Память сохранила его совсем другим. В отряде Шарль и Роже - он тоже был разведчиком - очень дружили. Когда кончилась война, Аннет встретила их на Монмартре. Они сидели на террасе кафе и говорили о будущем, о неизбежном торжестве добра над злом. У них были светлые надежды и планы. А жизнь рассудила по-своему, и многое сложилось, увы, совсем не так, как мечталось. Через несколько лет она снова встретилась с Шарлем - по какому-то поводу собирались бывшие участники Сопротивления. Роже не пришел. "Где он, что делает?" - опросила Аннет. Шарль горько усмехнулся:
- Не выдержал...
- Чего?
- Испытания временам.
И рассказал:
- Ты помнишь нашу первую послевоенную встречу в кафе на Монмартре? Помнишь, как Роже говорил о честности, долге, совести... А потом жизнь предложила ему выбор: совесть или деньги? Он выбрал деньги... Роже охотно принял приглашение какой-то махрово реваншистской радиостанций Западной Германии и вел передачи на Францию и Россию. Потом стал "деловым человеком" - шефом рекламного бюро какой-то испанской фирмы, поставлявшей на внутренний и внешний рынок трикотаж, а затем и генеральным директором, богатым человеком, обладателем роскошных особняков в Ницце и Мадриде.
Шарль рассказал Аннет, как он однажды встретил Роже в театре. Тот снисходительно, высокомерно поклонился ему и поспешил удалиться,
- Я окликнул его, - вспоминал Шарль. - Роже, подожди, куда ты торопишься. Мы столько лет не виделись... Он остановился и спросил: "У тебя есть какое-то дело ко мне?"
- Да нет, просто так...
- А на просто так у меня не хватает времени. Я подсчитал, сколько стоит мой час... Большая сумма. - Ему, видимо, понравилась эта глупая шутка, и он удостоил меня улыбкой. Разговор у нас не состоялся... Вот так и разошлись наши дороги, Аннет. Я стал учителем.
- Чему ты учишь, Шарль?
- Я учитель истории. Но прежде всего учитель жизни, и тем горжусь. Хочу, чтобы мои ученики твердо усвоили главную истину - совесть дороже золота...
...И вот он стоит перед ней, "учитель жизни", которого сама жизнь, видимо, сломала, заставила навсегда отказаться от былых идеалов, забыть о чести и совести. Гнусавя, он взывает: "Нельзя быть такой мстительной. Не помни зло, помни добро..." Она слушает и смотрит на него брезгливо, как на дохлую крысу.
Но эмоции эмоциями, а ей надо действовать. Она не выплеснула Шарлю все, что подумала о нем, хоть и следовало. Она заговорила умиротворенно, даже несколько просительно.
- Шарль, мысли твои спорные, хотя возможно, что они и правильные. И все же прошу тебя помочь мне узнать, где обитает Арриго Кастильо. Поверь - чисто женское любопытство. И потом - у нас с ним есть общие знакомые. Доктор из Барселоны...
Но Шарль все понял. Сейчас он стоял перед ней, понурив голову, как побитая собака.
- Ты прости меня, Аннет... Я наговорил такое, против чего восстает моя совесть. Но что делать? Се ля ви!.. А жизнь сложилась совсем не так, какой рисовалась нам весной сорок пятого... Она так и называется, контора, представляющая у нас в городе интересы какой-то венесуэльской торговой компании - "Арриго Кастильо и сын". Арриго один из уважаемых в округе людей. У него на груди почетный знак ветеранов Сопротивления. Не знаю, кто и когда ему выдал его? Говорят, что у него есть все документы, дающие ему право на те льготы, которыми пользуемся мы, бывшие маки. Говорят...
Шарль вдруг запнулся, испуганно посмотрел на Аннет.
- То, что я тебе сейчас расскажу, ты забудь. Слышишь, Аннет, забудь навсегда... Говорят, что все это Кастильо и сын купили за большие деньги, что документы ловко сфабрикованы какими-то таинственными людьми, нити к которым тянутся за океан, говорят, что Кастильо и его сын - агенты...
Шарль снова умолк. Ему страшно даже повторить вслух то, о чем он говорил.
- Ты не осуждай меня, Аннет. У Кастильо есть своя банда головорезов. Она кого хочешь уберет с дороги хозяина. У них свои люди в полиции, в порту. Я сказал тебе все... Ты сама найдешь Арриго Кастильо. Но я тебя еще раз христом-богом молю - не связывайся. Это плохо кончится. Забудь все наши клятвы и слово, которые мы давали, когда расходились по домам: до последних дней жизни бороться за свободу и демократию. Забудь, Аннет!.. - И снова - с тревогой в голосе: - Помни... Я тебе ничего не рассказывал. На суде, перед распятием Христа отрекусь.
Аннет саркастически улыбнулась.
- Ты вспомнил, Шарль, нашу клятву, слово, которое дали маки... Так вот, я хотела бы на прощанье рассказать учителю Шарлю Дюамелю историю, услышанную мною от другого учителя... По тарифам папской индульгенции пятнадцатого века считалось, что чем тяжелее грех, тем дороже должно обходиться его искупление: человек, убивший мать или отца, мог искупить свой грех, заплатив один золотой дукат за индульгенцию, насильник или грабитель - два дуката, а нарушивший слово, взявший назад обещание - девять дукатов.
Не оказав больше ни слова учителю Шарлю Дюамелю, она ушла.
...Контору "Арриго Кастильо и сын" Аннет нашла на тихой, удаленной от центра улице, в неприметном доме.
Зачем она искала эту контору? Зачем? Чем одинокая маленькая женщина могла навредить военному преступнику? Месть? Как она ее осуществит? На какое правосудие опереться? Об этом она не думала. Это был случай, когда страстное желание и уверенность опрокидывают расчет и логику здравомыслия.
...Аннет не сразу впустили в контору. Человек, непохожий на швейцара, оглядел ее с ног до головы и долго рассматривал визитную карточку Аннет Бриссо, агента парижской торговой фирмы, пока разрешил ей подняться наверх, в контору...
- С кем имею честь, мадам? - Еще красивый, хотя и согнутый годами, испанец посмотрел на нее колким, пронизывающим взглядом и указал на кресло. Но Аннет продолжала стоять, разглядывая человека, которого искала столько лет. Да, это тот самый, с кем она случайно познакомилась в Барселоне. Тот самый, который...
Аннет всю ночь обдумывала, с чего начнет разговор и как поведет его к тому главному, что надо сказать убийце.
Но сейчас все вылетело из головы. Нет, она не будет играть в прятки, не станет дипломатничать, начинать с намеков. Нужно в упор...
- Я дочь парижанки Франсуазы Бриссо, преданной вами. Я - Аннет Бриссо, разведчица отряда маки, куда вы летом сорок второго года пробрались, выдав себя за бойца интербригады. Вы гнусно предали отряд маки фашистам. От имени погибших я пришла сказать Фелиппе Медрано, скрывающемуся под именем Арриго Кастильо, - смерть предателю!
Ею овладело поразительное спокойствие. Что же, она готова сражаться в одиночку. Вот они стоят друг против друга - убийца ее матери, жениха, друзей и бывшая разведчица Аннет. Он изобразил нечто подобное улыбке, а потом, потемнев лицом, набычившись, хотел что-то сказать, а может быть, и сделать, но она уже выхватила пистолет из сумочки. В это мгновение незаметно оказавшийся за ее спиной человек - это был Кастильо-младший - ударил по руке - и пистолет упал на пол.
Обессиленная, она рухнула в кресло и прижала к лицу дрожащие руки. Она не видела, как исчез Кастильо-старший. Когда подняла голову, перед ней, заложив руки в карманы и криво, как отец, усмехаясь, стоял, покачиваясь, Кастильо-младший.
- Мы вас ждали, мадам Бриссо, наши люди проинформировали. Итак, что будем делать - звонить в полицию или тихо-мирно договоримся: Аннет Бриссо навсегда забудет о существовании Фелиппе Медрано, или Арриго Кастильо, и его сына...
- Не запугаете! Я готова сесть рядом с вашим отцом на скамью подсудимых. Есть люди, которые посвятили жизнь розыску военных преступников.
- Видимо, эти люди и прислали вас сюда? Красное от-р-ребье. Я насмотрелся на таких за свою короткую жизнь.
Красивый, как отец в молодости, он достал из бара в стене бутылку вина.
- Не угодно ли? Нет? Тогда разрешите... За ваше здоровье, мадам Бриссо!
Осушив бокал, подошел к Аннет и, отчеканивая слова, проговорил:
- Советую навсегда забыть нас. Навсегда! Молчите? Хотите лаять на слона? Извольте немедленно убираться вон. Вон! Я - Мигуэль Кастильо и не желаю разговаривать с девкой, подосланной коммунистами. Мигуэль Кастильо знает, как надо поступать с такими...
Он сразу не нашел нужных слов, между тем в комнату уже вошел тот самый человек, что сидел в подъезде. Теперь он стоял в дверях, широко расставив ноги, ожидая приказа хозяина.
- Андо, проводите эту женщину...
На следующий день Аннет позвонила в контору "Торреро Кастильо" и, постаравшись изменить голос, сказала, что директор акционерного общества "Электроника" хотел бы перед отлетом в Венесуэлу встретиться с представителем этой посреднической фирмы, и ей, секретарю директора, поручено уточнить день и час встречи: у Аннет был на сей счет свой план.
Ей ответили, что синьоры Кастильо рано утром улетели в Венесуэлу. И никто не может точно сказать, когда они вернутся. Возможно, через месяц, а может быть, и через год...
И СНОВА УРОКИ ПОЛИТГРАМОТЫ
- ...Ну вот и вся моя исповедь, Мишель. Теперь без загадок. Когда-то ты допытывался у отца - каким образом дочь ажана стала разведчицей отряда маки?.. Помнишь, как мы ночью в доме отца ели жаркое из голубей. Отец так и не успел тебе ответить. Помнишь? Мы по тревоге поднялись. Теперь ты знаешь все.
Аннет опустила голову и стиснула тонкие пальцы.
- Мишель, я должна найти его. Я не успокоюсь, пока...
- Милая Аннет, я понимаю тебя. Но в том мире, где ты живешь, такие, как Кастильо, чувствуют себя вольготно, они никого не боятся, и бороться с ними ой как трудно. Боюсь, что у тебя не хватит для этого сил. А потерять можешь многое. Даже жизнь.
И Поляков перевел разговор на иные темы.
- Ты, кажется, была в Московском университете. Как нашла студентов?
- Одна из наших газет бог знает что писала о вашей университетской молодежи, о каких-то смутьянах, тайных листовках, расправах с молодыми интеллектуалами. Но мои юные собеседники совсем не походили на бунтарей.
- Я тебе рассказывал о несостоявшемся интервью. Видимо, коллега нашего друга Франсуа, шнырявший по университетским коридорам, был более "компетентен". Точнее, более снисходителен к тому, что принято называть порядочностью, совестливостью. Я рад, что ты знакомилась с нашей молодежью, ее жизнью не с позиций западных "советологов". Да, были случаи, когда кто-то за рубежом, кому снится крушение советского строя, пытался заполучить юнцов с изрядным количеством тумана в голове. Есть у нас такие. В нашей печати сообщалось о судебном процессе над одним из таких. Докатился до того, что связался с зарубежными антисоветчиками, которые хотели тайком вывезти его из СССР по подложным документам. Некий Франсуа де Перраго, любитель легких заработков, пролетая из Финляндии в Австрию, остановился в Москве, выдавая себя за туриста. Он и передал свой паспорт легкомысленному юнцу. Но это же...
- Погоди, погоди... Как ты сказал - Франсуа де Перраго... В Париже я, кажется, читала что-то об этой истории. Вот видишь, а говоришь - бредни...
- Повторяю - бредни. Сорняки бывают и на самом урожайном поле.
- Дорогой Мишель, я очень люблю тебя... И твою страну тоже... Вы спасли нас от фашизма. И все же... Хочу напомнить наши давние споры. Да, да, о свободе, о демократии... Они не закончены. Вот и этот случай со студентом...
- Ты припомнила мои уроки политграмоты. Бедный, бедный Мишель! Я, профессор Поляков, ставлю ему двойку за те уроки. Он не сумел толком объяснить разницу между истинной и мнимой свободой личности. Когда-то Ленин говорил...
- Прости, что я тебя перебиваю, Мишель. Но ты, кажется, все же решил дать мне несколько уроков политграмоты. Ну что же, слушаю, господин учитель. Только ради бога не хмурься.
Она подошла к Полякову и стала нежно разглаживать высокий профессорский лоб.
- Эти бороздки совсем не украшают моего Мишеля... Ну, ну, не буду... Итак, что же говорил Ленин?
- Ленин говорил нечто такое, что очень полезно знать бывшей разведчице отряда маки, боровшейся за свободу Франции и за счастье ее народа. Так вот, свобода, если она противоречит освобождению труда от гнета капитала, есть обман. Это сказал Ленин. Заруби, пожалуйста, это у себя на своем очаровательном носике!
- Считай, что урок усвоен. И все же у не очень смышленой ученицы есть вопрос: почему нельзя позволить молодым людям делать все, что они хотят, что им нравится?
- Тогда сделай еще одну зарубку: на Западе немало мастеров стряпать мифы о свободе личности.
- Например?
- Хотя бы такой. Известно ли тебе, что в конституции США записано, будто каждый американец может выставить свою кандидатуру на выборах в высший законодательный орган - сенат и палату представителей конгресса?
- Каюсь, Мишель. О конституции США не знаю ничего. До чего же с тобой трудно, Мишель...
- Почему?
- Я выгляжу такой...
Он не дал ей договорить, нежно обнял, поцеловал в щечку.
- Ты умнее, чем тебе кажется. А конституцию США, Аннет, знать не обязательно. Но то, что я тебе сейчас скажу, постарайся запомнить, пожалуйста, и рассказывай всем, кто вздумает тебя убеждать, что настоящая свобода личности существует лишь на Западе. Да, формально любой американец может выставить свою кандидатуру в конгресс. Но это только формально. Подавляющее большинство американцев лишено возможности воспользоваться этим правом, потому что предвыборная кампания у них связана с большими расходами и кандидату не обойтись без поддержки какой-нибудь финансовой группировки или он сам должен иметь крупное состояние.
- Откуда ты все это знаешь, Мишель?
- От самих американцев. Я был в США. И среди моих коллег там есть весьма прогрессивно мыслящие люди. Один из них рассказал, что некто, добиваясь избрания в палату представителей, истратил почти три миллиона долларов. Но для него это пустяки - семья владеет концерном по производству консервов и соусов, состояние миллиардное. Ясно?
И, не дожидаясь ответа, продолжал:
- Я где-то прочел: возможность делать все, что нам угодно, - не вольность, не свобода. Скорее - это оскорбительное злоупотребление истинной свободой. Ты согласна?
Она не ответила. Лишь повела плечами и задумчиво сказала:
- Не знаю, Мишель, может быть, и так. Это очень сложно.
- В жизни все очень сложно, Аннет. Вот сидит перед тобой молодой человек, большой друг моего племянника, журналист Сергей Крымов. Сейчас не время рассказывать тебе о нем. Но поверь, история его сложной и трудной жизни поучительна. Так ведь, Сережа?
Погруженный в свои мысли Крымов ничего не ответил. Поначалу он жадно прислушивался к разговору, старался все запомнить. Но когда речь зашла о тех молодых, кто по бедности духа убежден, что лучше всех понимает, "смысл жизни", у которых предел мечтаний на поверку не шел дальше джинсов с ягуаром на заду или записи ультрамодной поп-музыки, ему стало не по себе. Показалось, что Поляков говорит и о нем, Крымове, каким он был пять-шесть лет назад, и о выдворенном из Советского Союза аспиранте Дюке, меньше всего интересовавшемся наукой, и о его соратнике Владике, и о тех тогдашних друзьях Сергея, всех тех, кто мнил себя властителями дум. Прошлое, казалось, забытое, эхом отозвалось в номере гостиницы, где идет острый диалог на острые темы.
И Сергею Крымову не по себе от одной только мысли, что он мог до сей поры шагать по одной дорожке с проходимцем Владиком, шпионом Дюком. Он был рядом с ними. Это были и его приятели. И кто знает - если бы не Ирина, если бы не его закадычный друг Вася Крутов, если бы не Бутов... Сквозь годы ему вновь виделось то, о чем он, казалось, успел, а вернее - хотел забыть.
...Галантно поклонившись, Сергей обратился к Аннет:
- Если разрешите, то я позволю себе повторить прочитанное мною в одном английском журнале. Я не повторю дословно, но смысл таков: замечено, что те, кто кричат громче всех, требуя свободы, не очень охотно терпят ее.
Крымов хотел было сказать, что он сам, увы, когда-то был причастен к компании тех, "кто кричал громче всех". Однако воздержался - поймет ли француженка - и разговор продолжился.
- Вот вы говорите - свобода. Ее любят все. Но справедливые добиваются ее для всех, а несправедливые - только для себя. К первым я позволю себе отнести и тех французов, русских, чехов, которые сражались в маки против фашистов. А ко вторым... Увы, их еще очень много. Но победят первые! А вы как считаете?
Но Аннет вдруг резко оборвала дискуссию:
- Господи, я устала и не очень люблю политику. Давайте о чем-нибудь другом.
- Точнее сказать, ты ее разлюбила...
- Почему так считаешь?
- Дорогая моя Аннет, ты никуда не спрячешься от нее, от этой самой политики. Не забудь, когда Жюльена пытали, выкалывали глаза - это была политика. Когда твою мать увели в тюрьму - тоже. А предательство Кастильо?
- Зачем ты сыплешь соль на мои раны?
- Ну не буду больше. Никаких споров! И вообще неприлично, мой молодой друг, - мы вдвоем напали на хрупкую, беззащитную женщину, к тому же гостью. Вам, Крымов, двойка по поведению. А мне - кол. Виноваты, дорогая Аннет.
И он кающимся грешником опустился на колени.
- Отпусти грехи наши...
- Чем искупишь вину свою, Мишель?..
- Штрафным бокалом. Итак, прошу в ресторан.
МИР ТЕСЕН
...Приятного вида официант провел их к заранее заказанному Поляковым столику и положил перед дамой меню.
- О нет, пусть этим займутся мужчины.
И пока они, углубившись в меню, обсуждали, чем можно удивить гостью, Аннет осматривала зал, посредине которого, оглушенные джазом, мельтешили танцующие.
Ее взгляд задержался на высоком мужчине в черном костюме, с гладко зачесанными темными волосами и красивым длинным лицом. Чуть прихрамывая, он пробирался к столику, сервированному на двоих. Одно место уже было занято. Аннет побледнела и вцепилась в руку Полякова.
- Мишель, боже мой! Видишь того... Вон там подходит к угловому столику... Господи, дай мне силы. Ты не узнаешь?
Поляков ничего не ответил, а Крымов растерянно оглядывался по сторонам, не понимая, что повергло гостью в такое смятение.
- Нет, нет, я не обозналась. И не ошибся тот, кто сказал мне, что Кастильо-младший, кажется, собирается в Москву. У него там осталась любимая девушка. Ну что ты молчишь, Мишель?
- Да, похоже, что это сын Фелиппе Медрано. Если бы не разница в возрасте, я бы подумал, что он его брат-близнец. Но допустим, что это так, не представляю, какие законные обвинения можно предъявить?.. К тому же это сын, а не отец. Подумай, Аннет...