- Не знаю, о чем вы говорили раньше. Достаточно того, что я слышал вчера вечером - достаточно, чтобы разбить мне сердце.
- О, папа!
- Это правда, дитя мое! Да, Бланш; ты была для меня тем же, чем была твоя мать: единственным в мире существом, которое мне не безразлично и которому я не безразличен. И когда я узнал… когда понял, что все мои ожидания не оправдываются… я не мог поверить!
Грудь девочки судорожно поднималась и опускалась, крупные слезы потекли по щекам, как дождь, падающий с голубого неба.
- Отец, прости меня! Прости! - произнесла она наконец - и речь ее прерывалась судорожными рыданиями.
- Скажи мне, - продолжал он, не обращая внимания на ее страстную мольбу. - Я кое-что хочу знать. Ты говорила с капитаном Мейнардом вчера вечером после…
- После чего, папа?
- После того, как рассталась с ним снаружи, под деревом?
- Нет, папа, не говорила.
- Но ты писала ему?
Щеки Бланш Вернон, снова побледневшие, неожиданно вспыхнули алым. Краска поднялась почти до самых голубых глаз, в которых блестели слезы.
Сначала это была краска негодования. Теперь - краска стыда. То, что отец слышал и видел под кедром, было грехом, но она не считала себя за него ответственной. Она только следовала своему невинному сердцу, побежденному благороднейшей страстью.
Но потом она совершила поступок, который могла контролировать. Она понимала, что ослушалась отца, а для нее это было все равно, что совершить преступление. И она не пыталась отпираться. Колебалась только потому, что вопрос застал ее врасплох.
- Ты написала ему записку? - спросил отец, слегка изменив вопрос.
- Да.
- Я не стану спрашивать, что в ней. Судя по твоей искренности, дитя мое, я уверен, что ты бы мне сказала. Прошу только обещать, что ты больше никогда не будешь ему писать.
- Ах, папа!
- Ни писать к нему, ни видеть его!
- О, папа!
- На этом я настаиваю. Но не властью, которую имею над тобой. Я в нее не верю. Прошу тебя об этом как об одолжении. Прошу на коленях, как твой отец, как твой лучший друг. Дитя мое, я хорошо знаю твою честность. Если ты дашь обещание, то сдержишь его. Обещай мне, что ты никогда не будешь ему писать и не будешь пытаться встретиться с ним!
Снова девушка конвульсивно вздрогнула. Ее отец - ее собственный гордый отец у ее ног в роли просителя! Неудивительно, что она заплакала.
Плакала она от мысли, что одно ее слово, одноединственное слово отрежет ее от человека, которого она любит, от человека, который спас ей жизнь только для того, чтобы сделать несчастной!
Она колебалась. Ведь ей предстояло выбрать между долгом и любовью, между отцом и возлюбленным!
- Дорогое, дорогое дитя! - убеждал отец тоном умоляющим и нежным. - Обещай, что ты никогда с ним не встретишься - без моего разрешения.
Неужели этот тон заставил ее решиться? Или какая-то смутная надежда, которая скрывалась в заключительных словах?
Так это или нет, но она дала обещание, хотя при этом сердце ее словно разорвалось надвое.
Глава LXV
ШПИОНЫ
Дружба Кошута и капитана Мейнарда была необычной. Она возникла не в результате случайного знакомства, но в обстоятельствах, которые вызывали взаимное уважение и восхищение.
В Мейнарде знаменитый венгр увидел человека, похожего на себя, - душой и сердцем преданного делу свободы.
Правда, он пока еще мало сделал для этого. Но это не ослабляло его стремлений, прямых и бесстрашных. Кошут знал, что Мейнард бросился в самый центр бури, чтобы пожать ему руку и обнажить саблю в его защиту. Он опоздал на поле битвы, но с тех пор защищал Кошута своим пером, и делал это в самые мрачные моменты изгнания, когда большинство отвернулось от героя.
В Кошуте Мейнард видел одного из "великих мира", великих не только в делах и мыслях, но во всем, чем наделяет провидение человека, - короче, божественно великих.
Думая о характере Кошута, Мейнард впервые понял, что расхожая фраза "Близкое знакомство рождает презрение" неверна. Как и большинство пословиц, она оправдывается только применительно к обычным людям и делам. А с подлинно великими людьми происходит обратное.
Для собственного лакея Кошут был героем; Тем более в глазах друга.
Чем больше Мейнард узнавал его, чем более близкими становились их отношения, тем меньше способен он был скрывать свое восхищение.
Он научился не только восхищаться Кошутом, но и любить его; и готов был сделать для него все, что только совместимо с честью.
Но Кошут не из тех, кто может попросить поступиться честью.
Мейнард был свидетелем того, как тяжело он переносит изгнание, и сочувствовал ему, как сын или брат. Он негодовал на недостойное обращение с изгнанником.
Возмущение достигло своего пика, когда однажды Кошут, стоя в своем кабинете, обратил его внимание на дом напротив и сказал, что в доме поселились шпионы.
- Шпионы? Какие шпионы?
- Политические, мне кажется, так можно их назвать.
- Мой дорогой губернатор, вы, должно быть, ошибаетесь! У нас в Англии такого не бывает. Этого не допустят ни на мгновение - если только узнает английский народ.
Но ошибался Мейнард. Он лишь повторял распространенную похвальбу и убеждение тех дней.
Несмотря на все обратные утверждения, политические шпионы существовали. Впоследствии об этом стало известно, и народ смирился. Джон Буль молча признал их наличие и согласился продолжать молчать, если только из-за них не будут увеличены налоги на пиво.
- Знает или нет, - ответил экс-губернатор, - но они здесь. Подойдите к окну, я вам покажу одного из них.
Мейнард присоединился к Кошуту, который уже некоторое время стоял у окна.
- Лучше встаньте за занавесом - если не хотите, чтобы вас узнали.
- А какая мне разница?
- Ну, мой дорогой капитан, это ваша страна. Приход в этот дом может вас скомпрометировать. У вас появится много могущественных врагов.
- Что касается этого, губернатор, то они у меня уже есть. Все знают, что я ваш друг.
- Вы только мой защитник. Но никто не знает, что вы заговорщик - как называет меня "Таймс".
- Ха-ха-ха! - рассмеялся человек, избранный предводителем немецких революционеров. - Какое мне до этого дело? Такой заговорщик! Да я буду только гордиться этим названием. Где ваш бесценный шпион?
Задавая этот вопрос, Мейнард подошел к окну, не думая о занавесе.
- Посмотрите на окно второго этажа, - указал Кошут. - Дом прямо напротив, окно первое от угла. Видите что-нибудь?
- Нет. Там жалюзи.
- Но створки их раздвинуты. Ничего за ними не видите? Я определенно вижу. Эти негодяи не очень умны. Забывают о свете сзади, который позволяет мне видеть их движения.
- Ага! - сказал Мейнард, продолжая смотреть. - Теперь вижу. Различаю фигуру человека, который стоит или сидит у окна.
- Да, так он сидит или стоит целый день. Он или другой, они как будто дежурят по очереди. А по ночам выходят на улицу. Не смотрите больше. Он смотрит на нас. Не нужно давать ему знать, что мы его заметили. У меня есть причины делать вид, что я не подозреваю о слежке.
Мейнард с беззаботным видом уже хотел отойти от окна, как к дому напротив подъехал кэб. Из него вышел джентльмен, подошел к воротам, но не стал звонить. Своим ключом открыл дверь и зашел.
- Это главный шпион, - сказал Кошут. - Он нанял значительный штат, в том числе несколько элегантных леди. Забота обо мне обходится вашему правительству в круглую сумму.
Мейнард не обратил внимания на это замечание. Его мысли и взгляд были все еще заняты джентльменом, вышедшим из кэба. Этот господин, исчезнувший за зарослями сирени и лавра, оказался не кем иным, как его старым противником Суинтоном! Капитан Мейнард неожиданно сделал то, от чего только что отказывался. Он спрятался за занавесом!
Кошут, заметив это, спросил о причине.
- Я случайно знаю этого человека, - ответил Мейнард. - Простите меня, губернатор, за то, что усомнился в вашем слове. Теперь я поверю всему, что вы мне скажете. Шпионы! О, если бы английский народ знал это! Он не потерпел бы!
- Дорогой друг! Не заблуждайтесь! Потерпел бы!
- Но я не потерплю! - воскликнул Мейнард в негодовании. - Если не могу добраться до руководителей этого подлого заговора, то накажу орудие. Скажите, губернатор, как давно эти птички свили здесь гнездо?
- Они появились с неделю назад. В доме жил банковский клерк - шотландец, как мне кажется, - который съехал очень внезапно. Они въехали в тот же день.
- Неделя, - задумчиво сказал Мейнард. - Это хорошо. Он не мог меня видеть. Я не был здесь десять дней… и…
- О чем вы думаете, мой дорогой капитан? - спросил Кошут, видя сильное возбуждение друга.
- О реванше - о мести, если предпочитаете наш словарь.
- Кому?
- Этому негодяю шпиону - главному из них. Я давно его знаю. И задолжал ему кое-что. Теперь я в долгу и за вас. Ведь это моя страна, и она опозорена этой подлостью!
- И как вы будете действовать?
Мейнард ответил не сразу. Он все еще думал.
- Губернатор! - сказал он немного погодя. - Вы говорите, что за вашими гостями следит кто-нибудь из этих типов?
- Всегда следят; пешком, если они уходят; в кэбе, если уезжают. За ними следует тот самый кэб, который вы сейчас видели. Он уехал, но только за угол. Там он стоит постоянно, кучер отвечает на условный сигнал.
- Какой сигнал?
- Резкий свист, каким подзывают собак.
- А кто садится в кэб?
- Один из двоих, которых вы видели. Днем обычно тот, что сидит у окна, по ночам этим делом занимается только что вернувшийся джентльмен - ваш старый знакомый, как вы говорите.
"Подойдет!" - про себя заметил Мейнард.
Потом, повернувшись к Кошуту, спросил:
- Губернатор! Не возражаете ли вы, если я останусь у вас в гостях до захода солнца и еще немного спустя?
- Мой дорогой капитан! Зачем вы спрашиваете? Вы знаете, что я всегда рад вашему обществу.
- Еще один вопрос. Нет ли случайно в вашем доме хлыста?
- Кажется, есть у моего адъютанта Ихаша. Он любит охоту.
- И еще вопрос. Не найдется ли в гардеробе мадам с пол-ярда черного крепа? Даже с четверть ярда.
- Ах! - вздохнул изгнанник. - Гардероб моей бедной жены весь этого цвета. Я уверен, она сможет дать вам много крепа. Но скажите, дорогой капитан, для чего вам все это?
- Не заставляйте вам рассказывать, ваше превосходительство, не сейчас. Будьте так добры, предоставьте мне эти две вещи. Завтра я их верну. Тогда я вам расскажу, как их использовал. Если мне повезет, я смогу это сделать.
Кошут, видя, что его друг намерен молчать, не стал настаивать.
Он закурил трубку с длинным чубуком, - с полдюжины таких трубок - подарки, полученные им во время пребывания в плену в Турции - стояли в углу комнаты. Пригласил Мейнарда взять другую. Они сидели, курили и разговаривали, пока появившийся в окне свет уличной лампы не сообщил, что день закончился.
- А теперь, губернатор, - сказал Мейнард, вставая, - у меня есть к вам еще одна просьба. Не пошлете ли слугу позвать мне кэб?
- Конечно, - ответил Кошут, взявшись за колокольчик, который стоял на столе в его кабинете.
Появилась служанка - девушка, чья невозмутимая немецкая физиономия показалась Мейнарду подозрительной. Дело не в том, что ему не понравилась ее внешность, она не годилась для его целей.
- А разве у вашего превосходительства нет слуги-мужчины? - спросил он. - Прошу простить за такой вопрос!
- Нет, мой дорогой капитан! В своем статусе изгнанника я не могу себе этого позволить. Но если нужно позвать кэб, Гертруда справится. Она для этого достаточно говорит по-английски.
Мейнард по-прежнему недоверчиво посмотрел на девушку.
- Подождите! - сказал Кошут. - К нам по вечерам приходит мужчина. Может, он уже пришел. Гертруда, Карл Штайнер на кухне?
- Да, - последовал лаконичный ответ.
- Попроси его зайти ко мне.
Гертруда вышла, может быть, удивляясь, почему ее считают недостойной вызвать наемный экипаж.
- Он умный парень, этот Карл, - сказал Кошут, когда девушка вышла. - Бегло говорит по-английски, можете поговорить с ним и по-французски. И вполне можете довериться ему.
Вошел Карл.
Внешность его не противоречила характеристике, данной Кошутом.
- В лошадях разбираетесь? - был первый вопрос, заданный ему по-французски.
- Я десять лет прослужил на конюшне графа Телеки. Его превосходительство это знает.
- Да, капитан, этот молодой человек был конюхом нашего друга Телеки, а вы знаете, как граф увлекается лошадьми.
Кошут говорил о знаменитом венгерском дворянине, который теперь, как и он сам, оказался в изгнании в Лондоне.
- Достаточно, - ответил Мейнард, по-видимому, убедившись, что Штайнер ему подойдет. - А теперь, мсье Карл, я хочу только, чтобы вы вызвали мне кэб.
- Какой именно, сеньор? - спросил экс-конюх. - Двухколесный или четырехколесный?
- Двухколесный, - ответил Мейнард, довольный сообразительностью этого человека.
- Хорошо.
- И послушайте меня, мсье Карл. Я хочу, чтобы вы выбрали лошадь, которая умеет двигаться. Вы меня поняли?
- Вполне.
- Когда приведете кэб к воротам, сами заходите внутрь. И не ждите, пока я сяду.
Коснувшись шляпы, Карл вышел выполнять поручение.
Кошут казался в затруднении.
- Надеюсь, капитан, вы не… - начал он.
- Прошу прощения, ваше превосходительство, - прервал его Мейнард. - Я не собираюсь делать ничего такого, что скомпрометирует вас. Я только хочу отплатить за свои чувства - за мои обиды, можно так сказать. И не только мои - моей страны.
Горячая речь подействовала на сердце венгерского патриота. Он больше не пытался сдерживать рассерженного друга. Торопливо выйдя из комнаты, он вскоре вернулся с хлыстом и куском крепа. Хлыст был настоящий охотничий, с рукоятью из рога.
Скрип колес на гравии сообщил, что кэб у ворот.
- Спокойной ночи, губернатор! - сказал Мей-нард, беря у Кошута эти вещи. - Если завтра прочтете в "Таймсе", что какого-то джентльмена отстегали хлыстом, не говорите, что это сделал я.
С таким необычным предупреждением Мейнард попрощался с бывшим диктатором Венгрии.
Глава LXVI
ДВА КЭБА
В Лондоне темные ночи - правило, а не исключение. Особенно в ноябре, когда с Темзы накатывается туман, набрасывая плотный полог на столицу.
Именно в такую ночь можно было увидеть на Южном берегу кэб, который проехал по Парк Роуд и неожиданно через Ганноверские ворота свернул в парк.
Туман был такой густой, что увидеть кэб могли бы только один-два прохожих, оказавшиеся поблизости; они заметили бы, что кэб двухколесный.
Фонарь в передней части кэба показывал, что в экипаже один пассажир мужского пола.
Более пристальный взгляд разглядел бы джентльмена - насколько можно судить по одежде. Джентльмен держал в руках что-то похожее на хлыст.
Но даже самый яркий свет не позволил бы разглядеть его лицо, скрытое под куском крепа.
Прежде, чем кэб миновал сложные повороты Южного берега, и пассажир, и кучер услышали негромкий свист.
Пассажир как будто его ждал и не удивился, увидев другой кэб, тоже двухколесный. Этот кэб стоял за углом, кучер держал в руках вожжи, как будто готовился тронуться.
Не удивился пассажир и тогда, когда, миновав Ганноверские ворота, обнаружил, что второй кэб движется за ним.
Если вы въедете в Риджент-парк через эти ворота, сверните налево и пройдите с четверть мили. Вы достигнете одного из самых уединенных мест в Лондоне. Здесь канал на своем пути через парк проходит между крутыми, высокими берегами, густо заросшими с обеих сторон деревьями. Место такое уединенное, что чужестранец не поверит, что находится в пределах столицы Британской империи.
Но в ту ночь, о которой идет речь, на дороге нельзя было встретить ни бродягу, ни полицейского. Густой, влажный туман делал такую прогулку неприятной для них обоих.
Тем более подходящей оказалась ночь для пассажира кэба - для осуществления его замысла требовалась темнота.
- Кучер! - сказал он через маленькое переднее окошко. - Видите кэб за нами?
- Видеть не могу, сэр, но слышу.
- В нем джентльмен, которого я хочу высечь кнутом.
- Хорошо, сэр. Скажете, когда мне остановиться.
- Остановитесь в трехстах ярдах по эту сторону от Зоологического сада. Там деревья подходят к самой дороге. Встаньте под ними и оставайтесь, пока я к вам не вернусь.
- Хорошо, сэр, - ответил кучер, который, получив соверен авансом, послушно выполнял все приказы. - Еще что-нибудь для вашей чести?
- Я хочу только, чтобы в случае вмешательства его кучера вы смогли бы ненадолго оставить вашу лошадь - просто чтобы уравнять шансы.
- Доверьтесь мне, ваша честь! Об этом не тревожьтесь. Я о нем позабочусь!
Если в лондонских кэбменах и сохранилось рыцарство, то прежде всего в тех, кто правит двухколесными экипажами - особенно, если кэбмен получил соверен и надеется получить еще. Пассажир с лицом, закрытым крепом, хорошо это знал.
Добравшись до указанной рощи, кэб остановился, пассажир немедленно выскочил и скользнул под деревья.
Почти в то же мгновение остановился и второй кэб - к некоторому удивлению того, кто в нем сидел.
- Они остановились, - шепотом сказал кучер в окошко.
- Вижу, черт побери! Для чего бы это?
- Чтобы отстегать тебя кнутом! - воскликнул человек с закрытым лицом, вскакивая на подножку и хватая пассажира за воротник.
Жалобный крик мистера Суинтона - ибо в кэбе сидел именно он - не помешал вытащить его из кэба. И он получил наказание, которое не забудет до самой смерти!
Его кучер, соскочив с облучка, попытался вмешаться. Но встретился с другим кучером, таким же решительным и более сильным; тот схватил противника за горло и не выпустил, пока честно не заработал еще один соверен!
Крики случайно услышал полицейский. Он прибежал, но уже после того, как стычка закончилась, и кэб с нарушителем порядка быстро исчез в тумане. И полицейскому никого не удалось задержать.
Шпион дальше не последовал.
Избавившись от полицейского, он был счастлив вернуться в виллу на Южном берегу.
Глава LXVII
НЕЗАИНТЕРЕСОВАННОЕ СОЧУВСТВИЕ
Когда он вернулся, слуги едва узнали мистера Суинтона. Да и собственная жена с трудом могла сделать это. По щекам его проходило несколько диагональных рубцов, один глаз окружал пурпурный синяк. Наказывая шпиона, Мейнард использовал не только орудие охоты, но и то, что применяется на ринге.
Испытывая боль во всех суставах, исцарапанный, Суинтон с трудом зашел в дом, встреченный сочувствующей Фэн.
Она вышла к нему не одна. Во время его отсутствия заглянул сэр Роберт Котрелл; дружелюбный баронет сочувствовал так, словно пострадавший был его братом.
Ему нетрудно было изобразить расстройство. Помогло раздражение из-за быстрого возвращения супруга.
- Что с вами, мой дорогой Суинтон? Во имя Неба, расскажите, что с вами случилось!
- Вы видите, сэр Роберт, - ответил избитый.
- Вижу, что вам причинен ущерб. Но кто это сделал?