Кто-то приближался ко мне по асфальтовой дорожке, а у меня даже не было сил поднять руку. И слава богу, что не было, потому что навстречу мне, держась за ушибленную голову, брел очнувшийся Гриша Прахов.
- Стой! - вырвалось вдруг у меня. Между нами лежало чистое пятно, асфальт без пылинки, и Гриша неминуемо бы наступил на него, сделай он еще один шаг.
- Обойди… - хрипло приказал я. Нельзя было ходить по этим пятнам. Все равно, что на могилу на чью-то наступить
Мы стояли друг против друга на том же самом месте, где встретились три месяца назад.
- Я так и знал, что ты ввяжешься, - услышал я его больной, надломленный голос. - Я же предупреждал тебя, это очень опасно… Зачем ты, Минька?..
Я смотрел в его замутненные болью глаза и понимал уже, что если и положу оружие на стол, то слова мои будут другими. "Делайте со мной что хотите, - скажу я, - но только иначе никак не получалось. Не мог я им отдать этого человека, понимаете?.."
Я шагнул к Грише, хотел сказать, мол, не тушуйся, главное - отбились, живы оба, как вдруг что-то остановило меня. Остановило, а потом толкнуло в грудь, заставив снова отступить на шаг.
- Гриша… - выдохнул я, всматриваясь в знакомое и в то же время такое чужое теперь лицо. - Кто ты, Гриша?!
ГЛАВА 9
Я проснулся от ужаса. Мне приснилось, что на моей скамейке с крупно вырезанным словом "НАТАША", на скамейке, которая вот-вот должна исчезнуть, спит дядя Коля.
Я рывком сел на койке и сбросил ноги на пол. Лоб мокрый, сердце колотится, перед глазами - пятнистый асфальт и пустота на том месте, где раньше стояла скамейка.
- Всю ночь не спала!.. - грянул где-то неподалеку голос тети Шуры.
В окно лезло солнечное ясное утро. Я сунул руку под подушку, и пальцы наткнулись на прохладную шершавую рукоять.
- Совсем из смысла выжил! - в сильном гневе продолжала соседка. - Ночь дома не ночевать - это что ж такое делается!..
Ничего не приснилось. Дядя Коля не пришел ночевать. Он вообще никогда больше не придет. Он спал вчера на этой скамейке… и исчез вместе с ней.
Я сидел, оцепенев. А тетя Шура все говорила и говорила, и некуда было деться от ее казнящего голоса. Я старался не слушать, я готов был засунуть голову под подушку… если бы там не лежала эта проклятая штуковина!..
- Перед соседями бы хоть постыдился!
Стоп! С кем она говорит?
Меня сорвало с койки, и я очутился у окна. Соседский двор из него просматривался плохо - мешали сарайчик и яблони. Мне удалось увидеть лишь закрывающуюся дверь и на секунду - обширную, в желтеньких цветочках спину уходящей в дом тети Шуры.
С кем она сейчас говорила?
Я кинулся в прихожую, отомкнул дверь и, ослабев, остановился на крыльце. Посреди соседского двора стоял, насупясь, сухонький сердитый старичок. Маленький, как школьник.
Я сошел с крыльца и двинулся босиком через двор к заборчику.
- Дядя Коля… - сипло позвал я. - Дядя Коля…
Он услышал меня не сразу.
- Да ты подойди, дядя Коля… Дело есть…
Он оглянулся на дверь, за которой недавно скрылась супруга, и, поколебавшись, подошел.
- Что это она с утра расшумелась?
Дядя Коля хотел ответить и вдруг задумался Как же мне сразу в голову не пришло: он ведь мог вчера десять раз проснуться и уйти из сквера до начала пальбы! Дядя Коля, дядя Коля… Что ж ты со мной, старичок, делаешь?!.
- Силу им девать некуда, вот что, - обиженно проговорил он
Я глядел на него и не мог наглядеться. Живой. Ах ты, черт тебя возьми! Живой…
- Кому? Ты о ком, дядя Коля?
Дядя Коля неодобрительно качал головой.
- Ну шутники у нас, Минька, - вымолвил он мрачно. - Ну шутники…
- Да что случилось-то?
- А вот послушай, - сказал дядя Коля. - Получил я вчера пенсию, так? Домой я всегда, ты знаешь, через сквер иду… Ну и присел на лавочке… отдохнуть. Просыпаюсь…
Тут сухие плечики дяди Коли полезли вверх, а кожа на лбу собралась в гармошку.
- Просыпаюсь на скамейке… Урна рядом стоит…
- На скамейке? - отрывисто переспросил я. - Как на скамейке? Где на скамейке? В сквере?
- В каком в сквере? - внезапно осерчав, крикнул дядя Коля. - В щебкарьере! Просыпаюсь на скамейке, а скамейка стоит в щебкарьере! И урна рядом!..
- Да ты что, шутишь, что ли? - задохнувшись, сказал я. - Какой щебкарьер? До щебкарьера девять километров!
- Это ты кому - шутишь? - вскипел дядя Коля. - Это ты мне - шутишь? Я двадцать лет экскаваторщиком проработал, а ты мне - про щебкарьер? Ты под стол пешком ходил…
Он оборвал фразу, постоял немного с открытым ртом, потом медленно его прикрыл.
- Ну ладно, во мне веса нет, - в недоумении заговорил он. - Но ведь они же меня, получается, на скамейке несли, вот что! На руках несли, Минька!.. Если бы на грузовике - я бы проснулся…
- Дядя Коля, - сказал я. - А ты ничего не путаешь?
Дядя Коля меня не слышал.
- Урну-то они зачем перли? - расстроенно спросил он. - Тоже ведь дай бог сколько весит - бетонная…
Тут на пороге показалась тетя Шура и зычным, хотя и подобревшим голосом позвала дядю Колю в дом - завтракать.
Я оттолкнулся от заборчика и на подгибающихся ногах побрел к себе.
Добравшись до своей комнаты, снова достал оружие из-под подушки.
Машинка напоминала дорогую детскую игрушку. Очень легкая - видно, пластмассовая. И цвет какой-то несерьезный - ярко-оранжевый, как жилет дорожника. Из толстого круглого ствола выпячивалось что-то вроде линзы.
Щебкарьер… Ничего себе шуточки! Так и свихнуться можно.
Я ухватил рукоять поплотнее, и от кисти к локтю пробежали вчерашние электрические мурашки.
Гришу пора будить, вот что! Хватит ему спать. Отоспался…
Посреди стола белела записка.
"Ешьте, завтрак на плите, - прочел я. - Заставь Гришу сходить к врачу, а на Бехтеря в суд…"
Дочитать не успел - показалось, что в дверях кто-то стоит.
Я обернулся.
В дверях стоял Гриша Прахов.
Никогда раньше он не позволял себе выйти из своей комнаты, не смахнув перед этим последней пылинки с отутюженных брюк. Теперь он был в трусах, в майке и босиком. Да еще марлевая повязка на лбу - вот и весь наряд.
Я выпустил записку из рук и шагнул к Грише.
- Эти… - хрипло сказал я. - В кого я вчера стрелял… Что с ними?
Гриша смотрел непонимающе. У меня перехватило горло. Перед глазами снова блеснули чистые пролысины на пыльном асфальте.
- Ну что молчишь? Живы они?
- Живы, - сказал Гриша. - Ты отправил их на корабль. В камеру коллектора. Понимаешь, есть такое устройство…
Дальше я уже не слушал. Проходя мимо койки, уронил оружие на подушку и остановился перед окном. Почувствовал удушье и открыл форточку.
- Дурак ты, Гриша… - обессиленно проговорил я и не узнал собственного голоса. Был он какой-то старческий, дребезжащий. К восьмидесяти годам у меня такой голос будет. - Что ж ты вчера-то, а? Я же думал - я их всех поубивал…
ГЛАВА 10
Расположились в кухне. За окном качалась зеленая ветка яблони и время от времени, как бы приводя меня в чувство, легонько постукивала в стекло.
А передо мной на табуретке сидел и ждал ответа… (Я отмахнулся от лезущего в глаза сигаретного дыма). Черт знает что такое! Сидит на табуретке парень из мой бригады, Гришка Прахов - вон с Бехтерем у него нелады из-за Люськи… Другая планета…
А куда денешься, если в самом деле другая?
- Интересно у тебя получается, - нахмурясь, проговорил я. - Ты - преступник. Я - вроде как твой сообщник… А они? Они-то сами кто? Ангелы?.. Ну нет, Гриша, брось! Ангелы по ночам засады не устраивают. Да еще на чужой территории!
- Они не нарушали законов, - негромко возразил он.
- Чьих?
- Своих.
- А наших?
Гриша запнулся. А я вспомнил вдруг, как эти двое вели его вчера сквозь ночной сквер. Шли - будто по своей земле ступали…
- Во всяком случае, - добавил он совсем тихо, - они сделали все, чтобы вас не обеспокоить…
Я хотел затянуться, но затягиваться уже было нечем - от окурка один огонек остался. Я бросил его в печь и захлопнул дверцу.
- Слушай, а что это вы все такие одинаковые?
Лицо у Гриши стало тревожным и растерянным.
- Странно… - сказал он. - В самом деле одинаковые… Раньше мне так не казалось… Хотя, с другой стороны, в общем-то все логично: идеальное общество требует идеального людского материала.
- Чего-чего?
- Я объясню, - сказал он. - Допустим, так: дом по-настоящему прочен лишь в том случае, когда он построен из одинаковых камней. Если какой-нибудь камень сильно отличается от остальных, стена может рухнуть…
Несколько секунд я соображал.
- Ага… - проговорил я наконец. - А идеальное общество, значит, из одинаковых рыл… Весело. Ну а как же так получилось, что вы все одинаковые?
- Не знаю, Минька, - сказал он.
Я пощупал виски. Разговор еще только начинался, а мозги у меня уже тихонько гудели от перегрева.
- Так… - пробормотал я. - Понятно… Значит, общество - ангельское, а ты… Вроде того камня, да? И закон этот ваш, насчет личности… Слушай, а как ты его нарушал?
- Нарушал… - безразлично отозвался он.
- Ну а что ты делал-то? По газонам ходил? Вел себя не так?
- Просто вел себя…
Я шумно выдохнул сквозь зубы.
- С тобой свихнешься… Как это - вел себя? Все себя ведут!
- Не все… - тихонько поправил он, и словно знобящий сквознячок прошел по кухне после этих его слов. Я снова сидел, укрываясь за жидким кустиком, а из черных провалов ночного сквера на меня наползала оглушительная смертельная тишина… - И они из-за этого достают человека на другой планете? Вел себя… Интересное дело - вел себя…
- Бесполезно, Минька! - с отчаянием проговорил Гриша. Ты пытаешься вогнать то, что произошло, в привычные рамки - бесполезно! Пойми: это отстоявшееся до предельной ясности общество. Там считаются преступлением такие мелочи, на которые здесь никто не обращает внимания. Потому что более серьезных преступлений там нет…
Говорил он искренне, с чувством, и выходило очень даже складно. И все же что-то пугало меня в том, как легко он нижет слова, и…
- Гриша! - отшатнувшись, выговорил я. - А откуда ты так хорошо знаешь наш язык?.. И этот твой ангел с битой мордой… Он же мне вчера по-русски ответил!.. А документы! Где ты взял паспорт? Как ты сюда попал вообще? Кораблем?
- Что ты! - сказал он. - Я бежал через… - Он запнулся, ища слово, - ну, скажем, через "приемник"…
Меня аж подбросило, когда он объяснил, что это такое.
- Так какого же черта ты раньше молчал! Где он, этот твой "приемник"?
- Уничтожен. Полгода назад.
- Интересно… И кто ж это его уничтожил?
- Я. - сказал Гриша и умолк, как бы сам удивляясь своему ответу. Я тоже молчал. Ошарашил он меня, по правде говоря.
- Знаешь, Минька, - вздохнул он, - давай-ка я лучше по порядку…
…Мало я что из его истории понял. Грише то и дело не хватало наших слов, и он вставлял свои либо переводил их так, что запутывал все окончательно. Голова у меня гудела и шла кругом. То мне вдруг мерещились какие-то запаянные ампулы со скрюченными младенцами внутри, то вдруг огромные соты типа осиных - и в каждой по Грише Прахову, потом вдруг в эти соты ни с того ни с сего вдвинулся обыкновенный коридор, в котором Гриша встречался с каким-то человеком и почему-то тайно. Она… Тут я с разбегу остановился.
- Стоп! Кто "она"?
- Человек…
- О ч-черт!.. - только и смог выговорить я. - Так это, значит, она, а не он?
Она. Причем из этих… Из отбракованных. У Гриши, - у того хотя бы внешне с породой все было в порядке, а ее еще и масть подвела. Ангелок с изъяном - все черные, а она рыжая… Рыжая?
- Гриша, - позвал я. - А что, Люська сильно на нее похожа?
- Нет, - помолчав, отозвался он. - Но сначала показалось, что очень…
О знакомстве этом Гриша рассказывал особо путано. Я, например, понял так, что влюбились они друг в друга. А как тут еще можно понять?.. А вот то, что Рыжая его была преступницей, Гриша узнал лишь перед самым своим побегом… Я смотрю, веселое житье у этих ангелов: куда ни плюнь - преступник.
- Тоже вроде тебя?
- Нет, - сказал он. - Не вроде меня. Хуже. Она совершила что-то действительно очень страшное.
- Вокзал, что ли, взорвала?
- Не знаю, Минька, - сказал он. - До сих пор не знаю… Просто однажды она исчезла на несколько дней, а когда появилась снова… то это уже была не она.
- Как?!
- Высшая мера, Минька. К ней применили высшую меру. Теперь она не смогла бы уже совершить никакого преступления, но при этом… Понимаешь, она стала… Да просто не стало ее!
Я торопливо достал и запалил еще одну сигарету. Вот так ангелы…
- И ты решил бежать?
Гриша очнулся и поглядел на меня изумленно.
- Ты слишком хорошо обо мне думаешь, - сказал он. - Не бежать, Минька, нет… Я решил пойти в Дом Стражи и заявить сам на себя. Может быть, даже наговорить на себя… Наговорить - до высшей меры…
…Он идет по длинным пустым коридорам. Голые стены и потолок излучают ровный, не дающий тени свет.
Он давно уже чувствует, как какая-то сила сначала легонько, а потом все сильней и сильней нажимает на виски, стесняет дыхание… Это давит на него всей своей огромной тяжестью Дом Стражи.
Давление растет с каждым шагом. Сейчас он не выдержит, повернется и побежит к выходу… Однако он не делает этого и продолжает углубляться в пустой лабиринт коридоров.
Вскоре он теряет чувство времени. Туннели неотличимы друг от друга. Но вот коридор обрывается тупиком, и он останавливается в растерянности.
Поколебавшись, делает еще один шаг, и стена бесшумно откатывается в сторону.
Входить не положено, и все же он входит и посреди пустого зала видит предмет, напоминающий кресло.
Он садится в это кресло и ждет чего-то. Внезапно со всех сторон к нему протягиваются блестящие суставчатые манипуляторы и смыкаются вокруг головы, образуя нечто вроде тесного шлема…
…Он приходит в себя, и воспоминания обжигают его сильнее прежнего. В смятении перебирает он события последнего времени и вдруг понимает, что дело не в самих событиях, а в том, что он думает о них на чужом языке Устройство ничего не изъяло из его памяти, наоборот - в него ввели информацию, предназначавшуюся кому-то другому.
Он выбирается из кресла и подходит к стене. В полном сознании, отдавая отчет в своих действиях, он поднимает с пола оставленный неизвестно кем остроконечный брусок металла и взламывает шторку ниши, на которую раньше не решился бы и взглянуть
Из ниши он извлекает четыре странных предмета - четыре набора тонких прямоугольных пластин - и некоторое время изучает их, разбирая чужие условные знаки. "Прахов Григорий…" На той планете (он уже знает о ее существовании!) это называется именем. Даже если человек сменит работу или станет калекой, его все равно будут называть Прахов Григорий…
- Ну-ка, дай сюда паспорт!
Гриша сунул руку в нагрудный карман рубашки и протянул мне красную книжицу. Я долго всматривался в фотографию. Гришкино лицо. Никакой разницы. Разве что чуть моложе.
- Чьи документы? - спросил я. - Как они вообще туда попали?
- Все просто, - сказал он. - Это документы одного из… наблюдателей, работавших здесь, у вас…
Из-под меня чуть скамеечка не вывернулась.
- Но они уже все отозваны, - поспешил добавить он. - То есть нет их сейчас на Земле?
- Ни одного. Я же говорю: все отозваны…
Я перевел дыхание и малость успокоился.
- А почему отозваны?
- Из этических соображений, - сказал Гриша.
- Чего-о?
- Из этических соображений, - повторил он. - Было решено, что тайно изучать - недостойно. И наблюдателей отозвали.
Я ошалело поглядел на Гришу, потом на фотографию
- Постой! А у него паспорт откуда взялся?
- Это его паспорт. Выдали, когда исполнилось шестнадцать лет…
- Ах, черт!.. - Я вспомнил давний разговор Гриши с матерью. - Так их, выходит, что? В самом деле сюда детьми забрасывали? И подменяли потом?
- В самом деле…
И ведь по-умному все рассчитали, собаки! Знали, видно, что для нас они - на одно лицо. Вернется такой пацан откуда-нибудь с каникул - да кто что заподозрит! Ну характер изменился, ну и что? Переходный возраст - бывает… Из этических соображений… Долго они что-то соображали.
- На, держи. - Я приподнялся и отдал паспорт Грише. - И что там с тобой дальше было?
- Дальше… Дальше я воспользовался "приемником".
…Оказавшись внутри цилиндра, он закрывает люк, отсекая разом и Дом Стражи, и рыжеволосую преступницу с выжженной памятью, и всю свою прежнюю жизнь.
На пульте - всего одна клавиша. Утопленная, она вспыхивает и начинает наливаться сиреневым. Он ждет, пока свечение станет ровным и ярким, затем нажимает ее повторно. Клавиша гаснет. И хотя больше ничего не происходит, он все же каким-то образом понимает, что теперь за стенками цилиндра - иной мир.
Справа от пульта он находит механизм ликвидации и приводит его в действие. Время пошло - нужно спешить. Скоро то, чем "приемник" прикинулся на этой планете, исчезнет в неяркой беззвучной вспышке.
Он открывает люк, и лица касается несильный холодный ветер. Чужая ночь. Чужие мелкие звезды. Их очень мало. Он делает несколько шагов, удивляясь тому, как неровна поверхность, по которой идет. Наклоняется и ощупывает грубое бугристое покрытие, присыпанное тонким пачкающим порошком. Пыль. Это называется пыль. Прах…
Теперь первым делом - достать местную одежду. Любую. А ту, которая на нем, - уничтожить, чтобы и следа от нее не осталось.
А погоня… Погоня будет. В этом он почему-то уверен.
ГЛАВА 11
Рядом с дверью нужного нам кабинета стояли шеренгой четыре стула. На крайнем, поближе к двери, сидел этакий жировичок в мятом костюме. Наше появление его встревожило.
- А товарищ майор еще не пришел, - с опаской глядя на нас, предупредил он.
- Ничего, подождем, - проворчал я, присаживаясь рядом. Гриша подумал и тоже присел.
Уяснив, что перед ним всего-навсего посетители, жировичок успокоился.
- Будете за мной, - с достоинством сообщил он. Некоторое время сидели молча.
- Как она хоть называется, твоя планета? - негромко спросил я Гришу.
Гриша сказал. Я попробовал повторить - у меня не получилось.
- Понятно… А где находится?
- Не знаю…
- То есть как? Не знаешь, где твоя планета?
- Я ведь не астроном, - с тоской пояснил Гриша. - И потом это в самом деле очень далеко…
Я вспомнил, что где-то в кладовке у меня должен лежать старый учебник астрономии за десятый класс. Карты звездного неба и все такое… Хотя что с него толку, с учебника! Гриша-то ведь по cbohvi картам учился, в наших он просто не разберется. Да я и сам теперь в них не разберусь…
- А вы, простите, по какому делу? - поинтересовался жировичок.
- По важному, - отрезал я.