Солнце только что взошло. Долина начиналась сразу же за юртой. На ней лежал белый, воздушно-пенистый туман. Утреннее солнце окрасило его в розоватый цвет. По ту сторону долины из тумана поднимались горы. Центральный пик венчался высоким шпилем, который в красноватых лучах зимнего солнца казался огненным столбом.
Горы служили ориентиром для охотников и оленеводов. Когда пастухи говорили: "Наши оленьи стада пасутся левее гор", - комкуровцы знали, где это место, и в случае надобности безошибочно находили его.
Олонко встал на лыжи и затянул ремни.
- Миколайка! - послышался рядом шепот старого охотника.
Олонко повернул голову. Кун сидел на корточках, закрыв лицо мохнатой рукавицей. В его поведении многое было непонятно Николаю. Ну зачем ему понадобилось идти в горы?
- Друг Кун, - сказал Олонко, - пойдем же в горы.
- Кун боится. Красный глаз смотри. Он говори: не ходи.
Кун чуть отодвинул рукавицу от лица и кивнул головой в сторону гор. Олонко взглянул в указанном направлении. И чудесное зрелище представилось ему. Возле центрального пика среди белых снежных колонн висел огромный красный круг. Это сверкал "глаз горного духа", - так говорили старики. Говорили также, что человек, увидевший его, погибает мучительной смертью, если не пойдет к шаману, который расколдовывает чары горного духа. Теперь уже мало кто верил во все это. Только старики при упоминании о горном духе с опаской оглядывались вокруг и поспешно скрывались в домах.
Как только красный круг исчез, старый охотник отвел руки от лица.
- Пойдем, однако, - как-то безучастно выговорил он.
Часа через два путники вошли в ущелье. Следы двух нарт здесь сливались, и их было трудно различить.
В полдень путники сделали небольшой привал. Место выбрали удачно. Почти рядом нашлись дрова. Николай нарвал сухой травы. Кун вытащил спички, завернутые в пергаментную бумагу, и, выбрав одну, чиркнул ею о сплющенную коробку. Огонь жадно лизнул сухую траву. Кун пересчитал спички, не торопясь завернул их в пергамент и спрятал.
Костер разгорался. Снег стаивал вокруг него темным кольцом. Кун сидел в любимой позе, охватив колени руками, и смотрел на вечно живой и пленяющий огонь. Но сегодня и огонь не радовал старого охотника. Имел ли он право приглашать в горы молодого Олонко? Что скажет человек из района? А красноглазый? Разве Кун забудет, как много лет назад злой горный дух гнался за ним до выхода из белых гор и потом долго еще сверлил его красным глазом? Шаман, которому Кун рассказал об этом случае, допытывался, зачем он ходил в горы, с кем встречался, и под конец сказал, что от чар горного духа можно освободиться, пожертвовав ему пять соболей. И Куну пришлось отнести лучшие шкурки шаману. А через год в стойбище в качестве заведующего факторией вернулся князец Мичин Старков. "Кун, - сказал он, - Советская власть меня простила. Будем с тобой друзьями". Старков хорошо угостил тогда. В следующую встречу князец сказал: "Товарищ Кун, вот получена бумажка, в ней говорится, чтобы ты показал мне место, где спрятан ящик. Его надо доставить в Якутск". Кун подержал в руках бумажку, но ничего не сказал. Он слыхал рассказы, что Старков пытал людей, чтобы узнать судьбу ящика, поэтому не верил ни одному слову князца. Когда и бумажка не возымела действия, Старков предложил Куну деньги. Охотник оскорбился и ушел. С этого дня и начались у Куна все невзгоды. Пушнины он сдавал больше всех, а платили ему меньше, чем другим. "Ты у меня на коленях будешь ползать, я - Советская власть!" - кричал князец. На колени Кун не стал, но ему пришлось покинуть родное стойбище и уехать подальше от Старкова. Охотник, конечно, не знал, что Старкова через три месяца сняли с работы и посадили в тюрьму.
Кун поселился на берегу Охотского моря и прожил там четверть века. Вернулся он в родные края по настоянию старшего сына, назначенного после окончания Института народов Севера учителем Оймяконской средней школы. Кун не захотел жить в Оймяконе и поехал в Комкур. Здесь ему дали дом, приняли в колхоз, и он стал промышлять зверя. Недавно старого охотника навестил секретарь райкома и первый, протянув руку, сказал: "Здравствуй, товарищ Кун!"
Эти мысли были приятны старому охотнику. Но тут он опять вспомнил о задании и красноглазом духе. Как быть? Как быть? Кун заерзал на месте, умоляюще посмотрел на Олонко. Тот сидел, уставившись на огонь, и, очевидно, мысли у него были совсем не те, что у Куна. На груди Олонко под расстегнутой ватной курткой Кун увидел красно-золотистый комсомольский значок. Это был самый обыкновенный значок, какие носят миллионы советских юношей и девушек, но старый охотник не мог оторвать от него взгляда.
- Комсомол не боится, а? - прошептал Кун. В горле у него пересохло от волнения, на лбу выступили мелкие капельки пота. - Комсомол не боится, а? - уже прохрипел Кун, не отрывая взгляда от значка.
- Кого не боится? Ты о чем, друг Кун?
Старый охотник сначала показал рукой на горы, потом на значок. Николай понял состояние спутника и сказал твердо:
- Комсомол не боится красноглазого. Его в горах нет. Это выдумка шаманов. Понимаешь?
Старый охотник покачал головой и, протягивая дрожащую руку к комсомольскому значку, спросил:
- Талисман, а?
Олонко долго и терпеливо рассказывал о значке, о том, какая большая честь быть членом Ленинского комсомола. Кун не все понимал, но слушал молча. Когда Олонко кончил, сказал:
- Однако Кун не хочет бояться красного глаза, Кун хочет такой комсомол, - и старый охотник показал на значок. - У-у-у, - причмокнул губами и зажмурил глаза. - У-у-у, Кун будет сильным, Кун тьфу красный глаз!
Кун плюнул несколько раз и поднял глаза на Олонко. "Как быть? - думал Николай, нахмурив брови. - Имею ли я право передать комсомольский значок?"
- У-у-у! Комсомол помогай Куну, - продолжал старый охотник.
Олонко внимательно посмотрел на охотника и отвинтил значок. Кун принял его осторожно и, держа на открытой ладони, долго молча рассматривал. Потом снял шапку, зажал ее между коленями и приколол комсомольский значок на козырек. Проделав это, поднялся на ноги и, обращаясь в сторону гор, громко крикнул:
- Кун не боится тебя! Кун - комсомол!
Старый охотник один пошел в горы. Николай вернулся к оленеводам.
Кун шел по ущелью, с трудом различая следы. Часа через два пошел снег. Он валил так густо, что все скрывал от глаз. Охотник кое-как различал следы. Скоро они совсем исчезли из виду под мягким пушистым ковром снега. Следопыт беспомощно оглянулся вокруг. Все белым-бело. Что же теперь делать? Куда идти? Вперед? Нет смысла. Назад - что подумает человек из района? Кун вспомнил, что недалеко должна быть Голубая долина. Старый охотник решил побывать в ней.
Под вечер Кун добрался по каньону до тоннеля, который выводил в Голубую долину. Четверть века он не бывал здесь, но ничего вокруг не изменилось. Над входом так же, как и раньше, торчал каменный выступ, а на нем каким-то чудом держался куст стланика. Кун снял лыжи, вскинул их на плечо и шагнул в зияющее жерло тоннеля.
Первые метры пути освещал тусклый свет, проникающий из каньона. Но постепенно он исчез. Кун пошел медленнее. Первое, что бросилось ему в глаза, когда он вышел из тоннеля, - это огонек на фоне темнеющего вдали зимовья. Оттуда несся запах дыма.
Чем ближе охотник подходил к жилью, тем тревожнее становилось на сердце.
Четверть века назад он привел в Голубую долину двух командиров Красной гвардии, спасающихся от банды белых. Здесь же он спрятал железный ящик.
А что, если человек, который живет в Голубой долине, нашел ящик? Кун забеспокоился и ускорил шаг. Кун припомнил, как после ухода бородатого командира он закопал ящик возле могилы. А могила священна, никто не смеет ее трогать. Эта мысль успокоила старого охотника.
Заимка была рядом. Кто же в ней живет - друг или недруг? Но кто бы ни был, а по таежным обычаям обязан принять человека, много дней прошагавшего в горах. Кун подошел к воротам, снял лыжи и ударил кулаком по доскам. Во дворе залаяли собаки.
Голубая долина представляла собой огромное корыто на середине хребта с высокими отвесными стенами. В августе, когда поспевала голубика, долина покрывалась голубым ковром. Отсюда название ее - Голубая.
Десять лет назад Ошлыков жил там, где сейчас стоит заготпункт. Соседство, по-видимому, не устраивало Старовера. В середине лета, распродав свое имущество, он ушел в горы. Где и как он обосновался - мало кого интересовало. С местными властями Ошлыков жил дружно, налоги платил аккуратно, пушнины добывал много. В первые годы пытались было уговорить его вступить в колхоз, но потом махнули рукой: старовер, дескать, пускай живет по своим обычаям.
За десять лет Ошлыков обзавелся крепким хозяйством. Строиться ему помогли алданские старообрядцы. Они каждое лето навещали долину и трудились до зимы. У Ошлыкова появился домашний скот, олени и злые собаки, которых на ночь спускали с цепей.
Семья Старовера состояла из трех человек: самого хозяина, его жены и дочери Ирины. Женился Ошлыков второй раз на дочери богатого алданского старовера. Ульяна была робка и боялась мужа. С Ириной она жила мирно, и все свободное время они проводили вместе. Ульяна рассказывала об Алдане, Ирина вспоминала о своих поездках в Комкур, с увлечением пересказывала содержание кинокартин. Но она смотрела их мало, поэтому одно и то же повторяла по нескольку раз.
Ежегодно в конце марта Ошлыков уезжал на Алдан и гостил там месяца полтора, оставляя хозяйство кому-нибудь из приезжих знакомых старообрядцев. Ирина всегда радовалась отъезду отца: она чувствовала себя свободнее, работала меньше и не ощущала его тяжелого взгляда.
Ошлыков не разрешал Ирине уезжать из дому. А ей так нравилось бывать среди людей, хоть на минуту забыть о тяжелой домашней работе, отвлечься от скучной, однообразной жизни. Когда была жива мать, Ирина чувствовала себя не так одиноко и работала меньше, чем сейчас. Мать ее любила и советовала идти жить в мир. С отцом они часто ругались, но маленькая Ирина не понимала причин ссор. Повзрослев, узнала: мать выдали замуж за отца против воли, она тосковала и постепенно чахла, запертая в четырех стенах старообрядческого дома, затерявшегося в глухомани, вдали от проезжих дорог.
Нынче Ирина с особым нетерпением ждала весны и уже в середине февраля начала считать оставшиеся до отъезда родителей дни. Она была оживленнее, чем обычно. Блеск в ее глазах не мог потушить и суровый взгляд отца. Девушка мечтала о том, как она поедет в Комкур, погостит у Нади, привезет интересные книги, а может, и увидит Николая. Думая о нем, она вспоминала последнюю встречу в тайге, и сердце ее радостно билось.
Однажды под вечер на заимку приехали гости - старообрядцы с Алдана. Самого хозяина дома не было: с утра он уехал в оленье стадо. Приняла гостей Ульяна, пригласила к столу. Но те отказались, заявив, что подождут хозяина. Держали они себя важно, с достоинством. "Не иначе, как на смотрины приехали", - решила Ульяна.
Ошлыков вернулся, когда уже стемнело. Гостям он обрадовался. На столе появились бутылки, закуска. И скоро пир пошел горой. Ирина по приказанию отца надела лучшее платье и ухаживала за гостями. С нее не сводил глаз бородатый старообрядец. Ирина чувствовала этот липкий взгляд и ходила, как скованная.
В самый разгар пира отчаянно залаяли собаки и раздался стук в ворота. Голоса в доме приумолкли. Стук повторился. Ошлыков, чуть захмелевший, поднялся из-за стола и, надев шапку, тяжелой походкой вышел во двор.
Появление Куна на заимке не на шутку встревожило Ошлыкова. Встреча удивила и старого охотника, хотя внешне он не выдал своих чувств. Войдя в дом, он, не торопясь, снял с плеча вещевой мешок, повесил на гвоздик ружье и только после этого поздоровался с хозяином.
- Ай, Кузя, ай, Кузя, хорошо живешь! Богато живешь! - проговорил Кун, пожимая руку Ошлыкову и заглядывая ему в глаза. Но тот был сумрачен и, пробормотав что-то невнятное, ушел во вторую половину дома, потом вернулся.
- Пойдем, старина Кун, будешь гостем, - сказал он, распахивая дверь и пропуская вперед охотника.
Гуляли допоздна. Сначала гости косились на пришельца, но потом словно забыли о нем и еще энергичнее налегли на напитки, в которых не было недостатка. Кун сидел за отдельным столиком. Напротив него расположился Ошлыков. Он усиленно подливал старику.
- Скажи-ка, друг Кун, как ты попал в Голубую долину?
- Ходил, ходил и пришел...
- Кто тебе тоннель показал, друг Кун?
Подвыпив, Кун любил немножко прихвастнуть. Вот и сейчас, показывая на свою грудь, говорил:
- Моя все знай, Кузя, все! Голубая долина моя командира прятал, командира хоронил. Там, - показал охотник рукой на окно, - командир спи. Кун смотреть хочет, как он спи.
- Кроме тебя, еще кто-нибудь знает о Голубой долине? - допытывался Ошлыков.
- Один Кун знай, зачем другие знай?
Ошлыков облегченно вздохнул и налил собеседнику спирту.
- Пей, Кун!
- Кузя хороший, Кузя не говори про медведя. Кун спасибо говори Кузе.
- Давай выпьем за дружбу, - предложил Ошлыков. Он чокнулся и выпил. Запив квасом, сказал: - Сколько лет прошло, как я спас тебя от медведя, а тайну не выдал! Ни один охотник не знает, как ты лежал под медведем. Вот какой я человек, Кун.
- Ай, Кузя, ай, Кузя! Хороший человек.
- А Кун будет хорошим?
- Будет Кун хорошим.
- Дай мне слово, что ты никому не скажешь о Голубой долине.
- Кун дает слово Кузе. Тайна остается тут, - зверобой приложил руку к своему сердцу.
- Помни же, Кун! Я тебе верю, - сверля глазами
Куна, сказал Ошлыков.
Старый охотник уехал с заимки через три дня. Ошлыков проводил его до тоннеля. Он был уверен, что Кун никому не скажет о Голубой долине. Слово и дружба охотников ценились высоко. Уехали и гости с Алдана. Когда дом опустел, Ошлыков сказал дочери:
- Онисиму ты приглянулась. Хватит отцов хлеб есть.
На будущий год сыграем свадьбу.
Глава восьмая
ПРАЗДНИК ВЕСНЫ
Утром Первого мая Надю разбудил громкий стук в дверь. Накинув халат, она вышла в переднюю и увидела чем-то взволнованную дежурную из теплицы.
- Что случилось? - тревожно спросила Надя.
- Цветут, - и молодая эвенка по-детски широко улыбнулась. - Цветут! - еще раз повторила она с такой гордостью, будто сделала какое-то величайшее открытие.
Через полчаса Надя входила в теплицу.
Ее встретило зеленое море растений. На Волге или на Украине, где природа щедрее и ласковее, где многое принимается как необходимый дар природы, Надя при виде зелени никогда не испытывала такой радости, как в эти минуты. Здесь, на Полюсе холода, где еще держались крепкие морозы и кругом лежал снег, каждая победа над природой доставляла молодому агроному большое удовлетворение.
Надя переходила от одного стеллажа к другому. Зеленые стебли вились на сошках и, переплетаясь между собою, загромождали проход. Вот и огурцы. Цветы желтые и нежные. Вкрапленные в зеленый ковер листвы, они горели неугасимыми огоньками. Надя подбежала к ним и, раскинув руки, уткнулась головой в растения.
К одиннадцати часам в селе все уже знали новость.
- Цветет! Цветет! - повторяли эвены и якуты.
- Цветет! Цветет! - говорили ребятишки и старики.
Люди улыбались, поздравляя друг друга с праздником, и после небольшого праздничного митинга почти все двинулись к теплице посмотреть диковинные растения, у которых цветы яркие, как пламя охотничьих костров. Надя, прежде чем впустить посетителей, поставила вдоль стеллажей дежурных из членов овощеводческой бригады.
Старый Кун вошел в теплицу одним из последних. В нос ему ударил сладковатый запах зелени и влажного воздуха. "Много травы", - подумал он, оглядываясь вокруг. Его все удивляло: и то, что среди зимы он увидел лето, и дежурные женщины, которые с независимым видом расхаживали между трехъярусными стеллажами, и обилие растений.
Охотники и оленеводы следовали за Дьяковым и Надей, молча слушали их объяснения. Возле одного из стеллажей Надя выдернула редиску и высоко подняла над головой.
- Редиска - раздались радостные голоса.
Кун задержался у стеллажей и долго рассматривал зеленые листья редиски. Оглянувшись вокруг, выдернул один корень. Он походил на те, какие вчера выдали колхозникам авансом на трудодни. Куну досталось два килограмма, и он не знал, что с ними делать. Старухи как раз не было дома, гостила в Оймяконе, пришлось обратиться к Наде. Та явилась и приготовила редиску со сметаной. Куну редис понравился, и он ел его с аппетитом. И сейчас, разглядывая корнеплод, зверобой одобрительно воскликнул: "Ха!" Он хотел было уже последовать дальше, как услыхал звонкий голос Ирины: - Здравствуй, дедушка Кун!
- А, стравствуй, стравствуй, белка, - обрадовался старик. - Ходи редес кушать. Редес, ой хорошо, белка!
Проводив родителей на Алдан, Ирина выехала в Комкур утром тридцатого апреля. Снегопад помешал вовремя добраться до села. Пришлось переночевать на заготпункте.
В Комкур Ирина попала после митинга. Остановилась у Нади. Распрягла оленей, накрошила им хлеба, занесла в дом небольшой узелок с одеждой и пошла искать подругу.
Старый Кун был рад встрече и, показывая головой на зеленые побеги, повторял Ирине одно и то же:
- Редес хорош, белка... Ой, хорошо редес.
- Да, хорошая редиска, дедушка Кун. У меня тоже будет редиска.
Ирина вместе со старым охотником обошла теплицу. С Надей она встретилась только у выхода.
- Ируша! А я тебя вчера вечером ждала. Почему задержалась?
- Снег помешал. Пришлось заночевать на заготпункте.
Ирина была смышленая и любознательная девушка. Грамоте ее научила мать. У Нади она брала книги, они раскрывали перед ней иной мир, чем тот, в котором жил ее отец и она сама. Но в книгах не все было ясно. И, встречаясь с Надей, Ирина часами расспрашивала ее о городах, о театрах, о Мавзолее на Красной площади, о морях и океанах. Через некоторое время накапливались новые вопросы, и она, приезжая в Комкур, вновь и вновь расспрашивала Надю.
- Ну что же мы стоим? - сказала Надя, снимая с себя халат. - Пойдем ко мне обедать.
Ирина кивнула головой и вслед за Надей вышла на улицу.
Около клуба девушкам повстречался Лагутин. Он был одет щеголевато: в новых фетровых бурках, хорошо сшитой дохе из шкурок оленят и серой каракулевой шапке. Как всегда, сверкая зубами в улыбке, он картинно поздоровался и пригласил девушек на завтрашнее спортивное состязание.
- В числе участников - ваш покорный слуга, - сказал он, галантно поклонившись.
- Очевидно, собираетесь все призы завоевать?
- Мои призы - ваши призы, Надежда Владимировна.
Надя промолчала и быстро пошла вперед. Ирина догнала ее и подхватила под руку. Она оглянулась назад. Лагутин смотрел им вслед.
- А ты, Надя, сама все призы забирай.
- Как же я это сделаю, милая Ирушка?
- Будешь участвовать в бегах...
- Где же оленей взять? Это одно. Кажется, женщин не допускают на гонки....
- Глупости! - еще горячее заговорила Ирина. - Оленей у меня возьмешь.
- У тебя? - удивилась Надя.
- Ну да! Знаешь, у меня какие славные олешки? Бегают-то как!
- Слышала, что Лагутин сказал? Месяц тренировался. А твои олени и одного дня не тренировались.