– Если тень из второй половины загадки отбрасывается Палатой общин, то, возможно, первая ее часть ссылается на людей в этом государственном учреждении. Те, чьи умы захвачены бескорыстными мыслями, дарят Радость, когда говорят. Может, так?
– Все это как-то слишком натянуто, – сказал Дизель.
Я схватила его за руку и потащила за собой.
– Пойдем посмотрим на здание Палаты общин.
– В тебе вдруг проснулся энтузиазм спасать мир?
– Я хорошо мотивирована. Меня хотят убить. Насколько я понимаю, если я найду этот дурацкий камень, то этим могу сохранить свою жизнь.
– Значит, мир тут ни при чем… Все дело исключительно в тебе самой?
– Да. Остальной мир меня, в сущности, заботит мало. К тому же я не всегда берегу окружающую среду. Иногда я выбрасываю баночки из-под йогурта в мусор.
– Я в шоке, – сказал Дизель.
Он ответил на телефонный звонок и, пока слушал, пялился на свой ботинок. Затем голова его непроизвольно качнулась из стороны в сторону, как будто он не мог поверить услышанному. А может, просто не хотел слышать то, что ему говорили.
– Я как раз там, – сказал Дизель и выключил телефон.
– Что такое? – спросила я.
– Сэндман снова сбежал.
Мы стояли через улицу от парка Бостон Коммон, и Дизель взглянул в сторону его зеленых лужаек.
– Давай прогуляемся, – сказал он.
– Собираешься поискать Сэндмана?
– Да.
– А как же насчет спасения мира?
– Это не займет много времени.
Мы перешли улицу и по дорожке направились в сторону Лягушачьего пруда. Зимой здесь всегда полно людей на коньках, а летом, в жару, мелкий пруд превращается в место купания детворы, "лягушатник". Сейчас, в межсезонье, Лягушачий пруд был закрыт для посетителей. Мы прошли мимо него к сцене для оркестра и обнаружили Сэндмана, который сидел на ступеньках и грелся в последних лучах уходящего солнца.
– Эй, Морти! – окликнул его Дизель. – Как дела?
– Неплохо, – ответил Морти. – Вот, наслаждаюсь нормальной жизнью.
– Всем было бы намного спокойнее, если бы вы наслаждались нормальной жизнью в доме своего сына.
– Мой сын – слабак и нытик.
– Мы тут собрались на экскурсию в Палату общин. Не желаете пойти с нами?
– Какая-то новая проделка?
– Угу.
– А как же мой сэндвич с докторской? Успею я вернуться назад, чтобы не пропустить фургончик с бутербродами?
– Сэндвич с докторской колбасой я вам гарантирую.
– О’кей, тогда я с вами.
Мы вернулись тем же путем через парк, прошли по Бикон-стрит, а потом еще жутко долго добирались пешком до здания Палаты общин. Следуя указателям, мы направились к входу для посетителей справа от главных ворот. Дверь была заперта. Вокруг никого. По воскресеньям доступ публики в Палату общин был закрыт.
– Нет проблем, – сказал Дизель.
Он провел рукой, замки щелкнули, после чего дверь легко открылась.
– Это же Палата общин! – напомнила я. – Нельзя вот так просто вламываться в подобное учреждение!
– Никуда я не вламываюсь, – спокойно ответил Дизель. – Дверь не заперта.
– Вот это да! – восхищенно сказал Морти. – Здорово. Ничто так не заставляет играть кровь в жилах, как небольшой взлом с проникновением.
Мы вошли внутрь и осмотрелись. Пусто.
– Где-то что-то происходит, – сказал Дизель. – Я слышу звуки какой-то активности.
Я замерла.
– А я ничего не слышу.
– Это все потому, что я человек с обостренными чувствами восприятия, а ты…
– А я человек, который просто печет кексы.
– Дорогая, нет ничего плохого в том, чтобы печь кексы.
– Фигу ты увидишь, а не меня голой.
– Так ты еще не видел ее голой? – изумленно спросил у Дизеля Морти. – За чем же дело стало? Вы сколько времени уже вместе? Возможно, нам нужно просто поговорить как мужчине с мужчиной. На твоем месте я бы с ней уже давно разобрался. Я знаю подход к женщинам. Как только они видят, что я могу гнуть ложки, они уже мои. Это просто, все равно что забрать конфетку у ребенка. Так что мы будем красть на этот раз?
– Мы пока сами не знаем, – сказала я. – Это предварительная рекогносцировка.
Мы пошли налево, мимо книжного магазина, и остановились перед лифтами.
– Поехали наверх, – сказал Дизель, нажимая кнопку вызова.
Я отступила назад.
– Ни за что. Дальше я не пойду. Мы можем вернуться завтра, когда здесь будет открыто.
– А я думал, что ты достаточно мотивирована.
– Но я не мотивирована попасть в тюрьму!
Дверь лифта открылась, и Дизель затолкал меня внутрь.
– Ты слишком много переживаешь по поводу всяких правил, что можно, а что нельзя.
– Она напоминает моего сына, – вставил Морти. – Все время чем-то озабочен и дергается по пустякам. Я люблю его, но нельзя себя обманывать. У него вечно какие-нибудь проблемы. И он даже не симпатичный, как я. Не знаю уж, найдем ли мы когда-нибудь женщину, которая выйдет за него замуж. Хотя как там говорится? На каждую кастрюлю найдется своя крышка.
Мы вышли из лифта на третьем этаже, и сразу стало понятно, что шум исходит из задней части здания. Мы прошли через Зал флагов в Большой зал. Стеклянные двери в Большой зал были открыты, здесь шла подготовка к банкету. По периметру комнаты были расставлены круглые столы, рассчитанные на восемь человек. Они были накрыты красными скатертями и украшены свечами и живыми цветами. Два бара обслуживались барменами, одетыми в белые рубашки с черными галстуками и черные слаксы. Шеф-повара в нелепых колпаках и белых халатах готовили два рабочих места для приготовления угощения. Две длинные буфетные стойки заставлялись горами аппетитных креветок, бесчисленными дымящимися блюдами, эффектно разложенными салатами, соусами, консервированными овощами, экзотическими фруктами, ароматными сырами, нарезкой копченого лосося и свежим хлебом.
– Чувствуется размах, – заметил Морти, – но я что-то не вижу тут докторской колбасы.
К нам подошел мужчина в белом поварском халате.
– Вы выглядите так, будто заблудились. Вы, наверное, из агентства?
– Ну да, – сказала я. – Нас прислало агентство.
– Двери откроются через пятнадцать минут, поэтому буду краток. Вы можете переодеться внизу. Вы ведь знакомы с этикетом? Вы уже делали это раньше?
– О да, конечно, – ответила я за всех. – Много раз.
Он подозрительно посмотрел на Морти.
– На вид он немного староват.
– Я стар как мир, – согласился Морти, – но видели бы вы, что я умею вытворять с ложками!
Мужчина в белой униформе покачал головой.
– Безработица в стране зашкаливает, а это все, что они смогли нам прислать, – буркнул он и торопливо удалился.
– Что теперь? – спросила я у Дизеля.
– Спустимся вниз и переоденемся. Как официанты мы не будем бросаться в глаза и получим доступ ко всему зданию.
– А как мы попадем вниз?
– Вон из той двери только что вышла целая толпа забавно наряженных официантов, – сказал Морти.
Через пятнадцать минут, переодевшись в белые рубашки с черными бабочками и черные брюки, мы вернулись в Большой зал. Мы с Морти выглядели, в принципе, пристойно. А вот Дизель, на котором одежда трещала по швам, был похож на залетного перекачанного артиста гастролирующей труппы мужского стриптиза "Чиппендейлс".
В зал входили мужчины в черных галстуках и женщины в вечерних платьях. Все они улыбались и непринужденно переговаривались в поисках своих столиков. Между ними сновали официанты, разносившие на серебряных подносах бокалы с шампанским и hors d'oeuvres.
– Когда этот зал заполнится приглашенными, никто и не заметит, что мы отлучились по своим делам, – сказал Дизель. – А пока хватайте подносы и старайтесь вести себя незаметно, никому не бросаться в глаза.
Морти достался поднос с фаршированными грибами.
– Вы только взгляните на это! – возмутился он. – Неужели можно брать у незнакомого человека штуку, которая выглядит таким образом, чтобы потом ее есть? Живя в парке, я выработал для себя новое правило. Никогда не ем ничего коричневого цвета.
– Не выпускай его из виду, – бросил мне Дизель.
Я пошла за Морти. Он предлагал свои грибы, а я – куриные шашлычки на шпажках. Но желающих на наши яства было немного. Народ в основном направлялся прямиком к буфетной стойке.
– От меня шарахаются, как от вшивого, – пожаловался Морти. – Никто не хочет брать эти коричневые штучки, сильно смахивающие на дерьмо. И я, заметь, их за это не виню. У меня у самого такое чувство, словно я предлагаю людям гусиные какашки. А ты только взгляни на гостей! Это же свора старых жмотов. Тут же нет никого младше восьмидесяти. Им не закуски нужно раздавать, а виски с метамуцилом. Они же спят на ходу и не хотят со мной даже разговаривать. Держу пари, что смог бы их расшевелить.
– Нам не нужно никого расшевеливать. Мы просто ждем сигнала Дизеля, чтобы ускользнуть отсюда.
– Я привык быть душой вечеринок, – не сдавался Морти. – Я рассказывал тебе про тот случай, когда согнул три ложки сразу? Я хитро это делаю! Даже губами не шевелю. И вообще ничего такого.
"Господи всемогущий!" – подумала я. Где же, блин, носит этого Дизеля? Еще пять минут с Морти, и мне придется прятаться под барной стойкой.
Я поправила шашлычки на подносе и тут услышала возбужденные голоса за два столика от себя. Все напряженно смотрели на одну из женщин за этим столом.
– Вы только взгляните на ее ложку, – прошептал кто-то. – Она сама собой согнулась!
Все дружно заохали, но всеобщее внимание тут же переключилось на сидевшего рядом с ней мужчину.
– Чудеса! – воскликнула какая-то женщина. – Только что согнулась и вторая ложка.
– Это какой-то фокус, – возразил кто-то. – Должно быть, это не настоящие ложки, а специальные, для фокусов.
Я взглянула на Морти. Лицо у него было красное, от напряжения глаза превратились в щелочки, по лбу катился пот.
– И у меня тоже согнулась! – выкрикнул кто-то.
– И у меня!
– Ух я и горяч, крошка! – заявил Морти. – Я вернулся! Морти Сэндман еще ого-го! Это рекорд! Никто и никогда не сгибал больше четырех ложек за один раз. Черт, я чувствую себя на миллион баксов! Бьюсь об заклад, что мог бы перегнуть вообще тут все ложки.
Из ниоткуда вдруг возник Дизель и вывел Морти из зала.
– Что за спешка? – спросил Морти. – Я только-только начал. И был в ударе!
– Если вы будете продолжать гнуть тут ложки, они просто очистят помещение и вызовут экзорциста.
Мы прихватили подносы – на случай, если натолкнемся на охрану, – и прошли в переднюю часть здания.
– Пока вы разносили закуски, я провел небольшое расследование, – сообщил Дизель. – Тень на Джой-стрит в основном отбрасывается куполом на фасадной части здания. Так что, думаю, начать нам нужно с осмотра этого купола. Он расположен над залом заседаний Сената на четвертом этаже.
Мы поднялись на лифте на четвертый этаж, и Дизель повел нас в зал заседаний Сената. Стены здесь были покрашены под кирпичную кладку, в нишах стояли бюсты всяких знаменитых людей. Еще выше, уже на пятом этаже, располагался балкон с рядами кресел. А над всем этим высился купол, украшенный рисунком, напоминавшим лучи вспыхнувшей звезды, из середины которого свешивалась массивная, искусно изготовленная кованая люстра.
Мы обошли весь зал, читая таблички и изучая скульптуры. Потом осмотрели сам купол. Никаких фресок там не было. Роспись была очень простая.
– На макушке купола есть еще одна башенка, – сказал Дизель. – Должен быть какой-то способ туда добраться. Обычно это спиральная лестница. Я бывал на верхушке множества куполов в Европе. Как правило, ступеньки там проложены по внутренней стене. В нашем случае то, что мы видим, должно быть, не настоящий свод купола, а подвесной фальш-потолок.
Это не показалось мне хорошей новостью. Я страдала клаустрофобией, да и высоты тоже побаивалась.
Мы поднялись на пятый этаж и прошли по балкону яруса. Посмотрели вниз на зал заседаний. Посмотрели вверх на купол.
– Тупое занятие, – сказал Морти. – Вы сами не знаете, какого черта здесь ищете. Я, по крайней мере, мог бы остаться на банкете и гнуть ложки.
– Боже мой! – вздохнула я. – Не могли бы вы дать нам небольшую передышку с этими ложками?
– Наша юная леди немного раздражена, – сделал вывод Морти и выразительно взглянул на Дизеля. – Вот что бывает, когда женщина не получает полного удовлетворения, если ты понимаешь, о чем я говорю.
– Эй, я старался как мог, – ответил Дизель, – это у нее проблемы.
– Нет у меня никаких проблем! – отрезала я. – Проблемы тут только у тебя. Это ты должен спасать мир. Я что, какая-то крутая, чтобы спасать его? Нет, но я участвую в этом, потому что я хороший человек. Мог бы, по крайней мере, хоть это признать. Мог бы просто сказать: "Вау, Лиззи, спасибо, что помогаешь мне в этом!"
– Может, это просто дни такие, критические? У них это каждый месяц бывает, – высказал предположение Морти.
– Держи меня, – сказала я Дизелю. – Я его сейчас удавлю!
– А еще что? – спросил Дизель.
– В каком смысле – что?
– Что еще тебя беспокоит?
– Я не хочу лезть на купол.
– Ну вот, что-то начинает проясняться, – сказал Дизель.
– Так что, мне можно туда не лезть?
– Нет, лезть тебе туда все равно нужно, но при этом тебе разрешается хныкать, как маленькая девочка, если хочешь.
Я оставила балкон и побрела по коридору, который шел вокруг зала. Здесь оказалось много окон, выходивших на Бостон, а между ними на стенах были фрески. Некоторые изображали сельские сцены, другие – военные баталии времен революции. Были и портреты государственных деятелей. Под каждым из таких портретов была соответствующая цитата, написанная в витиеватом художественном стиле. Я остановилась перед фреской с сельским пейзажем, и, когда взглянула на сопутствующую надпись, у меня перехватило дыхание. То нам слепит глаза небесный глаз.
Черт возьми! Это была строка из взятой у Риди антологии Шекспира.
Глава 18
Я выглянула в ближайшее к цитате окно и посмотрела вниз на Джой-стрит. Подошел Дизель и встал возле меня.
– Бостон отсюда отлично смотрится, – сказал он. – Это мой самый любимый американский город.
– Тогда я удивляюсь, почему ты здесь не живешь. С чего вдруг ты выбрал Марблхед?
– Я должен быть рядом с тобой.
У меня перехватило дыхание – уже второй раз за последние две минуты. Просыпаясь по утрам, я старалась не задумываться над тем, что являюсь одним из двух человек на всей земле, способных распознать предмет, который может превратить жизнь каждого в ад. Но, по правде говоря, бо́льшую часть времени, пока я таскалась в компании Дизеля, я чувствовала себя Алисой, которая упала в кроличью нору: это какой-то безумно странный сон, в любую секунду я могу проснуться, и все снова станет нормально.
Но затем наступали такие моменты, как сейчас, когда напоминали, что ко мне приставлен защитник, и до меня доходила мера собственной ответственности.
– Я нашла подсказку, – сказала я Дизелю. – Она нарисована на этой фреске.
Он обнял меня за плечи и прочитал цитату, приписываемую Шекспиру.
– Молодец! И солнце здесь тоже есть. Горячий глаз небес. И светит он на фермерские поля.
– Это не фреска, а мозаика, – сказал Морти, который, наклонившись к стене, внимательно рассматривал ее поверхность. – Внутри солнца вставлен кусочек плитки в форме ключика.
Дизель вынул из кармана ключ Лавея и поместил его на мозаичный ключ. Он пришелся точно по размеру, и на домике фермера появился номер. За номером этим следовала большая буква "Д".
– Это может быть просто грандиозный розыгрыш из девятнадцатого столетия, – сказала я. – Бесконечная охота за всякой дребеденью, ведущая в никуда.
Я услышала, как открылись двери лифта, и в нашу сторону направился охранник.
– В этой части здания никто находиться не должен, – строго сказал он.
– Простите, – тут же извинилась я, – мы этого не знали. У нас появилась свободная минутка, и мы немного увлеклись. Мы никогда раньше не были в Палате общин, и здесь действительно очень интересно.
– Если придете сюда в будний день, можете отправиться на экскурсию, – пояснил охранник. – А сейчас я должен попросить вас немедленно вернуться в Большой зал.
– Да нам и так уже пора возвращаться, – сказала я. – Наш перерыв закончился.
Дизель спрятал ключ в карман. Мы спустились в лифте на третий этаж и вернулись на прием. Гости по-прежнему сидели на своих местах и под негромкую камерную музыку вели светские беседы.
– Смотрите сюда, – сказал Морти. – Я могу делать это с закрытыми глазами.
По залу вновь прокатилась волна оживления.
– У меня согнулась! – взвизгнул кто-то.
– Разве я не молодец? – довольно спросил Морти.
Мы спустились в раздевалку для обслуживающего персонала, переоделись и вышли через дверь, которая вела на Хэнкок-стрит. По ней мы прошли до Маунт-Вернон, а уже оттуда – на Джой-стрит. Дом с номером, проявившимся на мозаике, находился в первом же пролете между улицами Бикон и Маунт-Вернон. Остановившись на тротуаре, мы принялись разглядывать этот особняк из красного кирпича. Пять этажей плюс цокольный этаж. Не так чтобы очень запущенный, но в последнее время явно не ремонтировался.
Света в окнах не было. Либо никого нет дома, либо ложатся очень рано. Возле двери висела бронзовая табличка, но было уже слишком темно, чтобы прочесть ее.
– Должно быть, это какая-то историческая достопримечательность, – сказал Морти. – На них всегда цепляют такие таблички.
Во мне взыграло любопытство, и я поднялась по ступенькам на небольшое крыльцо, чтобы рассмотреть надпись поближе.
– Здесь написано, что это историческое здание было построено Уильямом Баттерфилдом в тысяча восемьсот восьмидесятом году, – прошептала я. – И называется оно Ки-Хаус, по имени его первого хозяина, Малькома Ки. – Я прикоснулась к табличке кончиками пальцев и почувствовала скрытую в ней энергию. – Это правильная табличка, – сказала я, подзывая Дизеля, чтобы он тоже посмотрел. – Я чувствую в ней энергию.
Дизель изучил табличку и ощупал ее края.
– Просто так снять ее я не смогу, – сказал он. – Она зацементирована в кладку.
– Я есть хочу, – заявил Морти. – Я, конечно, перехватил кое-что из этих hors d'oeuvres, но обещанный сэндвич с докторской так до сих пор и не получил.
Дизель взглянул на часы.
– Предполагается, что через полчаса я должен передать вас сыну. Давайте вернемся к машине, и этот вопрос я как-то решу.
Мы сели в джип. Дизель выехал на Бикон-стрит и остановился во втором ряду напротив небольшого гастрономчика. Я бегом кинулась туда, купила для Морти буханку никудышного белого хлеба, полфунта докторской и пакет чипсов, после чего успела вернуться, прежде чем полиция заметила нашу не по правилам припаркованную машину.