Что в полку о нем сейчас думают? Может, со счетов уже списали? Если кто-нибудь из сотни добрался до Марьевской, расскажет, конечно, как и что было на станции. Но про Моторина, про него, про остальных что можно сказать? Погибли? В плену? И Субботов молчит. Возможно, и его уже схватили семеновцы. Так чего же Тимофею дожидаться тут?..
Солнце уже закатывалось за гребни сопок. Угасавший августовский день в последний раз вспыхнул на дальних увалах яркими алыми отсветами. И погас, запепелился, как догоревший костер. Заимку сдавила глухая тишина.
В тиши сумерек Тимофей услышал топот копыт. Он приподнялся, выглянул из-за копешки. К избе подъехало пятеро всадников в форменном обмундировании. Белоказаки. Тулагин зарылся в сено, приготовил маузер.
- Станичник! - постучал в дверь ножнами шашки один из всадников. - Кому там приспичело? - отозвался бас Чернозерова.
Двое скрылись в избе, остальные остались у лошадей, закурили.
Из избы выскочила Варвара. Она озабоченно пробежалась до сарая, взяла вилы, заспешила к копнам. Возле первой покрутилась, побормотала что-то чуть слышно, приблизилась ко второй, где Тулагин прятался.
- Не наделай греха... Они уезжают скоро, - разобрал Тимофей ее бормотание.
Варвара отдалилась к третей копешке, наколола небольшую охапку сена, принесла, сбросила перед лошадьми.
- Разнуздывайте, - шумнула казакам. - Отощали кони-то. - Она махнула рукой на избу: - Там разговору надолго.
Но из дверей уже выходили белоказаки и с ними Чернозеров.
- Дык я што, жеребчик-то, однако, теперь, считай, казенный, - басил старик. - Раз отдал его в войско атамана Григория Михайловича, отца нашего Семенова, значитца, отдал. Вона под сараем, отдыхат. Забирайте, раз надобно... А хозяина так-таки и нема?
- Хозяин его - их благородие есаул Кормилов, - отвечал на бас Чернозерова тонкий, уже где-то слышанный Тулагиным голос. - Хворый он ишо посейчас, но, слава богу, выздоравливает. А жеребца угнал красный сотник, да недолго пользовался, сгинул, видать.
Чернозеров вывел из-под сарая кормиловского жеребца. Один из белогвардейцев взял его в повод. Всадники тронулись от заимки.
Курок маузера жег палец Тулагина. Всадить бы весь магазин в "гостей". Вот они рядом проезжают, каждого достать можно. Но нет, нельзя, не имеет права Тимофей это сделать. На Чернозерова беду накличет.
Когда Тулагин вернулся в избу, Чернозеров сказал раздосадованно:
- Шапкин, атаман наш, за жеребцом приезжал. Тьфу, стерва!..
В субботу Чернозеров привез Тимофею записку от Софрона, в которой тот сообщал, что разослал людей: Хмарина - в Колонгу, там кружит небольшая группа из моторинского взвода, Ухватеева - к Холодной. Ниже станции, якобы километрах в двадцати от Серебровской, действует несколько красных конников. Под конец Субботов прописывал о том, что семеновские войска будто заняли Александровский Завод и все прилегающие к нему районы. Боец Блинов, родом из здешних мест, ходил по окрестным станицам и подтвердил эти сведения. А еще он прослыхал от верных людей, что Лазо издал приказ на роспуск красногвардейских полков и отрядов.
Последние два сообщения в софроновой записке казались Тимофею невероятными. "Брехня все это", - убеждал он себя. Тулагин не допускал даже мысли, что банды Семенова захватили пол-Забайкалья; чтобы командование фронта и тем более Лазо отдали приказ о роспуске полков. Дешевую брехню распустили белые, не иначе. Чтобы казаков с толку сбить...
Чернозеров собрался пойти в лес, вырубить десяток жердей для ремонта изгороди. Тимофей составил ему компанию.
- Гляди, паря, умаешься, - усомнился старик.
- Ничего. Как-нибудь.
Тулагин хотел развеяться и проверить свои силы. Сколько ему еще сидеть на заимке? Надо действовать. Он вполне выздоровел: рана в боку затянулась, нос и губы зажили. Пора уже в седло. Вот только лошади нет, есаулова жеребца бы. Жаль, что забрали его семеновцы.
Тулагин и Чернозеров поднялись по склону сопки к густолесью, нарубили жердей и вышли на чуть заметную таежную стежку. Тимофею она показалась знакомой. А когда он увидел неподалеку от тропки лиственницу, расколотую надвое, окончательно вспомнил, что две недели назад он проезжал здесь на кормиловском жеребце.
- Молоньей, однако, ее, родимую, размахнуло, - кивнул на лиственницу Чернозеров. - Во какая сила у природы!..
- Почему именно молнией? - спросил Тимофей.
- А чем же, как не ей?
- Может, снарядом.
- Откуда тута снаряду взяться? Да и снарядом разве ж так? Чернозеров свернул с тропинки, остановился возле лиственницы, по-хозяйски обследовал корявый ствол, заключил:
- Молоньей, однако. Чисто, без стесов.
Старик приставил к расколотой лиственнице связку жердей, нагнулся к корневищу, смахнул ладонью землю и примостился на отдых.
Исходили они с Тимофеем уже прилично, и Чернозеров, щадя Тулагина, предложил:
- Садись и ты, однако. Вона сколь топаем. До заимки далече. Ты себя покуда не должон перегружать.
Тимофея качала усталость. Отяжелели ноги. Но он не присел.
- Я про жизню, однако, - опять заговорил Чернозеров. - Война нынешня жизни людей, как молонья ету лиственницу, надвое расколола. Сынов от отцов отколола, мужей от баб, детей от матерей... Вона и ты тута в мученье огинаешься, а семья где-то... И хто знат, што дале с тобой будет.
Тимофей, облокотившись о ствол дерева, молча смотрел на заимку.
- Ты, паря, соображай, сам себе, как и што дале. А я скажу свое, однако, - не обращая внимания на Тулагина, продолжал старик. - Тебе зараз некуда подаваться. Белые везде. Дык у них си-и-ила... Надобно переждать покуда. До зимы али весны... На заимке жить можно. Семеновцы сюды редко заглядывают. Да и схорониться есть где, однако. Жить можно... Печь, дрова, еды хватает... Опять же, Варвара - баба справна, молода, безмужня... Нет казака, загинул Федька, царство ему небесное. Дык што тут поделашь...
Тимофей плохо слушал Чернозерова. Он отвлеченно смотрел на заимку, расположившуюся в конце широкой клиновидной елани, между болотным лугом и небольшим озером. Елань с трех сторон обступали пологие лесистые сопки. А четвертая сторона, сравнительно ровная, покрытая буйной травой, зарослями ерника и березняком, уходила на запад, размывалась, таяла в далекой дымке горизонта.
Вот так же и мысли Тимофея удалялись на запад от заимки, от Чернозерова, от его рассуждений, туда, где, по предположениям Тулагина, должен теперь находиться революционный кавалерийский полк, а в полку его Любушка. Что с ней, как она там? Жива ли, здорова? Наверное, извелась в неведенье о нем, Тимофее...
* * *
Тимофей увез Любушку из шукшеевского дома сначала на один из дальних полустанков, где разжился легкими розвальнями и упряжкой для Каурого. С полустанка они отправились в путешествие по зимним лесным дорогам на юг: через Дровяную, Оленгуй до станции Таежной. Там и застала их весть: в Чите власть перешла к большевикам.
Отец Софрона Субботова принял Тулагина с молодою женой настороженно.
- Значит, оставил службу? М-да... - Он смерил Тимофея недоверчивым взглядом, произнес неопределенно: - Время теперь - не разбери бог. Царя нет... Рев... ре... В общем, нет настоящей власти.
Тимофей успокоил Субботова-старшего:
- Вы не переживайте. Мы ненадолго к вам. Завтра до своих краев подадимся.
- По мне-то што, живите. Я про время говорю нынешнее. Неразбериха... Как Софрон хучь там? Может, тоже отслужился? Может, домой вскорости прибьется?
- Теперь вскорости, - уверил Тулагин.
Переночевав, Тимофей с Любушкой планировали к обеду уехать от Субботовых. И тут вдруг Софрон во двор. Как подгадал.
- Давно вы здесь?
- Со вчерашнего. Собрались восвояси.
- И не думайте. Я - на порог, а - вы с порога... Погостюйте еще маленько.
С приездом сына старый Субботов изменился до неузнаваемости. Улыбка с лица не сходила. По-другому о времени нынешнем заговорил. Это Софрон "перевоспитал" его. Субботов-младший рассказал, что офицеры полка, в том числе и командир, полковник Комаровский, сразу же с приходом в город революционного второго Читинского полка, были арестованы, а рядовым казакам новая власть - Комитет советских организаций - разрешила разъезжаться по домам.
- А знаешь, Тимоха, отпущенный тобою большевик комиссаром назначен. Приходил в полк, выступал. О тебе справлялся: что с тобой да где ты?.. Видать, башковитый. Надо ж, фамилию запамятовал.
Домой, в станицу Селкинскую, Тимофей так и не увез Любушку. Собственно, везти-то ее было не к кому. Отец умер в четырнадцатом, мать еще раньше - в одиннадцатом. Осталась одна тетка. Повидаться с ней надо бы, но события повернулись так, что поездку пришлось отложить. Перешедший границу в конце января атаман Семенов с четырехтысячным Особым маньчжурским отрядом захватил значительную территорию юга Забайкалья и к концу февраля уже приближался к Таежной.
В станицу прибыл отряд Лазо, состоявший из первого Аргунского казачьего полка и двух сотен красногвардейцев. Тимофей и Софрон примкнули к аргунцам. Любушка осталась в доме Субботовых...
Первый бой за Советскую власть в рядах бойцов Красной гвардии Тимофей и Софрон приняли под Даурией. А сколько еще их было потом? Под Агой, Оловянной, Борзей, Могойтуем, Мациевской... Особенно трудные бои шли в середине июля на подступах к Тавын-Тологою. За личную храбрость и умелое командование сотней (Тулагин к тому времени был выбран сотенным) при штурме пятиглавой сопки, Лазо от имени Военно-революционного штаба Забайкалья вручил Тимофею револьвер с надписью...
А Любушка все жила у родителей Субботова. Жила в тревожном ожидании вестей о Тимофее.
Встретились они лишь в конце июля, когда последние остатки семеновских банд были выбиты с забайкальской земли. Командир полка разрешил Тулагину съездить за женою. Тимофей пристроил ее в санитарный взвод. Теперь они были вместе. Но недолго. Через полторы недели снова разлучились.
Сегодня этой разлуке шел четырнадцатый день...
* * *
Чернозеров кряхтя поднялся, проговорил:
- Отдохнули, однако... - Он осекся, указал рукой в сторону заимки. - Верховые? Прямиком, кажись, до нас...
Тулагин увидел спускавшихся в елань с восточного склона сопок конников. Человек тридцать. Это его ребята. Собрал-таки Субботов до взвода бойцов. Молодчина, Софрон!
Тимофей, не чувствуя под собой ног, бежал к заимке. Конники уже спешивались, расседлывали лошадей. Вон Хмарин, самый крупный, враскачку направился к колодцу. А это самый маленький боец сотни, казак Каргинской станицы Пляскин, шустрый, вечно в движении, - колобком покатился в избу. Степенный Глинов, разнуздав чалую кобылу, присел на корточки, видимо, цигарку закручивает.
Субботов, завидев бегущего Тимофея, поспешил ему навстречу:
- Запалишься... Разве можно тебе такой прытью-то?
Тулагин в изнеможении упал в протянутые Софроновы руки, обхватил друга за плечи:
- Ничего, сейчас отдышусь... Собрал? Привел ребят?
Софрон улыбался:
- Принимай, командир, тридцать шесть сабель и тридцать семь лошадей!
8
Варвара заходилась с ужином.
- Давай, командир, помощников мне победовее, - озорно стреляли по казакам ее большие серые глаза. - Вон того соколика чубатого, - указала на Глинова. - И против него не возражаем, - теперь кивнула в сторону Ухватеева. Усмехнулась, оглядывая колобка-Пляскина: - Маленький тож сгодится...
Чернозеров вытащил из сарая вместительный котел:
- Давно, однако, в ем ничего не варилось.
Он передал посудину подоспевшему Пляскину, а сам вместе с Хмариным повернул к стайке. Вдвоем поймали ядреного барана с круто закрученными рогами.
- Нажировался, будя, - бубнил басом старик. - Жалковато, оно, конешно. Дык все одно... На семя не гожий уже, теперь люди пущай мясцом твоим подживутся...
Тимофей уловил в голосе старика жалостливые нотки, проговорил:
- Ничего, Илья Иванович, за народной властью твое добро не пропадет. Разобьем Семенова, все возвернем...
Жареного и пареного хватило на целый эскадрон. И на самогон Чернозеров не поскупился, выставив на стол чуть ли не ведерный лагун.
- Помяните Федюху, сына мово. Тож вить был красногвардейцем...
После ужина бойцы кто где раскидались на сон. Тимофей с Софроном вышли на улицу проверить посты.
- С рассветом двинемся? - спросил Субботов.
- Может, пораньше, чтобы Серебровскую до светла обминуть? - засомневался Тулагин.
- Серебровскую опасаться нечего. В станице, кроме есаула, твоего крестника и десятка белоказаков, никого нет. Поручик увел эскадрон куда-то. А дружина - она и есть дружина: никакая не боевая сила.
Тимофей усмехнулся:
- Заглянуть бы в гости к есаулу. Должок отдать.
- А что? Можно. У ребят руки чешутся.
- Хорошо бы в постелях, тепленькими застать...
- Вполне можно.
- Значит, пораньше надо выезжать.
На том и порешили.
Отряд, поднялся затемно. Конники наскоро подкрепились тем, что осталось от ужина, заседлали коней.
Уходящая ночь бодрила колючей прохладой.
- Утренни зори уже на осень поглядают, - накинул Чернозеров на плечи ергач. - Мерзну, однако. Дык дряхлеем...
Старик провожал тулагинцев до березняка, где в высокотравье вилась таежная стежка.
- По ей вы без опаски через перевал - до самой станицы. Тута никого не встретите, - напутствовал он. - А дале - как придется. На Марьевку, значитца, через Колонгу, Михайловский хутор. Туда, посчитай, верст сто с гаком, а то и боле. Но дорога не шибко людна. - Чернозеров напоследок тронул Тимофея за колено: - Жалко, паря, однако, прощеваться с тобой. Привыкли мы к тебе с Варварой. Дык што поделаешь. Храни тебя бог...
Тимофей в последний раз оглянулся на заимку. Отсюда, от березняка, в предрассветной светлеющей серости она увиделась ему низко прижавшейся к болотному лугу, сиротливой. Между избой и ближними копнами сена застыла одинокая женская фигура.
* * *
После перевала отряд Тулагина окунулся в густой туман. Лес кончился, где-то рядом должна быть станица, но сориентироваться трудно. Людей как бы накрыл молочный колпак. Вытяни перед собой руку - пальцев не увидишь.
- Стой! Кто такие? - оклик донесся до Тулагина совсем не по-земному, глухо, вроде как из преисподней: протяжно, затухающе.
- Свои...
Это не Тимофей и не Субботов ответили. Отвечали откуда-то издали, со стороны.
Деревянно клацнул затвор винтовки. Оклик повторился:
- Пароль?
- Вот заладил. "Клинок"! Что отзыв?
- "Киев", - последовал отзыв.
- Скажи-ка, служивый, как проехать до станции?
- До станции? А вы хто такие, чтоб говорить вам?
- Кто такие, то не твоя забота. Пароль назвали, стало быть, не красные. Напуганы вы тут, как видно.
- Много вас разных ездиют... Держитесь к поскотине. Хотя где вам ее увидеть, в тумане таком... В общем, держитесь поближе к дворам станицы. Дорога там накатана. Она и есть на станцию.
Тимофей толкнул Софрона:
- Слыхал пароль и отзыв?.. Молодчага караульный, помог нам. Поехали.
Двинулись молча, прямо по стежке, наугад - куда приведет. А привела она все к тому же караульному.
- Стой! - раздался его голос почти перед самым носом Тулагина.
- Задремал небось, - с укоризной ответил Тимофей окликавшему и назвал пароль.
- Чегой-то задремал? - обиделся караульный. - Никак нет, не задремал. Я в явном виде, как есть...
Сначала из молочной пелены вырисовывался небольшой зарод, потом уже человек возле него.
- Ого! Вас тут сотня али две, - пропускал он мимо себя ряды конников. - Сказали бы хоть, какой части.
Проезжавший Хмарин шикнул:
- Поговори мне! Ишь, все знать ему надо!
Из рассказов Чернозерова и Варвары Тимофей знал, что улиц в Серебровской одна всего, зато переулков больше чем достаточно. Они с разных концов разрезали станицу вдоль и поперек. Но откуда бы каждый не начинался, непременно выходил к Круговой площади, так серебровцы именовали пустырь возле церкви, где обычно собирался казацкий круг. Поэтому Тулагин, въехав в один из первопопавшихся проулков, уверенно повел им отряд.
В Серебровской туман был значительно реже. Или оттого, что сидела она на возвышенности, или сказывалось приближение восхода. Во всяком случае, здесь можно было различить не только избы и изгороди, но и спозаранку повстававших жителей, выгонявших со двора скот, хлопочущих по хозяйству.
Как и предполагал Тулагин, переулок уперся в широкий пустырь, посреди которого стояла в чугунной ограде небольшая церковь, вскинув в утреннюю дымку неба медную шапку колокольного купола. Сворачивая к атаманскому флигелю, Тимофей приказал Софрону:
- Перекрой двумя десятками подступы к площади и держи под прицелом уличный выезд из станицы. Увидишь, что мы с Хмариным отгостевали у есаула, гоните за нами.
Шестнадцать красногвардейцев во главе с Тулагиным, держа карабины наизготовку, приблизились ко двору Шапкина. Из ворот вышел зевающий часовой. Он не успел еще как следует прозеваться, а Ухватеев уже занес над ним шашку и негромко, но внушительно скомандовал:
- Кидай оружие!.. Ложись!
Семеновец не подчинился, отпрянул к воротам, однако клинок Ухватеева настиг. Он коротко охнул и свалился у ограды.
Соскочив с лошадей, несколько бойцов вбежали во двор. Хмарин и два казака его десятки поднялись по ступенькам на открытую веранду. У двери на корточках сидел второй часовой. Они разоружили его, сволокли с лестницы.
- Во флигеле есть охрана? - спросил Тимофей очумевшего от страха часового.
- Не-е-ма... - протянул он.
- Кормилов спит?
- Их благородие, кажись, не проснулись. А господин урядник выходил по надобностям...
- Где расквартированы остальные?
- Через двор у батюшки, отца Конона... В правлении. И у лекарки Василихи...
Тимофей кинул Ухватееву:
- Возьми ребят, наведайся в управление, к попу и лекарке. - Повернулся к часовому, до которого, кажется, дошло, что перед ним красные, и главное для него сейчас - спасти свою жизнь. - А ты веди нас к есаулу в гости. И без дурости... Постучи Шапкину да так, штоб открыл дверь не тревожась.
- Все сделаю по вашему указу. Не убивайте, ради Христа... У меня детишки... Все сделаю. Не губите, родненькие...