- Меня ждут неотложные дела, которые отнимут у меня целый час. Я думаю, что для вас этот час пройдет быстро, а потом мы сядем в экипаж и поедем кататься.
Он крепко пожал руку Давиду, и его рука несколько дольше, чем это полагалось бы, задержала пальцы Анны. Но он был так отечески ласков и фамильярен и, казалось, так бесконечно заинтересован в счастье этих молодых людей, что ни у кого не могло бы возникнуть каких-либо подозрений. Глаза Анны сияли.
Как только Биго вышел, она тотчас же повернулась к Давиду, словно чего-то ожидая. Даже губы ее, казалось, к чему-то приготовились.
Но Давид Рок не шевельнулся. Он глядел вслед Биго, и девушка подумала в эту минуту, что ее юный возлюбленный вдруг стал выше, старше и сдержаннее. Накануне вечером она всего этого не могла заметить. Как он изменился! Она прижала обе руки к груди и, словно зачарованная, смотрела на Давида, который все еще глядел на дверь, через которую вышел Биго. И в это мгновение ее поразило то, до чего юноша похож на Черного Охотника.
- Давид! - окликнула она его.
Тот медленно повернулся к ней.
- Давид!
Юноша улыбнулся… Как страшно похожа была его улыбка на улыбку Черного Охотника в ту лунную ночь на Красной Опушке!
- Прости меня, Анна, - сказал юноша таким спокойным и твердым голосом, что холод проник в душу девушки. - Я думал о том, как отвратительно действует на меня прикосновение руки мсье Биго.
Он и не подумал поцеловать ее, как она того ожидала.
- Я тебя не понимаю, Давид, - прошептала она.
- Я и сам себя не понимаю… вполне. Но я думаю, что скоро пойму, очень скоро.
- Давид, ты должен объяснить мне свои слова. В твоем голосе звучит нечто такое, что пугает меня. Почему ты там стоишь? Почему ты так смотришь на меня? Почему ты не поцелуешь меня, хотя видишь, что я этого жду?
- Потому что я совершенно неожиданно сделал ужасное открытие. И было бы нечестно целовать тебя, когда я чувствую, что ты, пожалуй, возненавидишь меня, услышав то, что я хочу сказать.
- Боже мой! В чем дело, Давид? Что это значит?
- Ничего особенного! Ничего такого, что я мог бы объяснить тебе сейчас. Но когда Биго вышел за дверь, у меня в ушах раздалось два голоса. Голос мельника Фонблэ и голос Нанси Лобиньер.
- Давид, ты не сошел с ума?
- Нет, я был гораздо ближе к сумасшествию, когда вчера вечером увидал тебя возле монастыря с ним. Когда я слышал твой смех, в котором звучало больше счастья, чем когда-либо…
- Но пойми же, Давид, что я только ради тебя поехала с ним! Я думала только о тебе. Мы поехали к епископу, и у меня в руках был документ о твоем производстве, который привез мне Биго. И я была счастлива, счастлива…
- Я принял все это во внимание, Анна. Мне казалось, что я тоже счастлив, пока не обнаружил в руках Биго ту перчатку, которую ты держишь сейчас.
- Но я случайно оставила ее в экипаже! - воскликнула девушка. - И мсье Биго привез ее сюда.
Ее глаза внезапно загорелись зловещим огнем.
- Давид, ты не веришь мне? Ты меня подозреваешь? Ты готов поверить…
- Я ничему дурному о тебе не могу поверить, Анна. Я скорее потерял бы веру в самого себя.
- В таком случае…
- Голоса, которые я только что услышал…
- О, я знаю, в чем дело! - воскликнула Анна глухим голосом. - Это все из-за интенданта. Его внимание ко мне, его любезность, его…
Она сжала руки и поднесла их к горлу.
- Давид, неужели это возможно? Неужели ты стал слушать завистливые речи его врагов? Врагов единственного человека, готового умереть ради Франции? Человека, у которого нет ни одного нечистого помысла? Который ставит себе единственной целью в жизни наше счастье? Уж не объясняется ли это ядовитым язычком Нанси Лобиньер?
Давид совершенно спокойно смотрел в глаза девушки.
- Нет, - ответил он, - все это объясняется тем, что во мне проснулся какой-то безотчетный инстинкт, который вынуждает меня назвать Биго лжецом, лицемером и тем непревзойденным негодяем, каким считают его враги.
Анна Сен-Дени с ужасе попятилась назад.
- Хотя возможно, что этот инстинкт меня обманывает, - добавил Давид Рок. - Но если так, Анна, то я в скором времени узнаю это, и тогда на коленях буду молить прощения и у тебя и у него. Но до тех пор…
Анна посмотрела на него долгим взглядом, и глаза ее до такой степени расширились, что Давид умолк и ждал. С побелевших губ девушки сорвалось:
- Давид, как ты похож на Черного Охотника.
- Я очень рад этому, - тихо ответил тот.
Он не стал рассказывать ей, что заметил, как в ту минуту, когда Биго держал ее руку в своей, в зеркале у дверей отразилось ехидное и лукавое лицо Гюго де Пина, и по выражению этого лица тотчас же понял, в чем заключается секрет Биго.
* * *
Интендант сразу подметил перемену в молодых людях, когда он час спустя вернулся в комнату. Лицо Анны было залито румянцем. Давид был спокоен и бледен. Биго быстро вывел заключение - совершенно ложное: размолвка из-за вчерашней истории с Нанси Лобиньер.
Со свойственным ему тактом Биго сделал вид, будто ничего не замечает, и передал Давиду, что Пьер Ганьон просит его разделить с ним его покои, в которых хватит места для обоих. Одновременно с этим Биго подал Анне огромную красную розу. Парниковые цветы были величайшей редкостью в Квебеке, и такое подношение могло бы доставить удовольствие даже мадам Помпадур.
Анна пуще прежнего залилась румянцем и дрожащим голосом поблагодарила интенданта.
Они сели в экипаж, но, к изумлению Биго, Анна попросила отвезти ее назад в монастырь. В лице Биго впервые отразилось разочарование, и он не скрыл этого, когда спросил голосом, в котором звучало искреннее огорчение:
- Неужели вы намерены испортить нашу маленькую прогулку, Анна?
- Мне очень жаль, но я хочу вернуться в монастырь.
Давид не проронил ни слова. Он продолжал глядеть прямо перед собой, Биго не стал его тревожить; про себя он подумал, что эта размолвка между Анной и ее возлюбленным тоже ему на руку.
Давид помог Анне сойти с экипажа, как он сотни раз помогал ей выходить из лодки. Но на этот раз она не пожала нежно его руку, как всегда делала это раньше, а лишь прикоснулась кончиками пальцев. И сам Давид не намеревался добиваться большего. Он низко поклонился ей, улыбнулся и пожелал всего доброго, и опять в уме девушки мелькнула мысль, что рядом с ней с одинаковым успехом мог бы стоять Черный Охотник, до того похожи были друг на друга эти два человека.
Перед тем, как оставить мужчин, Анна ласково улыбнулась интенданту:
- Я буду хранить эту розу, как сокровище, мсье интендант.
Биго самодовольно улыбался, когда экипаж повернул назад.
- Не стоит так огорчаться, Давид, - утешил он юношу. - В том, что вы поцеловали Нанси Лобиньер, нет никакого преступления, и я не думаю, чтобы Анна долго помнила об этом. Ах уж эти женщины!
Когда они подъезжали к Лобной площади, где высился помост, всегда готовый для экзекуции, Биго стал рассказывать Давиду историю палача Жана Ратье. Казалось, он нисколько не огорчен тем, что Анна Сен-Дени расстроила его план приятного катания по городу.
- Жан Ратье убил одну девушку, и его судили и приговорили к повешению, причем предварительно ему должны были переломить руки и ноги железным ломом. Но внезапно умер палач, и некому было привести приговор в исполнение. Тогда осужденному было предложено занять завидное место палача, и он, конечно, согласился. Но это еще не все. И не это забавно! - уверял его Биго. - Немного спустя жена и дочь Жана Ратье были пойманы с поличным в качестве соучастников грабежа. Дочь, как несовершеннолетняя, была приговорена к порке, но экзекуция должна была происходить "частным образом" в монастыре. Что же касается жены палача, то она должна была быть подвергнута наказанию публично. И шутка состояла в том, что палач Ратье вынужден был запороть свою собственную жену. И когда он кончил свое дело, та была почти мертва. Сегодня, - закончил Биго, - будет происходить экзекуция некоего Карбанака, которого будет пороть негр.
Когда они подъезжали к рынку в Верхнем городе, навстречу им шла уже огромная толпа людей.
- О, Карбанак, - спокойным голосом заметил Биго.
Давиду казалось, что он никогда в жизни не забудет этой жуткой сцены. Огромный вол лениво тянул телегу, к которой был привязан высокий светловолосый человек геркулесовского сложения. Он шел, высоко подняв голову, стиснув зубы, и ни разу стон не вырвался из его груди. А страшная плеть то и дело опускалась на его обнаженную спину и резала кожу на полосы.
Но когда осужденный проходил мимо экипажа, он встретился взглядом с интендантом и его губы открылись, глаза метнули пламя, и он произнес тихо:
- Ты! Убийца!.. Подлец!..
Голос звучал спокойно, но он хлестал, как плеть. Эти слова предназначались только для интенданта. Карбанак вовсе не желал, чтобы толпа его слышала.
А в следующее мгновенье экипаж проехал мимо, и Биго лицемерно вздохнул и произнес:
- Неприятное зрелище, Давид. Но ничего не поделаешь. Это - самая мягкая мера наказания, какую только оставляет нам закон.
Он подвез Давида к дому Пьера Ганьона и распрощался с ним. А когда экипаж стал удаляться, Давид посмотрел вслед интенданту и почувствовал, что в душе у него подымается чувство неизбывной ненависти к этому человеку. Теперь он уж больше не сомневался.
Давид вошел в дом Пьера Ганьона, задержался лишь на несколько секунд в длинном коридоре, тотчас же вышел обратно и догнал толпу, сопровождавшую экзекуцию. Как раз в это время негр закончил свою жуткую работу, развязал руки Карбанаку и подал ему его куртку и сорочку.
Не говоря ни слова, Карбанак накинул куртку на плечи, а сорочку свернул и положил под мышку. Ни один стон не сорвался с его губ, но Давид заметил, что он покачивается. Толпа, привыкшая к подобным зрелищам, успела уже разойтись во все стороны, и только несколько мальчиков шло еще следом за Карбанаком.
Давид Рок тоже пошел следом за ним.
Он обождал, пока не отстал наконец последний из мальчишек, и тогда перегнал Карбанака.
- Друг! - окликнул он его.
Карбанак круто повернулся. При виде костюма Давида, выдававшего в нем жителя пограничных лесов, и теплого сочувствия на его лице злоба, вспыхнувшая было в душе несчастного, тотчас же улеглась.
- Я присутствовал при экзекуции, - спокойно сказал юноша. - Меня зовут Давид Рок, и если вы будете нуждаться в друге, то вы найдете меня в доме номер одиннадцать на улице Святой Урсулы. Я слышал то, что вы сказали интенданту, когда он проезжал. Почему вы это сказали?
Карбанак сжал в кулаки свои огромные руки.
- Почему? - Он засмеялся бешеным хохотом. - Потому что он и Николет, богатый купец и друг интенданта, украли мою молодую жену! Я встретил Николета на улице и пригрозил ему; тогда они возвели на меня облыжное обвинение в краже бутылки вина, выставили подкупных свидетелей - и вот результат.
Давид схватил его руку и крепко пожал ее.
- Если вы будете нуждаться в друге, - повторил он, - вы найдете меня у мсье Пьера Ганьона, номер одиннадцать, улица Святой Урсулы. А пока что возьмите вот это и позаботьтесь, чтобы кто-нибудь перевязал вам спину.
Карбанак изумленно глядел на свою огромную ладонь, на которой лежало больше денег, чем он когда-либо видел. Давид тотчас же оставил его и только однажды повернулся и приветливо кивнул ему головой. Он спешил к дому Пьера Ганьона, где теперь был его собственный дом…
"Надолго ли?" - спрашивал он себя. В нем зародилось сильное желание пуститься немедленно назад к реке Ришелье. Теперь уже его подозрения относительно замыслов Биго превратились в полную уверенность. Биго, который сулил ему богатство и славу, который сумел завоевать веру и любовь Анны Сен-Дени, которого последняя считала безукоризненным джентльменом и честным патриотом, действительно был тем негодяем, каким его считали враги.
Пьера Ганьона не было дома, когда Давид Рок вошел в его комнату. Юноша быстрыми шагами ходил взад и вперед по огромной комнате, пока наконец не устал. В груди у него горел огонь, который буквально пожирал его. Он принял твердое и определенное решение, изгнавшее зародившееся было желание вернуться на реку Ришелье.
Если Биго действительно таков, каким он считает его, если он обманывает Анну Сен-Дени, его Анну, если правда то, что говорили Пьер и Нанси, если он способен на то, что сейчас рассказывал ему Карбанак, - в таком случае он, Давид Рок, будет трусом, если сейчас убежит.
Это будет поступком, которого стыдился бы Черный Охотник.
Бешеная злоба охватила душу молодого охотника, одновременно в нем проснулись инстинкт лесного жителя и вместе с тем досада на Анну за ту роль, которую она играла. Она выбирала между ним и интендантом и предпочла отдать свое доверие последнему.
Он почти не сознавал, что держит в руках какой-то сверток бумаги, взятый со стола. Это был документ о его производстве, написанный на пергаменте, перевязанном синей ленточкой. Давид развязал ленточку и горящими, глазами прочел о своем производстве в лейтенанты.
Очевидно, Анна прислала этот документ с посыльным. От себя она не написала ни одной строчки. В руках Давида не было ничего, кроме пергамента, который шуршал, подобно сухим листьям. Сердце юноши бешено колотилось. Он швырнул пергамент на стол, словно в нем было что-то омерзительное…
Интендант Биго сдержал свое обещание. Почему?
Завтра, послезавтра - когда-нибудь он узнает причину этого, даже если ему придется отдать за это жизнь… и Анну.
Он очень обрадовался, когда услышал в коридоре шаги Пьера Ганьона.
Пьер вошел и, не произнося ни слова, крепко пожал руку своего друга. Затем он подошел к стене, снял пистолет, которым он накануне размахивал перед носом Давида, и положил его на стол.
Когда он снова посмотрел на Давида, последний заметил в его глазах бешеный огонь.
- Я нашел того человека, - сказал Пьер. - Сегодня в четыре часа мы будем драться в лесу Сен-Рош.
Глава V
Западня
Слова Пьера не вызвали в его друге ни тревоги, ни испуга. Если бы Пьер сказал: "Ты будешь драться сегодня в четыре часа дня", Давид остался бы так же спокоен. Он готов был драться с кем угодно. Черный Охотник однажды говорил ему, что у каждого человека бывают минуты, когда он страстно желает драться. И это желание проснулось сейчас в груди Давида. И поединок Пьера был его поединком.
Пьер открыл ящик и достал оттуда пулю, порох и пыж.
- Я очень рад, что ты здесь, Давид, - сказал он. - Я уже опасался было, что мне придется искать себе секунданта в кофейне. У меня произошла ужасная ссора с Нанси.
- Кто этот человек? - спросил Давид.
- Не знаю, и мне дела нет до этого. Только бы он умел стрелять, потому что я твердо решил убить его, и я не хочу, чтобы меня после мучила совесть. Я всей душой желал бы, чтобы это был капитан Талон.
Впервые за все время Давид Рок обнаружил изумление, и Пьер Ганьон расхохотался, глядя на него. Внезапно он увидел пергамент с производством Давида.
- А, вот это оно и есть? Поздравляю, Давид! Я говорил тебе, что Биго сдержит слово, хотя он и большой негодяй; надо отдать справедливость нашей Анне - она молодец. Право же, ты счастливец!
Давид не стал ничего говорить. Он не спускал глаз с Пьера, готовившего патроны.
- Кто этот человек, с которым ты будешь драться? - снова спросил он.
- Я только могу сказать тебе, что он будет лежать в гробу сегодня вечером, - уверенным тоном ответил Пьер. - Я дал слово Нанси, что сделаю это. Мы с ней ужасно поссорились, я никогда не подозревал, что женщина может прийти в такую ярость. Она назвала меня величайшим трусом, когда-либо существовавшим на земле, и сказала, что когда я стану лицом к лицу с моим соперником, то испугаюсь, уроню пистолет и даже не стану стрелять. Вот почему я начинаю верить, что это и есть капитан Талон. Он считается лучшим стрелком во всей провинции, и он хвастает, что никогда еще в жизни не промахнулся. Ну что же, я тоже не помню, чтобы я когда-нибудь промахнулся.
Он кончил заряжать пистолет и начал беспечно насвистывать.
- Но если ты не знаешь, кто это, как же ты будешь драться с ним?
- Нанси поручилась мне, что он будет ждать меня в четыре часа. О, как она была взбешена! Она призналась мне, что целовала его не один раз, а тысячу, и сказала, что вполне уверена в его победе, равно как и в моей трусости, и заставила меня дать ей странный обет. До чего только может довести женщину озлобление! Если я откажусь стрелять, то должен дать торжественное обещание никогда больше не драться на дуэли. Можешь ты себе представить подобную вещь, когда весь мир знает, что я охотнее откажусь от еды, чем от удовольствия обменяться выстрелами.
Давид молчал. Мало-помалу в сердце его стал закрадываться страх за своего друга. Он тихо произнес;
- Питер Джоэль часто говорил мне, что человек не должен ничего делать под влиянием минутной вспышки. И я верю ему. Если бы ты обождал до завтра…
- … и стал бы посмешищем всего города, не так ли? - огрызнулся Пьер. - Чтобы Нанси пальцем стала указывать на меня на улице? Ба! Где она, пресловутая храбрость ваших лесов, о которой ты столько рассказывал мне?!
Пьер встал и вместе со своим другом вышел на улицу. По дороге он не переставал шутить, между тем как Давид испытывал все больший и больший страх в душе.
Наконец они миновали город, вошли в лес и через несколько минут вышли на опушку, хорошо знакомую Пьеру, который не раз бывал уже здесь и в качестве дуэлянта и в качестве секунданта. Было без пяти четыре: Пьер никогда не являлся ни раньше, ни позже.
Внезапно Давид услышал веселые голоса и смех. "Наверное, случайные прохожие, - подумал он. - Не может, быть, чтобы люди смеясь шли на кровавый поединок". Он отчасти обрадовался этому; дуэль будет хотя бы на некоторое время отсрочена из-за присутствия чужих.
Давид посмотрел на своего друга, и в то же время он снова услышал веселый хохот. Пьер нахмурил брови.
- Я узнаю смех доктора Куэ, - сказал он. - Он большой любитель поединков, но сдается мне, что он проявляет слишком много дружеского расположения к моему противнику. Ну что же, я в скором времени доставлю ему работу.
В это время на опушку вышло из лесу четверо людей. Двое остановились, а двое направились к Пьеру и Давиду.
Один из них, человек маленького роста и худощавый, весело улыбался. Давид невольно вспомнил старого мельника Фонблэ. В руках у маленького человека был ящик с хирургическими инструментами, и Пьер представил его Давиду, назвав доктором Куэ. Вместе с ним был секундант противника, человек средних лет, с чисто военной выправкой.
Пьер как бы случайно посмотрел на двух других мужчин, остановившихся у опушки. Они стояли шагах в пятидесяти от него. Оба были в длинных плащах и с черными масками на лицах. Легкая дрожь прошла по спине Давида Рока. Особенно не понравился ему более высокий, который, подумал он, вероятно, и окажется противником Пьера. В нем было столько достоинства и в то же время столько самоуверенности, что сразу видно было человека, не привыкшего шутить.
Его спутник был невысокого роста и почти юношеского сложения. Но в его осанке тоже было столько гордости и спокойствия, что невольно забывался его маленький рост.
Полковник Ташеро, секундант противника, прикоснулся к руке Давида.