– Не в хороших. В город приходят много курдов, чтобы сделать покупки или что-то продать. Для них он ввел высокий налог, с которым бей не хочет примириться.
– Ты хотел говорить с ним по этому делу?
– Да.
– Всю сумму ты заплатил бы?
– Нет.
– Только переговоры? Это ни к чему не приведет.
– Я хотел сказать ему, что мы каждого мужчину из Амадии, входящего на нашу территорию, заключим в тюрьму и будем держать, пока оба курда не окажутся на свободе.
– Это репрессивные меры. Мне кажется, на него такие действия не произведут впечатления – ему, похоже, безразлично, находятся ли жители Амадии в тюрьме или на свободе. И потом вы должны учесть, что из таких демаршей очень легко возникают конфликты. Наилучшим решением был бы побег.
– Об этом говорит и бей, но это невозможно.
– Почему невозможно? Такая строгая стража?
– О нет! Стража нас не волнует. Там сержант с тремя людьми, их бы мы быстро скрутили, но они могут поднять шум, который для нас опасен.
– Опасен?!
– Но самое главное другое – невозможно проникнуть в тюрьму.
– Почему?
– Стены слишком толсты, вход закрыт двумя дверями, обитыми крепким железом. Тюрьма примыкает к саду дома, где живет арнаутский ага; любой необычный шум насторожит его и повлечет за этим нашу гибель. Нет, от мысли о побеге мы должны отказаться.
– Даже если вы найдете человека, который будет готов вам помочь?
– Кто это может быть?
– Я!
– Ты, эмир? О, как это было бы здорово! Как бы я тебя отблагодарил! Ведь эти курды – мои отец и брат.
– Как тебя зовут?
– Дохуб. Моя мать – курдка из племени дохубов.
– Должен тебе сказать, что я нездешний и не знаю, как организовать побег. Но твоего бея рекомендовали мне с хорошей стороны, к тебе я тоже чувствую расположение. Я уже утром разведаю, что можно предпринять в данном случае.
За этим заверением скрывалась, должен признать, маленькая личная выгода. Дело в том, что нам могла потребоваться поддержка гумринского бея, ею же мы могли заручиться скорее всего, защитив его людей.
– Значит, ты считаешь, я должен идти к мутеселлиму?
– Да. Иди к нему и попытай еще раз счастья с помощью переговоров. Я уже провел кое-какую работу, так что, возможно, твоих родственников отпустят добровольно.
– Господин, ты в самом деле сделал это?
– Да.
– Как же ты это совершил?
– Если мы начнем об этом говорить, это заведет нас слишком далеко, но я тебе все же запишу несколько слов, которые пригодятся тебе, если ты последуешь моему совету.
– Что за совет?
– Не говори о репрессиях. Скажи ему, что если он уже сегодня не освободит пленников, то ты тотчас же поскачешь к мутасаррыфу и скажешь ему, что курды-бервари восстали. При этом вскользь упомяни, что ты поедешь через земли езидов и поговоришь с их военачальником Али-беем.
– Господин, это крайне рискованно!
– Тем не менее сделай это. Я тебе настоятельно советую, поверь – у меня есть основания. Должно быть, он держит своих пленников в заключении большей частью для того, чтобы выжать из них деньги, которые ему нужны. Теперь эта причина отпадает, ведь мы сделали ему значительный подарок в виде пиастров.
– Тогда я к нему иду!
– И прямо сейчас же. После ты вернешься сюда, и я передам тебе мое послание к бею.
Я написал на листке моего блокнота следующие слова по-турецки: "Позволь мне донести дело этого курда до твоего сердца и избежать гнева мутасаррыфа!"
Я подписал письмо, передал его Дохубу, и он спешно удалился. Мне хватило наглости уверенно играть роль весьма влиятельной персоны. Конечно, риск был. Случай поставил меня, если можно так сказать, к столбу для лазания с призом на самом верху, и я добрался до середины. Обидно соскальзывать с полпути вниз, не достав приза, когда нужно еще лишь малейшее усилие, чтобы добраться до верха!
Тут возвратился Халеф и принес такое количество закусок и фруктов, будто хотел запастись провиантом на целую неделю.
– Больше чем достаточно, хаджи Халеф Омар, – сказал я.
– Аллах акбар, господин, но мой голод еще больше. Ты знаешь, что я и маленький Ифра с сегодняшнего утра в Спандаре ничего не ели?
– Да ешьте! Но прежде всего накрой здесь стол, чтобы мой гость не ушел от меня голодным. Ты принес вино?
– Нет! Ты стал истинным верующим и все равно хочешь вкушать питье неверных! Аллах керим, как я, мусульманин, буду требовать в Амадии вина?!
– Тогда я сам принесу себе вина.
– Господин, я готов сходить за вином. Но здесь говорят по-курдски, а этот язык я не понимаю, а турецкий знаю так плохо, что могу купить лишь те вещи, названия которых знаю.
– Вино по-турецки – шараб, а по-курдски – шераб, это легко запомнить. Мистер Линдсей употребляет вино, так что иди и принеси!
Когда он открыл дверь, чтобы уйти, я услышал внизу визгливый голос Мерсины вперемежку с просящим тенорком какого-то мужчины. Халеф тут же вернулся.
– Сиди, там внизу мужчина, которого хозяйка не хочет пускать наверх.
– Кто он?
– Житель Амадии, его дочь больна.
– Какое это имеет отношение к нам?
– Прости меня, сиди. Когда я недавно покупал хлеб, примчался этот мужчина и едва не сбил меня с ног. Я спросил его, почему он так спешит, и он сказал мне, что его дочь внезапно тяжело заболела и может умереть. Тогда я посоветовал ему прийти к тебе, ибо он не мог найти врача. И вот он пришел к тебе.
– Ты совершил глупость, Халеф. Ты же знаешь, что я лишился моей маленькой аптечки и теперь у меня нет лекарств, которыми я лечил на Ниле!
– О сиди, ты большой ученый и сможешь исцелить больного и без тех зерен, что ты давал раньше.
– Я же совсем не врач!
– Ты можешь все!
Что делать? Халеф, вспомнив врученный бакшиш, опять наговорил обо мне кучу небылиц, и мне снова придется расхлебывать неприятности.
– Хозяйка умнее тебя, Халеф! Ну, ладно, иди и приведи этого мужчину.
Вскоре он вернулся, подталкивая в спину бородатого человека, у которого на лбу выступили бисеринки пота. Это был курд, я понял это, увидев толик – челку, падавшую ему на лоб из-под сдвинутого чуть-чуть наверх тюрбана; но одежда у него была турецкая.
– Салам! – приветствовал он меня поспешно. – О господин, иди быстрее, иначе моя дочь умрет, она уже почти на небесах!
– Что с ней?
– В нее вошел злой дух, который ее убьет.
– Кто это сказал?
– Старый турецкий хаким, которого я приглашал. Он повесил на нее амулет, но считает, что он ей не поможет.
– Сколько ей лет?
– Шестнадцать.
– У нее бывают судороги или приступы эпилепсии?
– Нет, она никогда не болела.
– Что делает злой дух с нею?
– Он вошел в нее через рот, ибо она жаловалась, что он раздирает ей сердце, увеличивает ей глаза, чтобы глядеть наружу. Ее рот и лицо красные, она лежит и говорит о красотах неба, куда вскоре может попасть.
– Я посмотрю, смогу ли тебе помочь. Ты живешь далеко отсюда?
– Нет.
– А кроме старого хакима есть еще врач?
– Нет.
– Тогда идем скорее!
Мы поспешили вперед. Он провел меня тремя переулками в дом, с виду весьма приличный. Значит, владелец не принадлежал к особо бедным людям. Миновав две комнаты, мы прошли в третью. На низкой подушке лежала девочка. Около нее стояли на коленях несколько плачущих женщин, сбоку сидел старик, бормочущий молитвы.
– Ты хаким? – спросил я его.
– Да.
– Что с больной?
– В нее вошел дьявол, господин!
– Глупости! Если бы в ней был дьявол, она не говорила бы о небесах.
– Господин, ты не разбираешься в этом. Он запретил ей есть и пить, и кружит ей голову.
– Дайте я посмотрю больную!
Я отстранил женщин и встал перед девочкой на колени. Она была очень красивой.
– Господин, спаси мою дочь от смерти, – взмолилась одна из женщин, – и мы отдадим тебе все, что у нас есть!
– Да, – подтвердил отец девочки. – У тебя будет все, ведь она – наш единственный ребенок, она – наша жизнь.
– Спаси ее, – раздался голос из глубины комнаты, – и ты станешь богат, и тебя возлюбит Господь.
Я глянул туда и увидел старую женщину. Ее внешность заставила меня содрогнуться. Ей, видно, было лет сто, тело скрючено и состояло, похоже, из кожи и костей. Ее ужасное, худое лицо напоминало череп, хотя с головы свисали почти до пола тяжелые белые косы.
– Да, спаси ее, спаси мою правнучку! – повторила она, просяще воздевая сухие руки. – Я буду просить на коленях Матерь Божью, чтобы это у тебя получилось.
Католичка! Здесь, среди курдов и турок!
– Молись, – ответил я с волнением, – я попытаюсь, но сможет ли здесь помочь человек!
Больная лежала с широко открытыми ясными глазами, но ее зрачки были расширены, лицо сильно покраснело, дыхание и пульс были частыми, а шея судорожно подергивалась. Я даже не спрашивал, когда заболела девочка. Я хоть и был дилетантом, но понял сразу, что больная съела белладонну или страмониум.
– Твою дочь рвало? – спросил я отца.
– Нет.
– У тебя есть зеркало?
– Есть, но маленькое.
– Дай его мне.
Старый хаким хрипло засмеялся:
– Злой дух посмотрится в зеркало!
Я не ответил ему и с помощью зеркала направил проникающий через окно луч уже опускавшегося солнца прямо на лицо девочки. Слепящий луч не оказал никакого действия на радужную оболочку глаза.
– Когда твоя дочь последний раз ела? – спросил я.
– Я не знаю, – ответил отец, – она была одна.
– Где?
– Здесь.
– Это не злой дух вошел в нее, она съела или выпила что-то ядовитое!
– Аллах-иль-Аллах! Это так, господин?
– Да.
– Не верьте этому, – предостерег хаким, – в ней дьявол.
– Молчи, старый глупец! У вас есть лимоны?
– Лимонов нет.
– А кофе?
– Кофе есть.
– Вы можете достать чернильные орешки?
– Они растут поблизости. У нас есть немного в доме.
– Быстро сделайте крепкий горячий кофе и сварите орешки в воде, пришлите лимоны!
– Ха, он хочет накормить дьявола орешками, лимонами и кофе! – воскликнул хаким, всплескивая от ужаса руками.
За неимением ничего лучшего я засунул в рот большой палец, защитив его от сжатия зубов рукояткой ножа. После некоторых усилий эксперимент удался, хотя манипуляции стоили девочке многого. Я повторил их, но этого все же было недостаточно.
– Поблизости есть аптека? – спросил я.
– В этом же переулке.
– Идем быстрее, веди меня!
Мы пошли. Мой проводник остановился перед какой-то лавкой.
– Здесь живет торговец травами, – сказал он.
Я вошел в лавчонку и оказался в хаосе всевозможных нужных и ненужных вещей. Прогорклая помада, курительные трубки, старые, засохшие пластыри и сальные свечи, ревень и жженый сахар – все в одном ящике, кофейные зерна рядом с липовым цветом, зерна перца и очищенный мел, листья кассии в банке, на которой написано "мед", гвозди, имбирь, медный купорос, мыло, табак и соль, очки, уксус, корпия, самородная сурьма, чернила, семена конопли, нитки, резина, валерьянка, пуговицы и пряжки, смола, варенье из грецких орехов, дерьмо дьявола и фиги. Все мирно лежало друг над другом, друг под другом, друг на друге… Около всего этого восседал грязный маленький мужичок, выглядевший так, как будто он только что испробовал все эти средства и ингредиенты на себе. Сколько горя породил, должно быть, этот торговец!
Для моих целей понадобились лишь купорос и бутылочка нашатыря. Купорос повлиял на больную положительно. Затем я дал ей крепкого кофе с лимонным соком, а после этого настой чернильных орешков. Потом я приказал ее родным для предупреждения возможных вредных последствий не давать девочке спать: тормошить, обрызгивать холодной водой, давать нюхать нашатырь. Я обещал скоро вернуться. Может быть, такое лечение было не совсем верным, но я мог лечить только так. И все равно оно оказалось успешным. Теперь я мог подумать о другом, так как опасность вроде бы миновала. Осмотревшись хорошенько в комнате, я увидел корзиночку, наполненную шелковицей. Среди нее лежало несколько ягод красавки.
– Ты хочешь увидеть злого духа? – спросил я хакима.
– Духа нельзя увидеть; даже если это возможно, ты бы не смог мне его показать, потому что ты в него не веришь. Если девочка не умрет, значит, ей помог мой амулет.
– Ты что, не видел, как я сразу снял его с шеи? Вот он лежит, я сейчас его открою.
– Ты не смеешь! – крикнул он, хватаясь за амулет.
– Отстань, старик! Моя рука сильнее твоей. Почему я не смею его открыть?
– Внутри амулета волшебство. Тобою тотчас же овладеет тот же самый дух, что и девочкой!
– Посмотрим!
Он снова попробовал помешать, но я уже развернул сшитый кусок телячьей кожи и нашел там мертвую муху.
– Ты просто смешон с этой дурацкой мушкой, – сказал я, роняя муху на пол и наступая на нее. – Ну, где же твой дух, что должен овладеть мною?
– Только подожди, он еще появится.
– Я покажу тебе дьявола, виновного в этой болезни. Смотри сюда! Что это? Ты хаким и должен разбираться в ягодах!
Я протянул ему красавку, и он ужаснулся.
– Да смилуется над нами Аллах! Это же ягода смерти; кто ее съест, умирает, тот пропал, того нельзя спасти.
– Так вот. Этих ягод поела больная. Это я увидел по ее глазам. Кто их съест, у того зрачки глаз расширяются, запомни это! А теперь поправь свой тюрбан и проваливай отсюда, а то я заставлю и тебя вкусить этих ягод смерти, чтобы ты посмотрел, сможет ли тебя спасти мертвая муха.
Я взял ягод в руку и сделал шаг в его сторону. В смертельном страхе напялил он тюрбан на лысоватую голову и удалился не прощаясь. Родственники девушки поняли, что я был прав. Без моих слов им это стало понятно – состояние больной улучшилось. Они рассыпались в благодарностях, и положить конец этому я мог, лишь удалившись, оставив указание тут же позвать меня, если наступит ухудшение.
Наутро нашел пациентку в значительно лучшем состоянии: болезненный румянец исчез, пульс бился слабо, но спокойно, и она могла хоть и с некоторым усилием, но членораздельно говорить по сравнению с тем, когда я ее в первый раз увидел. Зрачок сузился, хотя глотательные движения были те же. Она посмотрела на меня с любопытством и подняла руку в знак благодарности.
Я посоветовал давать ей и дальше кофе, лимонный сок и рекомендовал при этом горячую ножную ванну. Тут я собрался уходить, и старуха, скорчившаяся у края ложа, приподнялась.
– Господин, – сказала она, – я приняла тебя за хакима, прости, что обещала тебе вознаграждение.
– Мое вознаграждение – радость от того, что я сохранил жизнь твоей правнучке.
– Бог благословил твою руку, эмир. Он могуч в слабом и милосерден в сильном. Как долго еще будет страдать больная?
– Еще несколько дней – и ее слабость пройдет.
– Эмир, я живу не для себя, а только для этого ребенка. Я умерла уже много лет назад, но я снова воскресла в той, кого я хотела бы видеть чистой от всех недостатков тела и души. Ты сохранил жизнь не только ей, но и мне, и ты еще не знаешь, как это хорошо для тех многих, кого ты не знаешь и вряд ли видел. Ты вернешься сюда?
– Да, завтра.
– Тогда мне не нужно говорить тебе ничего больше.
Она отвернулась и приняла ту же позу. Старуха оставалась загадкой даже для своих родственников. Если бы у меня было достаточно времени, чтобы приоткрыть эту тайну! Когда я уже собирался покинуть дом, мне предложили поесть, но я был приглашен на обед у мутеселлима и с благодарностью отказался от еды.
Глава 4
ИЗ КРЕПОСТИ
Придя к коменданту, я обнаружил, что у него уже собрались все чиновники и офицеры гарнизона. Это было нечто вроде большого суаре, или вечеринки. Мне предложили занять почетное место сбоку от мутеселлима.
Мне предстояло еще дополнительное удовольствие: меня взял под руку Селим-ага и предложил проводить до дому.
– Эмир, разреши мне взять твою руку! – попросил он.
– Ты ее уже взял.
– Я знаю, что в принципе мне не пристало так поступать, ведь ты великий эмир, мудрый эфенди и любимец Пророка, но я люблю тебя, и ты должен понять, что я никакой не подлый арнаут, а смелый ага, который будет защищать эту крепость, даже если на нее нападет пятьдесят тысяч врагов.
– Это я знаю. И я люблю тебя. Пошли!
– Кто это? – он указал на фигуру, ранее таившуюся за углом и теперь прошедшую мимо нас и быстро исчезнувшую в тени домов.
Я узнал этого человека. То был нападавший на нас арнаут, но я пока предпочел не упоминать о нем.
– Вероятно, один из твоих арнаутов.
– Да, но я не разглядел его лица.
– Свет луны искажает лица.
– Ты знаешь, эмир, что я тебе сейчас хочу сказать?
– Что?
– Я болен.
– Что с тобою?
– Страдаю от болезни системы нервов и крови.
– Селим-ага, я думаю, что ты подслушивал.
– О нет, эфенди, мне просто пришлось слышать ваш разговор, ведь я сидел ближе всего к мутеселлиму.
– Правда, и достаточно далеко, раз тебе пришлось подслушивать.
– Разве нельзя подслушивать, нуждаясь в снадобье?
– И что, ты будешь от меня его требовать?
– А от кого же? От старого хакима? Так он даст дохлых мух!
– Ты его хочешь в пузырьке или в большой бутылке?
– Ты хотел сказать, в нескольких больших бутылках.
– Когда?
– Сейчас, если тебя это устраивает.
– Тогда поспешим домой.
– О нет, эмир, ведь там будет мешать Мерсина. А ей нельзя знать, что мое пищеварение не в порядке.
– Почему бы это ей не знать, раз она готовит тебе кушанья?
– Она выпила бы лекарство вместо меня. Я знаю одно место, где это питье можно вкушать в спокойствии и безопасности.
– Где?
– Я знаю тут маленький трактир.
– Тебя увидят, и тогда узнает весь город, что ты нездоров.
– У хозяина есть маленькая комната, куда даже муха не залетит.
– Тогда пошли! Но давай соблюдать осторожность, за нами не должны следить.
Значит, опять пострадает мой кошелек! Впрочем, мне было приятно познакомиться с агой как с мусульманином, которому хотя и запрещено вино, но вовсе не лекарство, готовящееся из виноградного сока. Эта ситуация могла бы сослужить мне добрую службу.
Мы миновали несколько узких и кривых переулочков и остановились возле маленького убогого домишки, дверь которого была лишь прикрыта. Мы вошли в темную прихожую. Селим хлопнул в ладоши. Сразу же возникла искривленная фигура и посветила мне в лицо.
– Это вы, ваша честь? Боже мой, как я испугался, увидев двух человек вместо одного. К вам-то я привык и каждый день имею честь принимать вас со всем моим удовольствием в моем доме.
– Открывай, старик!
– Маленькую или большую комнату?
– Маленькую.
– А могу я быть уверенным, что этот человек, который имеет честь вместе с вами входить в мой дом, не будет в дальнейшем распространяться о тех вещах, которые тут происходят по моей инициативе и исключительно из милосердия и о которых не должно говорить, иначе меня накажет могущественный мутеселлим?