По мере того как он истекал кровью, его все больше охватывала тяжелая сонливость, однако он заставил себя собраться с силами и стал потихоньку пробираться сквозь тростник к замбийскому берегу. Перед ним открылся свободный участок воды величиной с теннисный корт, окруженный забором из высоких, слегка покачивающихся стеблей папируса. Поверхность воды здесь устилали круглые и плоские листья водяных лилий, поднимающих свои красивые небесно-голубые цветки навстречу утреннему солнцу. Неподвижный воздух был напоен их сладким, нежным ароматом.
Внезапно Сали, приподняв голову над водой, застыл на месте. Под водяными лилиями что-то шевельнулось. Вода заволновалась, и водяные лилии закивали своими светлыми головками в такт скрытым где-то под ними неторопливым мощным движениям.
Сали знал, что это. Его толстые коричневые губы в ужасе приоткрылись, а изо рта пузырями пошла слюна. Кровь его растеклась по покрытой лилиями воде, и существо, таившееся в глубине, все увереннее и решительнее двигалось к нему, привлеченное ее дразнящим вкусом.
Сали был не робкого десятка. Мало что на этом свете могло испугать его. Сейчас же, однако, к нему приближался представитель иного мира - таинственного холодного мира речных глубин. От ужаса сфинктер бандита расслабился, выпустив в воду содержимое кишечника, и этот новый запах заставил чудовище вынырнуть на поверхность.
Среди лилий появилась лоснящаяся от воды черная шишковатая голова, похожая на бревно. Блестящие глазки на наростах, напоминавших древесную кору, немигающим взглядом смотрели на Сали, а пасть с зазубренными клыками, казалось, весело ухмылялась. Цветы лилий, венком лежавшие на лбу чудовища, придавали его страшной морде издевательский вид.
Внезапно хищник изогнул огромный хвост и забил по воде так, что она вспенилась; его длинное, покрытое чешуей тело с поразительной быстротой рванулось вперед.
Сали закричал.
Айзек, стоя у штурвала, попытался пробиться на катере в глубь зарослей. Крепкие волокнистые стебли наматывались на винт, замедляя ход катера, наконец он и вовсе остановился.
Тогда помощники Айзека бросились на нос судна и, хватаясь за папирус, принялись вручную проталкивать катер сквозь тростник, пока вдруг не очутились на небольшом участке чистой воды. Прямо по курсу вода перед ними, казалось, кипела, густая пелена сверкавших на солнце брызг обрушилась на них и словно душем обдала с ног до головы.
В пене вертелось и бултыхалось огромное чешуйчатое тело, сверкая желтым, цвета сливочного масла, брюхом, а длинный, украшенный гребнем из острой чешуи хвост колотил по воде, взбивая ее в белую пену.
На мгновение из воды показалась человеческая рука. Казалось, смертельно испуганный человек молил о помощи. Айзек перегнулся через борт и ухватил руку за запястье. Кожа оказалась мокрой и скользкой, Айзек крепко взялся обеими руками и всем своим весом откинулся назад. Он, однако, был не в состоянии удержать Сали да еще крокодила в придачу. Рука Сали стала выскальзывать, но тут на помощь капитану пришел один из объездчиков, ухвативший Сали за локоть.
Вдвоем они постепенно начали вытаскивать Сали из воды. Тот переживал сейчас состояние вздернутого на дыбу: с одной стороны его тянули к себе Айзек с объездчиком с другой - ужасающих размеров крокодил.
Второй объездчик перегнулся через планшир и выпустил из автомата очередь по воде. Это, однако, оказалось абсолютно бесполезно: пули срикошетили от брони пресмыкающегося как от стальной плиты, обдав Айзека и помогавшего ему фонтаном мелких брызг.
- Не стреляй! - тяжело выдохнул Айзек. - Заденешь ненароком кого-нибудь из нас!
Объездчик бросил автомат и ухватил Сали за другую руку. Теперь Сали тянули к себе уже трое. Им удалось вытащить его настолько, что над поверхностью воды показалась громадная чешуйчатая голова чудовища.
Своими клыками рептилия вцепилась в живот Сали. У зубов крокодила нет режущих кромок. Он разделывается с добычей, вцепляясь в нее мертвой хваткой и затем поворачиваясь всем телом в воде, отрывая при этом конечность или основательный кусок плоти. В тот момент, когда они перевалили туловище Сали через планшир, крокодил ударил хвостом и резко повернулся, разорвав Сали живот. Затем попятился, не разжимая челюстей, и вырвал наружу внутренности Сали.
Благодаря тому, что сопротивление с другой стороны уменьшилось, Сали оказался на катере. Однако крокодил по-прежнему не отпускал добычу. Хотя извивающееся тело головореза лежало на палубе, кишки его тянулись за борт, напоминая пуповину, связывавшую бандита с его судьбой.
Крокодил снова изо всех сил дернул к себе добычу. Кишки лопнули, и Сали, вскрикнув в последний раз, испустил дух на залитой кровью палубе.
На какое-то время на катере воцарилась тишина, которую нарушало лишь хриплое дыхание мужчин, только что пытавшихся спасти Сали. Сейчас они стояли, оцепенев от ужаса, не в силах оторвать взгляд от его изуродованного тела, пока Айзек Мтветве не прошептал чуть слышно: - Я не смог бы выбрать для тебя более подходящую смерть. - Затем он торжественно произнес на языке шона: - Пусть твоя дорога в мир иной, о злодей Сали, не будет мирной, и пусть сопровождают тебя по ней все твои злодеяния.
Глава VIII
Мы не задержали ни одного, - сказал Айзек Дэниелу Армстронгу.
- Ни одного, говоришь? - крикнул Дэниел. Айзека было едва слышно, и к тому же голос его заглушал треск атмосферных помех, вызванных бушевавшей в долине грозой.
- Ни одного, Дэнни, - повторил Айзек, стараясь говорить громче. - Восемь трупов, а остальные либо достались крокодилам, либо смылись обратно в Замбию.
- А как насчет бивней, Айзек? У них были с собой бивни?
- Да, у каждого, только все это ушло на дно, когда мы потопили их челноки.
- Вот черт, - буркнул Дэниел.
Теперь будет гораздо труднее убедить представителей власти в том, что основную часть бивней вывезли из Чивеве в рефрижераторах. След, ведущий к Нинг Чжэн Гону, с каждым часом все больше остывал.
- Отсюда в лагерь в Чивеве выехал наряд полиции, - сказал он Айзеку.
- Да, Дэниел. Они сейчас здесь. Я присоединюсь к ним, как только отправлю своего раненого объездчика в Хараре. Мне необходимо своими глазами увидеть, что эти мерзавцы сделали с Джонни Нзоу.
- Слушай, Айзек, у меня остался единственный след того, кто все это устроил.
- Будь осторожнее, Дэнни. Эти люди по пустякам не размениваются. Ты можешь из-за них влипнуть в серьезную передрягу. А куда ты направляешься?
- До встречи, Айзек. - Дэниел сделал вид, что не расслышал вопроса. Положив трубку, он пошел к "лендкрузеру".
Сев за руль, он задумался, куда же ехать дальше. Ясно, что это лишь короткая передышка. Очень скоро зимбабвийская полиция захочет с ним побеседовать снова, и на этот раз посерьезнее. Сейчас нелишне оказаться за пределами страны. Во всяком случае, именно туда вел след, по которому он хотел отправиться.
Он подъехал к пункту таможенного и пограничного контроля и остановился на площадке у шлагбаума. Естественно, паспорт с собой, документы на машину - в полном порядке. Выездные формальности заняли менее получаса, что по африканским меркам почти рекорд.
Проезжая по стальному мосту через Замбези, Дэниел подумал, что впереди его ждут далеко не райские кущи.
После Уганды и Эфиопии Замбия - одна из беднейших и несчастнейших стран Африканского континента. Дэниел поморщился. Циник не преминул бы заметить, что сие положение есть следствие того факта, что Замбия раньше других стран перестала быть британской колонией и, таким образом, у ее руководства оказалось больше времени, чтобы своей политикой довести страну до полного разорения и разрухи.
Шахты ее Медного пояса, находясь в частном владении, оставались одними из самых прибыльных на континенте, соперничая по своим доходам даже со знаменитыми золотодобывающими шахтами Южной Африки. После получения независимости президент Замбии Кеннет Каунда национализировал их и начал проводить политику "африканизации", которая сводилась к увольнению тех высококвалифицированных и опытных инженеров и менеджеров, которые не могли похвастаться черной кожей. В результате всего за несколько лет он добился того, что прежняя ежегодная прибыль, исчислявшаяся многими сотнями миллионов, превратилась в не менее крупные убытки.
Дэниел внутренне напрягся в ожидании встречи с замбийскими чиновниками.
- Не скажете, не проезжал ли здесь прошлой ночью мой друг по пути в Малави? - спросил он таможенника, нехотя покинувшего здание, чтобы осмотреть "лендкрузер" на предмет контрабанды.
Тот открыл было рот, чтобы разразиться гневной тирадой по поводу попытки добиться от него разглашения служебной информации, но Дэниел опередил его, достав из кармана пятидолларовую банкноту. Замбийская денежная единица, квача, названная так в честь "зари освобождения от колониального гнета", когда-то равнялась по цене американскому доллару. Однако в результате многочисленных девальваций ее официальный обменный курс дошел до тридцати за доллар, а на черном рынке за доллар давали около трехсот. Возмущение таможенника тотчас же улетучилось: перед его глазами была сумма, равная его месячному жалованью.
- Как зовут вашего друга? - спросил он с явным желанием оказать любезность.
- Мистер Четти Сингх. Он вел большой грузовик с грузом сушеной рыбы.
- Подождите. - Таможенник скрылся в здании таможни, а через пару минут вернулся. - Да, - сказал он, утвердительно кивнув. - Ваш друг проехал здесь вскоре после полуночи.
Не проявляя теперь уже никакого желания осмотреть "лендкрузер", он быстро проштамповал паспорт Дэниела и с довольным видом зашагал к таможне.
Миновав пограничный пост и выехав на дорогу, ведущую на север в сторону Лусаки, столицы Замбии, Дэниел ощутил легкий холодок тревоги. Власть закона в Замбии заканчивалась на границах застроенных районов. В буше полицейские дежурили на своих дорожных заставах, но никогда не бывали настолько безрассудными, чтобы реагировать на просьбы о помощи со стороны путешествующих по пустынным, изрытым рытвинами дорогам.
За двадцать пять лет независимости дороги в Замбии пришли в такое безобразное состояние, что местами выбоины в бетонном покрытии были почти по колено глубиной. Дэниел сбавил скорость до сорока километров в час и старался объезжать неровности, он словно ехал по минному полю.
Природа здесь оказалась удивительно красивой. Он ехал через редколесье с покрытыми золотистой травой полянами под названием "дамбо". Холмы и холмики - копьес, - казалось, были построены в давние времена чьей-то исполинской рукой. Похожие на полуразрушенные временем и непогодой стены и башни, они представляли собой поистине красочное зрелище. Протекавшие здесь многочисленные реки были глубокими и поразительно чистыми.
Дэниел подъехал к первому дорожному блок-посту.
За сотню метров до шлагбаума он до предела снизил скорость и поехал, не отнимая рук от рулевого колеса. Местные полицейские всегда нервничали и готовы были стрелять без предупреждения. Когда он остановился, к машине подошел полицейский в форме констебля, в темных зеркальных очках, просунул в окно ствол автомата и, направив его на живот Дэниела и держа палец на спусковом крючке, высокомерно заявил: - Здорово, приятель! Выходи из машины.
- Вы курите? - спросил Дэниел.
Вылезая из машины, он достал пачку "Честерфилда" и сунул ее констеблю.
Констебль отодвинул ствол автомата в сторону и, убедившись, что пачка не открыта, ухмыльнулся. Дэниел слегка расслабился.
В этот момент сзади к "лендкрузеру" Дэниела пристроился еще один автомобиль. Это был грузовик одной из компаний по организации сафари - охотничьих экспедиций. В кузове грузовика, забитом лагерным снаряжением и припасами, восседали егеря.
За рулем сидел профессиональный охотник - бородач с загорелым и обветренным лицом. Рядом с ним его клиент выглядел утонченным и изнеженным, несмотря на новенькую куртку "сафари" и украшавшую его широкополый стетсон ленту из шкуры зебры.
- Дэниел! - радостно воскликнул он, высунувшись из кабины. - Дэниел Армстронг!
Тут Дэниел вспомнил его. Им доводилось ненадолго встречаться тремя годами ранее, когда Дэниел снимал документальный фильм о сафари в Африке под названием "Человек есть охотник". Он не припомнил с ходу, как зовут этого охотника, однако в памяти сразу же всплыло, как они сидели у костра в долине реки Луангвы, потягивая виски. Дэниел вспомнил также, что тот - большой хвастун, известный больше своими достижениями по части выпивки, чем по части охоты. Вот и тогда он значительно обогнал Дэниела по количеству выпитого виски.
"Стоффель", - неожиданно пронеслось у него в мозгу, и он вздохнул с облегчением. Ему сейчас, как никогда, нужен был союзник и покровитель, а охотники-профессионалы, организующие сафари для богатых заморских клиентов, считались в буше своего рода аристократией.
- Стоффель ван дер Мерве! - воскликнул он. Стоффель, здоровенный верзила, вылез из кабины, улыбаясь во весь рот. Как и большинство профессиональных охотников в Замбии, он был африканером из Южной Африки.
- Черт подери, дружище, как здорово, что мы снова встретились! - Ладонь Дэниела утонула в его волосатой лапище. - Что, тебе тут ставят палки в колеса?
- Да как сказать… - неопределенно пожал плечами Дэниел, а Стоффель тотчас же повернулся к полицейскому констеблю: - Эй, Джуно, этот человек - мой друг. Обращайся с ним повежливее, ясно?
Констебль со смехом подтвердил, что ему все ясно. Дэниел не переставал поражаться тому, как легко африканеры и негры находили общий язык, когда речь не шла о политике; возможно, потому, что и те и другие были африканцами и прекрасно понимали друг друга. Ведь они прожили бок о бок почти триста лет, подумал Дэниел, а такого срока вполне достаточно, чтобы как следует притереться друг к другу.
- Тебе ведь нужно мясо, правда? - продолжал поддразнивать констебля Стоффель. - Попробуй только устроить доктору Армстронгу какие-нибудь неприятности, и мяса для тебя больше не будет.
Охотники здесь пользуются постоянными маршрутами во время поездок в отдаленные уголки буша и знают по именам всех полицейских на дорожных заставах. По заведенному обычаю, полицейские получают от них своего рода пошлину - bonsela.
- Эй! - крикнул Стоффель сидевшим в кузове егерям. - Дайте-ка Джуно буйволиную ногу пожирнее. Посмотрите, как он отощал. Нужно его немного подкормить. Те вытащили из-под брезента буйволиную ляжку, с которой еще не была ободрана толстая черная шкура, покрытая пылью и облепленная мухами. Надо сказать, что в распоряжении охотников оказывается буквально неограниченное количество мяса диких животных, которых на совершенно законных основаниях убивают их клиенты.
- Этим беднягам вечно не хватает протеина, - объяснил Стоффель своему клиенту-американцу, который тоже вылез из машины и подошел к ним. - За буйволиную ногу он продаст вам жену, за две - собственную душу, а за три, пожалуй, и всю эту чертову страну. Правда, все это - никуда не годный товар! - Он громко расхохотался, а затем представил Дэниелу своего клиента: - Это - Стив Конрек из Калифорнии.
- Конечно же, я вас знаю, - тут же разговорился американец. - Для меня большая честь познакомиться с вами, доктор Армстронг. Я всегда смотрю по телевизору ваши передачи. У меня с собой как раз ваша книга. Я бы с радостью получил ваш автограф для своих ребятишек: они - ваши большие поклонники.
"Вот она - цена популярности", - подумал Дэниел, мысленно поморщившись, но, когда американец достал из кабины экземпляр одной из его прежних книг, безропотно расписался на титульном листе.
- Ты в какие края направляешься? - спросил Стоффель. - В Лусаку? Давай-ка я поеду впереди и замолвлю за тебя словечко, а то ведь что угодно может произойти, и будешь ты туда добираться, может быть, неделю, а может - и целую вечность.
Дежурный полицейский, все еще улыбаясь, поднял шлагбаум и отдал честь путешественникам, пропуская машины. Дальше их повсюду встречали как королевский кортеж, и повсеместно из-под брезента неизменно появлялись громадные куски буйволиных туш.
"Весь наш путь устлан розами и кусками буйволиного мяса", - улыбнулся про себя Дэниел, нажимая на газ, чтобы не отстать от грузовика.
Сейчас они проезжали через плодородные равнины, которые орошались водой из реки Кафуэ. Это был район производства сахара, маиса и табака, где фермы принадлежали главным образом белым замбийцам. До получения Замбией независимости они старались перещеголять друг друга по части внешнего вида своих владений. Видневшиеся с автострады фермерские дома, выкрашенные в белый цвет, сверкали чистотой, походя на жемчужины в оправе зеленых, старательно ухоженных пастбищ. За аккуратными изгородями паслись стада холеных коров.
Нынче же фермеры намеренно старались придать своим владениям неряшливый, обветшалый вид, чтобы не привлекать жадных глаз охотников до чужой собственности.
- Если ферма выглядит слишком хорошо, - объяснил как-то один землевладелец Дэниелу, - ее отберут. Так что мы следуем золотому правилу: не выставляй напоказ то, что имеешь.
Кто именно отберет ферму, не было нужды уточнять.
Белые фермеры жили здесь обособленно, в своем крошечном замкнутом мирке. Подобно их предкам, первым белым поселенцам этих краев, они сами обеспечивали себя всем необходимым, включая даже мыло, поскольку на местные лавки с их пустыми полками рассчитывать не приходилось. Жили они главным образом на доходы от продуктов собственного труда, причем жили не так уж плохо: имелись у них свои гольф-клубы, клубы любителей поло и даже общества любителей театра.
Своих детей они отправляли учиться в школы и университеты Южной Африки на те нищенские суммы жестко нормируемой иностранной валюты, которые им могли выдать, и всячески старались не высовываться, чтобы не привлекать к себе внимания. Правда, те, кто заседал в правительственных учреждениях Лусаки, понимали, что без фермеров едва живая экономика страны окончательно развалится. Маис и сахар, который они производили, позволяли остальному населению не умереть с голоду, а выращиваемый ими табак давал стране ощутимую добавку к тому крошечному ручейку иностранной валюты, который ей приносили разоренные медные шахты.
- А куда нам деваться? - задал риторический вопрос собеседник Дэниела. - Если уезжать отсюда, то ехать придется буквально в одних подштанниках, потому что нам не дадут взять с собой ничего из наших пожитков. Так что остается лишь терпеть нашу нынешнюю жизнь.
Когда их крошечная колонна из двух машин подъезжала к столичному городу Лусаке, Дэниел столкнулся с наглядным проявлением одного из многочисленных печальных явлений в жизни молодой Африки - массовым переселением сельского населения в города.
Проезжая через пригород, Дэниел почувствовал запах трущоб. Это была смрадная смесь дыма от костров, на которых готовили пищу, вони выгребных ям и куч гниющего мусора, кислого запаха самодельного пива, которое варили в открытых железных бочках, и тяжелого запаха немытых человеческих тел: ведь здесь не было ни водопровода, ни рек, где можно было бы мыться. Это был запах болезней, голода, нищеты и невежества - крепкий запах новой Африки.
Дэниел угостил Стоффеля и его клиента выпивкой в баре гостиницы "Риджуэй", затем извинился и направился к портье, чтобы устроиться в гостинице.