- О! в таком случае я совершенно спокоен, - заметил капитан с улыбкой. - Есть ли у тебя оружие?
- Да, капитан, у меня есть ружье, револьвер и нож.
- Хорошо, теперь недостает только сумки с съестными припасами, но тебе принесут ее, пока ты соберешься. Когда лошадь будет оседлана, приведите ее сюда, лейтенант, а также прикажите приготовить сумку. Ступайте и распорядитесь, чтобы все было готово как можно скорее.
Через пять минут великолепная вороная лошадь прыгала перед хижиной и рвалась из рук лейтенанта, который крепко держал ее под уздцы.
- Вот тебе письмо, Пелон, - сказала донна Розарио, обращаясь к молодому человеку, лицо которого сияло от восторга при сознании, что ему доверяют такое серьезное поручение. - Ты должен вручить его Валентину Гиллуа в собственные руки.
- Положитесь на меня, сеньора, я доставлю его или умру.
- Поезжай, Пелон, поезжай, мой друг, мой брат, поезжай, и да хранит тебя Бог!
Молодой человек вежливо поклонился и вскочил в седло с ловкостью и проворством, которые ручались в успехе возложенного на него поручения.
Если бы капитан Кильд увидел теперь этого прекрасного молодого человека, с сверкающим взглядом, грациозными манерами и твердой посадкой на лошади, он, без сомнения, не узнал бы в нем бедного Пелона, с которым он привык обходиться с таким презрением.
Но тогда он был жалкий невольник, между тем как теперь он был свободен и чувствовал, что он также человек.
Почтительно раскланявшись с донной Розарио и капитаном, он пустил лошадь охотничьим галопом и выехал из лагеря, ворота которого были для него отворены. Пять минут спустя он исчез с горизонта.
- Как мне нравится этот красивый молодой человек! - весело сказал капитан, обращаясь к донне Розарио. - Довольны ли вы, сеньорита? - прибавил он. - Все ли я исполнил, что обещал вам ночью?
- О да, сеньор! Вы слишком добры и внимательны, чтобы я не заплатила вам за все это моей искренней признательностью.
- Теперь я, кажется, бесполезен для вас, все зависит от вашего посланного.
- О, я в нем совершенно уверена, сеньор.
Капитан почтительно поклонился донне Розарио и снова поцеловал ее руку.
- О, сеньора! - сказала Гарриэта Дюмбар, когда они остались только вдвоем, - как прекрасен сделался вдруг Пелон!
Донна Розарио обняла ее, смеясь.
- Теперь он свободен, мой друг, - отвечала она, - и чувствует свою силу, как орел, у которого выросли крылья.
Теперь мы оставим на некоторое время лагерь Сожженных лесов и последуем за Пелоном.
Молодого человека вовсе нельзя упрекнуть в хвастовстве за то, что он гордо отвечал капитану: "Я сын гамбусино!" Он не только мастерски ездил на лошади, как вообще все мексиканцы, но, несмотря на свою молодость - ему было около восемнадцати лет, - он обладал замечательным знанием самых уединенных уголков и тропинок пустыни.
Постоянно сопровождая отца своего, который большую часть времени проводил в странствовании по лесам и степям, Пелон имел случай близко познакомиться со всеми трудностями жизни лесного бродяги; он приобрел также необыкновенную способность открывать следы и неуклончиво следовать по ним; но, что всего важнее, он умел направлять выстрел в чаще темного леса так же верно, как бы он стрелял в открытом поле, покрытом только высокой травой.
Сверх того он был храбр, благоразумен, осторожен и хорошо знаком с оружием, которое он постоянно носил и в котором он был похож на настоящего охотника.
Словом, донна Розарио имела основание доверять ему.
Расставшись с лагерем Сожженных лесов, Пелон продолжал скакать до тех пор, пока не углубился в самую середину равнины.
Наконец, он остановился и поворотил свою лошадь головой к востоку.
Трава была так высока, что молодой человек, хотя и был довольно высокого роста, однако должен был подняться на стременах, чтобы обозреть местность.
Мертвая тишина царствовала вокруг; ничто не нарушало ее.
Молодой человек хорошо знал позиции различных лагерей; он попробовал определить с точностью направления, в которых они находились от него, для того чтобы лучше представить в своем уме местность, где был лагерь охотников, к которым он хотел направиться.
Это была долгая и трудная работа, но, по-видимому, результаты получились удовлетворительные, так как на губах его появилась самодовольная улыбка.
- Я должен направиться прямо к северу, - сказал он, - но так, чтобы все время эти две возвышенности находились с правой стороны от меня; одна из них, как следует предполагать, называется Воладеро, которую так часто мне описывал Блю-Девиль и о которой он еще вчера говорил мне во время похода и даже указывал на нее пальцем; там я, без сомнения, могу получить сведения о человеке, которого ищу. Блю-Девиль никогда ничего не говорит и не делает без основания. Итак, я отправляюсь к Воладеро; но, чтобы быть свободнее в своих действиях и не иметь более надобности останавливаться, я позавтракаю здесь, тем более что я очень голоден; притом же, - прибавил он, взглянув на солнце, - теперь не более десяти часов с половиною.
Пелон остался очень доволен своим заключением; соскочив на землю и разнуздав лошадь, которая с жадностью принялась щипать траву, он сел возле нее, положил свое ружье в таком от себя расстоянии, чтобы во всякое время его можно было достать не вставая, и, разложив перед собою свою провизию, начал есть так, как едят в его лета, т. е. с превосходным аппетитом.
Съедая все, что попадалось ему на зубы, молодой человек погрузился в глубокие размышления, что, однако, не мешало ему быть каждую минуту настороже и не пропускать мимо ушей ни малейшего шума.
Но ничто не нарушало величественной тишины этого неизмеримого зеленого океана.
Наконец Пелон окончил свой завтрак, который продолжался не более двадцати минут.
Его лошадь также подняла вверх голову и с нетерпением озиралась по сторонам.
Молодой человек снова собрал оставшиеся съестные припасы и сложил их в свою сумку; затем он выпил залпом из дорожной бутылки вина, взнуздал свою лошадь и прыгнул в седло.
Бросив испытующий взгляд вокруг себя, он заметил дорогу, извилинами прорезывающую долину и ведущую к лагерю, в который он решился заехать.
Он ехал таким образом около двух часов, и ничто не разнообразило его монотонного путешествия.
Наконец, перед ним раскинулся громадный и густой лес; молодой человек окинул его внимательным взглядом, чтобы не ошибаться в своем направлении, и только тогда решился ехать по широкой дороге, пролегавшей через этот лес.
Вдруг он заметил свежие следы нескольких всадников.
Копыта лошадей с точностью отпечатались на мягкой, рыхлой земле.
Молодой человек принял необходимые предосторожности и пришпорил лошадь.
Спустя несколько минут до его слуха долетел какой-то неопределенный шум, который становился все явственнее и который, наконец, можно было принять за ссору.
Пелон остановил свою лошадь: в незначительном от него расстоянии, с правой стороны дороги слышались человеческие голоса.
Вдруг раздался выстрел, послышался болезненный стон и вслед за тем брань.
Пелон вздрогнул: ему показался один из этих голосов хорошо знакомым.
Молодой человек въехал в чащу леса, сошел на землю, крепко привязал свою лошадь и, взяв в руки ружье, пополз, как змея, между кустарниками.
Скоро он так к ним приблизился, что мог расслышать следующий разговор:
- Ah, Demonio! - говорил злобный голос, - на этот раз ты не уйдешь от меня!
- Лжешь! - отвечал второй такой же голос, - ты сам умрешь, собака!
Пелон продолжал подвигаться с величайшею осторожностью; наконец, он увидел двух человек: один из них стоял за деревом, так что Пелон не мог хорошо рассмотреть его, но голос этого человека приводил его в трепет. Другой стоял возле убитой лошади и держал ружье наперевес. Пелон узнал в этом последнем ненавистного Шакала.
Два врага стояли на прогалине леса один против другого, и в лицах их выражалась решимость бороться на жизнь и смерть.
Пелон осторожно своротил налево, так что очутился по правую сторону бандита, затем он приподнял ружье свое и встал на ноги.
- Ты должен умереть, Шакал! - вскрикнул он.
- Ах ты змея! - закричал бандит, оборачиваясь и узнав Пелона.
Но прежде чем он успел переменить направление ружья, молодой человек, которому хорошо был известен этот маневр, опустил курок.
Раздался выстрел, и бандит, не вскрикнув, повалился мертвым: пуля Пелона размозжила ему череп.
В ту же минуту человек, стоявший за деревом, бросился к молодому человеку с распростертыми руками и закричал задыхающимся от волнения голосом:
- Мой сын! мой сын!
- Отец! - вскрикнул Пелон.
И они упали друг другу в объятия.
- Что там такое? - спросил вдруг насмешливый голос. - Убивают и в то же время целуются! Что это значит?
Отец и сын быстро обернулись.
Перед ними стоял Блю-Девиль, опершись на ствол своего ружья и устремив на них взгляд, исполненный крайнего изумления.
- Это значит, господин Блю-Девиль, - отвечал гамбусино, по лицу которого градом катились слезы, - что я отыскал моего сына.
- И всадил без промаха Шакалу в лоб пулю? Отлично! А я так спешил, чтобы вовремя оказать помощь! Значит, мне вовсе не следовало так торопиться.
- Это не я убил Шакала.
- А кто же?
- Это я, господин Блю-Девиль, - отвечал молодой человек, кланяясь.
- И хорошо ты сделал, мой друг, что убил эту подлую тварь, - сказал лейтенант, - я всегда говорил, что он этим кончит.
Гамбусино снова обнял сына и начал целовать его.
- Но каким образом ты попал сюда? - продолжал Блю-Девиль.
- Я ищу Валентина Гиллуа.
- На что он тебе?
- Чтобы вручить ему очень важное письмо.
- А ты убиваешь бандитов, вместо того чтобы исполнить свое поручение? Знаешь ли ты, что сталось с донной Розарио?
- Вы не доверяли мне, лейтенант?
- Да, - отвечал Блю-Девиль, хмуря брови, - и начал думать, что был прав.
- Не спешите обвинять меня, лейтенант, вы скоро в этом раскаетесь.
- Это почему?
- Потому что я не оставлял ее ни на одну минуту.
- И это правда?
- Мой сын не умеет лгать, - заметил гамбусино.
- Я это знаю, - отвечал Блю-Девиль.
- Письмо, которое я должен передать Искателю следов, - от донны Розарио.
- Она в безопасности? - быстро спросил Блю-Девиль.
- Да, но не думайте, что об этом похлопотал Браун, человек, которому вы доверяли и который подло изменил нам.
- Я догадывался, что это так… О подлец, если бы ты попался мне в руки…
- Это не так трудно, как вы думаете: он в плену.
- Как это случилось?
- Валентин Гиллуа расскажет вам, проводите меня к нему.
- Хорошо, но прежде надо обыскать карманы этого мошенника.
Лейтенант выворотил карманы Шакала, вытащил оттуда портфель, туго набитый бумагами, и возвратился к молодому человеку.
- Ну, теперь скорее в путь! - сказал он. - У нас еще много дел впереди! Есть ли у тебя лошадь?
- Да, она скрыта в кустах.
- Тем лучше; ну так отправимся же!
Глава IV. Зеленый океан
Когда Валентин Гиллуа узнал о непостижимом исчезновении донны Розарио, им овладело странное отчаяние.
Бенито Рамирес, казалось, был близок к помешательству вследствие этой неудачи.
Даже Блю-Девиль, человек вообще холодный и, по-видимому, невозмутимый, находился в сильно возбужденном состоянии; он никак не мог простить себе непредусмотрительности, с которой он положился на человека, в честности которого никогда не имел случая убедиться, поэтому вследствие этой оплошности он некоторым образом был причиной ужасной катастрофы.
Блю-Девиль знал, что если Браун успел возвратить несчастную девушку в руки капитана Кильда, то он, Блю-Девиль, ничем не сможет загладить свою вину. Следовало не теряя ни минуты преследовать похитителей молодой девушки.
К несчастью, Валентин Гиллуа слишком был занят делами, относящимися к его обязанности властелина, чтобы принять участие в розысках, а потому он возложил это поручение на людей, ему преданных.
Бальюмер, Блю-Девиль, Бенито Рамирес и Навая бросились во все стороны и с неутомимой энергией старались напасть на след.
Валентин Гиллуа заметил с удивлением, что Курумилла не выказывал ни малейшего желания отправиться на розыски молодой девушки.
Между тем, когда вождь индейцев узнал об исчезновении донны Розарио, он внимательно осмотрел следы, оставленные похитителями у входа в пещеру, и исчез в чаше леса, но через полчаса он снова показался у опушки леса.
- Ну что, вождь? - спросил его Валентин.
- Все хорошо! - отвечал Курумилла, не останавливаясь и направляясь к лагерю.
Валентин не расспрашивал его более; он слишком давно знал вождя индейцев, чтобы сомневаться в верности его наблюдений; он также был уверен в том, что Курумилла безгранично предан несчастным детям дона Луиса.
Искатель следов догадался, что в голове вождя индейцев созрел какой-то план.
Они оба вошли в лагерь.
Борьба прекратилась; кроу, как голодные волки, рыскали по неприятельскому лагерю и грабили все, что попадалось им под руки.
Валентин Гиллуа не мешал им.
Анимики свято выполнил условие, заключенное им с Искателем следов: ни один из его подчиненных не нападал на женщин и не оскорблял их ни словом, ни действием; они были собраны в одном из углов лагеря под надзором двух охотников.
Несчастные дрожали от страха и холода, их жалкий вид невольно возбуждал сострадание.
Валентин отозвал вождя Воронов в сторону; переговорив несколько слов вполголоса и пожав друг другу руку, они расстались.
Валентин просил Анимики позволить женщинам и детям взять свою одежду.
Вождь Воронов считал себя слишком одолженным помощью охотников, чтобы отказать в такой незначительной просьбе их начальнику, который притом не мешал ему воспользоваться добычей.
Анимики хорошо понимал, как было для него полезно жить в ладу со своим могущественным союзником, а также, что, полагаясь на собственные силы, он никогда не успел бы овладеть лагерем.
Вследствие таких соображений он поспешил отдать приказание возвратить в целости женщинам и детям все их вещи.
Это распоряжение тотчас же было исполнено в точности.
Валентин Гиллуа собрал охотников, велел навьючить вещи невольниц на нескольких мулов; потом, простившись с вождем Воронов, он удалился со своим отрядом, в середине которого находились женщины и дети.
Охотники направились к Воладеро.
Несчастные невольницы не знали, в какие руки они попали; они думали только о том, что у них теперь другие хозяева, и со страхом ожидали неведомого своего будущего.
Во все время перехода они плакали и горевали так что их невозможно было утешить.
Охотники мало заботились о них, потому что должны были с трудом отыскивать в темноте дорогу и с большим вниманием следить за тем, чтобы их мулы не свалились в пропасть, которая тянулась вдоль всего берега реки Журдан.
Наконец к семи часам утра они достигли Воладеро.
Валентин должен был сделать несколько поворотов, чтобы наконец отыскать вход, которым женщины могли, хотя с большим затруднением, войти в подземелья.
Охотники зажгли огни в нескольких пещерах, соединенных между собою узкими проходами; женщины и дети были помещены в отдельной пещере.
Постели им были устроены из сухой травы, а сложенная в этой пещере одежда была предоставлена в их полное распоряжение.
Затем Валентин приказал охотникам удалиться, предоставив несчастным невольницам свободно предаться сну, в котором они так нуждались.
Охотники расположились в гроте, уже знакомом читателю.
Четверть часа спустя все обитатели Воладеро были погружены в глубокий сон, за исключением одного только Искателя следов, который сидел перед огнем, опустив голову на руку и предавшись размышлениям.
Около десяти часов утра вошел Бальюмер.
Валентин поднял голову.
Охотник приблизился и сел возле него.
- Что нового? - спросил его Валентин после некоторого молчания.
- Ничего особенного, только одно верное известие.
- Какое?
- Что донна Розарио и те, которые сопровождали ее, не попали в руки капитана Кильда.
- Отчего вы так думаете, мой друг? - быстро спросил Валентин.
- Я не только думаю, но и убежден в этом,
- Но откуда же вы получили такие сведения?
- Я напал на следы бандитов, которые ясно отпечатались вокруг пещеры, где была скрыта донна Розарио; эти следы привели меня в лес, где я тотчас же и потерял их. Потом я снова напал на следы, по которым пришел к новому лагерю, устроенному капитаном в великолепной позиции, так что этот лагерь кажется недоступным.
- Как, капитан успел устроить новый лагерь? - спросил Валентин с изумлением, - но, вероятно, у него очень мало людей в нем!
- Вы ошибаетесь, мой друг; заметьте, что бандитов очень мало было убито; после первых выстрелов они разбежались во все стороны; как только опасность миновала, жадность возвратилась к ним, и они собрались снова, чтобы вознаградить себя за все потерянное; кроме того, чувство самосохранения заставило их позаботиться о сооружении нового лагеря. Притом же их капитан успел спасти все предметы большей важности.
- Сколько, вы думаете, осталось у него людей?
- От сорока пяти до пятидесяти человек.
- Не более?
- Как раз половина того, что у него было.
- Это правда; уверены ли в том, что донны Розарио нет в этом новом лагере?
- Совершенно уверен; там нет ни одной женщины.
- Однако вы не проникли в лагерь?
- Не мог же я добровольно подвергать себя такой очевидной опасности.
- Как же вы после этого можете быть уверены, что там нет ни одной женщины?
- А вот как: капитан послал нескольких человек прорубить засеку, чтобы сделать таким образом свободный проезд к своему лагерю. Я внезапно овладел одним из этих работников и, приставив нож к горлу, стал допрашивать. Мошенник начал было сопротивляться и спорить, но, когда увидел, что я не шучу, счел более благоразумным повиноваться. Он сознался мне, что индейцы увели всех женщин, и когда я, не поверив этому, сильно уколол его концом своего ножа, он мне сказал: "Посмотрите сами, в нашем лагере нет еще ни одной палатки, где же мы могли бы скрыть женщин, если бы они были с нами?" Замечание было совершенно справедливо, и я был вынужден отпустить его; я даже воздержался от того, чтобы дать ему несколько пинков в дорогу. После того я возвратился прямо к вам с известием, что старому плуту капитану Кильду не удалось захватить добычу. Нет ли у вас каких-нибудь приятных новостей?
- Благодарю вас, Бальюмер, - сказал задумчиво Валентин, - эта весть все-таки приятная; но увы! Что сталось с бедным ребенком в продолжение этой ужасной ночи?
- Она же была не одна, мой друг!
- Я это знаю, ее сопровождала другая молодая девушка, с ней был еще молодой человек, почти ребенок.
- Блю-Девиль утверждает, что этот мальчик необыкновенно храбр, благоразумен, превосходно знает местность и, главное, очень предан донне Розарио.
- Все это я допускаю, мой друг, но все-таки не думаю, чтобы ребенок мог защитить ее.
В это время вошел Кастор.