Он присел к раненому и пощупал у него пульс.
- Ничего, - сказал он, - дело не так плохо, как я думал. Его можно сначала перенести, а потом уж я приступлю к осмотру и перевязке, - обратился он к дону Мигелю.
В это время возвратилась донна Гермоза с бинтами в руках. За ней шел Хосе.
- Годятся, доктор? - спросила она, показывая бинты.
- Вполне, сеньора, - ответил Парсеваль. - Теперь я попрошу у вас таз с холодной водой и губку.
- Все это вы найдете в комнате, приготовленной для дона Луиса. Может быть, еще что-нибудь нужно?
- Нет, благодарю, сеньора, больше ничего.
Положив раненого в длинное кресло, доктор, дон Мигель и Хосе осторожно перенесли его во флигель. Донна Гермоза осталась одна в гостиной.
Бледная, взволнованная массой новых, внезапно нахлынувших на нее впечатлений, молодая женщина опустилась в кресло и сжала руками голову, в которой все перепуталось. Никогда еще за всю еежизнь ей не приходилось переживать столько разнообразных ощущений, как за последние полчаса, ией стоило не малых трудов разобраться в этом хаосе чувств, вызванных неожиданным появлением у нее в доме человека, одно простое знакомство с которым было опасно, не говоря уже об укрывательстве его у себя. До сих пор жизнь ее текла тихо и спокойно, а теперь вдруг, нежданно, негаданно, в ее дом ворвался смерч, способный все перевернуть вверх дном и вовлечь молодую женщину в политическую смуту!
Но оставим донну Гермозу одну с ее думами и волнениями и заглянем к раненому в его новое помещение.
Насквозь промоченная кровью одежда дона Луиса вся прилипла к телу, поэтому, чтобы снять, пришлось разрезать ее, смочив предварительно водой.
При осмотре двух ран доктор сказал:
- Опасного ничего нет. В боку оружие только проскользнуло по ребрам, не задев груди; на плече разрезаны одни мягкие части. Теперь посмотрим бедро.
При виде длинной и глубокой раны на бедре, глаза доктора затуманились облакомпечали, и губы его маленького рта крепко сжались. Внимательно осмотрев рассеченные внутри раны мускулы, он воскликнул:
- Боже, какой страшный удар! Он нанесен с необыкновенной силой, но тем не менее ничего не повреждено, кроме мускулов, а они могут срастись вновь; кровеносные сосуды все целы, а это самое главное.
Промыв раны, он наложил на них бинты, не употребив ни корпии, ни восковой мази, хотя у него в ящике было и то и другое.
В это время перед домом на улице снова послышался лошадиный топот. Дон Луис и его друг тревожно прислушались: один доктор оставался совершенно невозмутим.
- Вы мою записку передали прямо в руки моему слуге? - спросил дон Мигель ветерана, помогавшего доктору.
- Да, сеньор, - прямо в руки, - ответил тот.
- Ну, так это, наверное, он приехал. Пойдите, посмотрите. Если это он, приведите его сюда.
Хосе вышел и вскоре возвратился в сопровождения молодого человека лет 18-20, очевидно испанской крови, с умным и открытым лицом, блестящими черными глазами и румяными щеками.
- Все ли ты привез, Тонилло? - спросил его дон Мигель.
- Все, сеньор, что вы приказывали в своей записке, - ответил слуга, положив на стул громадный сверток.
Дон Мигель развернул сверток и достал из него прежде всего белье, которое с помощью доктора и надел на дона Луиса.
Затем он переоделся сам с головы до ног. Во время переодевания он давал подробные инструкции Хосе, как держать себя при таких исключительных обстоятельствах относительно остальных слуг дома, что им говорить, что делать и чего не делать. Между прочим он приказал ему тотчас же везде смыть кровь, вылить куда-нибудь поосторожнее окровавленную воду, сжечь одежду дона Луиса и свою собственную.
Тем временем дон Луис рассказывал доктору Парсевалю все происшедшее у реки. Старик, облокотившись на подушку, на которой лежала голова раненого, печально слушал рассказ об одном из тех кровавых эпизодов, которыми так богата стала жизнь в Буэнос-Айресе.
- Как вы думаете, Бельграно, знает этот Кордова ваше имя? - спросил доктор, когда молодой человек кончил свое грустное повествование.
- Не думаю. Кажется, товарищи не называли меня по имени в его присутствии... Нет, едва ли знает. Переговоры вел с ним один Пальмеро и не называл ему ни одного из нас.
- Если не знает, то это хорошо, - вмешался дон Мигель. - Надо будет, во что бы то ни стало, выяснить этот важный вопрос. Сегодня утром я постараюсь сделать это между прочим.
- Вам следует теперь быть очень осторожными, друзья мои, - заметил доктор. - Главное, не доверяйтесь здешней прислуге. Положение ваше очень опасно.
- Бог милостив! - произнес дон Мигель. - Он помог мне спасти жизнь моего друга в решительную минуту, когда рука злодея уже занесла было над ним нож. Надеюсь, поможет нам и дальше.
- Да, только на одного Бога и осталась надежда! - со вздохом проговорил доктор, переводя свой грустный взгляд с дона Луиса Бельграно на дона Мигеля дель Кампо.
Эти двое молодых людей были самыми любимыми из его последних учеников философии. Он видел, как в их сердцах всходила богатая жатва посеянных им добрых семян.
- Однако вам телерь следует заснуть, дорогой Бельграно, - обратился Парсеваль к раненому. - Около полудня приеду навестить вас.
Нежно проведя рукой по вспотевшему лбу молодого человека, он крепко пожал его горячую руку и вышел из комнаты в сопровождении дона Мигеля.
- Скажите мне правду, дорогой учитель, действительно ли раны Бельграно не опасны? - с беспокойством спросил дон Мигель, когда они оба очутились во дворе.
- Опасности нет ни малейшей, но полежать бедному Луису придется, - отвечал Парсеваль.
- Ну, с этим злом еще можно примириться, лишь бы была надежда на выздоровление, - проговорил обрадованный молодой человек, введя доктора опять в гостиную, где последний оставил свою шляпу.
Донна Гермоза все еще сидела на прежнем месте, устремив задумчивый взгляд в пустое пространство.
- Однако я еще не представил вас друг другу, - сказал дон Мигель. - Позвольте мне теперь сделать это. - Милая Гермоза, это сеньор Парсеваль, профессор философии, доктор медицины и хирургии, мой дорогой учитель, о котором ты, конечно, слышала не только от меня... Вам же, милый учитель, представляю мою кузину, донну Гермозу Саэпс де Салаберри.
- Я так и думал, что вы родственники, - заметил доктор, садясь по приглашению молодой женщины против нее в кресло: - при первом же взгляде заметно сильное фамильное сходство. Если я не ошибаюсь, то между вами должно существовать и большое сходство характеров. Я вижу, сеньора, что вы сейчас страдаете, потому что были свидетельницей чужих страданий, а эту прекрасную способность сочувствовать другим и забывать о самом себе я давно уже подметил в доне Мигеле.
Донна Гермоза покраснела, сама не зная от чего, и молча поклонилась, не зная, что ответить на похвалу старого ученого.
Что же касается дона Мигеля, то, пока доктор давал молодой женщине гигиенические наставления относительно ухода за раненым, молодой человек возвратился к своему другу и сказал ему:
- Милый Луис, мне необходимо побывать у себя дома, и я уезжаю с доктором. Около тебя останется Хосе, на которого ты смело можешь положиться, как на меня. Мне придется днем побывать во многих местах, поэтому я попаду сюда не раньше вечера, а до тех пор пришлю своего слугу узнать, как ты себя будешь чувствовать. Кстати, могу я распорядиться твоим слугой по своему усмотрению, если мне понадобятся его услуги, и сказать ему о тебе то, что я сочту нужным?
- Само собой разумеется, можешь, - ответил дон Луис. - Вообще я прошу тебя делать все, что найдешь нужным, только с тем условием, чтобы ты больше не впутывал никого в мое дело.
- Ты опять о том же, Луис?.. Не беспокойся, не впутаю кого не следует... Не желаешь ли дать мне какое-нибудь специальное поручение?
- Нет. А сказал ты своей кузине, чтобы она, наконец, прилегла отдохнуть после всех этих беспокойств?