Глава сорок первая
ДРУЖЕСКАЯ УСЛУГА ТЕХНИКА СОРРОУ
- Ну, - произнес доктор Блессинг рано утром, будя спящего человека на диване, - я очень рад, дорогой мистер Кавендроп, что могу сообщить вам приятную новость. Моя служанка достоверно узнала, что засада снята. Вы можете спокойно вернуться домой и высмеять брата вашей невесты. Вы можете отрицать, что были у меня. Но рекомендую вам, дорогой сэр, следить за своим здоровьем и систематически обращаться ко мне!
- О! Буду счастлив! - пробормотал спящий джентльмен, сбрасывая с лица одеяло и обнаруживая веселую, круглую рожицу Боба Друка. - Вы оказали мне столько услуг, что если б я даже сию минуту заболел и лечился у вас по гроб моей жизни, и то, сэр, я не отблагодарил бы вас достаточно.
- Шш! - мягко шепнул доктор. - Ни слова об этом. Одевайтесь, сэр.
Друк не заставил себя просить и через десять минут был готов. Но, когда он протянул своему спасителю руку, тот лукаво улыбнулся и указал ему на стул:
- Еще минуточку, мистер Кавендроп. Может случиться, что враги вас все-таки затравят. Бывали случаи в моей практике, когда недоброжелатели со стороны невесты или жены прибегали к печатной огласке. В этом случае, сударь, вам поможет вот это свидетельство.
Тут доктор Блессинг написал что-то на бумаге и торжественно протянул ее своему пациенту:
- Я осмотрел вас, сударь, и не нахожу в настоящую минуту ничего подозрительного. Эта бумага удостоверяет вашу полную и медицински подтверждаемую пригодность для брачного сожительства. Берите ее, и да сохранит вас судьба от ваших врагов!
Через полчаса Боб Друк, счастливо избежав всяких встреч с полисменами, прибыл в омнибусе на пристань, а через два часа он уже катил в Гамбург. Но это был не оборванный и загнанный Боб Друк, со штанами майора Кавендиша вокруг пояса. Он одет джентльменом, обзавелся парой рыжих бак, принял вид симпатичного шотландского сквайра, а так как в Шотландии недолюбливают не только чужие брюки, но и свои собственные, - Боб Друк спрятал драгоценную реликвию Кавендиша в ручной чемодан. В Гамбурге он пересел с парохода на поезд.
Не доезжая моста через знаменитую Гаммельштадтскую трясину, прославленную гибелью майора, Боб Друк взял свой чемоданчик и проследовал во всю длину международного вагона к тому купе, которое обычно занимает проводник.
- Том, дружище, это я! - шепнул он, постучавшись. - Менд-месс, Том!
Дверь медленно приоткрылась. В нее выглянул белобрысый тощий немец с чахоточными глазами, отнюдь не похожий на веселого Тома-трубочиста.
- Вам что надобно? - осведомился он угрюмо. - Если вы ищете прежнего проводника, так обращайтесь не сюда, а в гаммельштадтскую тюрьму. Он сегодня ночью арестован!
С этими словами немец желчно захлопнул дверь. Друк побледнел от неожиданности. Том арестован! Едва дождавшись остановки, он спрыгнул на платформу Гаммельштадта и оглянулся вокруг. Под вокзальными часами сидел унылый торговец спичками. Друк подошел к нему, размахивая чемоданом.
- Дайте-ка спички! - пробормотал он, бросая ему медяк. Человек молча вынул спичечную коробку, пристально посмотрел на покупателя и протянул ее вместе с клочком бумаги. Друк сунул коробку с бумажкой в карман, отошел в сторону, закурил, не торопясь развернул бумажку…
Чорт возьми! Это была телеграмма Тома. Ехать к Сорроу нельзя!
Друк взмахнул своим чемоданчиком и вошел в буфет. Здесь он заказал себе шотландскую селедку, шотландское виски, шотландский бифштекс и уселся, как можно выше задрав ноги, покрытые шотландским пледом. Между тем продавец спичек, подкинув свой товар на плечи, поплелся к выходу, и, видимо по рассеянности, забрел в телефонную будку, где пробыл не больше минуты.
- Сколько следует? - с сильным шотландским акцентом добивался Боб Друк у вокзального кельнера. - Селедка - раз, виски - раз, два раза, три раза - и бифштекс раз!
Пока кельнер высчитывал, за столик Друка с шумом опустился новый пассажир.
- Очень хорошо, сударь, очень хорошо! - произнес он одобрительным голосом. - Видать, что вы прямо из Шотландии, и к вашему ассортименту, можно сказать, недостает только шотландского брака. Впрочем, может быть, и он у вас не за плечами?
С этими словами незнакомец подмигнул и подморгнул Бобу так выразительно, что тот сразу узнал в нем Сорроу.
- Насчет твоей наружности - тоже не плохо, - ответил он, не меняя позы, - только малость криво подклеил усы. Выпей-ка, старичина, со мной стаканчик да сообщи, что у вас за странности. Почему арестован Том? Не заезжала ли к вам… гм… гм… одна молодая особа?
- Все по порядку, мистер Мак-Друк, все по порядку! - весело ответил Сорроу. - Ты заслужил, чтоб сообщить тебе самую приятную новость, какую только я приберег. Чистая работа, парень. Союз будет доволен тобой. А теперь вставай-ка да идем на перрон, так как я слышу гуденье экспресса, а для нас с тобой закуплены хорошенькие места до Константинополя.
- Как?!
- Ну да, мы едем в Константинополь, и собака едет с нами в собачьем вагоне, на этот раз, я надеюсь, без всяких оконных прыжков. А из Константинополя мы полетим прямехонько на Ковейт.
Боб Друк не стал больше расспрашивать, но проявил несносную растерянность и нерешительность. Несмотря на гудки, суматоху, торопливость Сорроу, он сбегал на почту и телеграф, отправил несколько спешных телеграмм одному адресату, но в самые разные города, и, наконец, запыхавшись, уселся против Сорроу в купе второго класса, по-видимому, очень мало утешенный предстоящим путешествием.
- Ну, Сорроу, - уныло пробормотал он, озираясь на свой чемодан, - я везу с собой штаны нашего майора. Они будут хорошей понюшкой для Небодара, если только библейский пес доберется живым до Месопотамии. Еще, старина, я везу с собой две приметы майора, по которым можно, как коня по копыту, узнать этого интригана прямехонько по задней ноге. Но скажи мне, была ли у вас, гм… гм…
- Не волнуйся, дружище, - ласково ответил Сорроу, положив руку на плечо Боба с самым неподдельным уважением, - я понимаю упреки твоей совести. Я понимаю, парень, что нелегко было надувать эту божью букашку со всеми ее кудряшками и рисковать своей холостой жизнью ради пользы дела.
- Что-о?! - протянул Боб растерянным голосом.
- Ну да, парнюга, не легко сидеть на иголках, не знаючи, как отвязаться от непрошенной невесты. А потому знай-ка, что я успел-таки выпотрошить твоего тестя до последней буквы и смогу отыскать майора Кавендиша, пожалуй, и без Небодара. Что до твоей невесты, Друк, девочка отлично устроилась в тюрьме с папенькой и Томом, загримированным под тебя.
Друк вскрикнул, вскочил и отчаянно уставился на Сорроу.
- Ну да, парнище, чего ты пугаешься? Том-то ведь живехонько разочарует ее, и не пройдет и суток, как она сама вернет ему данное тебе слово и освободит тебя, бедняга этакий, от всякой семейной ответственности на этом и на том свете!
Глава сорок вторая
АНГЛИЙСКИЙ КОНСУЛ В ПОРТЕ КОВЕЙТЕ
Всякий раз как у русского консула, товарища Прочного, был прием, английский консул, сэр Томас Антрикот, имел неприятную беседу с секретарем.
- Сколько человек дожидаются у нас приема, Чарльз?
Секретарь почесал за ухом и заглянул в пустую прихожую:
- Несколько человек, сэр, без каких-нибудь пяти-шести.
- А сколько человек у Прочного, Чарльз?
Секретарь выглянул в окно. Русское консульство находилось прямехонько перед английским, и в открытые двери валом валил народ.
- Никого, сэр, если не считать какой-то толпы!
Английский консул вздохнул:
- Идите, Чарльз, и посмотрите, как ведет себя мистер Прочный. Проследите за его манерами. Узнайте, гм, в чем тайна его популярности. Но осторожно, Чарльз, осторожно!
- Понимаю, сэр!
С этими словами секретарь схватил портфель, кепку, выбежал на улицу и шмыгнул в густую толпу, гортанно горланившую перед русским консульством. Здесь были степенные арабы, хитрые персидские купцы, ремесленники, батраки, амбалы, лодочники, крючники. Все они оживленно спорили, толкались и протискивались к дверям. Секретарь пролез в самую их гущу и был незаметно вынесен в огромную приемную залу консульства, где он тотчас же увидел товарища Прочного. Это был белобрысый молодой человек в русской рубашке, стоявший посреди своих посетителей и охрипший от горячего спора.
- Ты рассуди сам! - кричал крючник, пролезая вперед и хватая его за рукав. - Мамук работает восемь часов, и ты его застраховал. Мамук имеет жалованье, дом и еду, а я работаю день и ночь, и меня никто не застраховал, сплю под небом, ем луковицу. Скажи Бабуган-Аге, что так не годится!
Бабуган-Ага, богатый яличник, медленно вышел из толпы, ехидно улыбаясь и поднимая, в знак презрения, одно плечо выше другого.
- Чего ты пристал к саибу, сорная трава? - крикнул он на крючника. - Саиб имеет свои законы, Бабуган-Аги имеет свои. Хочешь работать, бери, что даю, не хочешь - уходи в страну русских. Пусть тебя там страхуют хоть на тысячу золотых туманов, ленивый мул, ослиное ухо!
- Бабуган-Ага по-своему прав, - дружески ответил консул, обращаясь к крючнику, - ты, парень, работаешь не у меня. Я не имею права вмешиваться в законы, какие существуют в твоей стране.
- Да еще, саиб, он заслуживает, чтоб его драли его собственными крючьями, - злорадно продолжал Бабуган-Ага: - он вор, лютый вор и мошенник! Он тащит веревки с моих яликов, он обокрал мой сад, он нагрубил моей теще, он вымазал навозом моего осла; он лжет на каждом шагу, точно получает за каждую ложь по рупию! Да еще смеет идти тебя беспокоить, когда ты не имеешь в нашей стране никакой власти! Зря только, саиб, ты нанял Мамука и соблазняешь этих собак! Они не стоят твоей милости!
- Ай-ай, Бабуган-Ага! - сочувственно воскликнул консул. - Твои слуги обворовывают тебя, насмехаются над тобой и твоей тещей? Бедный Бабуган-Ага! Посмотри, как работает у меня Мамук. Эй, Мамук!
Из угла вынырнул веселый молодой араб, чистенький, как орешек. Он держал в руках шкатулку.
- Мамук у меня казначей. Видишь эту шкатулку? Мамук держит мои деньги и не обворовывает меня. Он не мажет моего осла навозом. Он не грубит моей теще. Мамук хороший работник, честный работник, вежливый работник. Таковы законы в моей стране, Бабуган-Ага, что мы страхуем работников и даем им хорошую жизнь, а они находят, что честными быть выгодней. Попробуй, Бабуган-Ага, не будет ли и у тебя того же.
Крючник и Мамук переглянулись и оскалили зубы. Бабуган-Ага бешено сверкнул белками:
- А вот я поступлю с ним, как с чумным псом, и выгоню его, и возьму взамен десять других, которые будут лизать мои ладони за луковицу! Вот что я попробую по нашему обычаю, саиб!
- Бедный Aral Вместо одного, тебя будут обворовывать десять и десять грубостей наделают твоей теще. Пощади хоть ее, если не себя!
Взбешенный яличник круто повернулся и вышел. Крючник с веселой гримасой побежал вслед за ним: он отлично знал, что сегодня же получит от хозяина прибавку. А усталый и потный от жары товарищ Прочный продолжал выслушивать сотни жалоб и претензий, не имевших никакого отношения к русскому консульству. Он ходил от одного к другому, похлопывал по плечам жалобщиков, пил чай вместе с купцами, ругался вместе с амбалами, позволял каждому теребить себя за кушак и рукав, - словом, вел себя так, что Чарльз не без пользы простоял в его канцелярии.
- Сэр! - воскликнул секретарь впопыхах, врываясь к лорду Антрикоту. - Демагогия, чистейшая демагогия! Я изучил, сэр, все его приемы! В десять минут можете достичь того же самого!
Пока английский консул, поджав губы и подняв брови, выслушивал своего секретаря, привратник был в свою очередь поражен как громом: перед дверями консульства появился клиент! Это был маленький человек, чернявый, как жук, с длинными напомаженными усами, в мундире, до такой степени расшитом галунами, что найти на нем свободное местечко было не легче, чем обнаружить на европейской карте клочок земли, не покрытый таможней. Клиент закрутил усы кверху, осведомился, когда принимает консул, и проследовал в приемную. Привратник что было силы позвонил к секретарю. Секретарь взглянул в окошко и обомлел:
- Сэр Антрикот, - воскликнул он дрожащим голосом, - в приемной посетители!
- Сколько?
- Человек десять без девяти, сэр! Не забудьте, что я вам сообщил! Смелее, сэр! Сделайте выпуск побольше!
Лорд Антрикот вытянул из штанов изрядный кусок крахмальной рубашки, расстегнул ворот, растрепал волосы и бодрой походкой пошел на прием. При виде его посетитель почтительно встал с места, сделал несколько шагов и остановился. Английский консул был положительно пьян! Он шел танцующими шагами, красный, как рак, растрепанный и с рубашкой на выпуск!
- Здравствуй! - произнес он дружески, подходя к человеку, и положил ему руку на плечо.
- Не знаю, сэр, за кого вы меня принимаете! - пробормотал черномазый, возмущенно раздувая усы и отступая к дверям. - Южное солнце, сэр, может быть припекло вам голову… Я князь! Я владетельный князь Румынии, Гонориус Гонореску!
- Отлично, друг, - ответил консул, - князь ли ты, или носильщик, дом мой открыт для каждого, и ухо мое опущено к устам ближнего моего. Говори, в чем имеешь нужду!
Но румынский князь, испугавшись опущенного уха консула еще больше, чем его выпущенной рубашки, быстрее зайца юркнул на лестницу и дал стрекача. Только возле будки привратника он остановился и отдышался.
- Плохой климат! - пробормотал он, подходя к привратнику и доставая большой белый конверт с золотым обрезом, - по-видимому, господин консул пострадал от этого климата на оба уха. Вот возьмите, любезный, конверт и передайте ему, когда он оправится!
- Странно, - в свою очередь, пробормотал сэр Томас, распечатывая конверт, - мистер Прочный делает при помощи этой тактики чудеса, а я почему-то отпугиваю человеческие сердца! Посмотрим, что это такое… Эге-ге-ге! Чарльз, подите-ка сюда!
На лице консула появилась нежнейшая улыбка. Глазки его сощурились. Секретарь с интересом заглянул в бумагу и прочитал вполголоса:
Его сиятельство, князь Гонориус Гонореску,
приглашает Вас почтительно на открытие виллы
"ГОНОРИЯ"
(эстрада, рулетка, отдельные кабинеты, лучшая кухня, симфонический концерт, карнавал), имеющее быть сегодня, вечера
Ул. Фонарей, 14.
Глава сорок третья
КРИКИ НА УЛИЦЕ
- Сегодня вечером мы с вами прогуляемся, Чарльз, - милостиво произнес сэр Томас, - приготовьте два одинаковых домино! Карнавал в порту Ковейт!.. Это, знаете ли, имеет дипломатический интерес.
- Решаюсь возразить вам, сэр, - несмело прошептал секретарь: - процессия Кавендиша начинается сегодняшний день… Город будет полон кровавых столкновений… лучше выждать сообразно с инструкциями мистера Лебера!
- Оставьте вашего мистера Лебера! Оставьте инструкции! Говорю вам, Чарльз, что в интересах диплома… ай! Что это за шум?
С улицы неслись унылые гортанные крики, полные тягучего и мрачного отчаянья. Консул и секретарь бросились к окну. Маленькая европейская улица, полого спускающаяся к набережной, переполнена необычайной толпой. Из восточных кварталов двигается множество мусульман, обнаженных по пояс, с огромными шестами и древками, на самой верхушке которых торчат талисманы и амулеты, завернутые в алые шелка. Головы идущих гладко выбриты на маковке, рты растянуты, как у рыб, в диком, фанатическом напеве. Вокруг них и перед ними толпа дервишей и мулл, время от времени ударяющих в ладоши. Тогда шествие приостанавливается, и все поющие, сколько их есть, свободной рукой бьют себя по голой груди, издавая резкий, гнусавый крик:
- Ризэ-Азас-Эмруз!
- Чорт возьми, точь в точь как в Мохарраме! - воскликнул сэр Томас. - Глядите, Чарльз, глядите внимательно!
Впитывайте это зрелище всеми порами! Перед вами торжество английского гения! Что дерзает наш гений, Чарльз? Завоевывать человеческие темпераменты! Мы присутствуем при величайшей исторической победе: при искусственном, так сказать, инкубационном зарождении новой религии!
- Тише, сэр! - пробормотал Чарльз, опасливо косясь на толпу. - Этим чертям совсем не до шуток!
И действительно, зрелище начинало становиться тягостным. Напряженные, отуманенные опиумом, неподвижные зрачки фанатиков, вперенные в дервишей и мулл, точно пьянели от несказанного, призывного языка жестов. Муллы ничего не говорили, они звали толпу руками. Эти руки, воздетые над сотней голов и сопровождаемые тысячью плывущих под ними зрачков, подобно поплавку, идущему над крючком, - вздрагивали и дергались, обуреваемые тяжким грузом человеческого фанатизма, пойманного на их приманку. Они плясали в воздухе танец десяти пальцев. Каждый палец, то острый, то блеклый, то напоминающий, то мстительный, то прямой, то крючковатый, звал, грозил, хихикал, заклинал, плескался, как кисти бамбука в воздухе, завлекая, закруживая и защекотывая за собой толпу. Крики и стоны становились все чаще, все пронзительней. Из глоток сами собой выходили глубокие вздохи, словно от нажима мехов. Кой у кого в руках блеснули ножи. По израненным, исколотым грудям потекла кровь…
"Ризэ-Азас-Эмруз!"
- Ну, если кровь потекла в самом начале, сэр, это будет похуже Мохаррама! Не чересчур ли стараются наши муллы? Страшновато, сэр!
- Молчите, Чарльз, - с неудовольствием отозвался консул, начиная испытывать неприятное покалыванье под ложечкой, - разве вы не читали инструкцию Анти-Коминтерна? Там сказано, что каждая религия должна укрепляться на крови. Чем больше крови, тем крепче религия.
- Но, сэр, там говорится также о том, что эта кровь… должна быть жертвенной! А ведь у нас, пока что…
Сэр Томас Антрикот вздрогнул и быстро отвернулся от окна:
- Чорт возьми, Чарльз, хорошо, что вы мне напомнили! Где письмо моего друга, пастора Мартина Андрью? Вчера, по телефону из Багдада, мне сообщили пренеприятные вещи. Письмо надо хранить как зеницу ока. В случае чего оно будет… гм… будет в своем роде залогом, чтоб поднять решимость бедного Андрью!
- Письмо в железном шкафу, - ответил секретарь и тотчас же отправился в кабинет своего патрона, чтоб убедиться в его сохранности. Но не успел он переступить порог, как издал отчаянный крик.
Консул побледнел и бросился вслед за секретарем. В кабинете побывали воры! Окно, выходящее на веранду, распахнуто. Живая изгородь безобразных кактусов, колючих и мясистых, истоптана чьим-то каблуком. Бумаги на письменном столе перевернуты, перетроганы, разбросаны по полу. Ящики выдвинуты. Книжный шкаф открыт настежь, и с десяток книг валяется с оборванными переплетами.
Секретарь подскочил к железному шкафу.