И тысячи рук, вооруженных и невооруженных, поднимались к темному ночному небу, как бы призывая его в свидетели этих обетов мести.
Толпа, сопровождавшая эту мрачную процессию, все возрастала. Точно кровавое видение прошла она перед глазами Лебрена и его сына. Первые минуты им было так тяжело, что они не могли произнести ни слова. Глаза их наполнились слезами, когда они узнали, что убийства этих безоружных и безобидных людей произошли на бульваре Капуцинов.
Едва скрылась из глаз телега с трупами, как Лебрен схватил один из железных болтов со своей двери и, размахивая им над головой, крикнул толпе:
- Друзья! Правительство первое начинает войну, умерщвляя наших братьев! Да падет эта кровь на их презренные головы! На баррикады! К оружию! Да здравствует республика!
Наэлектризованная толпа ответила тысячью криков:
- К оружию! На баррикады! Да здравствует республика!
В один миг народ рассыпался по домам, требуя оружия и ломов, чтобы разбирать мостовые. У кого не было ни того ни другого, те вытаскивали камни из мостовой, работая руками и ногтями.
Лебрен с сыном усердно трудились над устройством баррикады в нескольких шагах от двери их дома. Скоро к ним присоединились Жорж Дюшен, столяр, и еще два десятка вооруженных людей. Это были члены тайного общества, к которому принадлежал и Лебрен. Среди них находились оба извозчика, привезшие Лебрену оружие, один литератор, один выдающийся ученый и знакомый нам Дюпон.
Жорж Дюшен подошел к Лебрену в ту минуту, когда тот, оставив на время работу по сооружению баррикады, распределял оружие среди тех жителей квартала, на которых мог рассчитывать. В это время Жильдас, страх которого сменился геройством, после того как он увидел мрачную телегу с трупами, вернулся из погреба, неся несколько корзин с вином, которым он угощал работавших на баррикадах, чтобы подкрепить их силы.
Жорж, одетый в блузу, с винтовкой в руке и с патронами, завернутыми в платке, повязанном вместо пояса, сказал Лебрену:
- Я не пришел раньше, господин Лебрен, потому что по пути было много баррикад. Они растут повсюду. Коссидиер и Собрие собираются идти на префектуру, Ледере, Лагранж, Эпенн Арого должны отправиться с рассветом к Тюильри и забаррикадировать улицу Ришелье. Другие наши друзья разделились по разным кварталам.
- А войска, Жорж?
- Некоторые полки присоединяются к национальной гвардии и народу и кричат: "Да здравствует республика! Долой Людовика-Филиппа!" Но муниципальная гвардия и два или три полка пехоты и кавалерии относятся к движению враждебно.
- Бедные солдаты! - сказал с грустью Лебрен. - Они так же, как и мы, должны терпеть весь ужас братоубийственной войны. Но, быть может, эта вспышка будет последней. А вы повидались с вашим дедушкой, Жорж? Его следует успокоить.
- Да, я только что от него. Несмотря на лета и слабость, он хотел идти со мной, но я уговорил его остаться дома.
- Моя жена и дочь там, - сказал Лебрен, указывая на жалюзи в первом этаже, сквозь которые пробивался свет. - Они заняты приготовлением корпии для раненых. В нашем доме устроим временный госпиталь.
Вдруг раздались крики:
- Хватайте вора, хватайте вора!
Человек пять или шесть рабочих в блузах и с ружьями скоро нагнали человека, бежавшего со всех ног. Среди них был тряпичник с длинной седой бородой, еще бодрый и крепкий. Одет он был в лохмотья, и за спиной у него была его всегдашняя корзина, хотя в руках был не крючок, а ружье. Он одним из первых догнал беглеца и схватил его за шиворот. В это время подбежала женщина, задыхаясь и крича изо всех сил:
- Вор! Вор!
- Он обокрал вас, тетушка? - спросил тряпичник.
- Да, голубчик. Я была у дверей, а этот человек говорит: "Народ поднимается, нам нужно оружие". - "У меня ничего нет, сударь", - сказала я ему. Тогда он оттолкнул меня и силой ворвался в лавку со словами: "Ну, если нет оружия, так мне нужно денег, чтобы его купить!" Он открыл мою конторку и взял тридцать два франка, которые там лежали, вместе с золотыми часами. Я хотела удержать его, но он выхватил нож. Счастье еще, что я отвела нож рукой! Смотрите, он мне все-таки успел поранить руку. Я стала кричать, а он бросился бежать.
Пойманный был высоким, крепким, хорошо одетым человеком, но на лице его ясно видны были следы порочной натуры.
- Неправда! Я не украл! - вскричал он грубым голосом, стараясь освободиться из державших его рук. - Оставьте меня! Да и какое вам дело до этого?
- Немножко это нас касается, любезный, - сказал тряпичник, удерживая его. - Ты ранил эту женщину и украл у нее деньги и часы именем народа. Подожди минутку. Надо объясниться.
- А вот и часы, - сказал рабочий, обыскав вора.
- Это ваши часы, сударыня?
- Конечно, мои. Это старые часы и очень ценные.
- Извольте. А в жилетке у него шесть монет по сто су и одна монета в сорок су.
- Мои тридцать два франка! - вскричала лавочница. - Спасибо вам, добрые люди.
- А теперь, любезный, мы поговорим с тобой, - сказал тряпичник. - Ты украл и собирался убивать именем народа, не так ли?
- Ну и что же, если и так? Ведь у нас революция? - проговорил вор хриплым голосом и с циничным смехом. - Идем взламывать конторки!
- Так, по-твоему, делать революцию - значит взламывать конторки? - спросил тряпичник.
- А то как же!
- И ты полагаешь, что народ бунтует ради грабежа, разбойник ты этакий?
- А для чего же иначе и бунтовать, трусы? Уж не ради ли вашей чести?
Группа вооруженных людей, окружавших вора, держала несколько минут совет. Потом один из них пошел в бакалейную лавку, а двое других отделились от группы со словами:
- Надо спросить у Лебрена.
Кто-то шепнул на ухо тряпичнику несколько слов.
- Я сам так думаю, - отвечал тот. - Это необходимо для примера другим. А пока что пришлите ко мне Фламеша, чтобы он помог мне держать этого проклятого парижанина.
- Эй, Фламеш! - крикнули в толпе - Иди на помощь дядюшке Брибри!
Фламеш прибежал. Это был типичный парижский гамен: худенький, тощий, со смелым и смышленым лицом. Он казался ребенком лет двенадцати, хотя ему исполнилось уже шестнадцать. На нем были дырявые панталоны кирпичного цвета, старые башмаки и голубая куртка, представлявшая почти лохмотья. Вооружен он был пистолетом. Он прибежал вприпрыжку.
- Фламеш, - сказал тряпичник, - твой пистолет заряжен?
- Да, дядюшка Брибри, двумя шариками, тремя гвоздями и бабкой. Я вложил туда все мои священные сокровища.
- Этого будет достаточно, чтобы усмирить этого господинчика, если он пошевельнется. Слушай внимательно, Фламеш! Держи палец на собачке, а дуло пистолета приставь вот сюда.
- Исполнено, дядя Брибри!
И Фламеш осторожно просунул дуло пистолета под рубашку вора и приставил его к самому телу. Когда тот захотел отстраниться, Фламеш закричал:
- Не шевелитесь, не шевелитесь! Иначе выскочит Азорка.
- Фламеш называет так собачку у своего пистолета, - пояснил тряпичник.
- Ах вы, комедианты! - вскричал вор, не пытаясь более двинуться с места, но начиная дрожать всем телом. - Что вы хотите сделать со мной? Будет ли этому конец?
- Одну минуту, милейший! - сказал тряпичник- Потолкуем малость. Ты спрашивал у меня, ради чего мы восстаем? Так я тебе скажу. Во-первых, не для того, чтобы ломать кассы и грабить лавки. Лавка принадлежит купцу точно так же, как вот эта корзина мне. У каждого свое ремесло и свое имущество. Мы восстаем оттого, что нам надоело умирать в старости с голоду под забором, как собакам, надоело то, что из ста девушек, шляющихся по ночам на улицах, девяносто шесть попали на эту дорогу из-за нищеты. Мы восстаем из-за того, что не можем больше видеть, как миллионы детей вроде Фламеша, оставшихся без крова и хлеба, без отца и матери, обречены бродить по улицам и делаться с голодухи, быть может, ворами и убийцами вроде тебя!
- Не бойтесь, дядя Брибри, - остановил его Фламещ. - Мне нет надобности красть. Я помогаю вам и другим, разгружая корзины и сортируя ваш мусор. Устраиваю себе постель в куче вашего тряпья и сплю там, как Филипп. Не бойтесь же! Мне не для чего красть. А если я восстаю, то оттого, что не могу удить красных рыбок в большом пруду в Тюильри, а мне этого до смерти хочется. Каждому свое… Да здравствует республика! Долой Людовика-Филиппа! Не шевелитесь же, мой господинчик, - обратился он к вору, который сделал было попытку убежать, завидев возвращавшихся рабочих, - не то я спущу Азорку. - И он снова положил палец на собачку пистолета.
- Но что же вы хотите делать со мной? - вскричал вор, бледнея при виде того, как трое рабочих заряжали свои ружья, а четвертый вышел из бакалейной лавки с листом серой бумаги, на которой стояла свежая надпись, сделанная при помощи кисти и ваксы.
Мрачное предчувствие овладело вором, и он крикнул, пытаясь освободиться:
- Вы обвиняете меня в воровстве? В таком случае ведите меня в участок!
- Невозможно, - ответил Брибри. - В участке все равно нет комиссара: он выдает замуж свою дочь и теперь на свадьбе.
- У него зубы болят, - добавил Фламеш. - Он у зубного врача.
- Подведите вора к фонарному столбу, - сказал кто-то.
- Я говорю вам, что хочу идти в участок, - повторял несчастный, вырываясь, и наконец стал кричать: - На помощь! На помощь!
- Если ты умеешь читать, то прочти, что здесь написано, - сказал один рабочий, поднося бумагу к самым глазам вора. - А если не умеешь, то я тебе прочту. Здесь написано: "Расстрелян за воровство!".
- Расстрелян?! - пробормотал несчастный, и лицо его покрылось мертвенной бледностью - Помогите! Спасите!
- Пусть это будет примером для тебе подобных, любезный, чтобы они не бесчестили революцию, - сказал дядя Брибри.
- На колени, собака! - крикнул кузнец. - А вы, друзья, готовьте ружья! На колени, говорю я! - повторил он, бросая вора на мостовую.
Несчастный упал на колени и, протягивая вперед руки, прошептал слабым голосом:
- О, пощадите! Только не смерть!
- Ты трусишь, - сказал тряпичник- Постой, я завяжу тебе глаза.
И, отвязав свою корзину, дядя Брибри почти совсем закрыл ею стоявшего на коленях преступника и быстро отступил назад.
Послышалось три ружейных выстрела, и народный суд свершился.
Спустя несколько минут тело вора раскачивалось ночным ветром, подвешенное к перекладине фонарного столба. К платью его пришпилена была бумага с надписью:
" РАССТРЕЛЯН ЗА ВОРОВСТВО! "
Глава X
Вскоре после исполнения приговора над вором начало светать.
Вдруг люди, поставленные на перекрестках улиц недалеко от баррикады, возвышавшейся почти до окон комнат Лебрена, вернулись с криком:
- К оружию!
В ту же минуту послышался бой барабанов, и два отряда муниципальной гвардии, появившись из боковой улицы, стали приближаться к баррикаде, намереваясь взять ее приступом. В одно мгновение она наполнилась сражающимися. Лебрен, его сын, Жорж Дюшен и их друзья заняли свои посты и зарядили ружья.
Дядя Брибри, страстный любитель табака, в последний раз затянулся из своей табакерки, потом схватил ружье и встал на колени за импровизированной бойницей. Фламеш, держа свой пистолет в руке, карабкался с кошачьей ловкостью на самый верх баррикады.
- Спустишься ли ты вниз, негодный мальчишка? - сказал ему тряпичник, хватая его за ногу. - Только бы тебе совать всюду свой нос! Ведь от тебя там и мокрого места не останется…
- Не бойтесь, дядюшка Брибри, - ответил мальчик, ловко выскользнув из рук старика. - Ведь здесь-за места не платят, и я хочу занять место в первом ряду, чтобы хорошенько все видеть.
И, поднявшись до половины роста над баррикадой, Фламеш высунул язык муниципальной гвардии, которая была уже близко.
Лебрен, обратившись к товарищам, сказал:
- Помните, что солдаты прежде всего наши братья. Попробуем в последний раз избежать кровопролития.
- Вы правы. Попытайтесь, Лебрен, - сказал кузнец с засученными рукавами блузы. - Боюсь только, что это будет напрасный труд, ну да вы сами увидите…
Лебрен взобрался на самую верхушку нагроможденных камней. Опираясь одной рукой о ружье, он стал размахивать другой рукой носовым платком, выражая таким образом желание вступить в переговоры.
Барабанный бой смолк, и наступила полная тишина.
В окне первого этажа дома Лебрена стояли наполовину скрытые за жалюзи его жена и дочь. Лица их были бледны, но спокойны и решительны. Они не спускали глаз с Лебрена, говорившего речь солдатам, и с его сына, который стоял возле него с ружьем в руках, готовый защищать собой отца при первой опасности. Жорж Дюшен тоже направлялся к ним, но вдруг почувствовал, как кто-то тронул его сзади за блузу. Обернувшись, он увидел Праделину, раскрасневшуюся и запыхавшуюся от быстрой ходьбы. Все с удивлением смотрели на нее.
- Не ходите сюда, дитя мое, - раздались кругом нее голоса, в то время как она пробиралась к Жоржу. - Здесь опасно!
- Как, вы здесь! - вскричал с удивлением Жорж.
- Жорж, выслушайте меня! - сказала она с умоляющим видом - Вчера я два раза заходила к вам и не заставала вас дома. Я написала вам, что приду еще сегодня утром. Для вас я и пришла, несмотря на баррикады.
- Уходите отсюда! - вскричал Жорж, тревожась за нее. - Вас могут убить. Здесь вам не место.
- Жорж! Я хочу оказать вам услугу. Я…
Праделина не могла закончить. Лебрен, который окончил парламентерские переговоры с капитаном гвардии, обернулся В эту минуту к своим и крикнул:
- Они хотят сражаться! Ну что же! Подождите, пока они откроют огонь, и только тогда стреляйте.
Солдаты дали залп. Им ответили с баррикады, и вскоре над ней повисло облако дыма. Стреляли из окон соседних домов, из отдушин погребов. Дедушка Жоржа Дюшена, стоя у окна своей мансарды, бросал в солдат, берущих приступом баррикаду, все, что только было у него под рукой: домашнюю утварь, столы, стулья. Все, что только можно было просунуть через окно, летело вниз на головы осаждавших. Когда запас вещей истощился, старик, почти комичный в своей ярости, бросил в солдат свой бумажный ночной колпак. С грустью оглядываясь кругом, он вдруг испустил крик торжества и начал срывать с крыши черепицу, сбрасывая ее вниз.
Атака велась яростно. После нескольких залпов солдаты кинулись на баррикаду, чтобы взять ее приступом Сквозь беловатую дымку, окутывавшую баррикаду, обрисовывалось несколько групп. В одной из них Лебрен, разрядив свое ружье, пользовался им как дубиной, чтобы отбросить осаждающих. Его сын и Жорж, следуя по его пятам, оказывали ему сильное подкрепление. По временам отец и сын, не прекращая схватки с противником, кидали беглый взгляд на окна с полуспущенной жалюзи, и до них иногда долетали слова.
- Мужайся, Марик! - восклицала госпожа Лебрен. - Мужайся, мой сын!
Шальная пуля пробила одну из перекладин жалюзи, за которой скрывались женщины, но они продолжали мужественно стоять у окна, откуда могли видеть дорогих им людей.
Случилось, что после рукопашной схватки с капитаном Лебрен, отбросив его, выпрямился и пошатнулся на нагроможденных плитах баррикады. Тогда один солдат, подняв ружье, собрался пронзить его насквозь, но Жорж загородил его собой. Раздался выстрел, и Жорж упал. Солдат готовился нанести новый удар, но две маленькие руки судорожно вцепились в его ноги, он потерял равновесие и скатился головой вниз по другую сторону баррикады…
Жорж был спасен благодаря Праделине. Храбрая, как львица, с растрепавшимися волосами и пылающими щеками, она во время битвы пробралась к Жоржу. Но в тот момент, когда она спасла его, пуля, отскочив рикошетом, поразила молодую девушку в бок. Она упала на колени и лишилась чувств. Последний взгляд ее был обращен на Жоржа.
Дядя Брибри, заметив, что молодая девушка ранена, бросился к ней и приподнял ее. Ища глазами, куда бы ее положить, он увидел госпожу Лебрен и ее дочь. Они стояли в дверях магазина, устраивая из него с помощью Жильдаса и Жаники походный госпиталь.
Жильдас, который начал свыкаться с боевым огнем, помог Брибри перевести умирающую Праделину в комнату за магазином, где ее и передали на попечение госпожи Лебрен и ее дочери.
Выйдя из магазина, Брибри увидел маленькое барахтающееся на земле тельце, одетое в дырявые красные панталоны и голубую куртку, залитую кровью.
- Ах, бедняга Фламеш! - вскричал старик, подбегая к мальчику и стараясь поднять его. - Ты ранен? Ничего, это пустяки, будь мужествен!
- Пропал я, дядя Брибри, - проговорил мальчик угасающим голосом. - Жалко… значит, я… не буду… удить красных рыб в пруду… - И он испустил последний вздох.
Крупная слеза скатилась по щеке тряпичника.
- Бедный малютка! Он был не злой. И умирает он, как и жил, - на мостовой!
Так закончил свое существование Фламеш, и слова старого Брибри были надгробной молитвой над его трупом.
Между тем дедушка Жоржа, следивший за ходом битвы из своего окна и истощивший все свои боевые запасы, принадлежавшие к движимому и недвижимому имуществу, видел, как упал его внук. Он сейчас же спустился вниз и побежал, несмотря на свой возраст и слабость, на баррикаду, отыскивая внука среди мертвых и раненых и призывая его раздирающим душу голосом.
Осажденные выказали столько упорства, что солдаты, потерявшие большое число своих, собирались отступать в боевом порядке. Огонь прекратился, как вдруг в одной из соседних улиц раздался выстрел и послышался топот лошадей, скакавших галопом. Вскоре в тылу баррикады показался драгунский полковник с несколькими всадниками. С саблями наголо они отбивались от группы революционеров, которые отступали, стреляя на бегу.
Это был полковник Плуернель. Отделившись от своего полка, он попытался пробраться к бульвару, не ожидая встретить на этой улице баррикаду.
Прекратившийся бой возобновился с новой силой. Защитники баррикады подумали сначала, что эти всадники составляют передовой отряд полка, который собирается напасть на них с тыла и, таким образом, поставить их меж двух огней. Залп выстрелов встретил этих пятнадцать или двадцать драгун с полковником во главе. Несколько всадников упало. Тогда Плуернель вонзил шпоры в своего коня и крикнул, размахивая саблей:
- Драгуны, рубите саблями этих каналий!
Сделав невероятный прыжок, его лошадь взобралась на основание баррикады, но здесь ноги ее стали разъезжаться на камнях, и она свалилась.
Плуернель, не имея возможности выбраться из-под своей лошади, защищался с геройским мужеством, несмотря на то что был ранен. Ему приходилось, однако, отражать удары слишком большого числа противников. Лебрен вместе с сыном и Жоржем, не обращавшим внимания на свою рану, бросился с опасностью для жизни между полковником и нападающими на него. Ему удалось освободить его из-под лошади, после чего он силой втолкнул его в свой магазин.
- Друзья мои! Эти драгуны не могут устоять против нас, их слишком мало. Обезоружим их, но не будем проливать напрасно кровь. Ведь это братья наши!
- Пощада солдатам, но смерть полковнику! - кричали в толпе.
- Нет, - вскричал Лебрен, защищая дверь своего магазина вместе с Жоржем. - После сражения не должно быть убийств.
- Полковник убил моего брата выстрелом из пистолета вот на той улице! - вопил человек с глазами, налитыми кровью, и с пеной у рта. - Смерть полковнику!
- Да, да, смерть ему! - кричали угрожающие голоса.