Ему показалось, что она смотрит на него с насмешкой и подозрением. Леонтий тяжело встал, ушел в свою комнату и начал рывками выдвигать ящики комода, хотя искать было нечего: у него нет ни бомбы, ни обыкновенной винтовки, ни ключа, пригодного, чтобы открутить рельсовую гайку. Порошок цианистого калия для себя да крошечный револьверчик - вот и все, чем он располагает. Поезд этим не остановишь.
Настя уже в платье, кацавейке и платке заглянула к нему.
- Я тебе верю, Леонтий, - не входя, заговорила она шепотом. - Я с хорошими людьми тебя свяжу. Но если ты мне соврал?.. Смотри тогда! Пожалеешь…
Они вышли во двор, в темноту безлунной ночи и побежали чужими садами и огородами. В пальто Леонтию было трудно перелезать через заборы, он отставал от Насти, и та торопила его:
- Ну скорее, скорее, Леонушка…
Наконец они остановились возле высокого длинного сарая. Было это уже за окраиной города, насколько представлял себе Леонтий, на одном из хуторов, заселенных немецкими колонистами, появившимися здесь еще чуть ли не во времена Екатерины Второй.
Настя в изнеможении привалилась к низенькой дверце, вырезанной в широких воротах сарая, и, с улыбкой оглянувшись на Леонтия, несколько раз с перерывами стукнула железным кольцом.
- Кто? - негромко спросили за дверью.
- Это я, - проговорила она.
Щелкнул запор.
В сарае было совершенно темно, еще темней, чем на улице, но по запаху дегтя и кожи Леонтий понял, что они в клуне, куда зажиточный крестьянин ставит на зиму плуги, бороны, брички, вешает сбрую.
Настя уверенно отыскала в темноте каганец и зажгла его. Леонтий увидел в углу на нарах быстро одевавшегося мужчину.
- Та-ак, - сказал кто-то рядом с Леонтием.
Он оглянулся - чье-то искаженное злобой лицо смотрело на него.
- Та-ак, - повторил тот.
Леонтий узнал: Матвей! - и рванулся к нему, свалив каганец:
- Матюшка!
В наступившей темноте он услышал мягкое щелканье проворачиваемого барабана револьвера и торопливо сказал:
- Вы, товарищи, меня не знаете, но я из Красной Армии, я работник агентурной разведки резиденции Сумского направления Южного фронта.
- Ты провокатор! - крикнул Матвей.
- Провокатор среди вас Афанасий Гаврилов, - ответил Леонтий. - И уж от него прошу меня уберечь.
Вспыхнула спичка. Широкоплечий и высокий, несмотря на сутулость, мужчина зажег каганец, поднес к лицу Леонтия. Он узнал машиниста Цукановского рудника Харлампия Чагина. Тот смотрел на него внимательно, даже настороженно, но дружелюбно, и это так взволновало Леонтия, что он вдруг почувствовал, что не может, говорить - горло перехвачено судорогой.
- Поверить? - спросил Харлампий Чагин.
Леонтий кивнул. Он с такой силой сжал зубы, что лицо его одеревенело.
- Поверим, - ответил сам себе Чагин и обнял Леонтия.
И тот тоже обхватил его, прижал к груди, чувствуя, что по-прежнему не может ни слова сказать: начнет говорить и расплачется! Так они стояли несколько мгновений. И когда отпустили друг друга, Леонтий повернулся к Матвею. Тот смотрел на него глуповато-растерянно. Губы его дрожали. "Он же совсем мальчишка еще!" - подумал Леонтий.
- Времени мало, - сказал Харлампий Чагин. - Если делать, то быстро.
Настя ушла предупредить еще кого-то, а они втроем, по очереди неся пудовый ящик с динамитными патронами, побежали - где садами и задворками, а где темными улочками и переулками.
На окраину города, к Сергинской балке, подошли хорошо. Правда, почти одновременно с ними к мосту по дороге подскакало несколько всадников, но пока они совещались с часовыми, по клети шпал все трое поднялись к самым рельсам, осторожно передавая из рук в руки ящик.
Привычное ухо Леонтия уловило гул приближающегося поезда. Охрана тоже стала подниматься на мост.
Разделять заряды времени не было. Харлампий, обняв за плечи Леонтия и Матвея, сказал:
- Идите вниз. Как запалю, чтобы отвлечь, бейте по часовым, а потом уходите балкой. Меня не ждите - я в другую сторону отойду.
Леонтий и Матвей спустились на землю и, когда между клетей моста вспыхнул синеватый острый огонек загоревшегося бикфордова шнура, выстрелили из наганов по темной группе людей на мосту.
Группа тотчас будто пропала: залегла. Затем с моста раздался винтовочный залп, и вдруг, хотя Леонтий и Матвей продолжали стрелять, охрана, больше не отвечая им, поднялась и побежала к тому пролету, под которым был заложен заряд. Выстрелы с другой стороны железнодорожного полотна тотчас ударили по бегущим людям, но те бесстрашно нырнули в темноту переплетения стропил. Матвей и Леонтий стали отходить по дну балки. "Когда же! Они так заряд разбросают!" - подумал наконец Леонтий и остановился. Тусклый глаз паровозного фонаря вылетел из-за поворота и поплыл над мостом. И тут сверкнул огонь и земля дрогнула. Медленно, словно на санках с некрутой горы, стали съезжать в балку товарные вагоны.
И вдруг вспыхнул новый огонь и раскат гигантского взрыва вздыбил и мост, и все остальные вагоны, и, казалось, самую землю.
* * *
Расставались у околицы Куриловского хутора. Глядя в сереющую в рассветном полумраке степь, Матвей спросил:
- Ты домой? А я домой не вернусь. Обещали мне в отряд Марапулиса путь указать. Слыхал о таком? Из шахтерских самый геройский. Может, и ты со мной?
- Ну что ты? - сказал Леонтий, - Куда мне в отряд? Партизанить - это не для меня. Я должен здесь и дальше работать.
- А уж мы соберемся да и ударим! Ты только скажи когда, - продолжал Матвей. - А за то, что я на тебя как дурной с наганом полез, прости. Не знал я…
ГЛАВА 13
"Довожу до Вашего сведения. 27 октября с. г. в 1 час 30 минут на мосту в Сергинской балке потерпел крушение известный Вам поезд особого назначения. Крушение сопровождалось взрывом находившегося в поезде груза. Весь караул, установленный на мосту приказанием военного коменданта подполковника Шмакова в составе урядников 3-го отдельного казачьего полка Рукоплященко и Вавилова, рядовых 3-го казачьего полка Цурикова, Никифорова, Герасимова, нижних чинов железнодорожной стражи Васильева, Иванова, Шаповалова, при взрыве погиб.
Начальник линейного отделения
железнодорожной стражи
Чекурин".
"Начальнику городского контрразведывательного отделения штаб-ротмистру Варенцову С. Ф. от протоиерея кафедрального Благовещенского собора Георгия Благовидова.
Считаю своим священным долгом уведомить Вас, что на исповеди 28 октября с. г. мещанин Сысой Нестеров каялся в недонесении властям на некоего человека, который бродит по городу, обладая удивительным даром. Стоит этому человеку потереться спиной о стену или столб, как впоследствии на том месте неизбежно произойдет взрыв. Незадолго до несчастья на Сергинском мосту Нестеров видел этого человека идущим в ту сторону по дороге. Ему-то молва и приписывает теперь это злодеяние.
Прошу Вас, как и прежде, держать в тайне и нигде не ссылаться на источник, из которого к вам поступили вышеприведенные сведения.
Протоиерей кафедрального
Благовещенского собора
о. Георгий Благовидов".
"При обысках в окрестностях, прилегающих к Сергинскому мосту, в одном из сараев Куриловского хутора обнаружены приборы и механизмы, принадлежащие, как установлено с помощью понятых мещанина Егорова К. Б. и казака хутора Куриловского Свечева С. А., механику паровой мельницы Найдорфа Сергею Бурдовину, причем, как утверждают понятые, Бурдовин неоднократно похвалялся, что "физика все может, даже может расплавить любое железо на расстоянии хоть тридцати верст".
По заявлению самого Бурдовина, обнаруженные у него приборы приобретены им при распродаже ликвидированной в станице Ельниковской частной школы, где они использовались для физических опытов.
На вопрос, не послужили ли эти приборы для изготовления бомбы, вызвавшей крушение на Сергинском мосту, Бурдовин ответил категорическим отрицанием.
Следователь городского
контрразведывательного отделения
Неведров".
"27 октября с. г. около 11 часов ночи компания военнослужащих 8 человек шла улицей Балочной и стреляла вверх. Патруль городской стражи обстрелял их с целью задержать и доставить коменданту города. Случайной пулей убит стражник Жарков. Военнослужащие проследовали в район расположения казарм 3-го отдельного казачьего полка".
"У М. И. Левицкого, проживающего по Залесской улице, дом № 8, чинами уголовно-розыскного отделения отобран аппарат и самогон в бутылках".
"27 октября около 10 часов вечера в столовой "Киев" застрелился конно-разведчик Петр Викторович Назаров. Причина неизвестна".
"27 октября в 8 часов утра по Песчаной улице в доме № 43 застрелился пятнадцатилетний партизан семилетовского отряда Александр Климентов, сын казака Усть-Медведицкой станицы. Причиной послужила игра с выданным партизану оружием".
"В 12-ом часу ночи с 26 на 27-е октября с. г. Леонтий Артамонов Шорохов подошел к дому арестованной 23 октября Анны Полтавченко. Войдя во двор, стучал в дверь, видимо, вызывая дочь Анны Марию. На стук никто не вышел. Стук не носил условного характера.
Агент-осведомитель № 14".
"Управляющий рудниками Давыдовских антрацитовых копей С. П. Козловский на рассвете 27 октября с. г. найден убитым в балке в районе хутора Куриловского. Смерть наступила от тяжелого ранения головы, произошедшего, видимо, из-за разрыва нагана в момент выстрела. Экипаж, в котором ехал пострадавший, был подожжен. Труп сильно обгорел. Похищен портфель с документами и деньгами. Сумма уточняется".
* * *
Варенцов спокойно смотрел на то, как прибывшие из Новочеркасска члены особой следственной комиссии, генералы Попов, Родионов и Денисов, читают и перечитывают эти сообщения.
Из того, что, прибыв в город, высокая комиссия совещалась прежде всего с комендантом города подполковником Шмаковым и командиром 3-го отдельного казачьего полка полковником Адуровым, он понял: козлом отпущения сделают его. Ну что ж? Он действительно виноват, хотя ни в одном из рапортов уголовно-розыскного отделения, контрразведывательной агентуры, или освага, нет и намека на то, что Сергинская катастрофа - дело рук злоумышленников. Мосты вообще слабое место железных дорог. Стропила разболтаны, рельсы еле держатся. Тяжелые составы нельзя водить по этим путям. Обер-кондуктор, говорят, категорически отказывался сопровождать этот поезд. А человек верный был, не бунтовщик. Но боялся.
Варенцов умышленно передал комиссии без какого-либо отбора все подлинники донесений за истекшие сутки, а не составленную по ним сводку. Пусть читают. И пусть делают выводы. Ну, а то, что его потом разжалуют и сошлют в полк? Он заслужил это.
Попов нарушил молчание.
- Вы понимаете, ротмистр, что произошло? Ваша, именно ваша преступная небрежность погубила Дон!
Что на это сказать? То, что он не ищет никаких оправданий? Так он ведь и действительно не ищет их.
Варенцов увидел вдруг, что Родионов торопливо листает папку с рапортами и что-то быстро вполголоса говорит Денисову.
Попов еще продолжал греметь: "Как это - крушение произошло само по себе? Как это: арестовать и спрашивать: "А не вы ли, голубчик, делали бомбу для взрыва?" - а оба они уже вчитывались в какие-то строчки одного из рапортов.
Что их заинтересовало? Донесения на редкость пусты. Анекдот, сообщенный отцом Благовидовым, - старая легенда о генерале, который будто бы в отместку за то, что его уволили в отставку без пенсии в конце прошлого столетия, спалил таким способом половину домов Петербурга: потрется спиной о забор и уйдет, а доски потом загораются… А все остальное - самогонщики, грабежи, Леонтий Шорохов наведывался к Марии Полтавченко… Да если на то пошло, Мария эта была на именинах у Дуськи. Значит, надо и Дуську брать на подозрение? Нет уж. До этого он не дошел. Он головы еще не потерял.
Высокий, седой, костистый Родионов - он был председателем комиссии по расследованию причин катастрофы - встал и, кивая в сторону Денисова, что-то негромко проговорил Попову. Тот покосился на Варенцова, взял папку с донесениями, еще раз посмотрел на Варенцова.
"О чем они? - подумал тот. - Что они там увидели?"
- Пожалуйста, оставьте нас на несколько минут, - сказал Попов.
Родионов обратился к адъютантам:
- И вы нас оставьте одних, господа, - он помедлил. - И вот о чем прошу вас: по прямому проводу срочно свяжитесь с Новочеркасском, с атаманской канцелярией. Передайте: мне нужно переговорить лично с Петром Николаевичем. Он на заседании Войскового Круга. Но пусть его непременнейше пригласят к аппарату. Передайте: по делу государственной важности. Он знает, что я его буду вызывать.
Варенцов вышел из комнаты и повалился в приемной на диван. Попов был прав: конечно, требовалось точно установить причину крушения. Но взрыв настолько разметал полотно железной дороги, что вообще никаких улик собрать не удалось. Погибла вся охрана моста, машинист, кочегар, лица, сопровождавшие поезд: взорвалось два десятка вагонов с артиллерийскими снарядами! Обидно: их сняли с одного участка фронта, чтобы нанести удар на другом. Расчет был на то, что красные знают о трудностях со снарядами на Воронежском фронте и надеются там на передышку. А получилось, что красные могут теперь с успехом наступать сразу на двух направлениях.
- Да вы вдумайтесь! Вдумайтесь! - прорывался сквозь двойные, обшитые войлоком и кожей двери голос Родионова.
"Что там еще? Кого там они мусолят?.."
- Вы не верите? - продолжал Родионов, - А я верю.
Во что он верил, понять было нельзя, потому что голоса Попова и Денисова совершенно не прорывались в приемную.
- Я верю. А вера совершенно необходима… Да, ну и что же? Одно это имеет огромное мобилизующее значение… Но вы только сопоставьте факты!.. Да, да! В техническом отделе моей канцелярии, например, уже целая папка вырезок из газет: фиолетовые лучи определенно существуют!
"О господи!" - подумал Варенцов. В фиолетовые ослепляющие лучи, которые будто бы изобрели где-то в Англии или в Америке и о которых писали в газетах, он нисколько не верил. О танках не писали до самого дня их применения. О газах тоже ничего не писали, пока не поплыли в сторону русских окопов желто-зеленые облака хлора. Это азбука обмана: писать лишь о том, чего нет…
"Лучше на фронт, - проговорил он про себя. - Чем так маяться - лучше на фронт. К черту всю эту канитель. Сижу и подслушиваю! Мерзость!"
Он вышел в соседнюю комнату и стал смотреть в окно. Мыслей никаких не было. Итак - в полк. Да уж лучше в полк, чем все это сумасшествие.
Один из адъютантов вбежал в комнату:
- Куда вы пропали? Идите скорей. Только что говорили с атаманом!
Когда он возвратился в комнату, где заседала комиссия, Родионов вышел из-за стола навстречу ему и протянул руку.
- Ротмистр! - торжественно проговорил он. - Поздравляю вас. Атаман одобрил секретное оружие и уже сейчас, конечно в зашифрованном виде, просто как о новом техническом средстве, которое окончательно изменит положение на фронтах в нашу пользу, говорит о нем на заседании Круга.
Варенцов беспокойно оглянулся: адъютанты стоят у дверей за его спиной. Денисов сидит, откинувшись на спинку стула и закрыв глаза. Видимо, он очень устал.
"Что там они наплели атаману?" - Варенцов взглянул на Попова. Начальник донской разведки подбадривающе кивнул ему.
- Чего ждет от вас Дон? - спросил Родионов. - Одного: сосредоточьтесь, направьте все свои силы на решение этой задачи. Глубочайше поймите, что от вас будет зависеть многое, возможно даже - судьба всей государственности в России.
Варенцов не выдержал. Какая задача? Разжалован он или нет?
- Простите, ваше превосходительство, какое дело мне поручается?
Попов указал на лежащую на столе папку с рапортами:
- Дело Бурдовина. Безусловно это он расплавил рельсы на Сергинском мосту и он же расплавил наган в руке управляющего Козловского, когда тот прицеливался. Патроны в нагане взорвались, Козловский был убит, а экипаж загорелся. За эти преступления Бурдовин еще понесет наказание. Но прежде нужно заставить его направить свое открытие против красных войск. И это мы возлагаем на вас.
- Не мог бы я узнать сейчас, на чем основано такое суждение? Только на представленных нами рапортах? Еще на каких-то материалах?
Варенцов умолк. Его слова никого здесь не интересовали. Денисов вроде бы сидя спит. На лицах Попова и Родионова непоколебимая уверенность в своей правоте.
Да. Если даже никаких добавочных сведений нет, тут никому ничего не докажешь, особенно после того, как уже состоялся разговор по прямому проводу с атаманом и тот козырнул на Большом Войсковом Круге "новым техническим средством, которое окончательно изменит положение на фронтах в нашу пользу".
Родионов опустил ладонь на папку с рапортами:
- Здесь все. Остальное зависит только от вас, ротмистр. Только от вас.
ГЛАВА 14
Мария Полтавченко ушла из дому утром 26 октября, то есть еще до взрыва на Сергинском мосту.
Накануне, когда она возвращалась от тюрьмы - ходила в надежде хоть краем глаза повидать мать, - в городском саду остановил ее бритый мужчина в казачьей шинели. Мария едва не ахнула: Харлампий! Переряженный, без бороды и такой молодой, оказывается. Дядей такого нипочем уж не назовешь.
Шли рядом почти до конца аллеи. Он говорил:
- Тебе надо к Степану в Воронеж уйти. До Черткова доедешь, дальше пешком. Барахла с собой не бери - самой бы спастись. Казаки старикам, да детям, да бабам переходить фронт не препятствуют. Считают даже, что этим урон красным наносят: голодных ртов прибавляется.
- Как же я маму брошу? - ответила она еле слышно. - Ее выпустят, а дома никого. Мне уйти нельзя.
Впереди показались какие-то люди.
- Делай так, - сказал Харлампий и свернул вбок, в кусты.
Мария тоже свернула, но только в другую сторону и по дорожке.
Ночью кто-то дворами прокрался к ее дому. Выбитое окно было заткнуто посеченным шашкой одеялом. Гость втолкнул одеяло в хату и вбросил записку. Все случилось так быстро, что Мария не успела даже испугаться. Записку подняла. Поднесла к лампадке. "Доченька! За меня не бойся. Меня в тюремный лазарет перевели. Ради всего святого, чтобы душа моя спокойна была, уйди к Степану. Останешься - и мне не поможешь, и сама пропадешь безвинно". Подписи не было, но материнские каракули Мария знала хорошо.
И тогда она решилась.
Утром она завернула в полотенце, расшитое на концах красными и синими петухами, кусок хлеба, замкнула дом на ключ и, никому ничего не говоря, ушла на станцию: если есть среди соседей добрые люди, они и так за домом посмотрят. А просить? Чем это поможет?