– Она не врала, – Митькины губы, привыкшие к молчанию, плохо слушались. – У нас нет покровителя.
Да, бой был коротким. Вряд ли кто знал, что княжич в Валтахаре выпустил одну-единственную пулю.
А волосы медуницы потом разобрали на тонкие прядки и хвалились ими перед теми, кто не участвовал в набеге. Князь Дин добился своего – теперь байки о Миллреде рассказывали с насмешкой.
Крох долго восторгался задумкой, хлопал Митьку по плечам, кричал: "Молодец у тебя отец! Учись!" Митька вежливо улыбался и старался не встречаться взглядом с отцом. Он не мог забыть фразу, сказанную, когда отряд покидал Валтахар: "Сынок, честь мундира в том и только в том, чтобы побеждать. Не забывай, ради чего все это делается, и тогда ты поймешь: решение правильное". Ветер кидал клубы дыма им вслед, и не было ничего странного в том, что Митька опустил ресницы.
Он уже и не помнил, когда первый раз отвел глаза. Может быть, через несколько дней после первого ночного разговора с отцом? Приехал князь Крох, и они втроем сидели в домике, за тем же самым столом, и снова капал свечной воск. Князь расспрашивал о короле, о настроениях в столице. Митька все ждал, когда он спросит о сыне. Но Крох не произнес имя Маркия, скорее всего, ему донесли раньше об отречении наследника. Наверняка доложили и о том, что сказал Митька Совету. Странно, что ни отец, ни князь Крох ни разу не попеняли княжичу.
– Ты был близок к Эдвину, – говорил тогда предводитель мятежников. – Он умеет убеждать. Вбил тебе в голову свои дурацкие идеи? Ладно, не отвечай. Жаль страну, король которой не понимает, в чем сила и честь мужчины. Хочет, чтобы мы тихо сидели по замкам, как мыши. Чтобы забыли вкус крови, жажду победы. Эмитрий, ты вот знаешь, что такое жажда. Поверь мне – желание победы терзает не меньше. Шакалье! Наших сыновей приходится учить этому! Дожили!
Он говорил искренне, распаляясь от своих слов. Митьке хотелось отодвинуться.
– Запомни: можно научиться виртуозно владеть шпагой, но если ты ни разу не вонзил ее в плоть врага – ты не боец. Нужно уметь убивать. Милосердие – глупое слово для трусов и лентяев. Да-да, трусов и лентяев. А еще дураков. Только они могут оставить в живых врага. Ничего, твой отец хороший солдат. Он тебя научит. Побеждать – вот что главное для мужчины. Наслаждаться победой. Желать победить. А все дурацкие байки выброси из головы.
Княжич чуть наклонил голову, Крох наверняка принял это за согласие. Но Митька не понимал, как можно находить сладость в смерти, пусть и врага. Да, он приговорил к повешению капитана Германа, но разве можно наслаждаться мучительным чувством стыда, что такие гады живут на свете? Брезгливым отвращением?
А первый убитый до сих пор вспоминается судорогой в ладони. Это случилось через несколько дней, как княжич появился в горах у Вернехолмских лесов. Выехали встретить обоз с оружием и попали в засаду. Солдат в королевском мундире выскочил на тропу сбоку от Митьки. Княжич успел разглядеть в профиль лицо, изрытое оспой. Обычный деревенский парень с пухлыми губами и коротко, по-военному, остриженными волосами. Пистолет плотно лег в руку княжичу. Вот она, настоящая грань между верностью королю и верностью роду. Нажать курок – и точка будет поставлена. Сбилось дыхание. Солдат все еще целился, по-учебному сосредоточенно и не глядя по сторонам. Выругался, облизнул по-мальчишески губы и снова припал к ружью. Новобранец. Может быть, это – первый бой для него.
Митька выстрелил. Кровь в первое мгновение была не видна на пурпуре мундира, и только когда солдат упал, плеснула на камни. Недоумевающе смотрели круглые глаза, словно убитый вот-вот спросит: "Росс-покровитель, как же это?"
"Росс-покровитель!" – эхом взмолился княжич. Вот он и на стороне мятежников. Доказал – и этот парень уже не шевельнет пухлыми губами: "…как же?" Создатель, но разве это правильно – доказывать что-то чужой кровью? Свело судорогой пальцы, и Митька чуть не выронил пистолет.
– С почином! – на тропу откуда-то сверху спрыгнул отец. – Поздравляю, наследник!
"Валтахар". Пароль к лагерю Дина. Название сожженной деревни в Миллреде. Князь из рода Орла делает вид, что ничего особенного там не произошло. И можно забыть предсмертные слова медуницы. Митька помнит даже цвет подпалин на боку мертвой собаки – желтовато-серые; точно такое же пятно светлело у нее на морде. Создатель, если бы это было единственным несогласием отца и сына!
Мятеж не оставлял права на нейтралитет. Митька хотел поверить, что князь Дин – не предатель короны, Эдвин ошибается, и благо Иллара в другом. Но смятые войной дни доказывали другое.
Не только дом в Турлине превратился в руины. Погибли и мамины сказки. Так уж получилось, что до пятнадцати лет Митька и не знал настоящего отца. Храбрый, честный, благородный воин – что еще рассказывала княгиня? Искупала ли тем вину перед нелюбимым мужем, утешала себя или хотела воспитать сына в уважении к отцу – сейчас не спросишь. Оказывается, князь Дин умеет и лгать, и предавать, и отступать, и убивать беззащитных. "Как и другие", – твердил себе Митька. Но ощущение какого-то громадного обмана не проходило.
Видит Создатель, княжич стремился быть ближе к отцу, стереть нарисованный образ и заполнить пустоту настоящим, не придуманным. Но длинные доверительные беседы, которые Митька вел с королем, с отцом не повторялись. Некогда, война. Или отцу просто неинтересно? Княжич не знал. Создатель, если бы в дни смятений выдалась хотя бы еще одна ночь, похожая на ту, которую оплакали свечи в заброшенной деревушке! Ничего сильнее не желал Митька – но некогда, некогда! А сомнения крепли, и слишком многое в памяти пропахло дымом пожарищ.
А сейчас уже поздно вести разговоры. Княжич понял окончательно: правда – не вассальная клятва и не верность короне, а та правда, ради которой имеешь право нажать на курок, – на другой стороне.
Митька вдохнул поглубже влажный лесной воздух, перебивая воспоминание о пожаре. Морось стала гуще, к вечеру наверняка снова польет дождь. С начала Яблоневого месяца еще не случилось ни одного сухого дня. А Митька так надеялся, что хотя бы сегодня растащит тучи и ночью покажутся звезды. Это хорошая примета – смотреть на Первую звезду и думать о том, кому Матерь-заступница отмеряет еще один прожитый год.
Для княжича Артемия Торна сегодня заканчивается шестнадцатый.
Вспомнит ли об этой примете Темка в последний день Рябины, когда вспыхнут крупные, яркие звезды на остывающем осеннем небе? Митька погладил шею Поля, усмехнулся: если, конечно, княжич Дин проживет свой шестнадцатый до конца. А Темка вспомнит, обязательно. Только вот – как? Скоро год, как они воюют на разных сторонах. И – как будто мало было судьбе, – войско князя Дина осаждает Торнхэл. Королевские отряды пройти к замку не могут, для этого пришлось бы выдержать тяжелый бой. Родовой замок Торнов скоро падет, мало там осталось солдат, а князь Дин упорен. Кажется, Митька знает истинную причину упрямства: когда-то, лет двести назад, замок принадлежал Динам. Случилась какая-то мутная история, и Динхэл стал Торнхэлом. Вот переплела судьба.
Конь недовольно выдохнул в ухо. Сердится: мол, чего, хозяин, застряли в этой грязюке. Поль хочет на конюшню. А Митька совсем не жаждет возращения в отцовский лагерь. Прости, Поль.
Княжич тронул ладонью белый мокрый ствол. Красиво в березовом лесу, даже в таком, размытом моросью. Рассеянный свет почти не дает теней, и роща кажется призрачной. Подожди – и выйдет зеленокудрая Ольха, покровительница лесов. Двинется неслышно между белесыми деревьями, еле слышно звякнут серьги. Охранником и слугой появится матерый волк с поседевшей холкой, пойдет рядом, тихо ступая широкими мосластыми лапами. Позволили бы Митьке – и он бы пристроился следом, пусть не волком, так хоть ежиком.
Хорошо быть ежом. Иметь чуткий подрагивающий нос, втягивающий вкусные лесные запахи. Жесткие колючки – не для нападения, а просто свернуться и спрятать мягкий живот. А еще можно закататься в прошлогодние листья, стать жухло-коричневым комком. Раствориться в лесу. Орел-покровитель! Привычные слова растаяли, едва возникнув. Княжич собрал ворот плаща у горла, передернул плечами. Неважно – произносить ли вслух, шептать тихонько или кричать, мысленно звать – слова тают, не оставляя и следа. У рода Динов нет покровителя. Нет! Пустое серое небо качнулось над головой.
Поль снова фыркнул. Митька запустил пальцы в гриву, прислонился к теплому боку и запрокинул голову. Мелкие капли падали на лицо, и княжич слизывал их с губ. Он, отчаянно скучающий по маме, почти не видевший до мятежа отца, и не знал, что можно быть настолько одиноким. Когда нет ничего, кроме бесконечной мороси из серого неба. Никого, кроме уставшего коня. Нет даже покровителя. Жаль, что и в самом деле нельзя стать ежом.
Митька взлетел в седло, подобрал повод. Обиженный Поль почти впритирку проходил рядом с деревьями, норовя прижать всадника. Но вскоре вывернули на тропу, ноздрей коня коснулся знакомый запах, и Поль перестал капризничать.
Скоро второе кольцо охраны. Княжич Дин откинул плащ; белые аксельбанты ярко выделялись на потемневшем от влаги зеленом мундире.
Потоки дождя заслонили двор, стену и мокнущего на башне солдата. Опять прогулку отменят, вздохнула Анхелина. Надоело, ох как надоело сидеть в дворцовых покоях. Брошено незаконченное вышивание – ну и пусть, все равно не выйдет, как у княгини Наш. Лежит раскрытая книга, Анна не пролистала ее и на треть. Она закрыла бы еще на первых страницах, но любопытство заставляло разбирать строчки: что же такого увлекательного находил именно в этой истории Эмитрий? Писец купеческого каравана прошел восемь королевств, с полсотни городов. Но как же скучно он рассказал! И что интересного увидел Эмитрий в сухом описании странных обычаев или в нудном перечислении старых крепостей? Жаль, у самого княжича не спросишь.
Анна положила на стекло ладонь. Как они там? Есть ли крыша над головой? Или носятся под дождями, сутками не снимая мокрых мундиров? Эмитрий так легко простывает, княгиня Дин часто сокрушалась из-за этого. Но сейчас она не говорит о сыне, и не Дин она, а Наш из рода Совы. Вспомнилось, как назвал Эмитрия княжич Артемий: Митька. Вот чудак! Да разве подходит ему такое имя? Ну, Митя – еще куда не шло, а то – Митька! Он – Эмитрий, и только так. Интересно, как же называют самого княжича Торна? Артемка, что ли? Анна фыркнула: вот еще! Какое-то игрушечное имя. А вот Артем звучит намного лучше. Но не спросить Эмитрия и об этом. Ни о чем не спросить.
Палец скользнул по стеклу, выводя инициалы. Какие у него глаза! Темные, длинные ресницы опустились, взмах – и он снова в упор смотрит на Анну. Почему-то холодеет внизу живота, становится страшно и в то же время весело – точь-в-точь как было перед первым балом. И так не хочется, чтобы отводил взгляд. Он говорит, говорит – Анна не смеет перебить. Нет, рассказы княжича очень интересны, но хочется напомнить о себе. Кажется, он растворяется в своих воспоминаниях, и ревность начинает скрести в душе коготками. Анна подышала на холодное стекло и снова написала две буквы, сплетая их в затейливую монограмму. Как ты там? Как тебе воюется? Помнишь ли обо мне? Ты только вернись, слышишь? Обязательно вернись! А уж там Анна найдет способ напомнить о себе.
Принцесса отвернулась от залитого дождем окна. Глупая сказка! Нельзя мечтать о том, чего не может быть. Но Ларр-хранитель, помоги! Анхелина осеклась. Нет, не смилостивится дух Иллара – разве такого жениха найдут королевской дочери? Будь воля Ларра – вырвал бы из сердца принцессы даже воспоминание о недозволенной любви.
А вот Лея… Самый вольный дух, который не считается ни с какими правилами. Говорят, она покровительствует тем, кто дарит свое тело без венчания. Щеки Анны вспыхнули от запретных мыслей. Матери учат дочерей молиться старшей сестре, Дайне, покровительнице семейного тепла. А принцесса Иллара и вовсе должна искать заступничество только у Ларра. И Росс-покровитель не услышит молитву той, что ни разу не держала боевое оружие.
Ветер ударил в стекло, заставив Анну вздрогнуть. Она задумалась, и не сразу заметила, что ровные струи превратились в бушующие вихри. Пропала из виду стена, а во дворе вода наверняка поднялась на нижнюю ступеньку. Ну и что! Пусть все грозы мира обрушатся на дворец, только бы там, где ощетинились две армии, не случилось беды. Полыхнула молния – и мгновение спустя накатил гром, заглушая слетевшее с губ имя. Помоги ему, Лея! Спаси и обереги его. Анна решительно встала.
Двойная стеклянная дверь в оранжерею закрылась за принцессой. Накрыла волна запахов, стал громче слышен дождь, бьющийся в огромные окна. Анна быстро пошла по затейливым дорожкам мимо роз – от ослепительно-белых до почти черных. Пропустила утонченные орхидеи, казавшиеся восковыми в своей совершенной красоте, равнодушно скользнула взглядом по лилиям. Сиреневые жако из Дарра оглушали пряным ароматом. Хризантемы уронили лепестки, когда рядом прошуршали юбки. Белые лербы застыли свечами. Вот и любимые – тонкие ирисы из Ладдара. Цветок Анны: если бы кто искал нежности принцессы, то ему бы понадобились эти, сиренево-розовые. Но мужчины не зовут Лею, они не верят в силу той, что живет в цветах. Мужчинам кажется, что если покровитель не пахнет порохом и железом и не носит оковы под названием "долг", то этот дух слишком немощный. Анна считает по-другому. Вот найти бы еще нужный цветок…
Принцесса звонко хлопнула себя по лбу. Ну конечно! Астра – багряная астра с игольчатыми лепестками. Бегом, звонко стуча каблуками по плитам дорожки, бросилась к клумбе. Упала на колени, не жалея тонкий шелк цвета чайной розы.
Лея! Покровительница любви! Пусть он вернется. Анна наклонилась, коснулась горящей щекой прохладных лепестков. Пусть вернется, пожалуйста. И придет к ней.
Принцесса опустилась на пол, оправила подол вокруг коленей. От цветочного запаха кружилась голова, и снова чудился тот взгляд. Ах, Лея! Ты же видишь, как сильна любовь. Помоги!
Ослепительная молния вспыхнула за окнами оранжереи, точно самого Ларра прогневала просьба. Ударил гром, зазвенели стекла. Анхелина испуганно вскинула пальцы к губам, замотала головой: нет! Нет, пусть он уцелеет, пожалуйста! Пусть он только уцелеет! Не надо любви, Ларр, не надо! Только обереги его. От пули меткой, от железа острого, от огня безжалостного, от воды бурной. От предательства и от подлости. От зависти и от злобы.
Принцесса молилась, судорожно вытирая слезы. Расплывались темные пятна на шелке; выбилась непослушная прядка волос, прилипла к мокрой щеке. Гроза скатывалась на восток, точно без нее там мало было огня и грохота.
Только уцелей…
Шакальи дожди! С утра гроза расцвечивала небо слепящими сполохами. Страшно было ехать через степь, и всадник торопил коня, спешил добраться до леса. Только отогрелся, отжал плащ – даже не успел просушить над огнем, – и снова в дорогу. Гроза сменилась ливнем, а к вечеру плотные струи раздробились на крупные редкие капли. Когда только прекратится?! Не погода, а дерьмо шакалье! Плащ уже не защищал, а холодил плечи и спину, стал невыносимо тяжел и заставлял горбиться. Промокли и мундир, и рубаха. Кажется, даже в сапогах хлюпает вода. Скорее бы в тепло! К счастью, укрытые под навесом костры первого круга охраны уже остались за спиной. Потянуло запахом наваристого супа, и желудок сжался от голода.
Охранник глянул подозрительно. От усталости память показалась размытым глинистым оврагом. Солдат уже шагнул было загородить путь, когда Темка вспомнил пароль королевских порученцев:
– Синий дрозд.
Возле палатки нагнал промокший Шурка. Темка мешком свалился с седла, отдал повод.
– Я принесу поесть.
Княжич задумался. Желудок возмущенно дернулся и утих. Нет сил даже ложку держать. Рухнуть бы бревном, закрыть глаза – и чтобы не теребили до утра. Нет, не дождется он Шурку с ужином.
– Не надо. Дегу почисти.
Мальчишка послушно кивнул. Потянул Дегу за повод, повел сквозь дождь.
Пальцы скользнули по мокрому пологу. Из глубины палатки дохнуло теплом. Темка ввалился внутрь и несколько мгновений тупо рассматривал пустые лежанки. Ах да, Фальк остался у коннетабля. А Лесс тоже мотается с поручениями. Вот уж не подумал бы, что бывший Крох будет так верно служить королю. Многие хотели бы поймать его на предательстве или хотя бы небрежности. Противно сознавать, но Темка тоже ждет, когда Марик проколется. Тогда можно пожать плечами и вычеркнуть его из памяти как подлеца и труса.
Хорошо, что никого нет. Спасибо Шурке – не забыл про жаровню, и сейчас от подернутых пеплом углей шло ровное тепло. На ящике стояла зажженная лампа, не пришлось шарахаться в темноте.
Плащ тяжело свалился с плеч, полетели следом перчатки. А вот с сапогами пришлось повозиться. Наконец Темка рухнул навзничь на лежанку, даже не стянув мокрый мундир. Трое суток королевские порученцы носились без продыху, что парни постарше, что мальчишки. Эдвин стягивает войска, готовится большое наступление. Усталость, придавившая Темку к постели, приятна – княжич тоже делает свое дело, он нужен королю. Хорошо… Вот только бы мундир и штаны стянуть.
Сел, повел плечами. В теплом воздухе палатки дрожь прошла, и в сон тянуло еще сильнее. Княжич лениво приподнялся… Дерьмо шакалье! Плащ упал на лежанку Марика. Вот уж кому не хотелось давать повод снисходительно морщиться. Придется встать, поднять, аккуратно развесить. Как неохота! Темка снова помянул шакала и все-таки поднялся.
Дернул мокрую ткань. Перчатка, запутавшись в складках, отлетела за лежанку. Темка плюнул с досады, но пришлось лезть. Пальцы уткнулись в мягкое. Княжич ухватил, вытащил наружу. Глянул недоуменно на сверток в руке – похоже на прикрытый тканью нож. Но кто будет прятать оружие? Да еще в такой сырости. "Положи на место", – шепнул внутренний голос. Но любопытство оказалось сильнее.
Узелок легко поддался. Тонкий шнурок опал, соскользнула ткань. Темка остолбенел, гладя на нож в своей руке. На родовой нож Торнов, когда-то отданный Марку на Орлиной горе. Тот самый, якобы потерянный. Как же можно? Обманом оставить чужое родовое оружие – это же низость! И зачем Крох соврал?
Прошуршал полог, потянуло влагой. Темка обернулся: в палатку шагнул Марик. Упала ткань, отгораживая королевских порученцев от дождя.
Судя по всему, князь Лесс тоже валился с ног от усталости. Сегодня ему досталось тяжелая дорога – ездил в сторону гор, а там не везде можно верхом. От недосыпа и усталости бледный как призрак, на щеке – россыпь грязных брызг. Казалось, так и рухнет у входа. Глянул с раздражением на Темку. Тот встал, держа на вытянутой ладони нож рода Оленя.
– Как он оказался у тебя, князь Лесс?
Марку кровь бросилась в лицо.
– Обыскиваешь? – огрызнулся он.
– На дуэль бы тебя, – выплюнул Темка.
– Так вызови. Мало в прошлый раз досталось? – Марик усмехнулся.
Темка вспыхнул:
– Хочешь – бери шпагу, пошли!
– Ты смотри, не боишься?