- Жильдас, - позвала госпожа Лебрен, - вам видны отсюда ворота Сен-Дени?
- Да, сударыня, - ответил Жильдас, дрожа от страха. - А разве надо туда пойти?
- Нет, успокойтесь. Скажите нам только, много ли там собралось народу?
- О, очень много, сударыня! Настоящий муравейника! Но боже мой! Сударыня!
- Ну что еще?
- О, сударыня! Люди в блузах останавливают барабанщиков и прорывают барабаны… И вот все бегут оттуда… Слышите, какой крик? Не запереть ли магазин?
- Ну, вы не из храбрых, Жильдас, - сказала с улыбкой молодая девушка, продолжая шить.
В эту минуту перед магазином остановился человек, одетый в блузу. Он с трудом тащил маленькую ручную тележку, нагруженную, по-видимому, очень тяжелым товаром. Оставив тележку на тротуаре, он вошел в магазин и обратился к хозяйке:
- Здесь живет господин Лебрен?
- Здесь, сударь.
- Я привез ему четыре тюка.
- С полотном, наверное?
- Должно быть, что так, сударыня, - отвечал с улыбкой посланный.
- Жильдас, помогите внести их в комнату!
- Должно быть, очень туго свернуто это полотно, - проговорил Жильдас, с трудом помогая вносить длинные круглые тюки, обернутые толстым серым холстом. - Они тяжелы, как свинец.
- В самом деле, дружище? - сказал пришедший, пристально глядя на мальчика, который опустил глаза и сильно покраснел. - А теперь, - обратился он к хозяйке, - я исполнил данное мне поручение. Советую вам не класть этих тюков в сырое место или возле огня в ожидании господина Лебрена - эти полотна очень… очень чувствительны.
Он вышел из магазина, взял свою тележку и быстро удалился.
В это время молодая девушка, которая завтракала у Плуернеля во время визита кардинала, выходила из дома, где жил Жорж Дюшен и который был как раз напротив магазина полотен. Вид у Праделины был печальный и взволнованный. Поравнявшись с магазином, она бросила любопытный взгляд в дверь, но Жильдас почти совсем загораживал вход, стоя в открытых дверях. Заметив, что молодая девушка медлит около двери и всматривается в нее, мальчик приписал ее внимание тому обстоятельству, что она заинтересовалась его особой, и стыдливо потупился, покраснев до ушей и оставаясь точно пригвожденным к порогу. Затем он увидел, что Праделина снова перешла на другую сторону улицы и вошла в кафе.
Но наблюдения его за молодой девушкой были внезапно прерваны новым событием. Перед дверью остановилась четырехколесная тележка, запряженная сильной лошадью и нагруженная тремя большими плоскими ящиками около двух метров высоты. На них была надпись: "Осторожно".
В тележке сидели двое людей в блузах. Одним из них был тот самый Дюпон, что являлся уже в магазин рано утром, а другим - почти старик с густой седой бородой. Пройдя в магазин, Дюпон обратился к хозяйке:
- Господина Лебрена нет дома?
- Нет, сударь.
- Мы привезли ему три ящика со стеклом.
- Хорошо, - отвечала хозяйка. - Помогите им внести ящики в комнаты, Жильдас.
Дюпон с товарищем и Жильдас только что успели внести ящики, как раздался сильный шум, и в лавку донеслись оглушительные крики:
- Да здравствует революция!
Жильдас бросился к двери.
- Надо спешить, - сказал Дюпон своему товарищу. - Иначе нашу тележку возьмут для баррикады, а нужно еще исполнить кое-какие поручения.
И, вскочив в тележку, они хлестнули лошадь и скрылись в направлении противоположном тому, откуда раздавались крики.
Жильдас с возрастающим беспокойством следил за новым движением толпы. Вдруг он снова заметил Праделину, только что вышедшую из кафе и направляющуюся к магазину с письмом в руках.
"Вот сумасшедшая! Это она мне, должно быть, написала, - подумал Жильдас. - Любовное письмо! Она бесчестит меня в глазах хозяев".
И Жильдас, растерявшись, запер дверь магазина на ключ и отошел к прилавку.
- К чему вы запираете дверь? - спросила его хозяйка.
- Сударыня, это я из предосторожности. Там идет целая толпа людей, и лица у них такие страшные…
- Но вы совсем потеряли голову, Жильдас! Отворите дверь.
- Но, сударыня…
- Делайте, что я приказываю! Слышите? Кто-то стучится, кто-то хочет войти. Откройте же дверь.
"Это та сумасшедшая с письмом, - подумал Жильдас, полуживой от волнения. - И к чему я только уехал из моего тихого родного городка?"
Открывая дверь, он чувствовал, как сильно бьется его сердце, но вместо молодой девушки с письмом он увидел перед собой своего хозяина Лебрена с сыном.
Глава VIII
Госпожа Лебрен очень удивилась и обрадовалась при виде сына, так как не ждала его прихода из школы. Велледа нежно поцеловала брата, а Лебрен пожал руку жене. Сакровир Лебрен, названный в честь одного из великих галльских патриотов, был высоким и крепким юношей двадцати лет с открытым и смелым лицом. Над его верхней губой и на подбородке начал уже пробиваться пушок.
Целуя его, мать сказала:
- Я не ожидала, что ты придешь сегодня, дитя мое.
- Я зашел за ним и взял его из школы. Сейчас расскажу причину, милая Генори.
- Мы с Велледой удивлялись уж, что ты запоздал. Кажется, волнение в городе растет. Ты слышал, что барабан бил сбор войскам?
- Париж охвачен лихорадкой! - вскричал Сакровир с блестящими от восторга глазами. - Сейчас видно, что у всех сердца бьются быстрее. На всех улицах раздаются зажигательные речи, патриотические воззвания к оружию. О, как прекрасно это пробуждение народа!
- Ну успокойся, энтузиаст, - сказала с улыбкой его мать.
И она провела своим платком по его влажному лбу.
Господин Лебрен тем временем позвал приказчика:
- Жильдас, в мое отсутствие должны были принести ящики.
- Да, сударь, с полотном и стеклом. Они там, в комнате за магазином.
- Хорошо, оставьте их там и, главное, не подходите с огнем к тюкам.
"Значит, это легко вспыхивает, как кисея и газ? - подумал Жильдас. - А между тем тюки тяжелы, как свинец. Удивительные вещи здесь происходят, право!"
- Милый друг, - сказал Лебрен жене, - нам надо поговорить. Не пойти ли в твою комнату, пока Жаника будет тут накрывать на стол? А вы, Жильдас, закройте ставни в магазине. Сегодня уж не удастся поторговать.
- Закрыть магазин? О, сударь, вы совершенно правы! Я сам давно думал об этом.
Ион побежал исполнять приказание хозяина, который крикнул ему:
- Только не заставляйте ставнями входную дверь, потому что ко мне должны прийти! Приходящих вы приведете в комнату за магазином и скажете мне.
- Слушаю, сударь, - ответил Жильдас со вздохом. Он предпочел бы, чтобы магазин был закрыт совершенно, а входная дверь заперта железным засовом.
- А теперь, мой друг, - сказал Лебрен жене, - пойдем наверх в твою комнату.
Уже почти совсем стемнело. Вся семья собралась в спальне Лебрена и его жены.
- Милая Генори, - сказал Лебрен торжественным голосом, - мы накануне важных событий.
- Я так и думала, мой друг, - ответила задумчиво жена.
- Вот в каком положении дела в данный момент. Тебе надо знать это, чтобы судить о том, правильны ли мои решения или нет. После трех месяцев, в течение которых устраивались банкеты реформистов, депутаты призвали вчера народ на улицы. Но мужество изменило этим агитаторам в последнюю минуту, и они не решились явиться на ими же самими назначенное свидание. Мы не удовольствуемся теперь мелочными уступками и полумерами. Народ хочет свержения монархии, хочет республики, добивается политических прав для всех. Мы желаем доступного для всех образования, благосостояния, работы, кредита, открытого для всех, кто заслуживает его честностью и работой. Вот чего мы желаем, жена. Правы мы или нет?
- Правы, - сказала госпожа Лебрен твердым голосом, - совершенно правы!
- А теперь я тебе скажу, чего мы не желаем. Мы не хотим, чтобы всего двести тысяч избранных и привилегированных избирателей одни решали судьбу тридцати восьми миллионов пролетариев и мелких собственников. Ведь это то же рабство, ведь точно так же наши предки были крепостными у кучки пришлых завоевателей, которые грабили и эксплуатировали их в течение двадцати столетий. Мы не желаем выборного или промышленного феодализма, точно так же как феодализма прежнего, как отношений завоевателей к покоренным. Правильно ли я говорю?
- Все это так! - сказала госпожа Лебрен с волнением. - Рабство существует и до сих пор. Я видела, как женщины, не имея достаточного заработка, истомленные непосильным трудом и нуждой, медленно умирали с голоду. Я знаю девушек, находящихся в рабстве у фабрикантов, которым приходится выбирать одно из двух: или быть обесчещенной, или бросать место, то есть идти на голодную смерть. Я знаю, как мелким торговцам, честным, работящим и интеллигентным, приходится быть рабами крупных промышленников и банкиров, приходится разоряться и гибнуть вследствие каприза или жадности этих последних. Да, твоя решимость справедлива, и ты правильно поступаешь, потому что, если тебе и удавалось до сих пор счастливо избегать неудач, то, во всяком случае, ты должен помочь в несчастьях своим братьям.
- Мужественная и великодушная женщина, я чувствую, как силы у меня удваиваются. Я и не сомневался в тебе. Но эти права, которых мы требуем для наших братьев, нужно завоевать силой оружия. И потому сегодня в ночь - баррикады, завтра с рассветом - сражение. Оттого я и привел сына из школы. Ты одобряешь мое решение?
- Да, - ответила госпожа Лебрен, - место сына около тебя. А где та баррикада, за которой вы будете стоять?
- У наших дверей, - отвечал муж, - это решено уже.
- Тем лучше, - сказала жена. - Мы будем около вас.
- Мама, - проговорила Велледа, - не надо ли на эту ночь заготовить бинты и корпию? Будет много раненых.
- Я уже подумала об этом, дитя мое. В магазине будет устроен госпиталь.
- О мама, сестра! - восклицал Сакровир. - Биться у вас на глазах за свободу! Кровь так и кипит во мне! Но, - прибавил он, вдруг задумавшись, - как ужасно, что братья убивают друг друга!
- Да, это грустно, дитя, - сказал Лебрен. - Но кровь убитых падет на голову тех, кто вынуждает народ отстаивать свои права с оружием в руках, как мы будем делать это завтра и как делали наши отцы почти каждое столетие. Еще слава богу, что в наше время сражаются без взаимной ненависти: солдаты - во имя дисциплины, а народ - во имя своих прав. Это дуэль, после которой противники протягивают друг другу руки. Но я или сын можем погибнуть на баррикадах, надо сделать последние распоряжения. Однако раньше еще одно последнее слово: вы увидите, что мы будем улыбаться там, где другие побледнеют от ужаса. Мы не страшимся смерти оттого, что в нас сильна вера наших отцов. Ведь смерть - это только освобождение души от земной оболочки и временная разлука с теми, кого мы любим. Рано или поздно, но мы снова соединимся с ними там, где скрыты тайны будущей жизни, прекрасной и бесконечной. Смерть - эта только возрождение.
- Ия также думаю о смерти! - вскричал Сакровир. - Мне даже любопытно будет умирать. Сколько нового и чудного ожидает нас в будущем!
- Мой брат прав, - сказала молодая девушка, - там должно быть прекрасно. И целую вечность не расставаться! Сколько интересных путешествий можно совершить по нашей земле и по другим планетам. Право, когда думаешь об этом, то является нетерпение скорее увидеть и узнать будущую жизнь!
- Ну, не будь такой нетерпеливой, - сказала мать с нежным упреком. - Помнишь, когда ты была маленькая, я часто бранила тебя за то, что, срисовывая что-нибудь, ты всегда больше думала о том рисунке, который будешь рисовать после, чем о том, которым занималась в ту минуту? Но я не хочу, милое дитя, чтобы желание - вполне естественное - узнать то, что ожидает нас в будущей жизни, сделало тебя равнодушной к этой.
- О, не беспокойся, мама, - возразила с волнением молодая девушка -,Ведь в этой жизни - ты, и отец, и брат.
- Однако как быстро идет время в этих философских разговорах! - сказал со смехом Лебрен. - Вот уж и Жаника идет звать нас обедать, а я еще ничего не рассказал вам. В том случае, если мое любопытство будет удовлетворено раньше вашего, ты найдешь в этом письменном столе, милая Генори, мою последнюю волю. Ты знаешь ее, потому что у нас с тобой одни желания и чувства. Вот это, - продолжал Лебрен, вынимая из кармана незапечатанный конверт, - получит наша милая дочь, и ты отдашь ей после того, как сама прочтешь.
Велледа слегка покраснела, уверенная, что это касается ее замужества.
- А ты, дитя мое, - обратился Лебрен к сыну, - возьми этот ключ. Он от той комнаты с закрытыми ставнями, куда до сих пор входили только я и твоя мать. Одиннадцатого сентября будущего года тебе исполнится двадцать один год, и в этот день - но не раньше! - ты откроешь эту комнату. Среди других вещей ты найдешь там рукопись, которую прочтешь. Из нее ты узнаешь кое-что о наших предках, потому что ведь и у нас, порабощенных пролетариев, могут быть не менее славные архивы, чем у наших властелинов. Ты увидишь тогда, в силу какой традиции в нашей фамилии старший сын или дочь, достигшие двадцати одного года, знакомятся с этими архивами и всеми предметами, которые там находятся. А теперь, друзья мои, - сказал Лебрен взволнованным голосом, вставая и протягивая руки жене и детям, - обнимемся в последний раз. Быть может, нам придется разлучиться до завтрашнего дня, а разлука всегда немного печальна.
Произошло трогательное прощание. После нежных объятий и поцелуев все четверо снова приняли спокойный и решительный вид.
- А теперь за дело, друзья мои, - сказал Лебрен. - Ты, жена, займешься с дочерью и Жаникой заготовкой бинтов и корпии. А мы с Сакровиром распакуем оружие, пока не настал еще час для устройства баррикад во всех кварталах Парижа.
- Но где же это оружие? - спросила его жена.
- А ящики и тюки? - с улыбкой сказал муж.
- Понимаю. Не надо посвящать в этот секрет Жильдаса. Он, без сомнения, честный мальчик, но все-таки… Разве ты не боишься?
- В настоящую минуту маска сброшена, милая Генори, и нечего бояться предательства. Если этот бедняга Жильдас трусит, то я ему предложу спрятаться в погребе или на чердаке. А теперь идем обедать. После обеда вы с Жаникой будете устраивать здесь наверху походный госпиталь, а мы с Сакровиром останемся в магазине. У нас будет много гостей в эту ночь.
Все спустились в комнату за магазином и второпях пообедали.
Волнение на улице возрастало. Издали доносился глухой и грозный шум толпы, как отдаленный прибой бурного моря. Некоторые окна в домах были ярко освещены в честь перемены министерства, но друзья Лебрена, заходившие к нему сообщить о положении дел, говорили, что эти уступки короля показывают только его слабость и что эта ночь решит дело. Повсюду, передавали они, народ вооружается.
После обеда госпожа Лебрен, ее дочь и служанка поднялись в комнату первого этажа, выходившую на улицу, а отец с сыном и Жильдасом остались в комнате за магазином. Жильдас, имевший всегда отличный аппетит, сегодня совсем не обедал. Его беспокойство увеличивалось с каждой минутой, и он много раз повторял тихонько Жанике или шептал про себя:
- Странный дом! Странная улица! Удивительный это город!
- Жильдас, - позвал его Лебрен, - принесите мне молоток и зубило. Мы с сыном вскроем ящики, а пока вы разберете эти тюки.
- Тюки с полотном, сударь?
- Да. Прежде всего распорите ножом обертку.
И Лебрен, вооружившись молотком и зубилом, принялся с сыном открывать ящики. В это время Жильдас, встав на колени перед одним из тюков, собрался его вскрывать.
- Сударь! - вскричал он вдруг, услышав сильные удары молотком по крышке ящика. - Будьте же осторожнее. Ведь на ящиках написано "Осторожно!". Так вы разобьете все стекло вдребезги!
- Не беспокойтесь, Жильдас, - ответил смеясь Лебрен. - Здесь прочные стекла.
- Они покрыты железом и свинцом, друг Жильдас, - прибавил Сакровир, стуча с еще большей силой.
- Чем дальше, тем удивительнее! - прошептал Жильдас, опускаясь на колени перед тюком и собираясь вскрывать его.
Чтобы было виднее, он взял свечку и поставил ее на пол возле себя. Он уже начал распарывать покрышку из серого холста, когда Лебрен, заметив свечку, вскричал:
- Вы с ума сошли, Жильдас! Поставьте скорее свечку на стол. Черт возьми! Еще мы тут взлетим на воздух по вашей милости!
- Взлетим на воздух? - вскричал с испугом Жильдас, отскакивая от тюка, между тем как Сакровир ставил свечку на стол. - Но почему бы мне взлететь?
- Потому что в этих тюках патроны, мой милый. Итак, будьте осторожны.
- Патроны! - воскликнул Жильдас, отступая все дальше в сильном страхе.
В это время хозяин вынул из ящика, который только что открыл, два ружья, а сын его достал оттуда несколько пар пистолетов и карабинов. При виде этого оружия Жильдас побледнел и прошептал, облокотившись на стол:
- Удивительный дом, где тюки с полотном оказываются патронами, а стекло - ружьями и пистолетами.
- Жильдас, - сказал Лебрен, - распаковывать эти вещи не представляет никакой опасности, и я прошу только в этом вашей помощи. Покончив с этим делом, вы можете отправиться в погреб или на чердак и оставаться там в полной безопасности до конца сражения, ибо я должен предупредить вас.
Жильдас, что на рассвете будет сражение. Одно только: не выглядывайте в окна из вашего убежища, так как может всегда случиться, что какая-нибудь шальная пуля залетит в окно.
Эти страшные слова о шальных пулях, сражении и выстрелах окончательно убили Жильдаса, никак не думавшего, что квартал Сен-Дени такой воинственный. Ужас его еще увеличился от последующих событий. Крики, сначала доносившиеся издалека, слышались все ближе и, наконец, превратились в такой яростный рев, что Жильдас, Лебрен и Сакровир с тревогой поспешили к дверям магазина, чтобы посмотреть, что происходит на улице.
Глава IX
Когда все трое подбежали к двери, привлеченные возрастающим шумом, улица была уже вся запружена народом. Окна открывались, и в них высовывались любопытные. Среди все возраставших воплей людей можно было по временам различить крики:
- К оружию! Мщение!
В ответ на эти крики раздавались восклицания ужаса. Женщины, привлеченные этими криками к окнам, с ужасом откидывались назад, точно глазам их представлялось страшное зрелище.
Лебрен и его сын, предчувствуя что-то ужасное, вышли на порог. Перед ними предстала мрачная процессия.
Огромная толпа людей, одетых в блузы и мундиры национальной гвардии, размахивая саблями, ружьями, ножами, палками, двигалась перед громадной телегой, которую еле тащила лошадь. Вокруг телеги шли люди с факелами в руках, бросавшими зловещий красный отблеск на дома. На телеге была навалена груда трупов. Высокий человек в красной шапке, обнаженный по пояс и со свежей раной на груди стоял на передке телеги, размахивая зажженным факелом. Можно было принять его за бога мщения и революции. Колеблющийся свет факела бросал по временам красный отблеск на телегу - то на седые головы стариков, залитые кровью, то на тело женщины, руки которой свесились и болтались так же, как и голова ее, мертвая и окровавленная, наполовину скрытая длинными спутанными волосами, то на другие не менее ужасные трупы.
Время от времени человек в красной шапке кричал громовым голосом, размахивая факелом:
- Наших братьев убивают! На баррикады! К оружию!
Тысячи голосов, дрожащих от негодования и гнева, повторяли за ним:
- Мщение! На баррикады! К оружию!