- Да как же согласиться? Не для этого же учились. Среднее образование имеем.
Что-то в поведении Мити учительницу начало беспокоить. "Что же именно? - мысленно спрашивала она сама себя. - Барская пренебрежительность к черной работе? Или, может, это - неумение начать жизнь, растерянность?"
- Так… - уже сухо сказала Антонина Петровна. - Значит, вы только учились? А те, кто работает, это люди второго сорта? Как же тогда они приобрели свои специальности, на сложных машинах научились работать?
- Так и. Гена же согласен был к станку, а ему чернорабочим предлагают, известку пересыпать…
- Надо было идти пока на любую работу, - уже мягче сказала учительница. - А там пригляделся бы… На производстве легче выбирать специальность. Надо помнить главное: труд не терпит барства.
От Мити Антонина Петровна отправилась к дальнему родственнику Гены Ивану Демидовичу Вагину.
IV
Жарко. Река рядом, но прохлады от нее нет. Легкое, чуть заметное движение воздуха шло не от реки, а наоборот, с суши на реку, и город изнывал под солнцем.
Гена томился больше других. Он не у дела. Нельзя же называть настоящей работой то, что он с утра полил огородные гряды, убрал в доме. Не это ему нужно. И мать ждет от него не этого.
В доме прохладней. Он сидел у окна и смотрел во двор. Сонные куры убрались в прозрачную тень сарая. Одна белая курица не смогла добраться до тени и, расслабленная, валялась прямо под солнцем.
Он медленно думал о странном явлении: на Севере зимой известные всему миру лютые морозы, а летом нестерпимая жара.
О якутских морозах пишут много, о летней жаре мало.
Этот вопрос давно занимал Гену. Он прочитал много статей и книг о Севере. Попадались среди них и такие, что вызывали смех и досаду. Доверчивые редакторы порой принимали на веру досужий вымысел и печатали его.
Достал с полки два зачитанных журнала. И журналы разных лет, и авторы разные. А статьи о Якутии в них одинаково далекие от правды.
В одном писали, что уже в ноябре в Якутии начинаются страшные морозы, жизнь кругом замирает. Население готовится к этому заранее: запасают в дом топливо, воду, продукты, а потом люди закрываются и не выходят из дома целых два месяца. Ясно, что автор никогда не бывал в Якутии, иначе он бы знал, что в школах ни на один день не прекращаются занятия из-за холода.
В другом журнале не пугали читателя страшными морозами, зато живописно рассказывали, как якуты живут в ярангах и как они раньше кочевали по всему Северу. А ведь якутская юрта совсем не похожа на чукотскую ярангу. Да и не кочевали якуты - это самый оседлый народ на Крайнем Севере.
Незаметно в открытую дверь вошел пожилой мужчина, одетый в светлую рубашку-безрукавку. Вошел торопливо, явно не собираясь долго оставаться в доме. Зорко оглядел комнату, будто отыскивал и не мог отыскать глазами то, что ему было нужно.
- Ой, Иван Демидович! - узнав гостя, обрадовался Гена. - Проходите, пожалуйста, садитесь.
Двоюродный брат матери Иван Демидович Вагин приходился Гене дядей, но он всегда называл его только по имени и отчеству.
- Сидеть-то мне некогда.
Иван Демидович подошел и с маху положил руку на плечо Гены.
- А где Надя?
- Отдыхает в лагере.
Но Иван Демидович, казалось, не слышал его. Заложив руки в карманы, молча прошелся по комнате.
- А мама?
- Работает.
- Уже вышла? Не могла отдохнуть в таком горе. Гена тяжело вздохнул.
- Не на что жить. Только ее заработок. Иван Демидович сердито покосился.
- А что ты решил?
Геннадий покраснел и отвел глаза.
- И я пойду работать.
- Когда? Мать у человека одна, ее беречь надо. Лицо у Геннадия покраснело еще больше. Он угрюмо ответил:
- Я уже искал работу, нет ничего подходящего…
- Все знаю, - перебил его Иван Демидович и сел на стул у края стола.
- Что значит, нет подходящей? Это где много платят и не нужно много делать? Не слыхал про такую.
- Так я же учился десять лет! - почти крикнул Геннадий.
- Так, понятно. Значит, один только ты и учился?
Геннадий ничего не ответил. Он искренне не понимал, почему Иван Демидович говорит с ним так сердито.
- Ты что ж, специальность хорошую имеешь? Может, сноровка к какому делу есть, а тебе не ту работу дают?
Гена непроизвольно вздрогнул, словно его ударили.
- Если ты добрый сын - пойдешь на любую работу. Для матери можно это сделать. Мать для тебя на большее всегда шла. А работа - она что ж, присмотришься, может, и полюбится.
Помолчали. Иван Демидович видел, как взволнованно и часто поднималась и опускалась грудь юноши.
- Ну как? - спросил он уже мягче.
Гена подошел к столу, резко сдвинул на другой конец забытые журналы и, положив на стол крепкие кулаки, сказал:
- Завтра обязательно схожу еще раз на комбинат, к строителям, к дорожникам, а потом в порт. Может, грузчиком возьмут.
- Грузчиком ты еще молод… Есть у меня одно место на примете. Только канительная работа. И начальства над тобой будет много. Хватит ли терпения всех слушаться?
- Начальство все одинаковое, - сказал Гена, и глаза его посветлели. - А к дисциплине нас в школе приучили. Там за нами еще больше глаз было.
- Школа и работа - это не все равно. Если бы на работе было легче, вас бы к ней так долго не готовили…
- Может быть… - согласился Гена.
- Меня назначили боцманом на теплоход "Полярный", - сказал гость.
- Ну, я боцманом не гожусь. - Гена разочарованно махнул рукой.
- Я тоже так думаю. Для этого надо опыт иметь. К тому же двух боцманов на теплоходе и не нужно. Но там есть еще место палубного матроса. Работа канительная. И ты самый младший чин. Будешь палубу мыть?
- На все согласен, - решительно махнул Гена.
- Что ж, ладно! - вставая, сказал гость.
- А "Полярный" тоже пойдет в Арктику?
- Конечно. Для того и строили. Самое крупное судно в нашем управлении.
- А может, откроем что-нибудь в Арктике, а?.. Боцман нахмурился.
- Я тебя не в экспедицию, а на работу приглашаю. И еще неизвестно, чье дело труднее: тех, кто открывает, и. ш наше, кто осваивает Арктику.
Он сразу заторопился уходить и уже у двери напомнил:
- Завтра с утра приходи на теплоход. Прямо к капитану. Может, возьмет.
Глава третья
I
Утром Гена подымался по трапу на борт теплохода "Полярный". У трапа его остановил вахтенный, молодой круглолицый парень.
- Куда? - спросил он с легким акцентом.
- К капитану. Боцман велел прийти. Матросом хочу устроиться, - Гена сразу выпалил все, что мог сказать О себе.
- Еще вверх по трапу и туда.
Вахтенный показал на дверь рядом со входом п штурвальную рубку, а темно-карие, немного оттянутые к пискам глаза продолжали внимательно рассматривать новичка.
"Татарин, - мысленно определил Геннадий. - Важничает".
Но по выправке вахтенный показался Геннадию бравым матросом.
Пока они разговаривали, подошел кок, высокий, в белом халате и в еще более белом колпаке. Легонько потрогал свои коротенькие, бабочкой черные усики и предложил:
- Просись ко мне, на камбуз.
- Еще чего! - напустил на себя храбрость Гена. - Я в матросы.
- А что? Всегда в тепле, не простудишься.
- Я простуды не боюсь.
- То-то, я вижу, спортсмен.
В голосе кока чувствовалось неприятное раздражение.
"Зря обидел человека, - подумал Гена. - Может, он свое дело любит". И уже миролюбиво сказал:
- Сноровки у меня к этому делу нет. Да, может, и не возьмут еще.
Кок действительно обиделся, и последние слова Гены не смягчили его.
- Ершистый! Только тебе лучше бы на берегу сидеть.
Гена решил поддержать разговор. Авось кок смягчится.
- Почему на берегу?
- Веснушками ты больно богат, а с ними от воды подальше надо. В море они у тебя и на ушах выступят.
- Какой есть. - Гена круто повернулся и бегом поднялся по трапу наверх.
Отсюда был хорошо виден почти весь затон: вереница черных смоляных барж, мачты пароходов и шхун, юркие катера, оставляющие за собой на водной глади длинные усищи волн.
Из-за гор выплыли редкие облака. Было по-утреннему прохладно. И ему на секунду показалось, что он уже в море, что не облака плывут на мачту теплохода, а теплоход идет им навстречу, и кругом, как в небе, пусто, только синяя гладь воды без конца и края.
- Что ж ты тут был такой шустрый, а у двери онемел? - крикнул снизу кок. - Стучи смелее!
Гена сильно постучал в дверь и, не ожидая разрешения, потянул ее на себя.
…В каюте он заробел. Все тут было необычно. Стены каюты, кресло, два стула, длинный диван, письменный стол - все сделано под красное дерево. На одной на стен - три переговорные трубки.
Свисающая над боковой дверью синяя бархатная занавеска отведена в сторону. За нею видна большая никелированная кровать под тонким верблюжьим одеялом и с горкой белых подушек: в каюте и рабочий кабинет, н спальня.
У стола в кресле сидел капитан, сухолицый сорокалетний мужчина с ежиком начавших седеть черных волос. Ближе к двери, облокотившись на стол, примостился боцман.
- Вот, Сергей Петрович, пришел тот парнишка, - сказал боцман, - матросом решил плавать.
Капитан мягко повернулся в кресле, мельком оглянул вошедшего и нахмурился.
- А где здравствуйте?
- Здравствуйте, - растерянно, совсем тихо сказал Гена и тут же подумал, что сделал большую оплошность. Могут не взять. А если и возьмут, у капитана надолго останется о нем плохое впечатление. Надо было поправить положение, но как?..
- Садитесь, Серов, - предложил капитан. - Расскажите о себе.
Жизнь у Геннадия была очень несложная: семья, школа, ребячьи игры и… мечты. Рассказ получился коротким и явно не удовлетворил капитана.
- Давно о море мечтаете?
- Не мечтал я, - сознался Геннадий. - Нужда заставила… Семью кормить надо.
- Спасибо за откровенность.
Капитан не мог скрыть своего разочарования. Встал с кресла, прошелся по каюте. У Геннадия дрогнуло сердце.
Сказал правду, а себе навредил. Дело его теперь висит на волоске. Что он скажет маме? Надя ждет башмаки. Надо как-то удержаться. А в голову, как на грех, не приходит ни одна спасительная мысль.
Пока Геннадий обдумывал свое незавидное положение, капитан взял со стола трубку, набил пахучим табаком, закурил. Роняя из трубки тонкий дымок, прошелся еще раз по каюте. Остановился перед Геннадием.
- Я беру вас на теплоход, Серов. Только здесь не гуляют, а трудятся. Если вы это поймете, мы с вами поладим.
У Геннадия отлегло от сердца.
- Спуститесь вниз, дождитесь там боцмана. Потом вместе пройдете к старшему помощнику, оформите документы.
И уже вдогонку Геннадию капитан добавил:
- Сегодня же вечером перебирайтесь на теплоход. Через два дня уходим в рейс.
От нового матроса капитан не был в восторге.
- Слабосилен, пожалуй, узкогруд, - сказал он боцману, когда они остались вдвоем.
- Ничего, окрепнет за лето, - заверил его боцман. - У нас в родне все некрупные, а жилистые.
- Море не любит, из-за нужды пошел.
- Нужда, конечно, - согласился боцман. - Надеяться больше не на кого. Что ж ему делать?
- Со средним образованием. Это хорошо, боцман, всех бы таких матросов иметь. Но и трудно с ним, пожалуй, будет. Не об этом мечтал.
- В университет собирался.
- Туда и матросом не поздно, еще скорее примут. Л пока возьми парня под свою опеку.
II
Теплоход готовился к отходу в далекий и трудный рейс. И боцман находил работу команде независимо от пахты.
- Дело, дело требует, - уговаривал он матросов. - Вот отчалим от берега, тогда, кроме вахты, тревожить не стану.
Только к полудню убавилось работы, и боцман мах-пул рукой.
- Отдыхайте, надо будет - позову.
Свободные от вахты матросы пошли купаться. Место выбрали тихое, с хорошим песчаным дном. Это была как бы маленькая бухта. Сверху ее отгораживал от реки теплоход, внизу стояли счаленные бортами лихтер и две тысячетонные деревянные баржи.
Вода между ними словно остановилась и хороню прогревалась солнцем. Все решили, что лучшего места для купания не найти.
Рулевой Юсуп Шалаев, круглоголовый, с мечтательными черными глазами, неторопливо вошел в воду, несколько раз зачерпнул ее пригоршнями коротких, сильных рук и смочил ежик иссиня-черных волос.
Антон Сахно, тоже рулевой, носил прическу, названия которой не знал и сам. Он очень берег ее. Его светлые и мягкие, совсем льняные волосы во время купания всегда прикрывал резиновый чепчик.
Моторист Сергей Алферов в два раза выше Юсупа.
Он немного нескладен, широкоплеч и узок в талии. Рыжие кудри непослушно рассыпались, и он был бессилен навести в них какой-нибудь порядок. Он вошел в воду, изогнулся дугой и опустил руки к ногам.
Юсуп озорно крикнул, собираясь толкнуть его. Но моторист чуть разогнулся и внезапно нырнул. Перед широким курносым лицом Юсупа мелькнули только крупные пятки Сергея.
- Ой, шайтан! Я тебе! - И Юсуп тоже нырнул, намереваясь найти Сергея под водой.
Узкоплечий и тонконогий Геннадий сильно проигрывал перед товарищами. И это его смущало. Но в воде он приободрился. Плавал разными стилями, очень хорошо нырял. Короткорукий Юсуп погнался было за ним, но скоро отстал.
Пришли новые купальщики с других пароходов и барж, и в маленькой спокойной искусственной бухточке стало шумно и тесно, как на большом пляже.
Матросы "Полярного" оторвались друг от друга и затерялись в массе купающихся. Геннадию теперь не перед кем было показывать свое мастерство.
Наконец солнце, долго стоявшее над рекой, ушло. Купающиеся стали выходить на берег. Геннадий остался один. И вот тут он снова показал все, на что был способен в воде. Плавал разными стилями, просто лежал на воде, поддерживая себя незаметными движениями рук и ног, глубоко нырял, изумляя зрителей долгим пребыванием под водой.
Изощряясь в своем искусстве, он совсем не заметил, как в тихую бухточку вошел винтовой пароход "Партизан", намереваясь пришвартоваться к берегу за кормой у "Полярного".
- Хватит купаться, давай на берег! - позвал Гену Юсуп.
Усталый Геннадий поплыл к берегу, уже думая не о том, чем удивить товарищей, а как он сейчас отдохнет на берегу под теплым солнцем.
В это время неожиданно заработал винт парохода "Партизан" и развел крутую волну. Она окатила Геннадия, покрыв его с головой, потом с силой отбросила вниз к стоявшим там баржам и лихтеру.
Новая волна отнесла его еще дальше. Он попытался удержаться хотя бы на одном месте, но тут же с ужасом почувствовал, что его неудержимо потянуло к баржам.
На волне связка судов стала покачиваться. При столкновении баржа и лихтер легко раздавят попавшее между ними хрупкое тело человека.
К Геннадию поднеслась и накрыла черная тень баржи. Он изо всех сил рванулся вправо, вдохнул полную грудь воздуха и нырнул под широкое железное днище лихтера. Он рассчитывал, что под днищем его свободно пронесет водой и выбросит за корму.
Расчет этот не оправдался в самом начале. Случилось то, чего не ожидал и просто не знал молодой матрос.
Его пронесло не больше трех метров, с силой подбросило вверх и прижало к шершавому днищу лихтера.
"Присосало", - резанула мозг страшная догадка.
Под лихтером темно. За ушами струилась вода и тащила вперед волосы, до боли сжимало переполненную воздухом грудь.
В голове ярко вспыхнула картина: солнечный берег, заполненный народом, крутые буруны за кормой парохода "Партизан". Ее сменила вторая: дом, стол покрыт старенькой синей скатертью. Облокотившись на стол, сидит мать. Скорбное лицо ее заострилось и стало белым как мел.
"Одна, совсем одна с Надей осталась. Кто им теперь поможет!"
Глаза матери вперились вдаль, округлились.
"Где ты, Гена!" - позвала она его. Позвала громко, отчетливо, будто была рядом.
"Мама!" - крикнул он в ответ и тоже громко, но не голосом, а одной мыслью.
Все это длилось секунды.
Как это мало, если смотреть на бег секундной стрелки! И как много передумает за это время человек!
"Мама!" - еще раз мысленно крикнул Геннадий, напружинил все тело, и головой, ногами, локтями оттолкнулся от шершавого днища лихтера.
Ему удалось перевалиться спиной вниз. Но его снова прижало.
На этот раз он уперся в днище коленками и руками. Вода с силой подхватила его, пронесла два-три метра и снова прижала вверх.
Не медля, он снова оттолкнулся от днища. Вода стремительно пронесла его еще немного.
Дальше он уже не позволял воде прижимать его к днищу и отталкивался в движении.
И вдруг скорее почувствовал, чем понял, что летит вверх.
Стало светло. Заболевшие легкие расширились, рот бессильно раскрылся. Над головой громко булькнуло, и в легкие ворвалась спасительная струя воздуха.
Качнулся и застыл близкий солнечный берег. На нем суетились и кричали люди.
Выбравшись на берег, Гена быстро оделся. Его плотно окружили люди. Одни радовались счастливому исходу, другие хмурились, осуждающе качали головой, будто он умышленно совершил большое озорство, заставив их тревожиться за его судьбу.
А он смеялся. Но смех был нервный, и в нервной дрожи подергивалась кожа, словно не было на нем сухого белья и не грело полдневное жаркое солнце.
С теплохода прибежал вестовой.
- Матроса Серова срочно к капитану! - крикнул он и побежал обратно.
Геннадий бегом последовал за ним. Зябкая дрожь унялась, но тревожно заныло сердце.
"Спишет, обязательно спишет на берег. Не долог же твой матросский путь, Геннадий Серов! Видел же сам, что взял он тебя нехотя, из милости. Куда теперь пойдешь? Где найдешь работу?"
Капитана он нашел на мостике перед рубкой. Заложив руки за спину, тот ходил взад и вперед с непроницаемым видом.
- Сами пришли или вас привели?
По голосу капитана Геннадий почувствовал, что над ним действительно нависла гроза. Сердце совсем упало Опустив голову, он ответил, как школьник:
- Вестовой прибегал.
Широкие брови капитана низко опустились. Борозды глубоких морщин сверху донизу разрезали высокий лоб. Сухие губы крепко сжались, и оттого широкий, почти квадратный подбородок с легкой ямочкой сильно выдался вперед.
- Если бы это случилось два дня тому назад, я бы списал вас на берег, - рассерженно сказал капитан. - У нас нет здесь нянек для вас. Как это случилось?
Торопясь, краснея от волнения, Геннадий подробно рассказал о своем приключении. Он даже показал жестами, как отталкивался от днища лихтера, когда его прижимало водой.
- Никогда не бравируйте своей смелостью. У смелости должен быть хозяин. Смелость без ума может погубить и вас и товарищей.
Геннадий вытянулся перед капитаном и по-школьнически робко попросил:
- Не говорите только матери. А то все лето тревожиться будет.
- Один вы у нее кормилец. Вот что главное. Можете идти. - И капитан сам круто повернулся к борту.