Простой стол, составленный из нескольких досок, прибитых к кольям, воткнутым в землю, был уставлен дичью, громадными паштетами, медвежьими окороками, различных сортов подогретыми консервами, целой грудой сухарей и прочее, кроме того, было приготовлено множество бутылок вина, рому, виски и ликеров различных сортов; словом, Валентин решился израсходовать весь свой запас продовольствия, чтобы только завладеть расположением сахемов.
На вежливое приглашение Валентина сахемы и остальные гости заняли места на скамейках, устроенных таким же образом, как стол, - и завтрак начался; несколько охотников по просьбе Валентина согласились прислуживать за столом.
Обжорство и пьянство диких вошло в пословицу; эти люди во время войны или охоты чрезвычайно трезвы, воздержаны и переносят всевозможные лишения; но когда представляется случай спокойно поесть и попить, они забывают всякую воздержанность и всецело предаются излишеству.
Трудно определить, какое количество съестных припасов они в состояния поглотить, потому что они вообще едят до тех пор, пока не остается на столе ничего.
Валентин все это имел в виду и для достижения своей цели употребил все усилия, чтобы насытить гостей.
Завтрак был в полном смысле изобильный; ничего не было забыто, чтобы устроить настоящий пир, и все было приготовлено в громадном количестве.
Но настала, наконец, минута, когда гости с отчаянием заметили, что на столе уже ничего более не оставалось, что они берут в рот последний кусок, запивая его последними каплями вина или ликера.
Валентин извинялся как мог, но горю все-таки не в состоянии был помочь, потому что у него не оставалось более ничего, что бы он мог предложить ненасытным гостям.
Волею или неволею сахемы должны были согласиться с этими извинениями и безропотно подчиниться своей участи, тем более что, несмотря на свою жадность и обжорство, они почувствовали, что много ели и много пили.
Ввиду такой неизбежности они сделались до того учтивы, что даже поблагодарили Валентина за гостеприимство.
В эту самую минуту один из охотников пришел уведомить Валентина, что хижина для совета совершенно окончена.
Валентин ожидал этого известия с видимым нетерпением; он поспешил уведомить об этом сахемов.
Последние, ввиду совершенной невозможности более пить и есть, решились наконец встать из-за стола и отправиться на совет.
Мы уже имели случай в нескольких предшествовавших наших сочинениях рассказать о длинных церемониях краснокожих, совершаемых последними в то время, когда они присутствуют на совете, а потому мы ограничимся здесь только описанием того, как Валентину удалось достичь своей цели.
Сахемы, прельщенные вежливым приемом Валентина и еще находившиеся под впечатлением, произведенным превосходным завтраком, чрезвычайно благосклонно и с большим вниманием выслушали длинную речь вождя Сожженных лесов, из которой они поняли, что он далеко не был их врагом, а, напротив, истинным другом и человеком очень полезным.
К счастью, краснокожие не разделяются на политические партии, как в Европе, а решают всегда вопросы единодушно.
Когда в заключение Валентин сказал им речь, то красноречие его до того подкупило сахемов, что они не только заключили мир с Сожженными лесами, но заявили прямо, что готовы начать войну с их опасным и непримиримым врагом - английским правительством.
Затем они заключили с капитаном Грифитсом оборонительный и наступательный союз, в котором, к удовольствию краснокожих, и Валентин принимал участие.
Когда все было между ними покончено, Валентин сообщил своим союзникам о положении дел Сожженных лесов, о важности успеха их проекта и о том, что необходимо приступить немедленно к наступательным действиям, чтобы одним решительным и сильным ударом окончательно расстроить планы неприятеля и обессилить его.
Совещание продолжалось довольно долго и наконец заключилось всеобщим соглашением.
Было решено, чтобы на следующий день, спустя два часа по заходе солнца, все союзники - красные, Сожженные леса и белые - собрались в долине, находящейся у входа в ущелье Прохода Бизонов, где должны были быть избраны главнейшие начальники, и затем уж отправиться против врага.
Глава VIII. Лагерь вождя Сожженных лесов
Скоро капитан Грифитс имел случай убедиться в том, что Валентин Гиллуа был совершенно прав, стараясь помирить его с краснокожими, не теряя ни минуты, и вынудить их заключить с ним союз.
Спустя два часа после отъезда индейских вождей капитан Грифитс после долгой аудиенции с Искателем следов собирался сесть на лошадь, чтобы присоединиться к своему отряду, как вдруг получил эстафету от капитана Джемса Форстера.
Это послание было отправлено с необыкновенной поспешностью и заключало в себе чрезвычайно важные известия.
Джон Грифитс вскрыл конверт дрожащей рукой и, быстро пробежав глазами письмо, передал его Валентину Гиллуа.
- Читайте, - сказал он.
Джемс Форстер сообщал, что колонна сира Джоржа Эллиота, состоящая из шестисот всадников, находилась не более как в восьми лье от Воладеро, она подвигалась чрезвычайно быстро, так что, по всей вероятности, она завтра к одиннадцати часам утра достигнет ущелья Прохода Бизонов.
- Что вы думаете об этом? - спросил капитан, когда Валентин возвратил ему письмо.
- Я думаю, мой дорогой капитан, - отвечал охотник, - что мы должны поспешить, и надеюсь, что Бог поможет нам.
- Да, в самом деле, во всем случившемся я вижу перст Всевышнего, - отвечал капитан с волнением. - О, мой друг! - прибавил он, с чувством пожимая руку Валентина, - теперь я только вижу и понимаю все то, чем вам обязан.
- А вы забыли уже о том, что спасли жизнь моей названой дочери?
- Да, - отвечал капитан с жаром, - но вы, мой друг, вы спасли мне больше, чем жизнь: вы спасли мою честь.
- Хорошо, хорошо, но не забывайте, что теперь нам время дорого, - весело сказал Валентин, - приготовимся лучше исполнить наш долг; завтра будет великий день для союзников Красной реки. Но до того я прошу вас выслушать меня.
- Говорите.
- Сколькими людьми располагаете вы?
- Сколько всех у меня?
- Нет, готовых к строю?
- Около четырехсот; у меня было двести девяносто человек; капитан Форстер привел мне в подкрепление двести пятьдесят; тридцать человек я оставлю для охраны моего лагеря… словом, готовых к действию я буду иметь четыреста с лишком человек.
- Отлично, со стороны краснокожих будет, быть может, немного больше; что же касается меня, я могу служить вам двумястами самых мужественных и самых опытных во всех лугах большого Фореста воинов, - так что мы будем иметь тысячу человек, почти вдвое более неприятеля. Позволите ли вы мне начертать один план, или, вернее, высказать одну мысль, которая пришла мне в голову? Я не великий стратег, но я был французский солдат, и, кроме того, уж не раз приходилось мне вести войну в пустыне.
- Говорите, говорите! Вы знаете, что я ничего не сделаю без вашего совета.
- И вы, быть может, будете не правы, потому что моя мысль может оказаться плохой.
- Не думаю, но посмотрим прежде, что это за мысль?
- Вы, без сомнения, знаете ущелье Прохода Бизонов?
- Да, немного.
- Прекрасно, значит, вы знаете, что при ширине своей ущелье это имеет около одной мили в длину и сто оно проходит между двумя лесистыми горами, состоящими из чрезвычайно крутых покатостей?
- Конечно.
- Вы также знаете, что это ущелье выходит в долину, состоящую из неизмеримых трясин, скрытых под зеленой травой, и что через эти болота проходит шоссе шириной в двадцать шагов, не более?
- Нет, уверяю вас, что я не знаю всех этих подробностей.
- Множество тропинок, известных только охотникам, прорезывают эти болота во всех направлениях.
- О, это превосходная, как мне кажется, позиция!
- Не правда ли? Предположим, что я засяду со своими охотниками в этих болотах, имея перед собой ущелье не более как в половину лье; со стороны равнины, в которую выходит ущелье, я устрою крепкие баррикады, позади которых станут мои искусные стрелки. Половина наших краснокожих и половина или, скорее, третья часть ваших Сожженных лесов расположатся на лесистых покатостях ущелья; остальные краснокожие и вторая треть Сожженных лесов засядут позади ущелья, что очень не трудно; наконец, остальная часть вашего отряда поместится за баррикадами, чтобы подкрепить моих стрелков. Англичане проникнут в ущелье…
- И пройдут под беглым огнем?
- Нет, напротив, никто не тронется со своего места; они пройдут ущелье без выстрела и вступят в долину; когда они взойдут на шоссе, со всех пунктов болот, о существовании которых они, конечно, не знают, мы откроем по ним огонь. Англичане будут мужественно отстреливаться, потому что они храбры и дерутся как львы, но вместе с тем они вынуждены будут отступить и снова войти в ущелье; тогда засевшие на покатостях стрелки дадут по ним залп, между тем как вы ударите в неприятеля с тыла, а я нападу на него с противоположной стороны ущелья. Вот моя мысль - как вы ее находите?
- Господи, мой друг! - вскричал Грифитс с энтузиазмом, - это самый гениальный план, а не мысль, как вы скромно его называете.
- Но, быть может, вы найдете нужным сделать какие-нибудь изменения?
- Никаких изменений; англичане будут беспощадно разбиты.
- Но я нисколько не буду в претензии, если вы выскажете свое мнение.
- Я последую по вашему плану от А до Z, и мы останемся победителями.
- Очень рад, что вы одобряете мой проект; теперь поезжайте в ваш лагерь и… до завтра.
- Прощайте, благодарю вас за все то, что вы для меня сделали; только вам я буду обязан блестящим успехом. Будьте уверены, что я ничего не забуду относительно нашего условия. Благодарю вас еще раз, мой добрый гений. О, отчего я не знал вас раньше!
- Поезжайте, поезжайте! - сказал с улыбкой Валентин, - там вас ожидают с нетерпением.
- Это правда; до завтра!
- Прощайте!
Капитан сел на лошадь и поскакал к своим людям, которые давно уж ожидали его приказания выступать.
Когда капитан совершенно исчез со своим конвоем, Валентин возвратился в пещеру и поспешил к донне Розарио, которую он столько времени не видел.
Молодая девушка сидела в первой пещере и весело разговаривала со своим братом и доном Грегорио Перальта; Гарриэта Дюмбар находилась у ее ног, а Пелон, присев к огню, не спускал глаз со своей госпожи, чтобы предупредить ее малейшее желание.
Увидев Валентина, молодая девушка быстро вскочила со своего места, подбежала к нему и, обняв его, сказала нежным голосом:
- Здравствуйте, отец! Вы совсем забыли свою дочь! Говорите же, отчего я не видела вас до сих пор и не могла обнять ни разу?
- Это не от меня зависело, милое дитя мое, - отвечал Валентин, лаская ее, - но дон Грегорио и ваш брат должны были сказать вам…
- Да, да, - прервала его донна Розарио, - они наговорили мне много вещей, совершенно, впрочем, для меня непонятных; но мне кажется, что ничто не может помешать отцу обнять и поцеловать свою дочь.
- Так, Розарио, так, сестра моя, - заметил дон Луис с улыбкой, - отец вполне заслужил твое неудовольствие.
- Ну, уж так и быть, признаю себя виновным, - отвечал Валентин добродушно.
- Вот что значит иметь детей, - заметил со смехом дон Грегорио.
- Прибавьте: которые перестанут любить его, если он будет так поступать, - сказала донна Розарио с улыбкой.
- Остановись, сестра: ты слишком далеко зашла! - воскликнул весело дон Луис. - Я всегда буду любить его.
- И я тоже, - сказала молодая девушка, - в особенности теперь, когда меня так скоро оставил мой союзник.
Разговор в этом роде продолжался несколько времени.
Заметно было, что донна Розарио хотела что-то спросить, но не решалась; Валентин заметил это и, смеясь в душе, спокойно подтрунивал над молодой девушкой.
Вошел вождь.
- А, вот и Курумилла! - воскликнула молодая девушка, оборачиваясь к нему. - Здравствуйте, вождь!
- Розовая Лилия смеется, она довольна, - Курумилла счастлив; он любит Розовую Лилию и Молодого Орла.
- Мы это знаем, вождь, и тоже вас любим, - отвечала она.
- Откуда вы пришли, вождь? - спросил Валентин.
- Я проводил Красного Ножа; великий воин Красный Нож, он любит Валентина; все воины остались очень довольны богатыми подарками; они хорошо будут драться с красными мундирами.
- Я уверен в этом.
- Да, это правда, они очень довольны; что хочет бледнолицый охотник от своего друга?
- Я хочу просить вас оказать мне одну услугу.
Индеец расхохотался.
- Услугу? - спросил он. - Валентин и Курумилла - пальцы и рука, у них одни желания; что хочет мой брат?
- Вы знаете, что завтра я должен оставить пещеру с охотниками.
- Да, чтобы сражаться с красными мундирами.
- Но я оставляю здесь дона Грегорио, донну Розарио и бедных женщин, которых нам удалось спасти.
- Курумилла понимает. Пусть мой брат не беспокоится и смело ведет своих воинов; вождь останется в Воладеро и будет охранять Седую Голову, Розовую Лилию и бледнолицых невольниц. Ничего дурного не случится; Курумилла защитит Розовую Лилию.
- Хорошо, вождь, я знаю ваше доброе сердце, - отвечал Валентин, пожимая ему руку.
- Позвольте и мне также остаться здесь, - сказал Блю-Девиль, который только что вошел в пещеру, - мне следовало бы присмотреть за двумя пленниками, а также рассмотреть бумаги, найденные в карманах повешенных утром бандитов; мне Курумилла отдал эти бумаги, и я думаю, что они очень важны; не откроют ли они нам тайных замыслов дона Мигуэля де Кастель-Леон.
- Вы также останетесь здесь, мой друг, это будет лучше, - сказал Валентин. - Нам, кажется, нечего бояться нападения, - продолжал он, обращаясь к Курумилле, - к тому же я оставляю пятнадцать человек, которых вам будет, по моему мнению, совершенно достаточно.
- Даже много, - отвечал вождь, кланяясь.
- Лучше много, чем мало, - заметил Валентин с улыбкой. - Сверх того, - прибавил он, бросая украдкой взгляд на донну Розарио, - с возвращением дона Октавио Варгаса, то есть Бенито Рамиреса, из его экспедиции у вас прибавится еще восемь или десять человек, которые находятся с ним; все они, кажется, из отряда Сожженных лесов.
- Да, они все из отряда капитана Грифитса.
- Задержите их до моего возвращения.
- Хорошо, я задержу их.
При имени Октавио Варгаса молодая девушка покраснела; как будто темное облако пронеслось по ее очаровательному личику.
- Разве дон Октавио Варгас участвует в экспедиции? - спросила она с притворным равнодушием.
- Да, дитя мое, - отвечал он с улыбкой, - он преследует бандитов, которых нам не хотелось бы выпустить из рук, вот почему ты его не видишь здесь. Вчера он отправился с Курумиллой, но я надеюсь, что он скоро возвратится: быть может сегодня, а завтра уж наверно.
- Курумилла возвратился, отец мой, отчего же дона Октавио нет до сих пор? Вероятно, люди, которых он может встретить здесь, не слишком интересуют его, - сказала молодая девушка с заметным оттенком неудовольствия.
- Вы ошибаетесь, дитя мое; если его здесь нет, то он в этом нисколько не виноват. Вы напрасно обвиняете его.
- Разве я обвиняю его? Я сказала только, что молодой человек вовсе не интересуется теми, которых, как вам кажется, он любит. Для меня же положительно все равно, поступит ли дон Октавио Варгас так или иначе; он совершенно свободен в своих действиях.
- Вы несправедливы к этому молодому человеку, милое дитя мое, он не заслуживает подобного о нем мнения; мы все здесь исполняем наш долг, и никто не вправе отказаться от него; но я уверен в том, что дон Октавио исполняет в настоящую минуту свою обязанность совершенно против воли.
- Правда, правда, отец мой, я несправедлива, - отвечала молодая девушка со слезами на глазах, - я слишком раздражительна и сама не знаю, что говорю, простите меня.
- Вас простить! - сказал Валентин, целуя ее. - В чем же мне вас прощать? Что же вы сделали дурного?
- О, как вы добры! - прошептала она, обнимая его.
Вся покраснев от волнения, она удалилась в свою пещеру.
Валентин встал, закурил сигару и вышел.
Дон Грегорио, слышавший этот короткий, но тем не менее заинтересовавший его разговор, тоже встал со своего места и отправился почти вслед за Валентином.
- Что это за человек, которого вы называете один раз Бенито Рамиресем, другой раз Октавио Варгасом и о котором вы только что говорили с донной Розарио? - спросил он Валентина, небрежно смявшего тоненькую сигаретку между своими пальцами.
Валентин улыбнулся.
- Это целый роман, мой дорогой дон Грегорио, - весело сказал Валентин, - это роман, преисполненный чистой, целомудренной и глубокой любви и который заинтересует вас так же, как и меня, если я расскажу вам его.
- Он уже и теперь интересует меня, мой друг; расскажите.
- Хорошо, я расскажу вам его, если вы хотите. Дон Октавио Варгас принадлежит к одной из лучших мексиканских фамилий, очень богат, одарен замечательными способностями и добрым сердцем и, что важнее всего, честный, неиспорченный молодой человек.
- И этот молодой человек находится здесь только для донны Розарио?
- Только для нее одной.
- Он ее любит?
- До сумасшествия. Разве я не говорил вам об этом?
- Но отчего же вы, мой друг, не рассказали мне до сих пор этой истории, которая должна быть очень интересна?
- С удовольствием расскажу ее вам теперь, тем более что, говоря откровенно, я очень люблю дона Октавио Варгаса: это мой фаворит.
- Хорошо, говорите, мой друг, я вас слушаю.
В несколько минут Валентин рассказал другу своему со всеми подробностями историю, которую читатель знает уже.
Дон Грегорио слушал с большим вниманием и не прерывал его более.
- Как вы находите эту историю? - спросил Валентин, окончив свой рассказ, - не правда ли, она очень интересна?
- О да! - отвечал дон Грегорио, - это, как видно, прекрасный молодой человек и любит, наверно, донну Розарио от всего сердца.
- Значит, вам нравится мой Октавио?
- Очень.
- И вы согласны со мной, что он сделает ее счастливой!
- Конечно, если это только от него будет зависеть. Кстати, эта новая экспедиция, ради которой вы нас завтра оставляете, очень серьезна?
- Да, мой друг; мы идем атаковать один английский отряд, который намерен соединиться с другим отрядом, идущим из Кинсбору, в английской Колумбии.
- Что вы мне говорите, мой друг?
- Правду.
- Я это знаю, но отчего вы мешаетесь в это дело, вы, человек такой опытный и дальновидный?
- Вот вследствие того, что я такой человек, как вы говорите, я и мешаюсь в это дело.
- Ровно ничего не понимаю.
- Быть может; но вы меня поймете.
- Ничего не желал бы лучше.
- Вы знаете, что Канада уступлена Англии французами?
- Да, об этой сдаче я часто слышал рассказы моих охотников, которые чрезвычайно враждебно относятся к англичанам.
- Ну вот, следствием смешения двух рас, белых и красных, были Сожженные леса.
- Жестокие люди.