- Я вполне полагаюсь на ваше слово, милостивый государь, - отвечала донна Розарио. - Самопожертвование, с которым вы оказали нам услугу, слишком велико, чтобы не доверять вам. Я и спутники мои готовы следовать за вами; укажите нам дорогу.
- Да, - заметил Пелон, - капитан Грифитс честный человек и вполне заслуживает доверия; я часто слышал о нем.
Усадив обеих дам на лошадей и отдав приказание взвалить пленника на мула и привязать его покрепче, капитан Грифитс отправился вперед.
"Само небо покровительствует мне сегодня, - сказал он про себя, - теперь только надо суметь воспользоваться этим неожиданным случаем".
По прибытии в свой лагерь капитан отвел донне Розарио и ее спутникам самое комфортабельное помещение своей квартиры и, вежливо простившись с обеими женщинами, возвратился в свою комнату.
Приказав лейтенанту Маркотету строго следить за пленником, окружив его надежным конвоем, капитан Грифитс бросился в постель, устроенную из мехов, и заснул крепким сном.
Он был сильно утомлен, но эта ночь не прошла для него даром.
Глава III. Железная рука
Джон Грифитс проспал не более трех часов, в половине девятого утра он уже проснулся.
Солнце ярко светило на безоблачном небе, и день обещал быть превосходным.
Трех часов отдыха было для капитана совершенно достаточно, и он встал в самом веселом настроении духа.
Быстро осмотрев лагерь для того, чтобы удостовериться, все ли было в своем обычном порядке, Грифитс, оставшись вдвоем с Джемсом Форстером, сообщил ему со всеми подробностями о результатах своего ночного путешествия.
- Что вы думаете обо всем этом? - спросил он своего друга.
- Я думаю, - отвечал Форстер, - что это ничего более, как дело такого случая, который редко может представиться, и что положение наше со вчерашнего дня много улучшилось.
- Я сам так думаю, - отвечал капитан. - Теперь нам нужно только действовать, не увлекаясь и с величайшим благоразумием. Человек, которого я арестовал, находится, без сомнения, под строжайшим присмотром?
- Будьте покойны в этом отношении, я сам позаботился об этом.
- Важнее всего, чтобы этот негодяй не убежал, так как он нам скоро понадобится. Я так сильно был утомлен ночной поездкой, что забыл отправить с восходом солнца разъезды по нескольким направлениям, чтобы получить сведения о происшествиях этой ночи, подробности о которых, конечно, мы не имели времени узнать.
- Но ведь я вовсе не был утомлен, - сказал Форстер с улыбкой, - и так как вы вверили мне власть в лагере, то я час тому назад послал нарочных по четырем различным направлениям; я думаю, что они скоро возвратятся и привезут нам какие-нибудь новые известия.
- Благодарю вас, мой дорогой Джемс; этим вы сделали мне большое одолжение. А что поделывают наши мормоны?
- Их совсем не слышно; они почти не выходят из своих хижин и, так как вы вчера им советовали, переменили платья, в которых нисколько не отличаются от наших охотников.
- Тем лучше. Для нас очень полезно, чтобы их присутствие не было пока никем замечено.
- Что вы думаете о Кильде, или о Брауне, как вы его называете? Кажется, его положение очень плохо в настоящую минуту?
- Да, я тоже так думаю, но это тонкий плут! Не успеют его схватить, как уж он успеет найти средства освободиться; этот человек живуч, как кошка, которая всегда падает на лапы, как бы вы ее ни бросали. Теперь его шайка, наверно, находится в совершенном беспорядке после страшного ночного поражения, но если дать ей время оправиться, то через несколько дней она снова соберется и сделается еще многочисленнее против прежнего, приняв к себе новых бандитов, в которых нет недостатка в пустыне и которые с удовольствием примут участие в разбоях и грабежах, получая при этом жалованье.
- Что же вы намерены теперь делать?
- Действовать как можно решительнее и начать с того, что постараться немедленно открыть их сборное место, тем более что главное дело сделано. Приобретенная нынешней ночью добыча откроет нам путь к давно желанному результату. Задержание этого человека я считаю единственным средством доказать честным людям, что мы никогда не были соучастниками этих мерзавцев, и восстановить прежнее о себе мнение в их глазах.
- Берегитесь, мой друг! Этот человек не задумается открыть, что вы покупали у него невольников, имея в виду если не оправдаться этим, то по крайней мере запутать дело.
- Так что же? Разве вы не слышали вчера моего разговора с Ионафаном Мобертом? Эта продажа, или, скорее, покупка, была ничего более как ловушка, которую я ему приготовил. Я принял все предосторожности, чтобы не было возможности заподозрить меня в подобной мерзости.
- Как так?
- Да разве вы забыли о том, что я написал обо всем этом Бриггаму Юнгу и что письмо это уже вручено ему?
- В самом деле вы отправили нарочного к Бриггаму Юнгу?
- Конечно, разве вы сомневаетесь в этом?
- Признаться, да.
- Значит, вы находите меня способным решиться на эту отвратительную покупку? От души благодарю вас за подобное обо мне мнение; однако вы, как видно, очень хорошо знаете меня.
- Конечно, я знаю и люблю вас, мой друг; но тем не менее я не мог не подумать, что вы не совсем со мною откровенны.
- Но как же мог я иначе поступить?
- Я думал, что вы просто забыли отправить нарочного, что было бы для нас великим несчастьем.
- Конечно, но успокойтесь, нарочный отправлен. Скажу вам откровенно, что, вмешиваясь в это дело, я знал, что мне предстоит иметь дело с тонким мошенником, а потому я принял всевозможные предосторожности; понятно, что на будущее время я буду поступать не менее благоразумно. Не скрою от вас, что я намерен употребить маленькую хитрость: через три дня отряд мормонов засядет в Прыжке Лоси, и затем я выполню в точности все то, о чем говорил вчера Ионафану Моберту.
- Слава Богу! Какое-то бремя свалилось с груди моей. Я знаю, что вы страшно беспечны, мой друг, в делах, касающихся вас лично, вследствие чего я и заподозрил вас в подобной оплошности.
- Это правда, я несколько беспечен, если речь идет о моей личности, но в то же время я отношусь совершенно серьезно к делу, касающемуся моей чести, которая, благодаря Бога, осталась до сих пор неприкосновенною.
- Никому это так не известно, как мне, мой друг, - сказал Джемс Форстер, протягивая Грифитсу руку, которую тот пожал с чувством.
В это время дверь, или, скорее, плетенка хижины, приподнялась, и вошел лейтенант Маркотет.
- А, это ты, Маркотет! - сказал Грифитс. - Ну что? Какие новости?
- Все идет хорошо, капитан. Молодой человек, слуга двух дам, которых мы вчера привезли, желает говорить с вами.
- А! Хорошо, пусть войдет.
- Войдите, - сказал Маркотет, подымая плетенку, - капитан желает вас видеть.
Пелон вошел и вежливо поклонился трем офицерам.
- Это вы, дитя мое! - сказал капитан с улыбкой. - Что вам угодно? Вы, без сомнения, пришли ко мне с поручением от вашей госпожи?
- Да, капитан, - отвечал Пелон.
- Как она себя чувствует после происшествий ночи?
- Моя госпожа чувствует себя очень хорошо, капитан.
- Очень рад. Что же ей угодно?
- Она желает говорить с вами, капитан.
- Я весь к ее услугам.
- Значит, она может прийти?
- О нет! Если ваша госпожа желает что-нибудь сообщить мне, то я буду иметь честь сам прийти к ней.
- Итак, капитан, я могу сказать…
- Что через десять минут, - перебил его капитан с улыбкой, - я буду иметь честь сделать ей визит.
- Благодарю, капитан, я передам моей госпоже ваши слова.
- Ступайте, мой милый, я следую за вами.
Пелон поклонился и вышел.
- О! - воскликнул капитан, радостно потирая руки, - сама судьба сближает меня с Валентином Гиллуа.
- Что вы говорите о Валентине Гиллуа?
- Теперь я понимаю, - продолжал капитан задумчиво, - я сильно ошибался, думая, что присутствие в наших горах отряда мнимого Кильда не есть одна из важных причин, побудивших Искателя следов прибыть в эту местность; ни один раз он не бывал здесь без какой-нибудь серьезной цели. Быть может, от моей прекрасной посетительницы я узнаю многое.
- Это правда, - заметил Форстер, - вы непременно выясните себе из разговора с ней некоторые темные стороны дела. Идите, мой друг, идите! Желаю вам успеха!
- Все зависит от счастья!
Капитан Грифитс вышел и направился к хижине, занимаемой донной Розарио и ее верной мисс Гарриэтой Дюмбар.
Стоявший на пороге Пелон, увидев капитана, предупредил об этом свою госпожу и потом ввел посетителя.
Молодая женщина сидела, облокотившись на спинку кровати; все стены избушки были завешаны мехами, а толстый ковер скрывал земляной пол.
Огонь горел в камине и распространял приятную теплоту в избушке, сплетенной из сучьев и ветвей дерев.
Гарриэта Дюмбар сидела на табурете около своей госпожи.
Донна Розарио встретила капитана с очаровательной улыбкой и протянула ему руку.
Грифитс почтительно наклонился к этой маленькой, изящной ручке, слегка коснувшись ее своими губами.
- Благодарю вас, - сказала она с некоторым смущением, - благодарю за услугу, которую вы мне оказали, капитан.
- Прошу вас, сеньора, - отвечал Грифитс, - считать меня одним из самых покорных и преданнейших слуг ваших; я ожидаю от вас новых приказаний.
- Прежде чем просить вас о новой услуге, капитан, - отвечала она, - я считаю своим долгом сказать вам, кто я такая, и познакомить вас с личностью, которой вы спасли жизнь. Милая Гарриэта, подайте стул капитану.
Молодая девушка поспешила исполнить ее просьбу, но Пелон предупредил ее, схватив табурет и подавая его капитану.
- Увы! - сказал Грифитс с печальной улыбкой, - я знаю вашу историю, она походит на историю многих несчастных, преследуемых судьбою, как вы, мадам; поведение капитана Кильда давно уж обратило на себя всеобщее внимание; всем в этой местности известно отвратительное ремесло его. Он вас, вероятно, похитил из вашего семейства, насильно принудил следовать за ним с целью продать мормонам, но, слава Богу, его низкий замысел не удался! Теперь вы свободны и находитесь в безопасности от ваших преследователей.
- Увы! - отвечала донна Розарио с печальной улыбкой, - капитан Кильд не так виноват, как вы думаете, потому что я была ему продана.
- Что вы хотите этим сказать, мадам?
- Вот в нескольких словах моя грустная история, капитан. Я родилась далеко отсюда, в самом конце Южной Америки, в Чили. Мой отец был французский дворянин и принадлежал к одному из самых древних родов своей страны. Мать моя была американка и происходила от одного из лучших семейств в Чили. Я и брат мой жили в доме наших родителей, которых мы боготворили. Один из наших родственников, смертельный враг отца моего, напал однажды на нашу асиенду вместе с индейцами Ароканами. Дикие сожгли асиенду и убили моего отца и мать. Бесчеловечный наш родственник взял меня и брата с собою и отвез нас в Новый Орлеан. Итак, мы расстались с Чили, с нашей милой родиной! Спустя некоторое время он снова посадил нас на корабль и перевез в Бразилию. Не знаю, вследствие каких причин наш родственник скоро взял нас из Бразилии и возвратил в Новый Орлеан. По возвращении нашем туда этот бесчувственный человек разлучил меня с братом. Я не знаю, где теперь брат мой!.. бедный брат! он был так прекрасен, такой искренний и так любил меня!
- Он умер?
- Увы! Я ничего не знаю, я не видела его более никогда, после нашей разлуки я не получала никаких о нем известий.
- Он, без сомнения, почти одних лет с вами, сеньорита?
- Да, почти, но он немного старше меня; если он еще жив, на что в глубине моего сердца сохранилась еще надежда, то ему должно быть около двадцати одного года; он был красив, высокого роста, хорошо образован и бесконечно добр!.. бедный Луи!
Донна Розарио замолкла и тихо плакала, закрыв лицо руками.
- Не унывайте, сеньорита, - сказал капитан после некоторого молчания, - ваш брат, наверно, жив еще и возвратится к вам. Бог милостив, надейтесь на Него!
- Благодарю вас, сеньор, за ваши утешения, - отвечала она, поднимая голову и вытирая слезы, медленно катившиеся по ее бледным щекам. - Мы остались одни, круглыми сиротами, без всякой опоры; но у нас была святая любовь друг к другу, которую Бог вселил в наши страждущие сердца для того, чтобы мы могли утешать один другого и мужественно, без ропота переносить несправедливые удары судьбы.
Увы! Теперь я одна! Нет уж более моего друга, моей опоры! Слух мой не лелеет более его нежный, сладкий голос, который беспрестанно повторял мне: "Не унывай, бедная сестра моя! Настанет наконец минута, когда судьба утомится преследовать нас, справедливость восторжествует, и мы будем счастливы!" Теперь я одна, совершенно одна! Но нет, у меня есть еще два друга, которые преданы мне, не оставляли и не оставят ни за что и никогда!
- Что же с вами случилось, сеньорита, после того как вас разлучили с вашим братом? - спросил капитан.
- Недостойный наш родственник, который не переставал быть нашим палачом, желая воспользоваться нашим громадным состоянием, поместил меня в Новом Орлеане в девичий пансион, где я пробыла несколько месяцев. Это короткое время было для меня отдыхом после долгих и беспрерывных страданий. Я была любима своими подругами; лица же, которым был вверен присмотр за мною, окружили меня всевозможным вниманием, так что если бы я могла забыть свое горе, то была бы совершенно счастлива. Но увы! это было невозможно. Между тем, скрывая свою скорбь в глубине сердца, я невольно стала сосредоточиваться в самой себе, предаваясь часто в уединении мечтаниям. Но ненавистный мой родственник не упускал меня из виду. Однажды, гуляя со своими подругами в окрестностях города, я с умыслом отстала от них, чтобы несколько отдалиться от их беззаботного смеха и веселых игр, и погрузилась в свои думы. Вдруг я неожиданно была схвачена, в то же время покрывало упало мне на лицо, меня грубо взвалили на плечи, и я потеряла сознание. Когда я очнулась, то увидела себя в повозке, запряженной одною лошадью, которая везла нас полной рысью через густой лес. Я была во власти капитана Кильда.
- Вы говорили мне, сеньорита, о двух друзьях ваших, которые так преданы вам; неужели они не могли ничего сделать для вас?
- О, капитан, они слишком много сделали для меня. После моего похищения они беспрестанно искали меня и успели подослать в лагерь капитана Кильда людей своих, которым я вполне могла довериться. Один из этих людей лейтенант самого капитана.
- Блю-Девиль! - воскликнул Грифитс с величайшим изумлением.
- Да, - отвечала донна Розарио с обворожительной улыбкой, - а другой - мексиканский охотник, который служит путеводителем каравана, Бенито Рамирес.
- Знаменитый лесной скороход?
- Да, сеньор.
- Странно! А эти два друга, о которых вы говорите, сеньорита, очень могущественны?
- Не знаю, сеньор; мне известно только то, что эти люди безгранично мне преданы.
- Можете ли вы мне сказать имена этих людей, сеньорита?
- Конечно, капитан; один из них близкий родственник моей матери, который видел нас с братом еще в детстве; он очень богат и не задумается посвятить себя нашему спасению; его имя дон Грегорио Перальта.
- Я не знаю этого имени, сеньорита, - отвечал Грифитс в задумчивости, - а другой?
- Другой - француз, молочный брат моего отца, его старый друг, который был безгранично предан ему и который теперь дорожит его памятью, - это скиталец лесов; его зовут Валентином Гиллуа.
- Валентин Гиллуа? - вскричал капитан, невольно вспыхнув от такой неожиданности.
- Вы его знаете? - спросила донна Розарио, внезапно выпрямляясь на своей кровати.
- Только понаслышке, сеньорита; я никогда не имел чести с ним встретиться. О! Если у вас такой друг, как знаменитый Искатель следов, то вам, сеньорита, совершенно нечего бояться капитана Кильда.
- Я еще вчера так думала; желание освободить меня было единственной причиной того, что Валентин Гиллуа со своими охотниками и индейцами напал на лагерь. Все уж было приготовлено к моему бегству.
- Но подоспел этот мерзавец Браун?
- Да, сеньор; без вас я бы погибла.
- О! Теперь вам совершенно нечего бояться.
- Я это знаю и благодарю вас. Но смотрите, капитан, ведь я неблагодарна.
- Вы, сеньорита?
- Да, я говорила вам только о двух моих друзьях, между тем как забыла о третьем, быть может, более всех преданном мне, - это вождь индейцев.
- Друг и названный брат Валентина Гиллуа? - перебил ее капитан, - Курумилла, не так ли, сеньорита?
- Да, капитан; я уверена, что этот человек более двух остальных заботился о моем освобождении, и я забыла его. Это дурно с моей стороны!
- Что же вы намерены теперь делать, сеньорита?
- Я хотела бы уведомить моих друзей, которые, без сомнения, в страшном отчаянии от моего внезапного исчезновения. Я хотела бы уведомить их обо всем происшедшем и, сообщив им об услуге, которую вы мне оказали, дать им знать, где и под чьим покровительством я нахожусь в настоящую минуту. Я приготовила утром, когда встала, письмо, которое желала бы отправить к Валентину Гиллуа как можно скорее.
- Ничего нет легче, сеньорита; я не знаю, в скольких лье отсюда находится знаменитый скиталец лесов, но в моем отряде есть один охотник, которому известны все тропинки пустыни и который обладает замечательной способностью отыскивать тех, кого ему надо; напасть же на след Валентина Гиллуа будет тем удобнее, что он, наверно, оставил людей в окрестностях каждого лагеря, чтобы отыскать вас.
- Могу ли я просить вас об одном одолжении, кабальеро? - прервала его донна Розарио с улыбкой.
- Говорите, сеньорита, вы не знаете еще, какое участие я принимаю в вашем деле?
- Я не сомневаюсь в этом, а потому и решаюсь обратиться к вам с следующей просьбой: я желала бы, чтобы этот молодой человек, который меня сопровождает, сам отвез мое письмо и вручил по адресу; он рассудителен, очень предан мне и хорошо знаком с местностью; кроме того, он знает многих из людей Валентина Гиллуа, и если встретит кого-нибудь из них на дороге, то тогда, конечно, можно быть уверенным, что письмо скоро дойдет по назначению.
- Пусть будет по-вашему, сеньорита! Предоставляю вам действовать, как вам будет угодно; если вы находите нужным послать этого молодого человека, то я исполню ваше желание; я же довольствуюсь тем, что имею честь быть вам полезным. Я также пошлю охотника, чтобы узнать о событиях ночи.
- Я думаю, сеньор, что так будет лучше, тем более что вы, конечно, не написали бы того, что я написала, - сказала она с очаровательной улыбкой.
- Когда вы хотите, чтобы отправился этот мальчик, сеньорита?
- Как можно скорее.
- Чтобы скорее возвратиться?
Молодая девушка молча кивнула головой.
- Хорошо, сеньорита, он отправится сейчас же.
Капитан отворил дверь и знаком подозвал к себе лейтенанта Маркотета, который чинно прохаживался в нескольких шагах с сигарой во рту.
- Лейтенант, прикажите сейчас же оседлать лучшую лошадь, - сказал капитан. - Умеешь ли ты управлять лошадью, мальчик? - продолжал он, обращаясь к Пелону.
- Я сын гамбусино! - гордо отвечал мальчик.